365 сказок

Волны моря бились об угрюмые серые скалы, а он молча курил на одиноком утёсе, глядя прямо в глаза небосводу. Думал о свободе и ветре, о крыльях судьбы и сплетениях жизней. Ему нечасто выпадал шанс остановиться и побыть наедине с собой. Мысли текли плавно, и постепенно вырисовывалась картина всего, что успело произойти с ним за последнее время. Он смотрел будто со стороны и связывал каждый фрагмент в общую картину. В голове вертелась мелодия: гитарное соло, высокие ноты, развитие по нарастающей с россыпью «флажков»-капель, едва сосредотачиваешься — и она растворяется, словно и не было. Сигарета догорела в пальцах, окурок полетел в море. Он смотрел вниз, замерев, отрешённый или даже потерявшийся на просторном полотне, составленном из серости небесного листа и крупных мазков тёмной краски — океанских волн. Таким я его и нашёл. Мы встретились взглядами, но он не улыбнулся мне, и когда я приблизился, не кивнул, приветствуя. — У меня к тебе тысяча и один вопрос, — начал он чуть позже. — Цифра условна, вопросы возникают и снова растворяются в солнечном дне, уносятся с ветром, рассыпаются песком в пальцах. Часто их так много, а иногда — нет ни единого. Я многое знаю о тебе, вполне возможно, ты даже не представляешь, как много на самом деле. Но хочу знать больше, хочу каждый день открывать тебя, как можно было бы открыть новую страну, новый мир, новый свет. Он смерил меня взглядом и отвернулся, заговорил, не давая ответить: — Ты знаешь обо мне гораздо меньше, хотя старался задавать вопросы и стремился узнать. Ты не боишься и в то же время, словно бы не желаешь смотреть глубже. И у меня потому возникает вновь тысяча и один вопрос. — Почему ты думаешь, что я тебе не отвечу? — я опустил ладонь ему на плечо. Он едва заметно вздрогнул, но мне показалось, причина тому в холоде, который обнял его уже так давно. И моя тёплая ладонь пробила ледяную оболочку, вернув на мгновение ощущения. — Больше хочу оказаться с тобой там, где вообще нет нужды в словах. Где все вопросы утрачивают смысл и растворяются, как туман, — пояснил он и впервые усмехнулся. — Ведь такой мир есть для нас, странников? — Есть, — кивнул я. — Как ты это выдерживаешь? Я пожал плечами. — Ты грезил дорогами, — вырвалось у меня, — отделился, сорвался в путь, а теперь спрашиваешь, как я выдерживаю? — Я устал от мелькания миров, — признался он. — Послушай… *** Перед ним раскрылась очередная белая пустыня. Сначала он принял лежащую под ногами крошку за снег, но вскоре осознал, что это песок, искрящийся песок, лежащий под столь же белым и лишённым изъянов небом. Он сделал несколько шагов, прежде чем ощутил, насколько холоден тут воздух. Сухой, он мешал вдыхать, и мельчайшая влага, повисала перед лицом тончайшим облачком, долго не рассеиваясь. Потирая ладони и пальцы, сразу же заиндевевшие, он попытался сообразить, куда же теперь идти, где спряталась новая дверь, но замер, удивлённый тем, что увидел. В каждом облачке, что осталось от его выдоха, таилась картина иного мира. Едва заметные, полупрозрачные призраки, они вместе с тем жили и двигались. Когда он подошёл и из любопытства коснулся одного из них, картина распалась, исчезла, но на кончиках пальцев осталось ощущение электрического покалывания. Он дотронулся до иного мира, а может, ещё и разрушил его. Внутри внезапно встрепенулся страх, и он отступил, боясь, что повредит ещё что-то столь же прекрасное, столь же легко разрушаемое. Дыхание участилось, и картин стало возникать всё больше. Они кружили вокруг — медленно, завораживающе, в них виделись заснеженные равнины и летние луга, объятые серебристой дымкой горы, океаны необыкновенной глубины. Их стало так много, что куда бы он ни шагнул, приходилось разрушать ещё и ещё один. Позвала дверь, но чтобы пробраться к ней, нужно было прорваться через целую череду хрупких миров, что только казались миражами. И сердце ныло от боли. Он задержал дыхание, он умолял про себя прийти ветер. Поток воздуха, пусть даже обжигающего холодом, который отнёс бы в сторону новорождённые реальности, как мыльные пузыри. Когда ветер услышал и пришёл, миры зазвенели, ломаясь, и он упал на колени, закрывая ладонями уши. Не такого он хотел. Нельзя позволить себе ни вдоха… Или напротив? Нужно выпустить из себя как можно больше реальностей? Раздираемый вопросами, он закричал, и крик разорвал белое небо, разметал белый песок. Вырвалась спрятавшаяся под его покровом чернота и закрыла собой всё вокруг. *** Замолчав, он всмотрелся в морскую даль, на ресницах его блестели мельчайшие капли, но слёзы всё же не пролились, затаились в нём. — В таком месте я не был, — и снова мне захотелось коснуться его, но почему это казалось неуместным. — Но знаю, что иным мирам достаточно просуществовать и мгновение. — Как ты выдерживаешь это? — спрашивает он опять, и взгляд его становится тёмным от боли. — Если их столько разрушается? Если ты это видишь! Ведь ты видишь. — Вижу… Волны шумят, а в светлом небе растекаются более тёмные тучи. Я чувствую надвигающийся шторм, знаю, что он сомнёт этот мир, заставит его смешаться и… быть может разрушить. — Ты видишь, — повторяет он, опуская голову. — И… — Потому некогда я начал писать сказки, истории, — нехотя отвечаю, и он вздрагивает. Мы поворачиваемся друг к другу, а шторм зарождается на горизонте, несётся чёрной волной. В нём нет ничего от обычных стихий, это вырвавшиеся из-за края мира пустота и тьма, которые жаждут сожрать нас. — Сказки… Это… — Если хочешь поймать хоть что-то, дать хоть чему-то жить… — Сказки, — читаю я по его губам в тот момент, когда нас настигает первый порыв ветра. Мы синхронно сжимаем пальцы друг друга, и волна накрывает нас, цунами, ломающее реальность. *** Остановившись на белоснежном плато, где так холодно, что забываешь себя, я дышу на спрятанные в перчатки ладони. Это помогает мало, а облачко выдоха застывает перед моим лицом, и я вижу в нём тёмное море, небо, где толкаются сизые и лиловые тучи, я вижу берег, где замерли две фигурки. Меня пронзает узнаванием, но желание понять, не иллюзия ли это, не вырвавшееся ли воспоминание, подталкивает протянуть руку и дотронуться. Прикосновение заставляет картину вздрогнуть и — следующим мгновением — рассыпаться, но я успеваю рассмотреть, как волна цунами обрушивается на берег, как две фигурки исчезают. Вновь передо мной белая равнина. Белый песок. Белое небо. Моя дверь скрыта за ближайшей дюной, и мне нужно пройти череду миражей, возникающих прямо перед моим лицом, рождённых моим дыханием. Миражей, каждый из которых — мир. — Я запомню вас, — шепчу я ветру, начиная путь. Непременно запомню. И напишу о каждом. Обещаю.