365 сказок

Аллею окружали высокие ели, сплетались друг с другом, приникая очень плотно, они образовали здесь полумрак, сохранили вечерние сумерки, и пусть снег лежал на тяжёлых ветвях, хвоя лишь казалась темнее, почти чёрной. Впереди маячил выход, обрамлённая еловыми лапами арка, откуда лился белый свет, пасмурный свет, предвещающий непогоду. Я ускорил шаг и наконец оказался на перекрёстке, посреди которого возвышалась статуя. Плечи мраморной девы укрывала снеговая опушка, черты лица едва угадывались. Отчего-то я не смог сдержаться и смахнул, счистил намёрзший снег с губ и глаз, с кончика носа. Лицо казалось мне знакомым, но воспоминания ускользали. То ли статуя была похожа на кого-то, кого я знал, то ли я видел раньше именно статую. Я выбрал аллею, уводящую вправо, её обрамляли рябины. Красные ягоды проглядывали сквозь снег особенно ярко. Мне показалось удивительным, что здесь нет птиц. Совсем нет птиц. Шёл я не быстро, но и не медленно. Этот мир, попавшийся мне среди других, то ощущался очень знакомым, то становился совершенно чужим, и я никак не мог ни понять его, ни разгадать. Как будто я должен был кого-то встретить здесь. Вот только кто назначал мне свидание? *** За парковой оградой жил город. Я видел прохожих, слышал городской шум, но парк был словно закрыт от всего этого. Мне никто не встречался, даже следов на свежевыпавшем снеге не оказалось. Только мои оставались на аллеях, казались такими одинокими, странными, чуждыми. Чуждость… Я уцепился за это слово, за определение того ощущения, что мучало меня больше других. Странники, впрочем, почти всегда чужие во всех мирах, вот только этого вовсе не ощущаешь, а здесь… Здесь чувство стало сильнее, оно будто обвиняло, но я никак не мог понять, в чём именно. Остановившись у беседки, я задумался, потому что совершенно точно помнил одну такую же, однако ощущение рассыпалось, не дав никаких подробностей. Тогда я вошёл внутрь. Снег не залетал сюда, только припорошил порог, и потому на каменной столешнице в центре было чисто и сухо. Там лежал придавленный камнем листок, письмо. Послание. И оно совершенно точно было оставлено странникам. Или… быть может, именно мне. Снова мне показалось, что я уже видел это, читал, ощущал, проходил тем же путём, но всё было не таким, как прежде. Я склонился над листком, что тут же затрепетал — в беседку влетел порыв ветра. «Воспоминания видятся вовсе не тем, чем были когда-то. Ищешь знакомые черты в каждом, но их больше нет, сметены временем. Угадываешь и тут же догадку теряешь. Знакомо ли? Знакомо. В этой реальности, странник, нет ничего постоянного. Она меняется и течёт, и я с ней вместе меняюсь, теку. Когда-то мы встречались с тобой, но на самом деле именно со мной ты не виделся никогда. Сбивает с толку поначалу… Но я тебя помню, странник. А ты… Ты помнишь? Это был лишь сон, а теперь — целый мир. Раньше я имел тело… а теперь…» Строчки обрывались. *** Теперь всё предстало иным. Я вспомнил сновидца, который творил сон, лишённый людей. Который населил его, сумев сделать полноценным. Я оглядел заснеженный парк, очертания озера, аллеи, разбегающиеся в разные стороны. «А теперь…» — Кто же ты теперь? — слишком громко прозвучал мой вопрос. Выступив из беседки, я качнул головой — парк менялся на глазах, преображался, наполняясь смехом, птичьим гомоном, прогуливающимися. Исчез снежный покров, зазеленели кроны, разбежались облака, небо будто поднялось выше, удивительно синее. Блики солнца прыгали по волнам, которые поднял на озере весёлый ветер. Вот только хрупкой фигуры творца нигде не было видно. Я прислушался к себе. Компас говорил мне, что дверь может появиться в любом месте, где я того пожелаю, что мир открыт мне и готов принимать столько, сколько я хочу остаться. Но я не чувствовал, где же тот, кто всё это создал. Выбрав аллею, ведущую прочь из парка, я почти пробежал её, а на городских улицах снова замер. Тут было красиво, даже — прекрасно, на меня обрушивались волны воспоминаний, которых я не мог иметь, которыми кто-то делился со мной, только мне хотелось бы разговора. Хотя бы увидеть снова его глаза. Закрыв глаза, я двинулся вперёд, не отвлекаясь больше ни на что, кроме внутреннего ощущения, кроме направления, что на этот раз не вело меня к двери. Я шёл упрямо, я слышал голоса, что волнами обнимали и откатывались прочь, я чувствовал прикосновения солнца и ветра, но не размыкал век. И только когда кто-то — что-то — дотронулось до щеки, я открыл глаза, чтобы увидеть творца, которого искал. Ко мне наклонилось огромное существо, в чертах которого почти не осталось ничего человеческого. Высокое, стройное, оно лучилось светом и улыбалось, хотя улыбки нельзя было прочесть на его лице. Потому что у него и не было никакого лица. — Странник, — услышал я голос вокруг и внутри себя. — Зачем ты жаждал найти меня? — Я хотел увидеть, каким творцом ты стал. — И что скажешь теперь? — Что прекрасным. — Тебе нравится мой мир? Он изменчив, это правда, но спокоен… Он приветлив, как думаешь? — Странник иногда слишком остро чувствует себя странником, — признался я, — но это нисколько не портит мир. Реальности, в которых хочется остаться, пугают странников куда сильнее. — Потому что заставляют отказаться от дороги? — Потому что могут подтолкнуть предать себя, — я пожал плечами. — Иногда дорога оставляет нас. Но самому оставить дорогу… — Я понимаю, — кивнул он, и по городу прокатился порыв ветра. — Иногда творца покидают мысли творения, но самому перестать, отказаться от дара, горящего внутри… — он прижал ладонь к груди — то, что считалось бы ладонью, к тому, что называлось бы грудью, будь в нём что-то человеческое. — Нельзя. Нельзя. Неправильно. Я рад, что мой мир получился не таким. — Не таким, — зачем-то повторил я. — Мне повезло увидеть его снова. Но я бы не узнал, не оставь ты подсказок. — Мне казалось, ты любишь играть, — засиял солнцем в окнах его смех. — Хочешь, я покажу тебе тот самый парк, который ты точно узнаешь сразу? *** В зелёной траве тут и там мелькали золотые монеты палой листвы. Мы стояли на берегу озера, и утки недовольно сбились у берега, ожидая, когда я поделюсь с ними зерном, пакетик которого сам собой оказался у меня в руках. Свежая тёплая яркая осень обнимала меня за плечи. Творец стоял чуть поодаль, всё такой же высокий и слишком сияющий, совсем не похожий на человека. Теперь парк был мне знаком, так знаком, что я помнил каждую аллейку, присыпанную гравием. Я бросил уткам корм, они смешно погнались за ним, стремясь опередить друг друга, и я швырнул ещё горсть, и ещё, желая, чтобы досталось всем. Солнце играло на воде, и я щурился, невзначай улыбаясь. Этот мир показался мне полным тепла. — Тут бывает и холод, и грусть, и даже пустота, — объяснил творец, на миг став ко мне ближе. — Ведь эта реальность полноценна… А значит, может вместить всё. Однако я пытаюсь… не давать жизнь страданиям, боли. — И как? — Когда-нибудь ты совсем не узнаешь этих мест, — пообещал он. И я понял, что пора уходить. Я не помнил ни одного мира, где совсем бы, совсем не было ни капли боли, но не желал своими случайными мыслями расстроить творца. Когда-то он спрашивал: «Быть может, я и сам — только блик на поверхности воды?» Теперь он действительно был таким бликом. Но не только. Я не хотел омрачить его свет. — До встречи, — заметил он дверь. — До встречи, странник. — До встречи, — кивнул я и шагнул через порог.