365 сказок

Неспокойным было море, тёмным, пугающим. Жутким. Остановившись на выступающей далеко вперёд скале, мальчишка прильнул к камню и всмотрелся в то, как внизу беснуются и пляшут волны. Бело-жёлтые гребни их внушали ему страх. Он часто приходил сюда, вглядывался в узкую горловину грота, прятавшегося под каменным выступом, но видел лишь темноту. Тьма, конечно, проползала внутрь горьким ужасом, и ощущение отчего-то казалось удивительно приятным. Но мальчишка ни за что не признался бы в том, никому, никогда. Привкус страха, что рождало в нём море, казался ему слишком притягательным, чтобы кому-то рассказывать. Просидев на скале достаточно долго, почти до темноты, мальчишка поспешил к деревне — не знакомой тропой, а напрямик, что делал не так уж часто. Но сегодня нужно было успеть прежде, чем мать озаботится его долгим отсутствием и приготовит влажное полотенце, чтобы огреть по спине, едва он придёт. Мрак сгущался. Солнце сегодня село в тучи, отчего сумерки оказались короткими, словно оборванными. Под деревьями рощи расползлись зловещие тени, воздух, остро пахнущий морем, напоминал о бесконечном движении волн, глодающих скалу, громко ухающих в гроте, куда так хотелось и так жутко было попасть. Мальчишка почти бежал, хоть его настолько сильно тянуло вернуться на скалу, будто бы там было единственное в мире место, где он по-настоящему должен был находиться. Впереди замелькали огоньки деревенских окон, а мрак, дышащий солью в затылок, стал только гуще, обрёл плотность. Мальчишка споткнулся о внезапно выступивший из земли корень и упал лицом вниз. Дрожь скатилась по спине. Нет, он сегодня точно не успеет домой, к матери. В темноте зашептало и зашуршало, как шепчет и шуршит волна в спокойный день, украдкой набегая на песок. Будто трутся друг о друга мелкие камешки и песчинки, негромко побулькивает пробегающая между ними солёная вода, горьковато пахнущая водорослями. Даже в таком спокойном состоянии страшная, жуткая вода. Мальчишка сжался, ожидая, что сейчас его захлестнёт невиданным образом поднявшееся над скалами и рощей море, потянет, потащит, поволочёт и спрячет в недрах грота, в узкое горло которого он так желал и боялся заглянуть. Но вместо того пришёл тревожный ветер, загудел в кронах, сбросил прямо на спину мелкие обломки сучков, пыль и листву — неделя, как пришла осень, но уже начали неспешно опадать желтоватые листья, точно печальная память о лете. Приподняв голову опасливо и осторожно, мальчишка понял, что до деревни всего несколько шагов. Ближайший домик выделялся побеленными стенами на фоне темноты. И всё же встать было невероятно трудно, сердце билось заполошно, чуть ли не в горле, колени дрожали, влажные пальцы перепачкались в земле. Где-то далеко послышался голос матери, звавшей его по имени. Отсюда ясно слышалось — мать не сердится, только взволнована до крайности. И пусть она держит в руках мокрое полотенце, всё равно ведь любит, волнуется… Мальчишка приподнялся, опираясь на колени и локти, нервно оглянулся назад — за спиной стоял влажный и шепчущий мрак, но никакие щупальца не тянулись к нему, никто не скалил зубы. Неужели опасности нет? И, почти разочарованный, он встал в полный рост. Снова донёсся оклик. Улыбнувшись, мальчишка сделал шаг, и тут что-то захлестнуло его под колени, потащило сквозь густой кустарник, оцарапывая руки и лицо. Воздух туго набился в горло, такой густой, что нельзя было и вскрикнуть. Шелест и шорох, напоминающий голоса волн, окружил, закачался повсюду, превратив влажную темноту в океанскую глубь. Мальчишка едва мог дышать, бился в тугих кольцах непонятно чего, вязкого и страшного, влажного и тягучего, а потом обмяк — всё равно не было никакого толка. Его уносило, утягивало, и оставалось только зажмуриться и ждать, когда же движение прекратится. *** Он очнулся в гулком каменном мешке, где рассыпалось снова и снова эхо набегающей волны. Влажный камень под ним блестел — свет проникал откуда-то сверху, неяркий, но его было достаточно, чтобы осмотреть и неровные стены пещеры, и нанесённые морем осколки ракушек, водоросли и прочий хлам. Осторожно усевшись ближе к стене, мальчишка обхватил колени руками. Царапины ныли, но как будто бы ничего больше не болело, точно вчерашний мрак был мягок и нежен с ним. Запрокинув голову, мальчишка убедился, что не сможет подняться по стенам к отверстию, сквозь которое мог бы отсюда сбежать. Где-то там, за скалой, даже слишком близко плескало море. И, похоже, сдаться в его объятия, и было единственной возможностью покинуть грот. Шум волн стал ближе и громче, мальчишка втянул голову в плечи и вздохнул. Страх, что прежде так заманивал, так манил, теперь сковал всё тело, и шевельнуться было невозможно. Свет мерк, наверняка день приближался к концу, и вскоре густой мрак прорастёт сквозь камень, заполнит собой всё, утопит… Утопит. Мальчишка впервые задумался о смерти. О том, что боится именно её — взглянуть в пустые глаза, почувствовать выдох оскаленной пасти. Мурашки стекли по спине, захотелось стать ещё незаметнее, но холодный камень, ноздреватый и мокрый, никак не мог защитить. Было зябко, и горло начинало саднить, нестерпимо щипало царапины, и мальчишка впервые подумал, что зря так неистово мечтал встретиться со своим ужасом лицом к лицу. Ничего хорошего не принесла ему эта встреча, даже то самое чарующее чувство, подталкивающее его опять и опять приходить на скалу, развеялось. — Слышишь… — прошелестело вдруг, — помнишь ли? Резко дёрнувшись, мальчишка уставился прямо перед собой. Свет уже почти иссяк, и в полумраке выросла высокая фигура. Поначалу мальчишке показалось, что перед ним женщина в длинном платье, но вскоре он различил, что на ней вовсе нет никакой одежды, только волосы спадают на грудь, а то, что он принял за узкую и длинную юбку — хвост, мерцающие чешуйки плотно прилегали друг к другу. — Русалка, — прошептал он, точно обозначив создание, оказавшееся так близко, можно было развеять морок, если то был он. — С-сын мой, — она склонилась, провела прохладной ладонью по его щеке. Глаза её оказались голубовато-белыми, лишёнными всяких зрачков. Губы обнажали острые и мелкие зубки. — Нас-стал час-с… Ты с-со мной… — Я не… нет! — если бы он был смелее, он встал бы, оттолкнул её ладони, вскрикнул бы. Но получилось лишь сдавленно отрицать. — Тёмной ночью моряки украли тебя, подцепили за хвос-ст, — она сощурилась. — Унес-сли прочь. Но я наш-шла, я наш-шла, я звала. И ты приходил, приш-шёл, теперь ты здес-сь. Мальчишка замотал головой, но вспомнил, как сидел в стороне, пока деревенские ребята рассказывали о том, что происходило с ними буквально пару лет назад. Ему нечего было сказать. Он вспомнил, как мать отмахивалась, не желая говорить о его детстве. Он вспомнил, как отец порой странно глядел на него, а потом отворачивался резко. Вспомнил, как странно по утрам болели ноги. — Но у меня нет хвоста, — выдохнул он. Горьковатый запах моря переполнил его, на губах была соль, кожу кололо от возбуждения, теперь это был совсем не страх, скорее, непонятное предвкушение. — Пойдём… Я верну тебе тебя, — и русалка обняла его подхватила на руки, унесла. Волна поднялась. Русалка кинулась в неё, и на миг мальчишке показалось, что это всё уловка, что это всё — смерть. Обманувшая его смерть, обнявшая его смерть. А затем всё тело охватила преображающая боль. *** Неспокойным было море, тёмным, пугающим. Женщина стояла на скале и смотрела вдаль. Муж её — моряк — застыл позади. — У него есть мать, и это — не я, — говорила женщина монотонно. — Мне не стать матерью, боги прокляли меня. — Меня, — возразил он. — Я всего лишь хотел спасти мальчишку. Но его стихия — вода, а мне не стать отцом, раз уж я посмел похитить морское создание. Они вместе вслушались в гулкие голоса волн, бьющихся в горле грота. — Но я всё равно люблю тебя, — она обернулась. Глаза её влажно блестели, но щёки уже высушил ветер. — И я люблю, — он наконец обнял её. Знакомая тропа увела их в деревню. Качающаяся на воде русалка обняла сына. — Нам пора, — прошептала она. — Да, мама… И они скрылись в пенных волнах.