Красный, синий, голубой

             Егор Петрович вновь, скрипя зубами, был «чертовски рад» нас видеть. Вновь запах карамели и приторных химических отдушек, в зале ещё холодно — мы пришли рано.       — Главный разврат и вертеп начинаются после полуночи, а пару часов публику развлекает Сана или группа «В мехах», — объяснил Эдгар.       — Что делает группа в мехах?       — Вяленько поёт и танцует, они в меховых купальниках. Поэтому такое название.       — Но сегодня же Сана?       — Она. Наш столик. Чего тебе принести?       — Колы.       Стоило Эдгару удалиться, рядом бахнулась туша Кита. Дежавю какое-то.       — Приветики, сладун опять нас баловать пришёл?       — Привет. — Я отодвинулся от его потного, рыхлого тела.       — Дюже ты тут всем понравился. А Эд роток на замок, о тебе молчок, неподдающийся он. Как ты с ним справляешься? Ладно, хоть Виталя оказался в курсе.       — А Виталя здесь?       — Нет, пока не вижу… Ладненький ты мальчонка. — И большая горячая рука легла на плечо, к боку прислонился рыхлый живот, вязкое дыхание засвистело совсем близко. Я попытался отодвинуться ещё дальше. Но тут слева приземлился ещё кто-то. Я оказался заперт. — О, милаш! Как необычно ты выглядишь в этих джинсиках, — манерно произнёс Кит тому, кто сел рядом, и немного отдалился от меня.       — Пока не переоделся. Рано. Бонсуар! — последнее было явно ко мне. Голос молодой, звонкий. — Я — Дин!       — Дин! — презрительно хмыкнул Кит. — Это Антипка! Уверяю тебя, имя Дин тебе не подходит. Ах, видел бы ты, Тим-тимуровец, какая ладная попа у Антипки, как он танцует, весь в блёстках… Ах, ах… Шик-блеск-красота!       Я не знал, что делать — протянуть руку новому знакомому или задницу пощупать?       — Ты танцор?       — Да. А ты музыкант и массажист. Тут уже все знают тебя. Жорж нахваливал твою игру, а он в этом знает толк. Непонятны только ваши отношения с Эдгаром. Вы пара?       — Пара-пара! — голос Эдгара. — Привет, Антипка! — Человек слева привстал, звуки поцелуев. — Так, Кит, свали!       — Кит ведь может и обидеться, — проныла туша рядом.       — И лапы от Тима убери!       Туша перестала горячить мой бок. Диванчик закачало, рядом справа сел Эдгар. Сунул мне в руку короткий стакан, в котором бултыхалось что-то тяжёлое, наверняка лёд. Пахло колой и чем-то горьким. Я отпил. Блин! Вместе с колой и льдом крепкий алкоголь.       — Вы уже познакомились? Антипка здесь танцует — стриптиз, анимация… Человек он лёгкий и добрый! Да ты и сам посмотри!       — В смысле?       Эдгар забирает у меня стакан и за запястья направляет руки на Антипку. Тот ошарашенно молчит. Шея, лицо… Маленький нос, пухлые губы, гладко выбритый подбородок, на ушах колечки. Все белое, словно тщательно затёртое ластиком. Плечи крепкие, в руках ничего — ни красного, ни синего. Пальцы тонкие, длинные, сильные, от них какой-то тихий ток. На Антипке шёлковая футболка, торс твёрдый. Там, где сердце… Я даже руки убрал и встряхнул их. Серое. Холодное. Неживое. Какая-то омертвелость, к животу опять ничего. Ноги, колени, здесь немного синего, физическая боль.       — У тебя болят ноги?       — Откуда ты знаешь?       — Он знает! — горделиво высказался Эдгар.       — Круто! Твой малыш экстрасенс?       — Нет, он просто научился видеть по-другому. Жорж всё ещё дуется на тебя? — Он наклонился через меня и похлопал парня — видимо, по бедру.       — Мне пришлось постараться, чтобы не дулся. А ты, конечно, козлина, Эдгар, зачем нужно было провоцировать Жоржа? Эй-эй! — Антипка вздрогнул и рассмеялся, что-то Эдгар сделал: ущипнул? — Хотя бы при своём малыше веди себя прилично!       — Какие приличия в таком месте? Жоржа пока нет, а малыш не увидит! — лыбился в ответ Эдгар. Что это они обо мне в третьем лице? — Не ревнуй, милый! — и клюнул-чмокнул меня в висок.       — Пойду переоденусь, Симба ждёт. Но обязательно послушаю вас с Саной. — Антипка коснулся моего носа. — И держи этого кобеля за оба яйца! Пока они у него есть.       Танцор удалился.       — Зачем ты всем говоришь, что мы пара? — возмутился я.       — Спим вместе, как не пара? — захохотал Эдгар. — Как тебе Антипка?       — Странный. Здесь, — я показал на грудь, — серое. Такое бывает у парализованных, у инвалидов. Может, у него кардиостимулятор?       — Нет. Вообще непохоже, что он болен. Молод, красив, хорошо сложен. Он из очень обеспеченной семьи, его бабка — владелица заводов-пароходов Антипина, отец — в таможенной службе второй после бога. Но Дин, это его настоящее имя, «и от бабушки ушёл, и от батюшки ушёл». И никаких историй, проклятий, скандалов, групп захвата и попыток исцелить сына-гомосека. А ведь Антипка — единственный наследник нехилого состояния. Ты прав, серый он человек, тёмный…       — У меня серый — это мёртвый, а не то, что ты думаешь.       — Он опасен?       — Мёртвые опасны?       — Ну… В сериале да! Уха-ха! Пей! Ты знаешь, на тебя тут все пялятся.       — Хорошо, что я не вижу…       — О, кто к нам идёт! Саночка! — Резкая атака гущи терпких ароматов: сладких, горьких, острых, душных, пронзительных. Звуки поцелуев, воздух истерически дёргается от шума платья и щёлканья зажигалкой. Колкие пальцы схватили меня за подбородок.       — Мой мальчик! Ты здесь! Я та-а-ак рада! И в то же время… Эдгар, ты негодяй! Приводить Фея сюда — преступление! Да-да! Не перечь мне!       — Тиму понравилось аккомпанировать тебе. Я не смог отговорить его! — За это Эдгар получил от меня локтем в бок.       — Лжец! Неисправимый лжец! — Что-то происходило рядом со мной, какие-то воздушно-капельные перемены, радиоактивные флюиды — они флиртуют друг с другом? — Тим, пойдём со мной в гримёрную. Я попудрю носик, и мы договоримся о музыке. А этот н-н-негодяй пусть кукует тут.       Сана, не дождавшись «да», поволокла меня за собой. По пути кто-то здоровался, толкался и получал мат в ответку, было также облако сигаретного дыма, резкий запах канализации и гниения, потом тепло и букет из химического амбре парфюмерии и фимиама от грязной одежды.       — Мальчики! У нас гость! Вуаля! — Сана развернула меня на триста шестьдесят градусов и приобняла. — Кто молодец? Я молодец! Знакомься, это Дин, а это Симба.       — Мы знакомы, — звонкий голос Антипки. Не успел я среагировать, как за спиной грохот, к местным запахам добавился крепкий дух табака.       — Ой, девки! На мой первый номер какой-то мудила машинёшку поставил, я еле пристанище нашла — и пёрла эту хрень с самого низа! — хриплый женский голос.       — А что это?       — Костюмы какие-то для конкурсов, целый воз! Какие люди у нас! — Меня крепко похлопали по спине, как будто я подавился. — Здоровéньки! Ты никак в нашей банде?       — Это Наденька, — промурлыкала Сана. — Ударница во всех отношениях. Ты присаживайся, вот сюда. — Меня усадили на крутящийся стульчик.       — Нет, кто-то берега попутал напрочь! — продолжала изливаться Наденька прокуренным басом. — Ведь знают же, что это моё место!       Я благоразумно помалкивал, хотя понял, что это как раз Эдгар поставил свою «тойоту» на стоянку «А-1». При этом с удовольствием заметил, что «кто-то взбесится», «но нам нужнее: вдруг тебе придётся меня, пьянущего, тащить, домой везти, так хоть близенько, я ж тяжёлый!». Шутник.       Устричные артисты начали облачаться в сценическое и между делом болтали. Наденька рассказывала про какую-то «шмару-бляхамуха», которая скупила в дорогом магазине «всё, что не приколочено». Я понял, что «шмара-бляхамуха» — это её девушка. Надя была лесбиянка. Симба — кстати, на безакцентном русском — делился впечатлениями о новом безумном постояльце в «его жёлтом доме», темнокожий танцор, оказывается, в свободное от стриптиза время учился в медицинском училище и подрабатывал в доме сумасшедших. Сана вдруг радостно сообщила, что была на прослушивании в мюзик-холле и это закончилось тем, что она обматерила жюри кастинга. Не взяли. Интересно, она туда в каком виде пришла? И на какую роль метила? Спросить не осмелился, сидел ушами хлопал. Дин-Антипка молчал. Его как будто вообще не было: ни звука, ни движения, ни запаха. Серое.       Конечно, мы договорились и о том, что Сана будет исполнять. Как они привыкли, с какой ноты начинать, где Сана сможет импровизировать, где я, какие композиции я не осилю. Наденька живо приняла участие в обсуждении, добавив, что сегодня «наш балбес» пришёл, так что будет «жопа, как хорошо». Балбес — это студент из музучилища, контрабасист. А на фоно, как выяснилось, у них обычно сидел Жорж. Он только рад будет спихнуть на меня хотя бы часть вечера.       От виски с колой, от пряных запахов косметики и духов, от новых знакомств и громких разговоров, от предстоящего выступления у меня шумело в голове, что-то дрожало в груди, вызывая эйфорию. Давно забытое ощущение, недавно капитулировавшие надежды.       Перед выходом на маленькую сцену Надя налила целый стаканище виски, безо всякого там отвлекающего льда. От её безапелляционных распоряжений никак увернуться было нельзя. Просто невозможно. Теперь я действительно поперхнулся от резкости и дозы напитка. «Даже капля виски убивает крота», — запоздало подумалось мне. Мне сунули в рот шоколадную мини-конфетку («Без закуси спиться можно!» — мудро поучала ударница). И так как конфетка не спасла, Надя опять начала меня хлопать по спине, чтобы привести в норму.       Надя мне нравилась. Она была живой. Большая, высокая дама с неженской силой в мощных руках и прямолинейными эмоциями. На руках горячо, слабая боль. Мне сказали, что у неё татуировки рукавами. Красного от Наденьки не исходило, только синее, и то какое-то замызганное, затёртое, слабое. Интересно, сколько ей лет?       Скоро в дверь робко постучали, и козлиный голосок оповестил, что уже пора. За голоском скрывался тот самый Балбес-контрабасист. Я так и не понял, как его зовут — имя он проглотил. У него вообще проблемы с речью, половину слов он съедал — вместо закуси, наверное. Потом, когда меня ему представили, я сразу понял, что Балбес плотно сидит на дури: серый грязный, пульсирующий фон, кисловатый запах. Зато проблем с инструментом точно нет, балбес оказался асом. Всё было намного лучше, чем неделю назад, ведь струнный подклад придаёт и задор и минор, уравнивает ритм и нервы. Да и публика здесь благодатная. Полагаю, что местные, даже если не понимают такую музыку, принимают вид утончённости и внимают. И моя и без того возбуждённая натура вдруг гордо выпятилась и самодовольно распушила перья. Наверное, я был смешон… И плевать. Мы вообще были гармоничным коллективом: убитый на родине трансвестит, слепой массажист, гениальный наркоман, задорная лесбиянка. В свободном обществе мы бы могли стать культовым явлением.       После нашего выступления был ещё алкоголь и какие-то новые знакомцы. Я наотрез отказался ехать домой, заявив, что я слепой, а не глухой, поэтому даже не против потанцевать. Эдгар хохотал, Сана гладила меня по плечам, Балбес безуспешно порывался мне что-то рассказать, Кит пару раз пытался облапать, какой-то финн с ужасным акцентом пил со мной на брудершафт, смешной парень Гугуцэ развёл меня на «угадывание» вкусов канапе — полный набор идиотизма, с моей стороны. В общем, мне стало плохо от этого адского винегрета. В прямом смысле слова.       Заметила Надя, потащила меня в туалет, ворвалась туда с криком: «Берегись, затопчу!» Дала мне бутылку воды, велела пить и блевать. Я честно пил и блевал. Сидел на полу кабинки, обнимаясь с унитазом. Надя пошла ещё за одной бутылкой:       — Ты тут посиди, никого не смущайся, не бойся. Я прикрою дверку, чтобы не пялились на тебя, такого нежного тошнотика.       Мне было ни до кого. Пусть пялятся. Хотелось умереть от вертолёта, который летал по извилинам мозга и круговерти в животе. Впрочем, это пока я не услышал отрывок разговора.       Когда они оказались в туалете, я не понял, начало сцены бездарно пропустил, увлечённый беседой с унитазом.       — …ты забываешь, что я в отличие от вас не потребляю! И все входы-выходы засекаю, поэтому никакого алиби у него нет: вы ушли не вместе. Я чертовски внимателен! Но, заметь, до сих пор ничего ментам не вякнул!       — Чего тебе надо? — страшное шипение, совсем рядом с моей дверкой.       — Приятную денежную компенсацию за молчание.       — С-с-сволочь! — И вдруг звук удара, утробное мычание, колотьба по дверце, злое пыхтение, хрип — мои безумные вертолёты в башке резко пикировали в глубину подсознания. Стало жутко: там, за дверью, кто-то кого-то душит.       — Э-э-эй! Прекратите! — заорал я, и тут же вертолёты взмыли вверх, а из желудка наружу неудержимо вырвалась горечь. От спазмов спасла Наденька…       — Блюёшь? Молодец! Ещё воды! — Её трубный голос — ангельская музыка.       — Надя, кто там в туалете?       — Никого! В зале порноконкурсы начались. Твоего сейчас разденут до самой кочерыжки! А мы всё пропустим! Пей и пойдём смотреть!       — Кто-то тебе, может, попался у туалета? — Я упрямо пытался докопаться до истины.       — А тебя кто-то обжимал тут, что ли, такого беспомощного?       — Нет.       — Тогда не еби мне мозги! Пошли на жопку Эдгара полюбуемся. Тебе-то она и так перепала, а публика желает соучаствовать!       То ли чудодейственный Наденькин способ, то ли подслушанная сцена меня протрезвили — голову почти не кружило, внутри образовалась тягучая пустота. Нужно было срочно поговорить с Эдгаром, нужно было ехать домой, прочь из этой клоаки. Но Эдгар был на сцене, что-то вытворял под бешеную музыку под руководством Жоржа. Надя же оставила меня за столиком и отправилась поближе к шоу — «жопку смотреть».       Кто были эти двое в туалете? Оба голоса знакомы, но искажены. Один другого шантажировал ехидно-лилейным тембром, другой сипел от ненависти. Да ещё и мои алкогольные вертолёты вмешались… Но что-то было в их словах значимое. «Входы и выходы»… «не пьёт»… и вот что! «Чертовски» — это был Егор Петрович, страж голубых ворот. Наверняка его менты выспрашивали в первую очередь! Надо сказать Эдгару… Но, как назло, зал бодро улюлюкал так, как будто артист только начал жечь. Зазвучала какая-то жутко популярная медленная музыка.       Кто же был второй? Это не Жорж — он уже на сцене. И не Сана — Эдгар говорил, что она всегда уезжает одна. Её алиби в чём-то другом, если оно вообще есть. Алиби…       Вдруг меня хватили за руку и дёрнули вверх.       — Тим, потанцуем! Все помогают Эду, все по парам… — Я оказался в душных красных объятиях. Василий! Алиби! Виталя тогда говорил о нём! У забойщика скота оказалось неожиданное алиби, и следователь расстроился…       — Нет, я не буду, не хочу! Я пришёл сюда с Эдгаром! — начал отбиваться я. Страх придавал силы и глупости одновременно. — Эдгар будет недоволен!       — Эдгар сам отбивает чужих партнёров. Он сука. Тебе не нужно быть с ним. Я другой. Верный, постоянный, ласковый… — О боже! Василий лез целоваться. Я заорал. Но орали все. И все наверняка смотрели на сцену, а не в слепой угол. — Если ты начнёшь искать в этой помойке друга, то запачкаешься во всех этих руках. Здесь многие — нечистоплотные звери, спидоносцы, извращенцы. И твой Эд тоже, он сидел! Под фаланговым кольцом у него зековский перстень наколот. Я подхожу тебе. Я… Я давно искал такого, как ты. Давай попробуем!       Его пальцы врезались мне в спину, он силён, дыхание совсем без алкоголя, но от этого ещё более противное. Бля, где же Эдгар? Как-то там бьют головой — лбом? Но не умеючи — опасно. Выпускаю зубы, раз не могу лбом, кусаю его куда-то в шею, под ухо. До крови, до соли. И теперь кровью пахнет ещё сильнее, опять накатывает тошнота. Василий дёргается, но не выпускает меня! Кто-нибудь! И ф-ф-фух — освобождение. Кто-то помогает, отрывает его от меня — от подоспевшего супермена только крик: «Нехуясе! Вася! Это же ужас-преужас!» И что-то ещё, не услышал. Падаю, позади — то ли драка, то ли что… Незнакомый благодетель задержал Василия. Я на четвереньках бегу. Недалеко. Бам! Какая-то колонна. Бедный мой лоб. Встаю, обхожу препятствие. Кто-то есть рядом: тепло, движение, убойный запах мятной жвачки, хватаю этого кого-то за рукав.       — Пожалуйста, проводите меня до выхода! Скорее!       Не сразу, но этот кто-то в джинсовой куртке берёт меня под локоть и тащит прочь. Да! Дверь, ещё одна. Незнакомый женский голос:       — Вот выход. Надюха говорила, что тебя сморило, подыши. С пупсиками такое бывает! — И хлопнула мне по заднице.       Спасительный холодный воздух! Стало ещё ясней в голове, тошнота отступила окончательно.       — Егор Петрович! — позвал я. Молчание. — Егор Петрович!       Его не было. А вдруг его всё-таки задушили? И он лежит в одной из туалетных кабинок с высунутым синим языком. Неужели он про алиби говорил Василию? Надо прятаться, бежать! Направо стена, нужно идти вдоль неё до конца, там двери, и совсем рядом, тоже справа, машина Эдгара, сяду за неё. Быстрее!       На полпути чуть не грохнулся, больно влепился в какую-то железную штуку — наверное, мусорку. Но не до исследований, быстрее. Стена поворачивает, тяжёлая дверь. За ней запах резины, грязи, железа, бензина. Да, тут парковка. Ступеньки. Раз, два, три. Четыре, пять. За мной крик:       — Тим! Тим! — Может, мне и показалось, но это Василий. Чёрт! Направо, надо спрятаться, не улыбается опять оказаться в его объятиях. Натыкаюсь на машину. Капот, грязный бампер, вот… значок. «Тойота»! Теперь легко, надо обойти и присесть. — Тим! — голос ближе, громче.       Стоп! У Эдгара же электроника сломана была… Багажник! В машине моя сумка и трость. Может, не починил ещё. Где, где тут открывается? — Тим! — И щёлк! Бля, дверца ударила меня в подбородок. Но я упрямо пролез внутрь машины, потянул за собой наглую дверцу, и она мягко хлопнула. Я как в банке.       — Тим! Куда же он делся? — Василий совсем рядом. Его голос стал звонким, отдавал коротким эхом — он зашёл на парковку. А я не шевелюсь. И уже не боюсь. Я победил. Он не найдёт.       Теперь дождусь Эдгара. Пусть он поищет меня, пусть попереживает. А то бросил меня одного ради того, чтобы «жопку показывать». Вот и получай от меня «жопку».       Правда, тут же здравая мысль: «Может, я просто пьян?»