365 сказок

Среди песчаных дюн однажды вырос прекрасный цветок. Никогда прежде и никогда после не появлялось среди золотого песка такой красоты. Цветок был алым, точно кровь, горел в лучах солнца, и если бы только мог хоть кто-нибудь узреть его, восхищение переполнило бы грудь, заставив забыть о дыхании. Однако среди этих дюн, каскадом сбегающих к пустому берегу, не ходили люди. Некому было оценить и изумиться прелести юного растения, столь смелого, чтобы пробиться среди песка и камней, в почве, изначально бедной. Над дюнами парили чайки, печальные крики замирали в воздухе, переносились ветром, вплетались в неизменный шум волн. Одна из птиц — та, что моложе, — спустилась к песчаной дюне и удивлённо вскрикнула. — Смотри-ка, кто здесь! — Кто ты? — спросил цветок. Он прежде не видел птиц вблизи и считал, что птицы — лишь росчерки в небе да вскрики, тонущие в вязком ветре, что пригибал его к песку раз за разом. — Я? Чайка! — она скакнула ближе, совсем не по-чаячьи. — А что ты такое? Этого никогда не бывало на побережье. Не помню ни яркого цвета, ни запаха. Чайка не могла оценить красоту, хоть и чувствовала, что сердце её стало биться как-то иначе. — Цветок… Меня, ещё семенем, обронила девушка, и теперь я расту, чтобы дождаться её возвращения. — О, вряд ли она придёт, — в людях, особенно в девушках, чайка хоть немного, но понимала. — Чаще всего они или приезжают однажды — поплакать у моря, или прыгают со скалы. Вон там! Цветок повернулся и увидел тёмные скалы, которые врезались в море всей грудью, вспенивая его и заставляя бросаться остервенело и буйно даже в погожий и спокойный день. — Из каких была твоя? — чайка склонила голову. — Не знаю, — печально ответил цветок. — Но понял, что вряд ли увижу её. Если тебе, конечно, можно верить. — Я не умею лгать, — возмущённо взмахнула чайка крыльями. — Зачем бы мне врать? Ели твоя девушка прыгнула со скалы, то море не вернёт её живой. Но если она всё же поплакала и ушла… Кто знает, вдруг она и вернётся, — отскочив, чайка опять наклонила голову, рассматривая цветок уже другим глазом. — Тогда я продолжу ждать, — и цветок всмотрелся в небо, забыв о чайке на песке. Покружив над ним ещё немного, чайка отправилась исследовать выброшенные морем раковины и водоросли, сочувствовать печалям цветка она не могла, уж слишком жёсткое сердце имела. *** Век цветов недолог, стала увядать алая красота, лепестки потемнели и не казались более живым пламенем в пальцах солнца. Чайка прилетела вновь, но долго бродила по дюне вверху, поглядывая лишь украдкой. Цветок не замечал её, всё так же всматриваясь в небо, будто бы и девушка, которую он так ждал, была на самом деле птицей и должна была прилететь, опуститься на песок, взметнув крыльями самые лёгкие песчинки. — Что, она так и не пришла? — хрипло крикнув, чайка подобралась ближе. — Может, море всё же забрало её? — Возможно ли спросить его об этом? — цветок не повернулся, голос его прозвучал очень грустно. — Никогда не пробовала говорить с волнами, — чайка закашлялась. — Что они могут сказать? Только и знают, что шипеть да плескаться. — Вдруг они помнят? Она была так юна и красива, так добра и печальна. В глазах её таилась зелень, а губы оставались бледны. Волосы струились к земле, светлые, как морская пена, — цветок качнулся под ветром, но не потерял ни одного лепестка. — Если они забрали её, то могли запомнить. — Только как же ты спросишь их об этом, если не можешь добраться до полосы прибоя? — насмешливо крикнула чайка. — Ты спросишь, — отвечал цветок. И чайка хотела возмутиться, но вместо того взлетела и по широкому кругу опустилась к выступающему из полосы прибоя влажному камню. Волны то и дело захлёстывали его, только самая верхушка оставалась свободной от пенной воды. — Я пришла задать вопрос, — расхрабрилась чайка, полагая, что никакого ответа не услышит, а потому получит возможность посмеяться над глупым цветком. — Помните ли вы девушку… Она описала всё в точности так, как сказал ей цветок, и в тот же миг волны ослабели, словно зашептались между собой. — Нет… — послышались сотни призрачных голосов. — Мы не забирали её, лишь её слезы, только слёзы. Она приходила к нам, мы лизали ей ступни и пальцы, оставили ей красивых раковин, но она не взяла, ничего не взяла. И мы не взяли её… Она ушла… ушла… ушла… Чайка, очень встревоженная, подпрыгнула в воздух, раскинув крылья, чтобы поймать поток ветра, и поспешила к цветку. — Волны не брали её, — закричала она что было сил. — Море не уносило её. Твоя девушка жива! Жива! — Я подожду её ещё, — смиренно отозвался цветок, чайка не услышала в его голосе ни капли радости. *** Спустя неделю лепестки цветка потемнели, почти пожухли, и чайка спустилась пониже, чтобы узнать, не погиб ли он от своей тоски. — Слышала, что такие девицы, как твоя, уезжают в город. Я знаю, где город. Вот бы податься тебе туда, чтобы отыскать её, — насмешливо начала она. — Так отнеси меня туда, — воспрянул цветок. — Ты умрёшь, если я сорву тебя, — возразила чайка. — Я проживу достаточно, и если ты полетишь быстро, мы сможем её найти, — уверенность в голосе цветка была такая завораживающая, что чайка подчинилась. Жёсткий клюв ловко перерубил стебель, подхватив беспомощно осевший цветок, чайка взлетела в небо. Город лежал в стороне от побережья, и чайка не любила те места. Она набрала высоту и неодобрительно глянула вниз, где разрастались здания, напоминающие из-под облаков крупную грибницу или даже пятно плесени. Чайка и хотела бы сказать цветку, как ей противно то место, но тогда он выпал бы и устремился к бушующим волнам, утонул бы в морской пучине, а этого никак нельзя было допустить. Чайка не знала почему, но не могла позволить такому случиться. Город рос, приближался, надвигался, и цветок, до того хранивший молчание, сказал: — Здесь тоже красиво. Чайка возмутилась, только вскрик так и остался в её груди, похороненным заживо. Она понеслась над улицами, рассматривая каждую девушку, описывая над ними круги. Цветок же только и говорил: — Не та, не та. И печаль, что он источал вместо аромата, тронула даже чёрствое чаячье сердце. День уже клонился к закату, когда на улице мелькнуло что-то светлое. Чайка поспешила туда и увидела девушку, замершую на перекрёстке. И это была та самая девушка. Изловчившись, чайка бросила цветок ей на грудь. В миг, когда тонкие девичьи пальцы коснулись увядших лепестков, те засияли живым пламенем. Девушка улыбнулась, и тогда же цветок полностью истлел. Поражённая, чайка поспешила обратно к песчаным дюнам, ей было почти не под силу осмыслить увиденное. *** Не прошло и месяца, как среди песчаных дюн снова вырос цветок, и лепестки его алели на солнце живым пламенем. Чайка увидела издали и понеслась вниз, прыгнула близко-близко. — Как ты здесь оказался, я видела твою смерть? — Мои корни живы, я буду оживать всякий раз, — отозвался он. — Что сказала тебе девушка? Что она сказала, отчего улыбнулась? — Она сказала, что даже великое горе способно дарить жизнь, — качнулся на ветру цветок. — Затем я искал её, чтобы она поняла и поверила. И она поняла. Чайка хрипло крикнула и унеслась в небо. Цветок же остался покачиваться над дюнами — доказательством жизни, возрождающейся и вечной.