365 сказок

Ливень всегда отрезал деревеньку от большого мира. Река раздавалась вширь, заливала дорогу, и до моста, как бы крепко он ни стоял, добраться можно было разве что вплавь или на лодке. Вода, мутная, несущая сор, стылым зеркалом останавливалась в нескольких шагах от крайних домов, словно подсказывая, что никого отсюда не отпустит. Пляшущие по поверхности капли рождали ощущение, что на самом деле лишь отражают шаги кого-то незримого, кого-то могущественного, кто таил в душе желание когда-нибудь забрать себе все земли, всех людей. Агнешка смотрела в окно, раздвинув блеклые занавески. Капли дождя рисовали дорожки, и если немного сощуриться, то начинало казаться, что стекло с другой стороны занавешивалось странной мозаикой. Мир представал причудливым, совсем не таким, как обычно. Агнешка любила солнце, но ливни её завораживали. Ей хотелось выбежать из дома босиком, пронестись мимо плетня, едва не зацепив пару горшков с выбитым дном, скользнуть под свесившимися низко ветвями соседской яблони, навалившейся на высокую изгородь со всей силы, и броситься к проходу между кустами шиповника. Этот проход больше напоминал нору, тёмный лаз, и взрослому там было не пройти, однако каждый ребёнок знал, что оттуда рукой подать до крайнего дома. А крайнего дома боялись, да только разве можно было унять любопытство? Агнешка вот всегда хотела посмотреть, не там ли живёт дождь, не из трубы ли заброшенного и покосившегося домишки выползали эти хмурые тучи, вмиг загромождающие небо. И если никто не выходит на улицу, откуда же им знать, что ливень не накликало непонятное нечто, занявшее крайний дом? Агнешка, как и всякий ребёнок в деревне, знала точно, что в доме что-то есть. Сегодня дождь зарядил не с утра, мать Агнешки успела уйти, но теперь-то она точно вернётся нескоро. В доме было тепло, сухо, но возможность ускользнуть в непогоду безнаказанно так и расцветала в сердце, так и манила. Наконец Агнешка сползла с лавки, на которой стояла на коленях, рассматривая капли и дождевые дорожки, и подошла к вешалке в углу. Старая курточка, конечно, промокнет почти сразу, но всё же она казалась хоть какой-то защитой. Агнешка натянула её получше, старательно застегнув все пуговицы, а вот обувь решила бросить. Пусть лучше будет холодно, но зато башмаки не промокнут. Мама говорила, новых взять пока неоткуда. На крыльце Агнешка посомневалась — из желоба водостока лился целый поток, обращался на земле ручьём, прогрызшим в дорожке, присыпанной прежде речным песком, целый овражек, однако желание посмотреть на страшный дом пересилило. Она перепрыгнула ручей, едва не упав, и быстро побежала к кустам шиповника. Холодные капли молотили по плечам, ударяли по щекам, Агнешка морщилась и щурилась, но бежала, остановившись только в сплетении колючих ветвей. Тут было сыро, но сверху капало с заметной редкостью. Переведя дух, Агнешка утёрла лицо рукавом и продолжила путь. В солнечный день лаз был длиной в три шага, сегодня же показался ей нескончаемым коридором, из стен которого торчали не ветки шиповника, а паучьи лапы, жаждущие схватить её, удержать, порвать курточку или оцарапать. Вжимая голову в плечи, шипя, пачкаясь в грязи, Агнешка добралась до просвета и выглянула наружу. Крайний дом высился прямиком перед ней, среди старого сада, деревья в котором были наполовину сухими. Сейчас, под дождём, кроны, из которых торчали безлистные сучья, выглядели пугающе. Чтобы получше рассмотреть, Агнешке нужно было подойти ближе, хотя она и не понимала, что надеется там увидеть. Дождь, как назло, полил намного сильнее, заполнил всё вокруг звонким шумом, вспенил дорогу прямо у Агнешки под ногами. Весь мир стал состоять из воды, дом с потемневшими стенами скрылся за этой пеленой, и Агнешка хмыкнула, будто нашла подтверждение своим фантазиям. Теперь её решимость окрепла настолько, что она кинулась через тропу, обегавшую дом по дуге, и оказалась в кустах сирени, где вместо соцветий уже образовались кисти с плотными зелёными семенами. Отсюда Агнешке было видно лучше, и она вытянулась стрункой, припав к выгнувшему здесь спину старому плетню, белёсые ветки, из которого он был сложен, напоминали кости, но если раньше Агнешка боялась, то теперь любопытство победило и страх. Она всматривалась в пустые окна, гадая, что же там, в глубине, что там спряталось, и выползают ли тучи из трубы. Когда кто-то схватил её за воротник куртки, Агнешка сдавленно вскрикнула, перепугавшись так, что сердце едва не выскочило из груди. Извернуться и посмотреть на пленителя она не могла, отчего стало ещё страшнее. — Что это ты пялишься на мой дом? — недовольный старческий голос заставил шум дождя отступить. Агнешка задрожала всем телом. — Что тебе нужно тут? Что ты вынюхиваешь? — Ни… Ни-че… го, — отстучала Агнешка зубами и зажмурилась. Кусты стегнули по лицу — так резко её выволокли наружу. Некоторое время она не желала открывать глаз, хотя её подняли над землёй и босые ноги только самыми кончиками больших пальцев касались жидкой глины, в которую превратилась тропа. Потом Агнешка сглотнула и робко взглянула перед собой. И тут же завизжала с такой силой, что её наверняка услышали во всей деревне. Тот, кто держал её в вытянутой иссохшей от времени руке, вряд ли когда-то был человеком. Его лицо напоминало череп и вместе с тем было сплюснуто, искажено, словно оплывало, как воск. Агнешка всё кричала и кричала, не успевая подмечать пугающие подробности — слишком жёлтую кожу, местами покрытую зеленоватым налётом, клыки, вывернувшиеся из-за тонких губ, водянистые сизые глазки, в которых зрачок, кажется, был вертикальным. Существо осклабилось, пробежав длинным чёрным языком по губам. — Сладкая моя, хватит. Голос Агнешки тут же исчез, отказал, и сколько бы она ни открывала рот, ни звука больше не вырывалось прочь. Они будто бы переполнили грудь и тихонько клокотали в ней. Агнешка заплакала, хотя, быть может, она плакала уже какое-то время. Дождь, конечно же, скрыл всякие следы. Оглянувшись на деревню — в окошках уже зажигались тёплые оранжевые огни — существо зашагало прочь, мимо страшного крайнего дома. Агнешка услышала плеск, существо с каждым шагом точно погружалось всё глубже. Холодная вода, как чудовищный язык, обвела её ступни, щиколотки, а скоро подхватила и под колени. Агнешка дёрнулась, ещё и ещё, вызвав у существа конвульсивный смех. Вырваться, кажется, не было никакой возможности. Но тут затрещали нитки, существо не успело перехватить удобнее, воротник оторвался, и Агнешка со всей силы упала коленями в грязь. Удар был очень болезненным, но единственное, о чём Агнешка могла подумать, так это что нужно бежать. Она рванулась с места — сначала кувырком, потом отскочив на четвереньках, и наконец понеслась к спасительному тёмному лазу в кустах шиповника. Она была уверена, что существо погонится, помчится следом, желая захватить её опять, сломать, сожрать, утопить в грязи. Агнешка бежала, и больше ей не казался страшным чёрный дом — она понимала, что существо солгало ей, никогда оно не жило под насупившейся крышей и не выходило на разошедшиеся от времени скрипучие доски крыльца. Шиповник оставил на лице ноющую царапину, едва не прихватив и глаз, Агнешка, рыдая и беззвучно крича, выбежала во двор и тут же оказалась в руках матери. — Что случилось? Ты куда убегала на ночь глядя?.. — но Агнешка только крепче обнимала мать и не могла ей ответить. Страшное существо мерещилось ей в каждой тени. — Давай-ка домой! *** Дождь перестал только далеко за полночь. Агнешка лежала в клубке из одеял и не могла уснуть. Таращась в потолок, она вспоминала глаза существа, и ей снова хотелось бежать… Речь к ней так и не вернулась.