Вся параллельная вселенная, чтобы только забыть эти карие улыбающиеся глаза. И целого мира мало...
Яркий свет утреннего солнца заливал окна, его лучи струились отовсюду, открывая человеческому взгляду прекрасный, почти совершенный, но еще такой сонный мир. Невесомые частички пыли легко парили в золотых потоках солнечного водопада, который первые несколько секунд слепил привыкшие глаза к ночной темноте ласкающей взор. В воздухе играла легкая прохлада, как обычно бывает только летом — ветерок пробегает волной мурашек по коже, оставляя лишь немного приятное жжение. Птицы не успели начать свои сольные серенады, а на траве, бесчисленными огоньками маленьких бриллиантиков, блестит холодная роса. Большой старый особняк утопает в зелени сада. Белый дом стоит в глубине, далеко от дороги, спрятанный от чужих глаз зарослями цветущей фиолетовой сирени и благородной желтой мимозы. За массивными наружными воротами и толстым железным забором, которые призваны защищать обитателей этой усадьбы от непрошенных гостей, следуют маленькие, со скрипящей калиткой, словно врата в сказку, за ними бежит широкая дорожка ко входной двери, выложенная неровными кусками гранита. Тропинки расходятся по всему саду. Одна ведет к пруду, заросшему лилиями; вторая, искривляясь змейкой, лежит по направлению к беседке, опутанной разросшимися кустами из красных, чайных, желтых и белых роз. В беседке стояли мягкие бежевые кресла и деревянный лакированный стол. Неподалеку, в густой тени крон, виднелась неприметная двухместная скамейка. Она стоит под таким углом, что по утрам можно наблюдать за восходами — дом не загораживал потрясающего вида на искрящуюся реку, а по вечерам — за пылающими огнем и буйствующими цветами закатов. По ночам отсюда, казалось, все мерцающее звездное небо и вообще вся необъятная вселенная были видны, как на ладони, что не нужно было иметь космического корабля, чтобы в полной мере насладится красотой и неповторимостью жизни. Живая изгородь из зеленого плюща тянулась по стенам усадьбы. На крыше не стояло никаких антенн — только кирпичная каминная труба пускала в небо серых птиц из дыма, так и желающего поведать всему миру тайны хозяев поместья. Собственно, за домом, на многие мили, простирались частные владения с прилежащими к ним лесом и маленьким озером. Целый свой собственный мир, где можно было спрятаться от всех остальных... только вдвоем. По периметру приусадебной земли росли всевозможные деревья: вишни и сливы, корольки и яблони, черешни и персики. Где-то среди их широких, ветвистых и раскидистых крон, был спрятан игровой домик — убежище на дереве или же "шпионское" логово для детей. Через некогда крытую черепицей крышу, сейчас в прогнившую конструкцию проникали лучи солнца, а дожди разрушали, то, что когда-то пощадило время. Прошло столько лет с того момента, как последний хозяин сего детского прибежища покинул этот дом навсегда, чтобы построить собственный, но уже не игрушечный, а самый настоящий. Действительно, годы прошли настолько незаметно, что, казалось, эти деревья еще хранят звонкий детский смех в перешептывании листвы, дыхании ветра и пении птиц. Странно, когда дети покидают родителей совсем взрослыми, а возвращаются маленькими, будучи сами родителями своих детей. Как старые игрушки ждут новых хозяев, так и это место, словно вновь дожидалось шума и той неповторимой суеты, которая царила здесь много лет назад. В воздухе витал легкий, но приторный и густо-насыщенный аромат лета. Медовая пора. Середина жаркого июля. По цветущему саду летали пчелы. Неподалеку от озера расположилась небольшая пасека, принадлежащая хозяину поместья. Он всегда начинал смеяться при упоминании о пчелах, при этом частенько вспоминая Агату Кристи, но никогда ничего не объяснял, постоянно отшучиваясь. Неповторимый запах солнца и теплота прогоняли последние остатки ночной сырости. Прямо перед крыльцом были разложены складной стол и стулья. Рядом, с уже сервированным всем необходимым для завтрака, подносом лежала маленькая книжечка в кожаном переплете. Одно место за этим столом занимала миссис Смит, в ее руках была чашка чая, которая застыла на весу, едва ли касаясь ее обескровленных старостью, бледных губ. Второй стул оставался незанятым. Лучи солнца ласкали кожу женщины, выцветшие волосы, падали на ткань простого голубого платья. Роуз улыбалась чему-то невидимому, лишь одной ей понятному. Утро с каждой минутой становилось жарче, солнце поднялось из-за крыши дома и, не скупясь, щедро поливало окрестности, накопленным и нерастраченным за долгую зиму, теплом. Половина лужайки уже пылала огнем, но там, где стоял стол, в тени падающей от дома, было еще довольно прохладно. Миссис Смит улыбнулась шире, когда услышала приближающееся, слегка шаркающие шаги за своей спиной. По озябшим плечам побежали мурашки от теплого прикосновения и объятий испещренных морщинами, но все еще крепких и сильных рук. — Доброе утро, Роуз, — прошептал такой родной ей голос прямо в ухо, обжигая кожу горячим дыханием. В ответ она лишь накрыла своей ладонью, лежащую на ее плече руку, и прикоснулась к ней щекой, наклонив голову. Мужчина улыбнулся и, поцеловав жену в макушку, сел на рядом стоящий стул, предварительно поставив сбоку от себя трость, с которой он не расставался последние десять лет. Женщина поставила чашку с уже остывшим недопитым чаем на стол и медленно начала постукивать пальцами по обложке книги лежащей подле ее правой руки, тем самым привлекая внимание мужа. Джон поднял задумчивый взгляд на жену. Роуз улыбнулась ему необыкновенно теплой улыбкой и приложила указательный палец к его губам, требуя тишины и как бы говоря: "Все слова сейчас будут лишними". Мужчина тихо смеется и этот беззаботный смех стирает с его лица глубокие морщины, благодаря этому смеху в его карих глазах начали играть дьявольские огонечки, золотистые искры, которые когда-то, очень давно покорили молодую, амбициозную и самоуверенную девушку раз и навсегда. Она безумно любила этот глубокий, завораживающий взгляд, чарующий неизвестностью, что таилась внутри. В его глазах, казалось, отражалась вся суть мироздания, а присмотревшись пристальнее, можно было различить недосягаемые рубежи космоса. Как она любила эти мудрые и такие прекрасные глаза постаревшего ребенка. Раньше она не понимала, что именно в этом взгляде было столь особенным. Что каждый раз, вновь и вновь заставляло ее сердце учащать свой ритм. Теперь, наконец-то поняла, вспомнив, кому на самом деле принадлежал этот коварный, лишающий силы воли и желания сопротивляться таинственной магии, взгляд. Когда Джон смеялся, с него, как ненужный груз, сходили все отпечатки прожитых лет и усталости. Его смех... Смех разливался миллионами колокольчиков. Его улыбка... Стоило ему улыбнуться, как солнце выглядывало из-за туч даже в самый ненастный день. В такие моменты женщина думала, что невозможно любить сильнее, чем она его — вечно неугомонного, спешащего и опаздывающего куда-то, безумного гения; просто невозможно любить сильнее, чем она любила свое маленькое почти земное чудо. Если кто-то и мог любить сильнее — она бы в это не поверила. Сейчас, наблюдая за неловкими спросонья движеньями Джона и за его взъерошенными седыми волосами, Роуз поняла это окончательно. Ей не нужен был ушедший, тот, что бросил; ей нужен был тот, кто остался, отрекся от всего ради нее. Те, кто остаются с нами, когда мы в них нуждаемся больше, чем в воздухе, вот кто по-настоящему нас любит... Но прошлое надо было прояснить до конца, вспомнить их историю — настоящую историю их, уже третьего по счету, знакомства. Ради Него, того, что смог отпустить, оступиться, предложить самый невозможный и бесценный подарок во вселенной — Его, сейчас мирно пьющего чай и мечтательно вглядывающегося в синее июльское небо. Ради того, кому она снова оказалась обязана всем. Доктора, нечеловека, подарившего ей такое простое человеческое счастье... Мистер Смит заметил, как пристально рассматривала его Роуз. Он усмехнулся, озорно подмигнув ей, и полез в карман своего коричневого халата, надетого поверх белой рубашки и небрежно повязанного галстука, вытащил еще один пожелтевший конверт и протянул его своей жене. Пустой, без какой-либо подписи. — Просил передать тебе, когда ты вспомнишь о нем, — как бы читая мысленный вопрос миссис Смит, произнес мужчина. — Я не буду тебе мешать. Если понадоблюсь, найдешь меня в кабинете, — Джон напоследок улыбнулся Роуз, встал из-за стола, прихватив свою трость, и медленно направился ко входу в дом. — Я люблю тебя, — вдруг неожиданно сказала женщина, мужчина на секунду застыл на пороге в нерешительности, но затем обернулся к жене и улыбнулся ей так искренне, что эта простая улыбка стоила всех слов и признаний в любви на всех языках вселенной. Оставшись наедине со своим дневником и письмом от Доктора, она глубоко вдохнула и, протянув руку, взяла со стола маленькую книжечку в кожаном переплете, открыла ее на следующей непрочитанной записи: «Жизнь после...смерти. 27 апреля. Начало моего конца.» А мертвые, интересно, справляют Дни рождения? А сколько мне исполнилось? Теперь я ни в чем не уверена, даже в своем возрасте... Двадцать один, если верить фиктивному свидетельству о рождении. В этом мире никогда не существовала Роуз Марион Тайлер. А разве может исчезнуть то, чего не существовало вообще? Я так и не родилась в этом неправильном мире. Неправильном не потому, что здесь нет меня, а потому, что здесь нет тебя. Доктора, единственного в своем роде. Тебя, одного на все параллельные миры, того самого сумасшедшего из будки. Параллельные, они ведь не пересекаются?... Геометрическая аксиома. Самая простая и понятная, она не нуждается в лишних доказательствах, сейчас я это отлично понимаю. Ничего не надо придумывать заново или переписывать, ведь уже есть наша история... Мне исполнился двадцать один год. Девятнадцать лет от рождения. Два года, которые я провела рядом с тобой — моя настоящая жизнь. Период, когда я почувствовала, что в действительности это должно было означать. И несколько дней после смерти. Я же умерла "официально" в твоем мире. Умерла не только для тебя. Для всех и для себя самой в том числе... Ты знаешь, а я ведь была бы рада никогда не рождаться. Было бы гораздо проще. Но мы, обычные люди, ведь не ищем легких путей, так? Надо же у меня День рождения, а мне не хочется его праздновать, забавно как-то даже. Я выросла, теперь я совсем взрослая девочка. Хотела бы я посмотреть сейчас на твою широкую улыбку и услышать заливистый смех, когда бы ты услышал, что я назвала себя взрослой. Для тебя Роуз Тайлер всегда останется наивным ребенком, который верил не в Санту, а в доброго-доброго Доктора, у которого вместо саней полицейская будка, и его подарки приносят сначала радость, а затем пустоту в твою жизнь. Нет, сначала они превращают твою жизнь из пустоты в прекрасную сказку, но как в любой сказке, когда действие волшебства заканчивается, карета становится тыквой, бальное платье — лохмотьями, а жизнь — кошмаром наяву, от которого не скрыться даже днем, не говоря уже про темные, слепые и глухие к чужим страданиям, ночи. Отныне я буду верить лишь в Санту... Поздновато, говоришь? Тогда скажи, во что мне верить, чтобы не свихнуться окончательно? Ах, я забыла — тебя же здесь нет, и ты не можешь мне ответить. Снова стою на грани безумия, разговариваю с тобой, как будто ты услышишь... Санта не обманывает детей. Тихо приходит и оставляет подарки, а потом исчезает, будто его никогда и не было. Он просто существует, независимо от того, видел ты его или нет. Стоп, тогда какая между вами разница? Вспомнила, Санта не дает ложных обещаний... Ты дал мне так много... и забрал тоже. Втоптал все надежды в грязь... но в грязь, где искаженно отражаются звезды. Такие холодные, не знающие ни сострадания, ни жалости. Не пойму только одного, почему, чем больше я пытаюсь убедить себя, что ты недостоин моей любви, тем больше люблю тебя? Сильнее с каждым вздохом, который увеличивает рану в груди, а воздух обжигает легкие нездешним, чужим холодом... Почему я люблю того, воспоминания о котором заставляют перегибаться пополам, хватаясь за невидимые, несуществующие опоры, и чувствовать себя рыбой, выброшенной на берег? Какого черта?... С Днем моей смерти...поздравляю, Рози! Подари Часы, Которые Остановились, И Никогда Больше Не Будут Ходить... Которые Не Завести, Кроме Как Умелому Часовщику, Пропадающему Сейчас Где-то На Краю Даже Не Этой Вселенной... (Памятка: не забыть убрать дневник куда подальше, чтобы Джекки не прочитала!)» «Позволь мне верить...15 сентября. Если бы я не умерла, то должна бы быть счастлива» «Перечитала предыдущую запись и невольно ужаснулась. До какой степени оказывается людям бывает плохо. Если бы это написала не я, а кто-то другой, скорее бы не поверила ни единому слову... Это было раньше. Это было давно... Это было До... (Кстати, Джекки все таки прочитала ту запись. Вот только, она ничего не сказала. Чтобы мама и ничего не сказала — скорее наступит Конец Света. Хотя, он же ведь уже наступил...) Многое изменилось за полгода. Так странно осознавать, что что-то еще может меняться. Что кто-то счастлив. Что смерть никогда не остановит течение жизни... Знаешь, иногда мне кажется, что я все же провалилась в эту Пустоту, и отец не успел спасти меня. Легкая смерть. Возможно, не было бы так больно, как сейчас. Моя пытка слишком затянулась. Самой не выбраться из той бездны небытия, куда меня затягивает с каждым днем все сильнее и сильнее неведомая сила. Часто посещают странные мысли. Чаще положенного для нормального человека. А что, если... запинаюсь не в силах закончить фразу. ...Питер не спас бы меня во второй раз? А что, если... никого не будет рядом в следующий? Если я решусь... Не знаю на что, но вдруг на что-то... такое, о чем потом буду жалеть. И никто не придет, не успеют, если в этот раз меня надо будет спасать уже от самой себя... Пустота зовется Адом? Пустотой зовется моя жизнь. А как вообще можно описать, то, чего не было? Я давно задаюсь этим вопросом, и кажется нашла ответ: никак. Правильно, и ты об этом должен знать не хуже меня. Лето прошло. Лондон заволокли туманы. Новая вселенная, старые правила. За эти месяцы действительно многое изменилось. Нет, не стало лучше, просто стало другим... Оцепенение и безразличие прошли, оставив в душе огромную черную дыру, куда постепенно проваливалось все, что делало меня мной... Ни следа прежней защитницы Земли. Пустая оболочка — вот чем я стала. Отвечаешь на вопросы по инерции, смеешься, когда все вокруг тоже смеются. Выдавливаешь из себя улыбки, когда это необходимо. Не живешь — существуешь... Я так хотела держать тебя за руку, ведь переплетенные пальцы дороже всех на свете сбитых простыней.* Столько раз пытаясь безнадежно смириться с моей участью, что ты ушел и не вернешься, что так легко смог оставить меня позади, в прошлой жизни, я начала скучать... Так сильно, что кусала губы до крови, лишь бы отвлечься. Не помогало. Единственное чувство, которое осталось во мне неизменным — любовь. Порой, это даже бесит. Любить того, кого больше не будет ни единого шанса увидеть. Глупо, глупо и еще миллиард раз глупо. Любить, потому что ты такой, какой есть и не изменишься — единственный. Вопреки всему. До безрассудства. До дрожи. До нервных мурашек по спине. До того, что становишься мазохисткой, наслаждаясь собственными мучениями. Эту дурацкую любовь не стереть даже времени. Слишком реальна боль, оставленная тобой — она будет преследовать меня всюду и напоминать о невосполнимой потере... Всех слез мне не выплакать... Я так устала. Просто устала быть... Я пробита насквозь. Эта рана чересчур глубока, чтобы затянутся самостоятельно. Слишком далеко внутри, на самом дне души... Безумно скучаю по твоим таким крепким, нежным объятьям... По очаровательной улыбке, стирающей границы реальности. Твоему смеху, такому детскому, озорному и легкому, от которого внутри все переворачивалось, и во взгляде начинали играть фейерверки из разноцветных искр твоей души... По глазам... Они не поддаются описанию. Словно на тебя смотрят сразу миллионы людей одновременно. Людей, которым больно. Взором видевшим столько горя и ставшим от этого лишь сильнее. Глаз, где хочется потеряться навечно и забыть дорогу обратно... По голосу, шепчущему мое имя... словно над самым ухом и прогоняющему остатки сна. Голосу лишающему рассудка. Боже, ты стал моей навязчивой идеей, чертов бессмертный Повелитель времени. Попытки разлюбить — просто жалкие, стоит только вскользь вспомнить твое такое совершенное лицо с тонкой кожей и нелепыми бакенбардами. Совершенство, состоящее из одних нелепостей... Вернись! Верни меня из мира мертвых. Оживи поцелуем... Прошу, позволь хотя бы верить, что однажды, неважно когда, но я еще один раз услышу звук рвущейся реальности. Позволь верить во что-нибудь. Я схожу с ума от тоски, хотя прошло уже полгода. Обещаю, я не буду мечтать понапрасну. Начну новую жизнь, если ты так хотел этого(не уверена, что получится). Постараюсь стать счастливой, только позволь верить, что ты будешь жить, тоже когда-нибудь будешь счастлив... (Памятка: в следующий раз спрячь дневник получше. А не, как обычно, под подушку или на полку с полотенцами)» «Надежды не умирают. 21 мая. Прошло четыре года, а ничего так и не изменилось.» «Я действительно слишком хорошо спрятала дневник в прошлый раз — почти четыре года назад. Даже смешно что ли сейчас держать в руках эту пыльную книжечку, хранящую все мои тайны и запирающую в себе всю мою боль. Я смогла себя убедить тогда, что если поделится своим горем с кем-то(в моем случае: с чем-то), пусть то будет даже обычная бумага, мне станет чуть-чуть легче дышать. Как всегда, так наивно и в моем характере снова ошибаться. Четыре долгих года. Очень. Долгих. Года. Кажется, прошло все сорок лет... Я не знаю зачем я делаю эту запись. Как я уже сказала раньше: только, если ты когда-нибудь это прочитаешь... А знаешь, став старше, я во многом поняла Сару-Джейн. Мисс Смит была права: есть такие вещи, ради которых стоит жить с разбитым сердцем. В том случае, если ты все еще можешь жить, естественно. Я добавлю лишь одно: разве ради любви умирают? Ради нее живут...** Другим остается мечтать испытать такие чувства, какие посчастливилось мне. Теперь я не грущу о том, что это прошло, а счастлива, оттого что это было в моей жизни. Итак, о чем я хотела рассказать? Начну, пожалуй, с самого важного. Я закончила университет. Да-да, не смейся. Девушка, которая ненавидела школу, закончила курс по астрофизике с отличием. Теперь, я много в чем разбираюсь. Стала такой умной, и даже ношу очки. Правда, не похожие на твои ни капельки, но тоже весьма "заумные". А все это стало реальным, благодаря тебе. Как оказалось, учеба прекрасно помогает отвлечься. Мне нужно было попробовать забыть слишком много. Белую стену, те несколько дней между этим миром и тем, простуженное норвежское побережье, твои проницательные глаза... Теперь ты понимаешь, почему я закончила курс с отличием. Наверное, в этом месте ты бы улыбнулся. Скорее всего — да. У меня родился брат, помнишь я говорила, что мама беременна. Его зовут Тонни, Энтони Марион Тайлер. Он просто маленький ангелочек, но иногда, а лучше сказать, чаще всего выводит родителей своими проделками. После его рождения маме с папой стало не до меня, за что я им благодарна. Последнее время у меня одно желание — чтобы меня оставили наконец-то в покое. Не бередили прошлое, пытаясь поддержать — все делали мне только больнее, вспоминая о тебе. Каждый раз когда я слышала твое придуманное имя, от меня словно отламывали по кусочку. Мое сердце разбивалось о грудную клетку стоило лишь услышать что-то даже отдаленно похожее на: "Доктор". Друзья и родители перестали вспоминать, заметив, как мне становится невыносимо. Теперь я возглавляю целый отдел в Торчвуде. Как я до этого дошла? Просто я знаю о космосе и об инопланетянах, гораздо больше всего аналитического отдела. Это занятие стало моей основной работой. В магазине мне больше нечего делать. Все, как ты и хотел: Роуз Тайлер, защитница Земли! Только Земля эта чужая, параллельная... Микки работает вместе со мной. Мы по-прежнему друзья. Ах да, я стала жить отдельно. Сейчас зарплата мне это позволяет. Зачем я продолжаю вести этот дневник? На этих листах запечатлена моя душа. Душу же невозможно переписать, ведь так? Вероятнее всего, эта станет моей последней записью. После окончания моей учебы мы с учеными из научного отдела начали разрабатывать пространственную пушку. Проект Пита Тайлера. Единственное, чем он мог мне помочь. Чтобы точно знать, что мы попробовали все. Использовали все возможности. Все шансы. Я с головой окунулась в работу. Когда она была сконструирована, мы поняли, что она абсолютно бесполезна. Проход между мирами был закрыт и не осталось ни одной лазейки. Новая волна депрессии не заставила себя долго ждать. Я не буду это подробно описывать. Скажу одно: во всем был привкус морской соли, а сладкое стало горьким... Целый месяц пролетел незамеченным, когда мне сообщили новость, что пушка заработала. Это означало: всем вселенным вновь что-то угрожало. Неведомая опасность приближалась из Пустоты. Но, честно сказать, меня это меньше всего волновало на тот момент. Я отправляюсь на твои поиски, блуждать по другим реальностям, чтобы найти вновь смысл своей жизни. Все так, как и должно было быть. А вселенные... А что они? Ведь когда Доктор и Роуз Тайлер вместе, спасать миры намного проще, чем кажется... Сейчас я допишу последние предложения и отправляюсь в путь навстречу к тебе. Я оставлю этот дневник на самом видном месте: если я погибну, не достигнув столь желанной цели, то эта книга в любом случае должна быть отправлена тебе. Я люблю тебя, как раньше, даже чуточку сильнее, если такое возможно. Просто знай это. Прости меня! Я тебя простила и желаю счастья. И Доктор, что это за глупое выражение, что надежда умирает последней? Надежды вообще не умирают.Навечно твоя маленькая защитница Вселенной. С любовью, Роуз Тайлер»
* - цитата из работы "Право на сказку" ** - цитата из работы "Право на сказку"