Однажды в кошмаре

      Шерлок вернулся домой будто на автомате. Его тело выполняло привычные команды, такие как «открыть дверь, подняться по лестнице, снять верхнюю одежду», но мысленно он будто был очень далеко. Он даже не заметил, что прошел мимо Миссис Хадсон, которая вышла в коридор встретить своего непутевого квартиранта. Квартирная хозяйка Шерлока не удивилась его грубому поведению, ведь он частенько привносил в ее жизнь разного рода сюрпризы. Однако, что-то в облике и поведении детектива ее обеспокоило, и Марта решила позвонить единственному человеку, который, по ее мнению, имел влияние на сыщика.       Джон Ватсон появился в квартире 221В по Бейкер-Стрит примерно через полчаса после звонка миссис Хадсон. Пообщавшись с пожилой леди, доктор сделал вывод о том, что его друг находится в том странном состоянии, похожем на личностный кризис, как тогда, с мисс Адлер. Тогда Джон всеми силами пытался помочь своему другу, но в итоге, ему помогла лишь истина — правда, открывшаяся ему случайно. Однако, это не повод игнорировать лучшего друга, и доктор Ватсон был уверен, что Шерлоку в этот непростой для него период нужен друг, который без лишних вопросов просто поддержит и будет рядом. Джон не знал, что могло послужить причиной такого странного поведения друга, и, хотя ему это было очень интересно, он не спешил донимать Шерлока вопросами. С полного одобрения Мэри, ее муж и друг детектива Холмса, пришел к нему, чтобы поддержать его. Едва Шерлок вошел в гостиную дома 221В на Бейкер-Стрит, он почувствовал, что что-то изменилось. Что-то именно в нем, в его восприятии мира, что-то, что могло заставить его изменить часть своих прежних убеждений… но что конкретно изменилось в нем самом, детектив не сразу разобрался. Всему своё время, и Холмс решил не торопиться с выводами. Лишь одна константа в его жизни была неизменна, и именно ею он и решил воспользоваться, пока вдохновение несло его на своих крыльях. Шерлок взял в руки скрипку, к которой не прикасался больше года. И звуки полились сами по себе, складываясь в мелодию. Музыка, рожденная в немного воспалённом, но от этого не менее гениальном мозгу детектива, показалась шедевром даже таким неискушенным слушателям, как доктор Джон Ватсон и Марта Хадсон. Играя новую мелодию, Шерлок приставлял в своей голове определённые образы, которые помогали ему создать новое воплощение своих мыслей. И мелодия сама по себе полилась, как волшебный эликсир. В этой музыке растворились все его чувства: гнев, боль, радость, и что-то совсем новое для него. Шерлок не совсем понимал, что он изображает в своей музыке, ведь подобное чувство посетило его лишь однажды. Но тогда, с Ирен Адлер все было не совсем так, как сейчас… Его чувства проявлялись по-другому, и Шерлок никак не мог подобрать слов для того, что происходило в его душе и голове. Биохимические процессы, происходящие в его мозге, вызывали у него странное чувство эйфории, и какой-то совершенно неуместной, по его собственному мнению, страсти… В памяти возникал знакомый образ темноволосой вампирши, которая без особых физических усилий прижимала его к стене, будто кошка, играющая с мышкой на охоте. И словно по волшебству, за образом рождалась мелодия, не похожая ни на что из того, что Шерлок придумывал раньше. Эта мелодия была одновременно и нежная, и страстная, сильная, как смерч в море, гордая, как дикая кошка, чувственная, как легчайшее прикосновение подушечек пальцев. От этой мелодии кожа покрывалась мурашками, а сердце сжимала сладкая истома, от которой тело звенело в предвкушении чего-то необычного и запоминающегося. — Что это на него нашло? — наклонившись ближе к уху Джона, шепотом спросила его миссис Хадсон. Доктор недоумевающе пожал плечами в ответ. — Понятия не имею, — сказал Ватсон, — но я попробую разузнать. Хотя сдается мне, что это бесполезная затея. Каждый раз, когда я стараюсь вытащить его из его же скорлупы, он упорно сопротивляется. Это все равно, что насильно пытаться вытащить улитку из раковины. Проще дождаться, когда он сам оттуда выползет. На это Марте нечего было возразить. Поэтому, она «ободряюще» похлопала бывшего квартиранта по плечу, а сама ретировалась вниз по лестнице в свою квартиру. Доктор Ватсон прошел в гостиную и молча занял свою место в кресле у камина. Его план состоял в том, что когда-нибудь Шерлоку надоест играть, или он устанет, и тогда Несравненный детектив обратит свое внимание на присутствие другого человека в комнате. Сыщик играл еще около получаса, а затем его порыв вдохновения сошел на нет, и он опустил скрипку, но не убрал ее из рук.  — Здравствуй, Джон, — не поворачиваясь лицом к другу, поздоровался детектив.  — И тебе того же, — не без сарказма ответил Ватсон, — как дела? Холмс медленно обернулся. Доктор долго всматривался в лицо товарища, пытаясь понять, что его гложет, но в лице сыщика было мало читаемых эмоций. Кажется, порыв прошел, музыка помогла ему собраться с силами, и теперь он снова Шерлок Холмс — первый в Мире консультирующий детектив. А то, что произошло с ним до его появления дома, теперь надежно хранится в темных подвалах его знаменитых Чертогов разума.  — Тебя не было два месяца, — холодно констатировал детектив, — и вдруг ты просто появляешься здесь и спрашиваешь — как дела? Джон в ответ вскинул брови в удивлении.  — У меня семья, знаешь ли, — ответил доктор Ватсон, — дочка недавно родилась, если ты не забыл. Я не могу просто взять и бросить Мэри одну с ребенком, чтобы продолжать бегать с тобой по подворотням за всякими жуликами. Шерлок шумно выдохнул, показывая этим свою незаинтересованность разговором.  — Да уж сложно не заметить орущего, вечно недовольного младенца. Особенно, когда он находится в твоем доме. Джон саркастично усмехнулся.  — Ну, а то как же! Холмс посмотрел на друга с подозрением, недоуменно сдвинув брови. Он догадывался, что его друг только что подколол его, но где именно он прокололся, дав Джону почву для шуток, Шерлок догадался не сразу. В последний раз, Джон Ватсон и его семья были в гостях у Шерлока как раз около двух месяцев назад, после чего Шерлок старался избегать общества Рози — дочери Джона. Дети были для него непонятны и загадочны, как неизученный его умом организм, что отчасти было в какой-то степени правдой. А потом он снова столкнулся с миром Бессмертных, и опять начал гонку за своим прежним объектом интереса, и этот процесс так увлек его, что детектив и сам не заметил, как отдалился от друга. Но признавать свои ошибки — куда труднее, чем чужие, ведь переложить свою ответственность на кого-нибудь другого всегда проще и легче. К тому же, ситуация с Миной тоже на него повлияла, надо сказать, не в лучшую сторону, от чего всегда собранный и холодный детектив вдруг стал нервным и вспыльчивым. Он снова испытывал те эмоции, которые он поклялся больше никогда не испытывать… И в результате, даже появление друга в их в прошлом общей квартире, вызвало у Шерлока необъяснимую агрессию.  — Миссис Хадсон позвонила, — как бы между прочим, начал разговор Джон. Шерлок молча прошел из одного конца комнаты в другой, чтобы убрать скрипку. Пока он шел, его мозг усиленно работал, обдумывая ситуацию, в которой он снова оказался.  — И что она сказала? — осторожно поинтересовался в ответ детектив.  — Что ты, цитирую, «вел себя подозрительно, как у тебя бывает во время твоих обострений». Вернувшись обратно на свое место в кресле у камина напротив Джона, Шерлок удобно устроился, по привычке закинув ногу на ногу. Эта поза свидетельствовала о его готовности вести конструктивный диалог, чему доктор Ватсон был очень рад.  — Я польщен тем, что вы с миссис Хадсон переживаете за меня, но я в полном порядке. Просто… дело попалось сложное. Оно задело меня больше, чем я того ожидал, и мне нужно было отвлечься, чтобы привести свои мысли в порядок. Теперь, когда я разобрался с проблемой, ты можешь не волноваться за меня, Джон. Со мной все и правда в порядке. Доктор Ватсон пристально смотрел в глаза другу, ища в них фальшь, но Шерлок настолько контролировал свои эмоции, что даже взгляд его был как обычно — вежливо холодным и отстраненным. И это упорное, явно гипертрофированное усилие держать все под контролем, по мнению Джона, и выдавало Шерлока. Он не справился с эмоциями. Он просто запер их на замок, но это не продлится вечно. Рано или поздно, скорее всего, в самый неподходящий момент, они вырвутся наружу, и поглотят его полностью. В этом Джон не сомневался — за столько лет знакомства с детективом. К тому же, когда-то давно, он ходил на психотерапию, и кое-что успел почерпнуть из сеансов со своим психотерапевтом. Она говорила Джону, насколько важны эмоции, что их ни в коем случае нельзя подавлять. Но Шерлок не был бы Шерлоком, если бы не старался идти наперекор здравому смыслу. Ему, как и многим другим людям на этой планете, нужно было набить свои шишки и получить свой опыт, чтобы понять собственные ошибки. Уберечь его от этого Джон никак не мог, даже если бы очень этого захотел. Холмс должен был понять свои ошибки сам.  — Ну, как скажешь, — решив не продолжать больше не настаивать на своем, доктор Ватсон переключился на другую тему, — в любом случае, я пришел сюда не только из-за звонка миссис Хадсон. Я давно хотел увидеться, может, даже раскрыть парочку дел с моим напарником и другом, первым в Мире консультирующим детективом — Шерлоком Холмсом. Если он, конечно, захочет поделиться со мной какой-нибудь загадкой. Шерлок в ответ улыбнулся, как всегда — уголками губ, с полунамеком на улыбку, почти искренне.  — Конечно, Джон. Я всегда рад твоей незатейливой, но вдохновляющей компании! Джон едва удержался от того, чтобы закатить глаза на эту формулировку сыщика об их дружбе и партнерстве. Только Шерлок мог подколоть и одновременно своеобразно польстить. Но Ватсон не жаловался, ведь эта особенность характера была частью личности его друга, и он уже давно привык к подобным «комплиментам» со стороны сыщика.  — Тогда дерзай! У меня есть пять свободных часов, пока за Рози приглядывает няня, а Мэри отдыхает.

***

Мина сидела на скамье у рояля, задумчиво глядя на музыкальный инструмент перед ней. Она уже очень давно не играла, наверное, с десяток лет, или даже больше. Но после сегодняшнего инцидента с Шерлоком, она вдруг почувствовала какую-то острую необходимость выразить свои эмоции через музыку. Пыли на инструменте не было, за ним ежедневно ухаживали, как и за всей мебелью в доме. За те несколько десятилетий существования этого рояля, он ничуть не потерял своего внешнего лоска, он до сих пор выглядел ново, гордо неся звание практически исторического объекта. За время простоя он утратил лишь свое звучание, и то только потому, что инструмент необходимо было настроить. Это Мина поняла, когда ее руки коснулись рояля. Едва только пальцы задвигались по клавишам, острый вампирский слух уловил фальшь в нотах. «Нет, так не пойдет!» Настройка рояля заняла какое-то время, но как только Мина закончила ее, ей тут же захотелось немедленно продолжить начатое. Мелодия складывалась будто сама по себе. Мина просто играла, интуитивно выбирая ноты, чередуя их между собой. Из-под ее рук рождалось новое, неповторимое произведение, абсолютно не похожее на все то, что она сочиняла ранее. Неожиданно открывшиеся ей эмоции стали откровением для нее самой, и понять их, как ни странно, она могла лишь посредством музыки. Как бы вампирша удивилась, если бы ей сказали, что где-то в другом районе Лондона, причина этих эмоций делает то же самое! И человек, и вампир, являющиеся друг для друга катализатором и причиной этих самых душевных терзаний, прибегли к единому способу решения своих эмоциональных проблем. И если бы они оба узнали о том, что по сути занимаются одним и тем же делом в одновременно, то оба решили бы, что судьба решила сыграть с ними очень язвительную шутку. Ирония этой ситуации была настолько очевидной, что проигнорировать ее было бы просто глупостью. Но ни Шерлок, ни Мина не знали о том, что выбрали для себя идентичный способ выражения эмоций. Поэтому, каждый из них играл свою мелодию, чтобы познать собственную душу и тех демонов, которые ее терзают.

***

Стефания заметила странное поведение своей матери, но решила пока не вдаваться в подробности его причины. И у нее были на то причины — ей предстояло скорое знакомство с предположительным преступником, цель которого — развязать межвидовую войну за господство над Миром. Молодая вампирша заметно нервничала. И хотя в своих силах она была уверена, ей казалось, что ее враг слишком умен, и одна малейшая ошибка будет стоить жизни не только ей. Выросшая в условиях страшной Второй Мировой Войны, Стефания жаждала предотвратить повторения того кошмара, который ей пришлось пережить. И как бы она не относилась к людям, по ее мнению, такой участи не заслуживает никто. Ополоумевших радикалов нужно было остановить любой ценой. Иначе потом может быть уже поздно пытаться что-то изменить.  — Итак, — Мина встала из-за рояля, закончив свою музыкальную композицию, — ты готова? Стефания молча кивнула в ответ. Внешне она казалась абсолютно спокойной, но Мина слишком хорошо ее знала. Знала ее привычки, ее мимику… И невербальные сигналы, идущие от дочери, говорили вампирше о том, что Стеф нервничает больше, чем ей бы того хотелось.  — Ты боишься. И снова Вильгельмина будто просто констатировала факт. Стефания поморщилась в ответ, неохотно признавая правоту матери. Мина коротко улыбнулась краешком губ. В поведении дочери она видела себя саму в ее возрасте. Все-таки, некоторые ошибки дети обречены повторять за родителями… Даже если эти родители приемные.  — Страх — это абсолютно нормально. Его не нужно стыдиться. Страх — проявление нашего чувства самосохранения. Оно идет от природы, из нашего человеческого начала. Страхом можно управлять, но его нельзя игнорировать или подавлять. Я помогу тебе взять твои эмоции под контроль. Немного придам твоему телу и духу необходимой уверенности и сил. Младшая Грейсон с интересом наблюдала за действиями матери, гадая, что та собирается делать. Тем временем Мина молча взяла с каминной полки старый нож для вскрытия конвертов, и молча подошла к дочери. Затем, резко полоснула себе по ладони лезвием, будто делала так каждый день и подобные действия были для нее нормой.  — Пей. Стеф удивленно посмотрела на наполнившуюся кровью ладонь Мины, но спорить не стала. В крови вампира, если он достаточно стар и достаточно силен, всегда есть сила — она будто растворена в самом ДНК, и увидеть ее физически невозможно. Ее можно только почувствовать. Вильгельмина Грейсон, будучи относительно молодым вампиром, все же, обладала уникальной силой, подобной которой не было ни у кого из ныне существующих бессмертных. Ее кровь могла стать хорошим «энергетиком» для более молодого вампира. Поэтому, Стефания без колебаний приняла руку Мины, и принялась пить собравшуюся на ладони кровь. Это был ее единственный шанс стать чуточку сильнее, чтобы в случае чего иметь возможность противостоять более сильному врагу. Когда все закончилось, девушка выпустила руку матери, потеряв ориентацию на какие-то доли секунд. Ее тело явно стало сильнее, чем было прежде. Страх отступил на задний план, уступив место чувству наполненности и уверенности. Стеф больше не сомневалась в своих силах. Энергия, струящаяся по ее телу бурным потоком, переполняла каждую клетку, будто насыщая ее новым кислородом.  — Так вот каково это — быть тобою, — полнимая голову, сообщила Стефания, — мне нравится это ощущение. Жаль, что оно временное. Я никогда еще не чувствовала себя настолько сильной! Мина в ответ лишь усмехнулась.  — Не забывай, что к моей силе прилагается еще и огромный груз ответственности в виде работы Стражем. Никакая сила не дается просто так, в награду. Скорее, в довесок к ней ты получишь кучу неприятностей и проблем, которые тебе придется разгребать всю твою долгую бессмертную жизнь. Поэтому, не спеши радоваться тому, что в тебе сейчас. Та сила, которая, как тебе кажется, придает тебе ощущение всемогущества, на самом деле, так же легко свяжет тебя по рукам и ногам. Вспомни, как поступили со мной, когда во мне открылись эти силы… Стеф вспомнила то, что ей рассказывала Мина о природе своих пугающих и необыкновенных сил. Еще за несколько десятков лет до ее рождения, примерно в начале двадцатого века, Вильгельмина однажды случайно обнаружила у себя силу, которой не должна была обладать в столь юном для вампира возрасте. Эта сила стала для нее откровением, которое она восприняла, как дар Свыше и возможность изменить свою жизнь. Тогда, молодая вампирша находилась под влиянием ужасного человека, который манипулировал ею, пытаясь сделать из нее ужасную машину для убийств. И какое-то время, у него это неплохо получалось. Несколько лет после своего обращения, Мина творила по-настоящему ужасающие вещи, а тот, кто ее обратил, изо всех сил старался усиливать ее ярость и голод, будто нарочно делая ее еще смертоноснее и жестче. С годами, девушка осознала, что все происходящее неправильно, что так нельзя, но молодость и неопытность в отношениях с мужчиной сильно сказались на ее мировоззрении, и она не сразу поняла, какой вред он причиняет ей самой. Тогда эти силы и начали проявляться. Постепенно, они будто накапливались, чтобы однажды вылиться на того, кто поощрял в ней жестокость и насилие. Человеческая полиция в то время не могла найти настоящего виновника преступлений, а Стражи не имели доказательств для обвинения того вампира в массовых убийствах людей. И именно сила, так рано проснувшаяся в теле молодой вампирши, привела Хранителей Закона к ней и ее покровителю. Девушка в очередной раз попыталась уйти от своего создателя, но он не давал ей этого сделать, и тогда, впервые в своей бессмертной жизни, она применила свой дар против вампира. Эта вспышка силы и привела Инфорсеров туда, где позже они попытались схватить обоих подозреваемых. И тогда, испуганная, загнанная в угол молодая вампирша вновь пустила в ход свой страшный дар, поставив на колени целый отряд сильных бессмертных. И только ее неопытность в использовании этой силы помогла Стражам одолеть девчонку, после чего ее сначала заключили в тюрьму для вампиров, куда боялись попасть все уважающие себя бессмертные. А затем, после нескольких недель заключения, о котором Мина старалась никогда в своей жизни больше не вспоминать, Стражи Закона решили заключить с ней сделку, которая, по их мнению, могла принести пользу как самой девушке, так и им. Хранители предложили ей вступить в ряды Инфорсеров — ищеек, которые ловили преступников среди вампиров и упырей. Она могла свободно пользоваться своей силой, развивать ее и тренировать, но лишь в рамках Закона. За это, они прощали ей все ее преступления и обещали полную неприкосновенность ей и всем тем, кого она считает своими близкими. В противном случае, они будут вынуждены казнить ее за несоблюдение Закона о секретности и чрезмерное кровопролитие. Вильгельмина, конечно же, выбрала первый вариант. Так она и стала сначала Инфорсером, а потом и Стражем, и эту ношу она несет на своих плечах по сей день. Эта история произошла задолго до ее рождения, и Стефания могла лишь представлять, каково было ее приемной матери жить с таким тяжким грузом на душе. И ее появление в жизни Мины было своего рода спасение остатков ее души, ее погребенной заживо человечности, у которой практически не было шанса на жизнь. Вот почему Вильгельмина так долго пыталась вразумить дочь и направить ее на путь истинный, когда та потеряла себя после обращения в вампира. Ей как никому другому было знакомо это чувство пустоты, эти голод и гнев, бушующие в душе. Грейсон хотела помочь дочери пережить это правильно, без больших страшных психологических травм. И у нее почти получилось… Хотя Стефания и успела натворить много глупостей, которыми точно нельзя было гордиться, чудовищем она все же не стала. И в этом была заслуга Мины. Обостренное чувство справедливости, приобретенное ею еще в детстве, во времена жизни в Польше, сейчас толкало ее к тому, чтобы предотвратить очередную глупую войну, которая может унести множество жизней. Этого Стеф не могла допустить, считая своим долгом сделать все, чтобы этого не случилось. Теперь она поняла, о чем говорила мать. И теперь ее сила не казалась ей таким уж веселым подарком судьбы.  — Ладно, я поняла тебя, — молодая вампирша встряхнулась, прогоняя из головы ненужные мысли, — я должна сосредоточиться на деле. Этим я и займусь. Пора покончить с этим дерьмом! Мина одобрительно улыбнулась в ответ.  — Верно. Ступай. И будь предельно осторожна! Стефания молча кивнула в ответ. А затем, развернулась, чтобы уйти. Но что-то остановило ее. И через пару мгновений, девушка поняла, что именно.  — Ты тоже будь, — сказала она, не оборачиваясь, а затем поспешила покинуть дом матери, чтобы вновь отправиться навстречу опасности.