Герои в большом городе

— Почему на нас никто не обращает внимания? — Потому что это Нью-Йорк. Тут можно ходить на руках или драться с ниндзя на виду у всех, но если ты этим не создаёшь пробку или не суперзвезда — хрен тебя кто заметит. — Такой сюжет для картины пропадает. — Кейт, не говори мне слово «картина». Клинт хмурится и рвёт обёртку батончика с арахисом. Кейт пожимает голыми плечами. Они сидят на спинке скамейки посреди сквера в Адской кухне, на разных её концах. Кейт хотя бы разулась; Клинт свои пыльные ботинки снять не удосужился. Она даже почти не чувствует себя дурой в этом миленьком лиловом коктейльном платье, потому что самое нелепое, что только может существовать в этом мире — Бартон в галстуке и чёрном костюме. Он небрит, хмур и на лице его такое отчаяние, что смотреть больно. Кейт пытается представить: что о них думают окружающие? Наверное, что от Клинта прямо в церкви сбежала невеста, и теперь его пытается утешить одна из подружек. Или что Клинт сам сбежал из церкви от нелюбимой, а подружка невесты пыталась его вразумить. Или что на скамейке сидят два идиота — какой-то небритый неудачник и девочка, которая изо всех сил изображает пацанку, а у самой в башке мелодраматические глупости. Картина, стоящая между ними лицом к спинке скамейки, лучше всего вписывается в последнюю версию, хотя бутылка вина в руках у Кейт подходит под все. — Кейт, — бубнит Клинт с набитым ртом, — зачем мы купили этот смертный ужас? — Из вежливости. — Какая, нахрен, вежливость? — Мы четыре часа торчали в галерее. — Это была разведка. — В любом случае, мы всех там задолбали. И к тому же, — Кейт скептически разглядывает погнувшийся штопор из брелока, — то, что мы ушли с покупкой, отведёт людям Ванессы глаза. — Да эта покупка кому хочешь глаза отведёт. Клинт, дожёвывая батончик, прицельно кидает скомканную обёртку в массивную серую урну. — Ты лучше скажи, почему мы не взяли пива? — Потому что ты сказала, что пить пиво в таком платье — дурной тон. — А, точно. Зажав бутылку между коленей, Кейт старательно тянет убогий штопор на себя. Стекло скользит по шёлку, и она тяжело вздыхает. Нет, определённо стоит поучиться у Наташи бытовым хитростям. Она давно бы уже открыла. — Кейт? — Нет, я сама! — Я не об этом. Куда будем девать картину? — Можем повесить её у тебя над дива… — Ни за что. — В туалете. — Не влезет. — Точно. — И вообще, я не хочу видеть это в туалете. Это единственное спокойное место на планете. — Выбросим? — Я не могу её выбросить. Это было слишком… — ...дорого? — Охереть как расточительно. Клинт стаскивает с шеи галстук, сворачивает его и пихает в нагрудный карман пиджака. Осторожно трогает подрамник двумя пальцами и бросает взгляд на полотно. И ржёт. — А ведь я просила тебя не ржать в галерее современного искусства. — А мы сейчас не в галерее. — Ты ржал и там. Пробка поддаётся. Кейт выдыхает и протягивает сложенный штопор Клинту. Осматривается. Людям вокруг абсолютно безразличны придурки на лавочке, а значит, ни о каком хорошем тоне можно не думать. Кейт пьёт вино из горла, прикрыв глаза от удовольствия. — Мы сами как современное искусство, — говорит она мгновение спустя, облизывая губы, и передаёт бутылку Клинту. — Стильная инсталляция. Два нарядных элитных алкоголика средь бела дня. С картиной. — Кейт… Клинт вздыхает и делает глоток. Смотрит куда-то вдаль. У него на губах крошки шоколада. — Я ни черта не понимаю в современном искусстве. Инсталляцию от перформанса не отличу. — Это очень просто, Бартон. Вот смотри. Твоя личная жизнь — это перформанс. А моя — инсталляция. — Хм, и правда всё понятно. Купить тебе мороженое? Клинт кивает на фургончик с мороженым. Кейт снова вздыхает, покачивая бутылку в пальцах. В современном искусстве Клинт явно разбирается лучше, чем в женской психологии. — Фисташковое и ванильное в один рожок. — Хорошо, — Клинт слезает со скамейки, оставляя на сиденье пыльные следы, и пересчитывает мелочь. — А картину мы Мэтту подарим. Он такое любит.