365 сказок

Прорастала любовь сквозь тело, прорастала в нём, как хотела, отзывалась нещадной болью, заставляла забыться ролью, обещать не могла оставить, открывала у сердца ставни. И кровавила, и сбоила, клятвы стылые в ночь дарила, а потом в день неясный, хмурый оказалась пустышкой снулой. Оказалась болванкой, чушкой и рассыпалась старой стружкой. Не весной была и не летом, и не тьмой, и не ярким светом, только сизым плыла туманом, только горьким была обманом. Прорастала сквозь тело выше, боль шептала всё: «Тише, тише», а когда замолчала вовсе, небо вскрыла жестоко осень. И погасло, и вдруг померкло, ничего не оставив где-то. Не была там любовь — казалась, сердце зря так за нею мчалось. Зря мечталось и колотилось, зря и клятвами говорилось. Обступает зима в итоге, заметает любви дороги. Засыпает сердце устало, биться будто бы перестало. Так бывает порой столь часто — умирает всё в одночасье. Умирает, себя хоронит. Так бывает, и небо стонет, и грозой поливает душу, но течения не нарушить. Время грубо — неумолимо, и проходит любовь вдруг мимо. И проходит… Она проходит… Ветер зимний её проводит. Прорастала душа любовью, но зачем, если только солью обернулись мечты и краски? Всё устало, свернулись страсти, всё пропало, прошло всё мимо… Так бывает — неуловимо расстаёмся с мечтами вовсе. Наступает на сердце осень. *** Дочитав, я отложил и конверт, и письмо. Сказочник, некогда встреченный мной на изломах миров, больше не мог писать сказок. Его история была похожа на сотни, может, даже тысячи других. Он встретил девушку и полюбил её — думал, что больше жизни. Но она отвергла его, не попытавшись ни понять, ни узнать, ни разобраться, и теперь Сказочник не мог вспомнить, как сплести из слов то магическое полотно, что так легко выходило у него раньше. Он не написал мне никаких подробностей, но болезненные строчки мнимой прозы сами обо всём рассказали. Чем же я мог тут помочь? Я встал из-за стола и подошёл к окну. В саду гулял ветер, едва прикрытая снегом палая листва отсюда казалась разложенным на земле кружевом. Холодные серые небеса не обещали ни дождя, ни снегопада. Мне хотелось бы помочь… Неосознанно я приложил ладонь к груди. Сердце-компас билось ровно, но саднило так, точно пора было смазывать таинственный механизм, помогающий странникам отыскивать дорогу. Разве кто-то способен вылечить от любви?.. *** В городе, где небо часто становилось свинцовым, где дожди отбивали по жестяным подоконникам всё новые мелодии, а пасти каменных водостоков почти не прекращали извергать потоки воды, жила девушка. Её сердце от рождения оказалось холодным, точно лёд. Она не улыбалась и не радовалась, и мир казался ей ещё более серым, чем был на самом деле. Она словно и не знала, что есть какие-то иные краски, что море, на берегу которого стоит город, бывает лазурно-синим, что стены дома, где она родилась на самом деле из жёлтого песчаника, а крыша его черепично-красная. Не замечала она и собственной красоты — утончённой и нежной, как прелесть дикого цветка. Не видела, что в глазах её тоже плещется море, что губы порой напоминают розовые лепестки. Она жила блеклой и серой жизнью, ни на что не отвлекаясь и ничему не удивляясь. Ей не нравились книги, не по душе была музыка, и только одно её по-настоящему увлекало — вечерами она приходила на набережную и замирала в мерцающем свете фонарей, пока от побережья поднимался туман. Свет становился всё мягче, растворяясь в белизне поднимающегося от волн влажного полога, и тогда и ей казалось, что она растекается и почти полностью исчезает. Однажды во время такой прогулки её увидел сказочник. Он не знал, что вместо сердца в груди девушки, замершей в фонарном сиянии, бьётся кусок льда, он не знал, что она видит весь мир в переплетении серых тонов, он не понимал, что больше всего на свете она жаждет никогда не вспоминать о том, что нужно оставить туман набережной и вернуться домой. Засмотревшись, сказочник рассмотрел в ней колдовство и прелесть, почувствовал красоту и музыку. Но едва он двинулся к ней, как девушка отвернулась и шагнула с очерченного фонарём пятачка, исчезая в туманной мгле. Сказочник зря ускорял шаг — её словно не стало. Придя в свою квартирку, спрятавшуюся почти под крышей старого дома, украшенного лепниной, сказочник написал историю о том, как туман похитил возлюбленную моряка, как моряк пробился сквозь десяток бурь и отыскал заколдованный остров. Он написал сказку о том, как бесстрашное сердце, вооружённое силой любви, добивается желаемого. В конце истории моряк брал возлюбленную за руку и говорил ей: — Каким бы ни был туман, подобно маяку сияет твоя душа, и я приду на её дивный свет, примчусь, распознав его среди тысяч других. Ты — путеводная звезда надёжнее многих, и я отыскал тебя, чтобы больше никогда не отдавать туману. Возлюбленная моряка улыбалась и целовала его в щёку. Сказочник уснул под утро, когда туман почти рассеялся. Он поверил, что тоже найдёт ту, кого встретил в ночи. Девушка не знала о его терзаниях. Она проснулась и сделала безвкусный чай, вышла из дома ровно в восемь и на привычном рабочем месте пробыла почти до семи. Когда на город спустилась тьма, она прогулялась к набережной и снова долго смотрела на то, как фонарный свет становится мягче, сминаемый поднимающимся с побережья туманом. Она не улыбалась, не была несчастна, только смотрела, ничего почти не ощущая. И кусок льда в её груди бился всё так же ровно. — Эй, — окликнул её сказочник, появившийся на этот раз немного раньше. — Ты стала для меня маяком. Но девушка не повернулась. Она не могла услышать таких слов по отношению к себе. Шагнув в темноту, она опять исчезла с туманом. Вернувшись домой, сказочник написал ещё одну историю. В ней девушка терялась в тёмном лесу. Охотник находил её следы, спасал от дикого зверя и под конец, опустившись на одно колено, говорил ей: — Звери жестоки, я привык к ним, но ты показала мне, что есть ещё в мире любовь. Спасённая склонялась к нему и целовала в лоб. Сказочник заснул печальный, отчего-то понимая, что солгал в своей истории, пусть она и была на самом деле хороша. Девушка же вновь проснулась в обычное время, опять сделала себе безвкусный чай, снова вышла на работу в восемь, вернулась домой к семи. Она пришла на набережную во тьме и не заметила, что кто-то окликает её. Лёд в сердце или сердце изо льда не умели откликаться ни на что на свете. Сказочник вернулся домой и написал короткую зарисовку о том, как воин искал любовь по всему свету, но нашёл лишь отзвук и отблеск. Та, что должна была быть ему женой, погибла. Она не могла взять его за руку и поцеловать в лоб или щёку. Сказочник заснул в слезах. Тем же вечером он рискнул подойти к девушке, схватить её за запястье, заглянуть в глаза. — Послушай, я люблю тебя! — сказал он, веря, что любовь оживит, подарит улыбку, даст мгновенный ответ. Девушка взглянула на него спокойно и шагнула во тьму, молча высвободив руку. Вернувшись домой, сказочник не написал ни слова. *** Конверт и листок с письмом остались в моём кабинете. Я же вышел в сад и долго стоял среди опавшей листвы, припорошенной снегом, слушал, как в обнажённых ветвях качается ветер. Сказочнику ничем нельзя было помочь. Он сам придумал и написал свою любовь. Свою осень. Его нельзя было спасти от собственных сказок. Никого нельзя спасти от собственных сказок. Никого на свете.