365 сказок

Существуют посетители, о которых так говорят тихонько проскользнувшие в комнату слуги: «Миледи, вашей аудиенции просит…» или же «Миледи, вас ожидает…», а есть такие, в которых нуждаешься. И, призывая их, можешь и не получить ответа. Но если они приходят в твой дом, прислуге уже не о чем беспокоиться, потому что звавший их знает — посетитель ожидает в кабинете… Он был из таких. Она вошла спокойно, длинное серебряное платье оттеняло тёмные волосы, делая лицо ещё бледнее, а глаза — холодными, как зимние небеса. И всё же в её чертах, обычно не отражающих эмоций, сейчас читалось смятение. Потому что он сказал: — Зачем ты звала? Фигура в чёрном плаще, укутанная в бархатистую сущность ткани настолько, что было не ясно, каково это за существо и имеет ли оно тело, застыла напротив большого окна. За стеклом блистал лазурью залив, далеко-далеко уходил в небо, прятался за облаками горный хребет. — Уверена, ты сам знаешь ответ! — наконец произнесла она, сделав ещё пару шагов. Её лицо вновь стало абсолютно спокойным, даже отрешённым. — Ты не мог не почувствовать то, что отголоском задело даже меня. Понимаешь, что это значит? Он вернулся. Вернулся! — Не совсем он, — голос был лишён какой-либо окраски, он доносился как будто издалека, не давая точно определить, какого пола тот, кто говорит. — Он утратил могущество, перерождён в хрупком человечьем теле, — голос словно усмехнулся, но тут же и эта лёгкая тональность исчезла в сером покое. — Его следует отыскать, — решительно отозвалась она. — Или тебе неизвестно, что тот, кто был сильным и потерял могущество, яростно добивается своего и гораздо опаснее, потому что знает, к чему идёт. Таким улыбается судьба, и, получив силу, такие, как он, вершат дела более скорбные, чем те, что совершали до своего падения! — Преувеличиваешь, — голос оставался бесстрастным, фигура у окна повернулась. В тени, лежавшей под капюшоном, было не разобрать глаз или черт лица. — Как человек он ничтожен и не в силах поколебать этот мир. Дети его мертвы и рассыпались прахом. О чем здесь волноваться? — Помнишь, чем мы жертвовали, отнимая у него силу? Помнишь, ради чего принесли всё это в жертву?! Неужели ты не можешь понять, что снова это не повторится? А он — пришёл! Самое время уничтожить его сейчас, пока это ещё реально. Потому что другой жертвы ни перенести ни моей стране, ни мне. И даже ты не сумеешь это повторить. Он молчал. Взглянув в окно, где сияли нестерпимо снежные пики, где расстилалась синева небес, мешаясь с лазурью морской воды, она не смогла найти спокойствия. Над её землями дул ветер, и запах его казался и знакомым, и незнакомым. — Грядёт беда, — прошептала она, — и затронет она всех. — Чего ты хочешь? — спросил голос, очертанья фигуры заколебались, точно ветер рвал плащ. — Найди его! Найди и убей, раз уж не сделал этого раньше. — Ты сама знаешь почему. Забрав его силу, я не мог ещё и убить его. Мир пострадал бы от этого больше, чем если бы он шёл своим путём, — возразил он, но затем добавил: — Однако сейчас ты права. Дело обстоит иначе. Если я смогу отыскать его, то к твоим ногам брошу кристалл с его человечьей жалкой душой. Она слышала насмешку. Он был выше и больше, чем человек, чем все люди, взятые вместе. Она лишь случайно получила возможность искать его помощи, и он смеялся над этим, потому что её ждала смерть, а он не ведал, что это. — Мне не нужна его душа, — твёрдо проговорила она, спокойно глядя сквозь пятно теней под капюшоном. — Я хочу знать, что его нет, ничего не осталось, что позволило бы ему вернуться. — Ты всего лишь боишься, — оценил он. — Я знаю, чего боюсь, — она чуть наклонила голову и нахмурила брови, выдавая тем самым, какое смятение царит в её душе. — Но боюсь не за себя. Ты понимаешь это, хоть и не ведаешь страха. Людская жизнь коротка и полна эмоций. Ты вправе считать себя лучше, чем люди, но даже глупый ребёнок не откажется от чувств. Не трогай мои страхи. — Глупый ребёнок будет держаться за чувства, но знающие люди с радостью променяют любые чувства на моё могущество, — парировал он. — Ты не исключение. Стараясь показаться глупым ребёнком, ты лжёшь сама себе. И он ушёл. *** Я отложил недописанную страницу и взглянул на того, кто сегодня принёс мне это. — Что думаешь? — спросил он сразу. — Не похоже на сказку, непонятно, на чьей ты хочешь быть стороне, — я смотрел внимательно, чтобы не упустить ни единой эмоции, что так быстро сменялись в его лице. — В том мире назревает буря такой силы, что она вполне может расколоть его, изменить, а то и совсем уничтожить, — он опустил ладони на столешницу, нависая надо мной. — Ты должен быть там. — Почему? — Прийти на помощь. — Кому? Тут он замешкался и пожал плечами. — Разве не идёт каждый из них своей дорогой? — спросил я снова. — Чёрт с тобой, — он отступил. — Теперь тебе известно, что они задумали, этот мир призовёт тебя и заставит сделать выбор. Вот увидишь! Отрицай сколько хочешь! *** Он замер среди темноты, возможно, вокруг него стоял лес, а может, тьма была настолько густой, что скрывала очертания и обычной долины. Выдохнув, он засмеялся: — Покажись, ты ведь знаешь, что у меня не хватит сил противостоять тебе! Ты ведь знаешь — в этом хрупком тельце я тебе не ровня. Так что же ты пытаешься напугать меня, отчего не убьёшь сразу, как тебе это приказано? Темнота дрогнула и сформировалась в фигуру, которая была ещё черней. — Разве ты не рад тому, что дышишь на минуту дольше? — голос был бесстрастен. Его обладателя не развлекало происходящее. — Рад ли я? — усмехнулся стоявший на тропе. — Отнимая мою силу, принимая её в себя, отчего ты не сбросил рабских оков? Верни мне моё, и я освобожу тебя. — Интересное предложение, — фигура не шевельнулась. — Знаю-знаю, тебе это не дано. Контракт заключён, теперь ты ждёшь смерти, хранишь верность, и ничто тебе не помешает. Однако я бы приблизил день, как мог. Ответом была тишина. — Я ведь не боюсь тебя. — Не боишься, — согласился голос. — И в этом меж вами занятный контраст. ТЫ приготовил что-то для меня, оттого забыл о страхе. Она же отдала всё, что имела, и теперь боится утратить последнее. И от моего решения зависит, что произойдёт дальше, кто из вас, игроков, станет править целым миром. — Зовёшь нас игроками, но и сам играешь, — фыркнул он и отшатнулся, выбрасывая руку вперёд. С пальцев сорвалось пламя, и пусть магия была слаба, фигура всё же подёрнулась рябью. — Нашёл иной источник силы, — оценил голос, а затем развеялась и фигура, и тьма. *** Проснувшись, я сел на постели, потирая лицо ладонями. Сон был странным, возможно, я даже стал свидетелем того, что только собиралось произойти. В любом случае, мне не хотелось участвовать в этой битве. Поднявшись, я подошёл к окну. Целую минуту за стеклом маячил морской пейзаж, и волны мешались с лазурью небес. — А может, я и должен вмешаться. Снова на меня смотрела тьма. В чернильном тумане качались блики фонарей, город спал. Спал и компас у меня в груди, но я чувствовал, что должен прямо сейчас принять какое-то решение. Это оказалось непросто. Где-то в другом мире разворачивался новый виток страшной сказки, и она звала меня к себе. Можно ли было ей отказать? Сердце неприятно заныло. *** Она проснулась среди ночи, и тьма, окружающая её, несколько успокоила нервный ритм сердца. Снова снилось, как она сыплет сонный порошок в бокал, как зельем становится вино, как свечи горят вокруг каменного алтаря в старой усыпальнице. И он — уже там, спокойно спит, чуть улыбаясь во сне, отчего сердце сжимается в остром приступе любви. У неё на руках спит их ребёнок, пятилетняя девочка, и длинные ресницы отбрасывают тень на бледное личико, а коса расплелась и тёмные пряди свисают вниз, будто спящие змеи. Неяркое сияние свечей делает кровь, бегущую по серому камню алтаря, чёрной, словно чернила, и только на серебряном стилете след алый, свежий, тёплый. И на платье пятна крови такие же яркие. Спящая уже вечным сном дочь так же спокойна и безмятежна, как если бы могла проснуться. Милосердная тьма скрывала картины сна. Жертва, благодаря которой её страна была спасена, продолжала мучить, и сны приходили, неся с собой ужас и страх той ночи, когда всё свершилось. Она так и не научилась жить одна. Тьма сгустилась у окна в фигуру, укутанную в плащ. — Не могу его отыскать, — тихо и спокойно произнёс голос. — В горах его нет. Если бы оставался хотя бы след былого могущества на теперешнем теле. Ничего. А людей много, слишком много. — Найди! — прошептала она, едва к ней вернулась способность говорить, пропавшая от его внезапного появления. — Я не могу обыскивать каждый дом! — отрезал он. — Где может быть тот, кем он стал? Некоторое время их обоих кутали тишина и ночь, пока она вдруг не поняла, не увидела так же ярко, как только что схлынувший кошмар. — Я знаю. Знаю, где он, — она откинула одеяло и подошла к окну, где замерла в напряжении чёрная фигура. Лунный свет засиял на тончайшем шёлке сорочки. — Он спустился с гор. Крохотная деревенька на берегу бурной реки... Ищи его там! Фигура растаяла, а она осталась стоять у окна, глядя на то, как по небу бегут серые облака, то и дело скрывая холодный взгляд луны. *** Новый сон приоткрыл для меня очередной кусочек мозаики, в которую сама собой превратилась эта история. Миры раскладывались передо мной подобно вееру, и я никак не мог отыскать среди них тот самый, где пропитанная кровью и магией сказка оказалась былью. Я не знал, на чьей стороне нахожусь, что должен сделать, если приду туда, и в моё окно так же бесстрастно заглядывал лунный свет, ничего не обещая, ни о чём не рассказывая. Вестник, принёсший мне первую часть драмы, сгинул с осенними ветрами, и я остался с этой историей один на один. Когда рядом со мной раздался вздох, я не обернулся. — О чём же ты размышляешь? Неужели о том, чью сторону принять? Так просто, когда есть изначальное зло и чистейший свет, да? Мой противник, тот самый, что некогда намеревался поймать и отобрать ключ, вынув его из моего сердца, замер всего в шаге от меня. — Не ты ли затеял там подобную кутерьму? Насоветовал одному из существ, никогда не рождавшихся, как собрать великое могущество, способное уничтожить мир? — О, ты слишком хорошего мнения обо мне, — он отступил. — Но я подбросил тебе эту историю, чтобы посмотреть, кого ты поддержишь. — Пока что мне не нравятся стороны. — А что скажешь на это? И тьма вокруг нас рассыпалась звёздной пылью, мы словно оказались в лесу, где как раз раскручивалась очередная часть истории. *** Магия была прямо перед ним, везде и нигде, совершенно неуловимая. Он знал, что не сможет просто взять, как раньше, выпить силы земли, удариться грудью о грудь с ветром. Раздражённо развернувшись, он двинулся по тропе прочь со скального карниза. С тех пор как научился управлять новым телом, он приходил сюда каждый день, чтобы в одиночестве посидеть на краю тверди, под самой крышей мира, где воздух был настолько разреженным, что его едва хватало для дыхания, почти у кромки вечных льдов, где даже тёплая одежда не очень-то спасала от извечного холода, несмотря на то, что в долине весна давно разгорелась и радовала солнцем. Он посмотрел вперёд и чуть заметно улыбнулся. Путь лежал по узкой известной только ему тропке, среди древних статуй, колонн и крошащихся обелисков, покрытых полустёртыми письменами. Его почему-то завораживала судьба этих памятников, на протяжении несчётных лет подвергающихся распаду под плоским равнодушным небом, так же, как подвергались распаду в земле тела тех, чью смерть они увековечивали. Кладбище… Неровные ряды надгробий сплошь заполняли скальную площадку, поросшую мхом и жёсткой неприхотливой травой, и спускались на следующую. Ниже, среди могил, видны были протоптанные дорожки, туда уже захаживали жители деревни, чтобы навестить почивших родственников, там памятники выглядели проще и были совсем незатейливыми. Но как же их было много! На нескольких узких террасах помещалось могил, наверное, раз в десять больше, чем было жителей в деревне. Он пытался разобраться, почему умерших хоронят не за оградой поселения, неподалёку от деревни, как было принято у большинства людей, а так высоко в горах, так близко к обиталищам богов, но традиция оказалась настолько древней, что никто из местных не смог объяснить её. Он был уверен, что даже в тёмной, дремлющей в этих простолюдинах памяти предков ответы давно стёрлись, как стали нечитаемыми знаки на обелисках и колоннах. Внезапно ему сделалось не по себе, и он приостановился, повернул голову и увидел, что с памятника на расстоянии пяти шагов на него пристально смотрит огромный чёрный ворон. Поражённый, он взмахнул рукой, словно желая отогнать видение, ворон хрипло и, казалось, насмешливо каркнул, снялся с обелиска и, тяжело хлопая крыльями, полетел прочь. Если он и ожидал увидеть птицу на такой высоте, то только горного орла, а никак не ворона, пусть даже такого крупного. Когда он покинул ряды статуй и надгробий, уже смеркалось. Тропа, ведущая вниз, к деревне, ускользала в ущелье, где и без того было сумрачно, а вечером ночь начиналась гораздо раньше, чем повсюду. Он шагал быстро, но внезапно замер, потому что прямо перед ним выросла тень. Два хищных жёлтых глаза уставились прямо на него. Он непроизвольно шагнул назад, в слабом свете рассмотрев крупного лохматого волка. Испуг пришёл запоздало, оружия у него не было, а убежать от дикого зверя в изломанном, хрупком и неловком человечьем теле он вряд ли бы сумел. Инстинкты пробуждались медленно — за долгую, почти бесконечную жизнь в прошлом обличье ему не приходилось бояться волков, но теперь он почувствовал, как дрожат колени. — Сожрёшь меня? — зачем-то вслух спросил он. И человеческая жизнь, и угрожающая смерть представлялись ему до отчаянья нелепыми. «Не сожру, ты хозяин», — ответил волк. Он в недоумении уставился на зверя, тот свесил красный язык из клыкастой пасти. — Ты что, разговариваешь? «Да», — ответил волк. Он попытался прочувствовать момент ответа и понял, что морда зверя не шевельнулась. Прямо в сознание потекло ощущение звериной уверенности, это было так же верно, как то, что в воздухе пахло дымом, овцами, собаками, что от человека несло кислятиной, потом и страхом. — Откуда ты взялся? — он пожалел, что спросил. Перед глазами замелькали тени деревьев, под лапами мягко пружинили опавшие листья, пахло лесом и близкой водой, слышалось журчание ручья. Рядом бежали волки, и он узнал их — запахи, вид. От нахлынувших образов закружилась голова. «С гор… Стая», — понял он. После вторгающихся в голову волчьих ощущений слова показались такими родными, такими прекрасными. Они будто бы огненными буквами вспыхнули во взбудораженном мозгу. «Ты хозяин, мы помним», — легко прочитал он. Он научился слушать волка, хотя на миг перед глазами прошли полчища серых теней, несчётные поколения волков, которые хранили память. — Как ты меня нашёл? «Ты искал, мы пришли», — ответ волка предстал перед ним, начертанный высокими острыми рунами из ослепительного пламени. Он помнил этот язык и эти письмена. Старый язык могущественных заклинаний. — Искал? — переспросил он, вдруг вспомнив, как сидел на краю утёса и вслушивался в мир, пытаясь доискаться магии. «Мы слышим, — полыхнули слова волка. — И Дети, что спят в тёмных пещерах, тоже слышат, как ты ищешь». Холодный ночной ветер поменял направление и подул в сторону деревни. За плетнями пастушьи собаки почуяли волка и громко неистово залаяли, сбиваясь на визг. Зверь повёл ушами и одним прыжком скрылся в темноте, оставив лишь огненные слова. «Мы сказали»… Он с минуту стоял не шевелясь, а затем на лице лишь на мгновение мелькнула странная улыбка. Он только что догадался. *** — Видишь? — и мы снова оказались в моей спальне. Занимался рассвет, город за окном заполонил туман. — Вот как он обрёл тот источник силы, — прошептал я, забывшись. — И всё же я не хочу выбирать сторону. Никто из них мне не близок. — Что тебе больше нравится — уничтожать или сохранять миры? И он ушёл, истаял в растекающемся, пока ещё бледном утреннем свете, а мне оставалось только искать ответ на вопрос, который я мечтал никогда себе не задавать. *** Холодное зеркало отразило её, вновь подтверждая, что она удивительно хороша. В этот вечер волосы были убраны в высокую причёску, состоящую из многочисленных переплетений, удерживаемых шпильками с жемчугом, бледное лицо походило на беспристрастный лик луны, а глаза сияли, словно ледник под солнцем. Оправив нежно-голубое платье, она вошла в залу, где уже ждали советники. Совет составляли главы всех больших городов. Она сама решала, когда ему собираться. В этот раз она созвала их потому, что душа никак не могла успокоиться. Она чувствовала пробуждение врага, Зла, пришедшего в её страну, и ей хотелось узнать, изменилось ли что-нибудь с момента его возвращения. Остановившись на пороге залы, молчаливо приветствуя советников, поднявшихся, едва она ступила внутрь, она оценила, что ни одно кресло не пустовало. Самый молодой советник двадцати пяти лет, порывистый и всегда горячо поддерживающий её, старший – шестидесятилетний, вдумчивый и мрачный, на его советы можно положиться. Она прошла к креслу во главе стола, внимательно оглядывая совет. — Я собрала вас здесь, чтобы услышать о том, что происходит в нашей маленькой стране, — улыбнулась она, чтобы снять напряжение. Слишком странно выглядел этот совет, она понимала, что все ждут каких-нибудь угрожающих известий. — Думаю, в этом нет ничего удивительного. Улыбка её была холодна как лёд. — Наши ежемесячные отчёты довольно полно описывают ситуацию в городах, — спокойно заметил один из них. Но хоть он и говорил от имени совета, было заметно, что на секунду он стал похож на нашкодившего ребёнка. Кое-кто из совета тоже усмехнулся — заметив. Однако больше всего настораживало мрачное молчание женщины в траурно-синем, сидевшей на дальнем конце стола. Под её рукой жили окраины и предгорья. — Отчёт остаётся лишь бумагой, — проговорила она, глядя в глаза женщины в синем. — Можно ли в нём охватить всё? Думаю, у каждого есть, что ещё рассказать. Не так ли? — Да, герцогиня, — отозвалась женщина, прочитав в вопросе, что обращаются именно к ней. — В горной деревеньке я видела нечто, поразившее меня, — и замолчала. — Что это было? — заинтересовалась она, дурное предчувствие встрепенулось. Но вместо женщины в синем заговорил другой советник: — В горах — моровое поветрие. Она вздрогнула, но тут же взяла себя в руки. Голос её стал жёстким. — Сколько жертв, где именно, что за болезнь? — Никто не знает, что это за болезнь, — продолжал советник. — Умирают дети и зрелые люди, молодые и полные сил. Стариков болезнь не трогает. Мор идёт из дальней деревни. Жертв невозможно сосчитать. Заболевших словно выжигает изнутри. Может ли герцогиня разрешить эту проблему? Она молчала, задумавшись. Душа её чувствовала, что есть связь между мором и старым врагом, вернувшимся в её земли. — Герцогиня в очередной раз доказала право на трон, — вступил в разговор третий советник. — Не ведая об опасности, она созвала совет вовремя. Никто не стал этого отрицать, но женщина в синем сощурила глаза, и по лицу её читалось, что она уверена — герцогиня и виновна в том, что обрушилось на страну. — Что за новости у вас? — пришлось задать прямой вопрос. — Не столь важная проблема, — ответила женщина в синем, спрятав глаза. — И всё же? — В горной деревушке видели девушку, похожую на вашу дочь, — голос женщины в синем был спокоен и сух. — Все мы знаем, какое горе постигло вашу семью, а потому я хотела бы предупредить о возможном появлении лже-наследницы. — Благодарю. — «Пусть она и недолюбливает меня, но страну любит и предана ей», — облегчённо подумала она. — Необходимо сдержать болезнь. Соберите всех лекарей и магов. *** Снова вырвавшись из цепей сна, я направился вниз, но не затем, чтобы успокоиться чаем. За окном летел мокрый снег, и некоторое время я наблюдал за танцем тяжёлых снежинок, а после решительно дёрнул дверь на себя, забыв и про куртку и про шарф. На крыльце меня обнял влажный ветер, в волосы тут же набились крупные белые хлопья. Я не стал медлить, прошёл в сад, и там, конечно, уже открывалась дверь. Мне следовало хотя бы пройти туда, в тот мир, что грозил разлететься осколками, потому что кому-то недоставало могущества, а кто-то жаждал уберечь его от трансформаций любой ценой. *** Он проснулся до рассвета, небо только-только начало светлеть, от реки поднимался холодный туман, когда он бросился по знакомой тропе. Никогда ещё он не взбирался по горам так быстро, не карабкался по каменистым осыпям на старой разбитой дороге. На полпути он понял, что не выдержит такого темпа, задыхаясь, упал на колени, едва не разбив лампу. Он долго переводил дух и потом пошёл куда медленнее, но одна мысль неуклонно вела его вперёд — он не один, погружённый в забвение. Были те, кто помнил о нём. Те, кто помнил его могущество. На кладбище он уверенно зашагал между могил, среди древних крошащихся надгробий, и остановился только у замшелого бока скалы, мимо которой проходил каждый день прежде. Он принялся ногтями сдирать мох с камня, пока не почувствовал пальцами длинные и ровные углубления — руны. Он работал упорно, пока вся надпись, потрескавшаяся от времени, не предстала перед глазами. Высокие острые руны, такие же, какими были начертаны вчера слова волка. Мощнейшее запирающее заклятие охраняло это место уже не одну сотню лет. Он схватил ближайший булыжник и принялся исступлённо крушить камень. Всё имеет предел прочности, ничто не может устоять под напором времени, в том числе и магические запирающие заклятия, даже самые могущественные. Каменное крошево брызнуло в разные стороны, с каждым ударом высеченная надпись утрачивала смысл и силу. Наконец последняя руна была уничтожена. Он физически ощущал напряжение, в воздухе слышался сухой треск, и тогда он выпустил камень и принялся чертить новые знаки. Скала под его ладонями заметно вибрировала, пальцы свело судорогой, виски сдавило словно клещами. Он заканчивал слова, превозмогая боль. Кисти скрутила жуткая судорога, тело отказывалось повиноваться, оно не было готово принять в себя магию. Одно неверное движение — и он погиб, освобождённая сила разрушенного заклятия была такова, что в случае ошибки от человека осталось бы только мокрое пятно на камнях. Из-под ногтей брызнула кровь, он зажмурился, ожидая смерти. И тут скала с треском раскололась. Его отбросило на ближайшую могилу, он открыл глаза, заморгал и закашлялся. В каменной стене открылся тёмный провал, где клубилась пыль. Пещера оказалась огромной. Крохотного огонька лампы не хватало, чтобы хоть немного разогнать мрак. Он брёл наугад, гулкое эхо шагов убегало и многократно возвращалось из чёрных глубин. Облизав раненые пальцы, он вспомнил вдруг вкус жертвенной крови, сладость боли и смерти, вливавшихся в сознание с песнями жрецов. Когда-то люди чтили его и делали это по-разному. Внезапно он почувствовал жгучий нестерпимый голод, услышал внутри себя голоса, которые страстно шептали о сладкой крови. Он добрался до стены и наконец увидел свои создания. Детей, как сказал волк. И помрачнел. Несмотря на силу охранных заклятий, запиравших пещеру, он надеялся найти их спящими, но не мёртвыми, однако ошибся. На полу у стены лежали среди почерневших цепей давно обнажившиеся скелеты. Он покачал головой, глядя на устрашающего вида черепа. Они пугали не тем, что напоминали о неизбежности смерти. Совсем нет. Они походили на людские и одновременно отличались от них. Глазницы выглядели поразительно огромными, а зубы были мельче и острее человеческих, только клыки сильно выдавались вперёд. Он протянул руку к останкам существа, и от прикосновения скелет тотчас же рассыпался пылью. Он потянулся к другому, и с тем произошло то же самое. Он коснулся третьего остова, четвёртого, — они превратились в прах! Ничто не способно уцелеть перед напором времени. Даже такие сильные и могущественные существа, как его создания. Он в отчаянье заметался по тёмной пещере. Эхо шагов пробудилось, запрыгало, зашуршало в темноте. Неужели он ошибся? Неужели волк солгал? Споткнувшись обо что-то, он едва не упал, а посветив себе под ноги, увидел ещё один череп, скалившийся из темноты длинными острыми клыками. Он с опаской дотронулся до него, но тот и не подумал рассыпаться. И тогда он взял его в руки. «Поверженный пришёл к поверженной…» — тихий шепчущий голос доносился, казалось, сразу отовсюду, и у этого голоса не было эха. — Дитя? — спросил Кан. «Да. Я здесь, ждала, что ты придёшь, но не решила, зачем тебе это… — прошелестел голос. — Теперь ты так же слаб, как и я… Моё тело умерло, а ты, напротив, воплощён в человеческое, которое ограничивает тебя во всем». — Я смог найти тебя, значит, не всё потеряно! Я отыщу способ возвратить себе могущество, а тогда… Ты же знаешь, я сумею возродить тебя и весь род. По пещере разнёсся приглушенный вздох или может быть смешок. — Хочешь сказать — я ошибся? Это ты привела меня сюда? Ты позвала, а я только услышал? «Нет, — ответила она. — Я всё ещё сильно связана с тобой. Пробудилась, когда ты стал приходить сюда, но была слишком слаба, чтобы позвать, ты сам меня нашёл». — Откуда тогда взялись все эти совпадения? Почему я пришёл именно туда, где была заключена ты? Почему наткнулся на волков, которые помнят моё владычество? И откуда взялся ворон, который на меня смотрел? Или ко мне вернулась магия, а я ещё этого не осознаю? Я сделал всё это? «Это не магия. Есть люди, что тянут на себя судьбу, словно одеяло в холодную ночь. Выходит, если тебе суждено быть человеком, то именно таким. А таких сопровождают предзнаменования и разнообразные необъяснимые явления. Это иногда называют интуицией. Она свойственна людям, как существам низшего порядка, не способным контролировать себя полностью. Они считают интуицию чем-то сверхъестественным, хотя на самом деле сами и замечают те особенности, что могут привести к какому-либо результату. Так, например, человек, долго работающий у плотины день за днём, видит, как вода протачивает бревна, но этого не сознает, не даёт себе труда сделать вывод из происходящего. Однажды он понимает, что плотина вот-вот рухнет. Это кажется ему озарением, чудом! Но на самом деле он сам сделал вывод, минуя сознание. Хозяин, теперь вы тоже человек, разве вы осознаете, что происходит в вашей голове? Как вы видите? Как чувствуете? Хотя среди других вы наверняка незаурядная личность». — Проклятье! Совпадения, интуиция… Что за бред?! Я нуждаюсь в чем-то более основательном, чем всякие туманные предчувствия, — зло произнёс он. «А что же тебе нужно?» — насмешливо прошелестел голос. Он наклонил голову. Отросшие за время жизни в деревне волосы падали на плечи, в глазах полыхал мрачный огонь, губы вздёрнулись, и оскал напомнил оскал черепа, что он держал в руке. — Магия, прежнее могущество. По всей пещере послышались приглушённые шепотки, словно она не могла решить, что сказать. Всё его существо заполнила боль, ужас утраты, нестерпимая жажда крови. «Прости меня, властелин. Я непочтительно говорила. Ты снял печать, прервал мой смертный сон, мою боль… Я грезила о людях из деревни. Позволь, я возьму их жизни, я так жажду возродиться во плоти, хочу снова почувствовать вкус крови. Вонзить клыки в горячее сладкое сердце…» Он усмехнулся, череп в руке оставался гладким, мёртвым и холодным, но пещера наполнилась вздохами, стонами и шорохами. — Будь со мной. Помни обо мне, дай почувствовать себя властелином, а не жалким червём из плоти и крови. Помоги мне вернуть могущество. Тогда — кровь твоя, и сердца, и печень, и прочая человеческая требуха. «Ты отдашь мне деревню? Это потомки тех людей, которые… — в пещере послышалось зловещее шипение. — Я хочу их жизни!» — Забирай, — сказал он, протискиваясь сквозь щель в скале на залитое утренним светом кладбище. Из пещеры дохнуло холодом и затхлостью, что-то просочилось оттуда вслед за ним. Они так просто не умирали, его Дети — древний кошмар, чума и погибель рода человеческого. «От тебя пахнет человеком, властелин, — чуть насмешливо выдохнул ветер. — Могу поклясться, ты сожжёшь свою одежду!» *** Дверь выпустила меня на горный склон. Далеко внизу горела деревня. Там никого не осталось в живых. *** Дорога вилась между скал, уводя к перевалу, воздух со вчерашнего ощутимо похолодал, будто бы за седловину зацепилась снеговая туча, слишком тяжёлая, чтобы перетащить собственное дымное тело через каменные клыки, и теперь раненая и истекающая не кровью, но дыханием зимы. Весенняя стылость ближе к перевалу становилась колкой и резала горло. Я остановился и перевёл дыхание. Пока что мне не встретился никто из тех, что играли с этим миром, а компас в груди молчал, и эта дорога была единственной, что вела хоть куда-то. За моей спиной осталась деревня, выжранная дотла жадным огнём и чем-то ещё, куда более страшным, чем пламя. Мне не хотелось проверять, могу ли я противостоять этому, но хуже всего было ощущение, что я не знал — должен ли. Зачем я вообще пришёл сюда? Что я искал? Вскоре дорога под ногами превратилась в разъезженное месиво — похоже, совсем недавно тут был дождь, а после прошёл целый обоз. По поросшей редкой травой обочине я обошёл самое разбитое место. Тёмная грязь отчего-то показалась мне похожей на кровь. Тракт опять вильнул и устремился вниз, к следующей деревне. Ту уже было видно, над крышами поднимались дымки, на тёмном полотне полей можно было рассмотреть брызги зелени — первые ростки. Я не успел спуститься к первым оградам, передо мной возникла — соткалась из хмурого дня — фигура в чёрном. — Я не позволю тебе пройти, — голос был бесстрастным и холодным — холоднее, чем весенний день, над которым нависла снеговая туча. — Я был бы рад не приходить вовсе, — вырвалось у меня. — Но этот мир на грани разрушения. — Как и должно быть, — в глубинах тьмы, которую олицетворяла эта фигура, чудилось могущество, равных которому сложно было найти. — Если так и должно быть, зачем ты останавливаешь разрушение? — я качнул головой, потому что мысли затуманились и вопрос на самом деле значил вовсе не то, что я предполагал. — Кому должен принадлежать этот мир? Людям? Детям того, кто воплотился в человечьем теле? Тебе? Чего ты выжидаешь? — Этот мир устал, он скоро растрескается, как старый глиняный кувшин, — голос прошелестел, и фигура растаяла. Мне показалось, что я не понимаю, не улавливаю самую малость, но именно потому история никак не может закончиться. *** Вздымая облака пыли, обоз катил по разбитой горной дороге. Сидя в головной повозке, он даже удивлялся, с чего бы герцогский сборщик податей проявил такое милосердие к человеку, подвергшемуся на дороге нападению разбойников, что даже снабдил одеждой взамен украденной и позволил ехать в собственной повозке. Размышляя, он дул в губную гармошку, позаимствованную у одного из охранников обоза, покачивая головой в такт. Он наигрывал старую-старую заунывную мелодию с названием «Аннули-э», что в переводе с одного давно забытого языка означало какой-то, а если точнее — чёрный ветер над долиной… Впервые за долгие годы обоз не свернул в маленькую деревеньку в горной долине. Сборщик податей, а в прошлом несостоявшийся колдун доверял интуиции. Перевал, где телеги увязали в грязи, остался далеко позади, как и деревенька, в чьей участи он не сомневался. И только одно было яснее ясного — в следующей деревне ему снова потребуется кровавая жертва. Ощущение магии, могущества, пока не приходило, но призрачное покалывание в пальцах всё же ощущалось, и потому он продолжал играть мелодию. Когда-то её пели стройные голоса тех, что готовили для него сладкую кровь в жертвенных чашах. *** Ещё долго совет обсуждал моровое поветрие. Когда ночь заглянула в стрельчатые окна, герцогиня отпустила советников и осталась наедине с кружащимися мыслями. Мыслями о том, что ни настоящая, ни лже-наследница не может найтись, потому что настоящая дочь истекла кровью на холодном алтарном камне. И тело её покоится в усыпальнице. — Ведь я сама убила её, сама, — шептала герцогиня, но слёз в глазах не было, в них бушевало пламя ярости. Мир пришёл в движение. Она уже ощущала такое прежде. Мир замер на грани катастрофы, но теперь она не могла подобрать способа его спасти. *** Заунывная мелодия стихла, как исчезли и призраки видений. Рядом со мной сияла арка двери, приглашая уйти, оставив этому миру превращаться в руины. Я пока что не разобрался, должен ли спасти его или подтолкнуть к гибели, мог ли вообще повлиять хоть на что-то или пришёл лишь наблюдать за тем, как всё заливает кровь. Ветер перенёс меня далеко от второй деревушки, и теперь я видел телеги обоза, вставшие кругом, защищая небольшой лагерь. Оттуда неслась протяжная мелодия, полная безысходности и смерти. Мне было ясно, кто играет. Сгущалась темнота, длинные тени от горного хребта расчертили долину, и обоз утонул во мраке. За телегами, точно в клетке, билось золотисто-оранжевое пламя. Я уже собирался отвернуться, как заметил, что ко мне приближается кто-то. Походка казалась неуверенной, будто бы… этот человек недавно научился ходить. — Как странно, — сказал он, остановившись в шаге от меня. — Ты… — Не принадлежу этому миру, — кивнул я. — Отчего я не думал раньше, что миров больше, чем только один? Если ты выпустишь меня отсюда, сумею ли я обрести могущество? — Не знаю, — мне пришлось пожать плечами. — Ты ищешь только могущества? Он не ответил, только качнулся с пятки на носок. — Я хотел быть равным богам, что сотворили эту землю давным-давно и бросили её, когда она им наскучила, — много позже прозвучал его голос. — Если тебе хотелось быть творцом, то дорога между мирами может в этом помочь. Много миров только и ждут своих творцов, пройди — и найдёшь. — Но я не отомщу своим врагам. — Так ты ищешь мести? И снова он не ответил. — За тебя отомстят, хозяин, — прошелестела ночь рядом. Значит, и его Дитя было здесь. — Думаешь, мне стоит идти, — но он не спрашивал. В глазах его блеснуло отражение арки, он увидел дверь и мог пройти сквозь неё. Я же почувствовал, как разрушается предречённое будущее. Как этот мир остаётся жив. — Иди, пока она не закрылась. Он кивнул и прошёл мимо меня, сразу же исчезая в звёздной тьме проёма. — Я отомщу за него, — прошелестело вокруг и стихло. — Наверное, её жертва всё же не была напрасной, — пробормотал я себе под нос. Мне тоже нужно было уходить. *** Сегодня она не спала, и когда в углу комнаты возникла фигура в чёрном, она сразу повернулась на голос. — Не могу его отыскать. В горах его нет. Ничего. Никакого следа. — Этого не может быть! — с несвойственной горячностью возразила она, но тут же поняла, что это правда. — Как он мог покинуть этот мир? Куда исчез? — Зато его Дети живы, — продолжал голос. Её глаза блеснули. — Мы должны уничтожить их во что бы то ни стало! Фигура в чёрном молчала. Правда скрывалась не так глубоко, как можно было предполагать. Герцогине всего лишь требовался хоть какой-то враг, оправдание собственной жизни, ведь любой другой смысл она утратила, когда кровь заструилась по алтарю. Тот, кто скрывался во тьме капюшона, знал об этом.