Линия защиты

Мэтт отвык просыпаться от чужих шагов в квартире. В последнее время это случалось лишь по дурным поводам; сегодня же утром Мэтта будит лёгкая поступь и шорох рубашечной ткани. Следом приоткрывается дверь спальни. Шаги отдаются гулким железом, и наконец скрипит дверь на крышу. Он отвык. Чертовски отвык. И привыкать снова нельзя. Поэтому Мэтт открывает глаза и вслушивается в тишину квартиры, пытаясь расставить всё по местам. Ещё совсем рано, вряд ли даже полностью рассвело, но уже чувствуется — день будет жарким и неспокойным. Как и всё лето. А потом он всё же садится на диване, тянет руку за мятой футболкой, одевается и идёт к пожарной лестнице. Конечно же, Таша стоит на крыше и курит. Мэтт отвык и от этого горького, едкого дыма, моментально бьющего в нос, и его запах превращает жаркую летнюю Адскую кухню в настоящую преисподнюю. Только вот Мэтт — дьявол. Он чувствует себя в аду как дома, вслушиваясь в сонное ещё дыхание Таши, в спокойное ровное сердцебиение, в шелест ткани. Слишком странно, что после стольких лет, после всего произошедшего она снова стоит на этой крыше в его рубашке и курит те же сигареты. — Да, я так и не бросила, — говорит она прежде, чем Мэтт успевает отогнать наваждение и поприветствовать её. — Я понял ещё вчера. Табак, порох, лак для волос, духи. Только жвачка не мятная, а арбузная. — Мятной не было. Мэтт подходит ближе и облокачивается рядом на парапет крыши. Поворачивает голову в ту же сторону, что и Таша. Рассвета он не увидит, но раньше его всегда получалось представить. Они не раз поднимались на крышу ранним утром той далёкой весной. Только тогда Таша была нежной, мягкой, ласковой. Мэтт не знал её истинного лица. Та милая девушка, которую он взялся поднатаскать перед трудоустройством, та убийца, которую он встретил под ливнем в порту, та героиня, которая мелькала с редкими репликами в телевизионных передачах — какая из них была настоящей Ташей? Или, вернее, какая из них больше походила на настоящую? И стоит ли после произошедшего с Электрой пытаться делать вид, что сам Мэтт — такой принципиальный максималист с чистой совестью? Её сердце бьётся очень ровно. Оно всегда бьётся ровно и спокойно, и всего пару раз Мэтт слышал, как оно сбивается с ритма не на бегу и не в постели. Ему хочется задать давно мучающий вопрос или сказать что-то важное, но не хочется заглушать этот стук речью. Сердце Таши снова бьётся над его городом. Почему-то от этого Мэтту неправильно хорошо. Ведь всё давно кончено. Более выразительной точки, чем побег из-под венца, представить и нельзя. И он старается не улыбаться, пока Таша докуривает. — Я хотел спросить, — говорит Мэтт, когда она по обыкновению кидает окурок вниз. — Спрашивай. Её сердце не пропускает удар, и Мэтт быстро перестраивается, улыбаясь. Да, всё давно кончено, и стоило понять это ещё вчера. — Кто из нас готовит завтрак? *** Из раскрытого ноутбука вполголоса играет музыка. Курт Кобейн пропевает своё хриплое заклинание: Come as you are, as you were, As I want you to be, As a friend, as a friend, as an old enemy… — Ты всё ещё слушаешь «Нирвану»? — Я вообще отличаюсь постоянством, если это не касается женщин. Таша усмехается, с клацаньем поднимая с подставки шипящий чайник, пока Мэтт раскладывает бумаги на столе. Ночью ему было над чем подумать — кажется, заснуть он смог только тогда, когда Таша уже и не ворочалась. — Мне не нравится этот договор. — Некоторым он не понравился так, что они сидят в тюрьме. — Мне он не нравится даже больше, — Мэтт касается поставленной на стол чашки чая. Таша устраивается на подлокотнике, назойливо шурша его рубашкой и своей копией бумаг. Она по-прежнему пьёт горький и крепкий кофе, и его запах перебивает чайный аромат. — Посмотри, сколько тут бумаги. — Вижу. — А теперь представь: за четыре дня они составили это и утвердили. Таша замирает. Слышно лишь, как она проводит пальцами по срезу бумажной стопки в своих руках, перелистывая её кончиком пальца. — Это было очень... производительно. — Неужели об этом никто не подумал? — Знаешь, нам было не до того. У нас взорвался Кроссбоунс в заполненном людьми здании, на нас вешали всех собак и вспомнили нам абсолютно всё. Вплоть до Нью-Йорка. А мне так и вовсе стоит молчать в тряпочку. Если ты не в курсе… — Я уже в курсе всего. Фогги первый прибежал ко мне после слива информации и развала Щ.И.Т.а. Очень хвалил мои вкусы на девушек. Она молчит. Мэтт успевает пожалеть, что сказал это. — В общем, у нас были большие проблемы, а лучшее юридическое образование оказалось у меня. Как ты понимаешь, толку было мало. Росс настаивал. — И ещё они сразу созвали собрание в Вене. — Да. Таша шумно отпивает кофе. Мэтт перечитывает одной рукой список стран, подписавших соглашение, раз за разом, и пьёт чай, пока он не остыл. Такого дела у него ещё не было. В лучшем случае предстоят обстоятельные беседы с представителями некоторых стран, хоть с тем же Т'Чаллой, который обещал помощь Таше, и подобная наглость от маленькой адвокатской конторки будет невероятной. В худшем… В худшем Мэтт сейчас в очередной раз заносит скальпель над гнойной опухолью среди блюстителей закона. Только теперь уже не над несколькими продажными копами, а… — Я не верю Россу, — заключает Мэтт. — Ему нужен был контроль над вами, и прокола в Лагосе просто ждали, чтобы посадить вас на короткий поводок. И если мы это докажем, не будет никакой гарантии, что он и его люди не начнут действовать менее законными путями. Сердцебиение Таши остаётся ровным, хоть и чуть-чуть ускоряется. У неё вырывается вздох. — Я думаю, его обеспокоит малейшее наше телодвижение. И он мог забеспокоиться уже сейчас, если ты прав. За мной нет слежки, но то, что я уехала к юристу, может быть известно. — Не такая уж беда, — Мэтт пожимает плечами. — Мы можем не лезть в пекло сразу и сначала всё разузнать. И ты просто можешь соврать по мелочи. — О да. Мне не привыкать. — Если что, пока говори всем, что мы съехались, потому что встречаемся. Пусть о деле несколько дней знает ограниченный круг лиц. Произнести это бредовое предложение оказывается легко, но вот то, что Таша давится кофе, выбивает Мэтта из колеи. — Отлично, — откашлявшись, говорит она. — Договорились. Если от этого не пострадает твоя личная жизнь. — Она не пострадает. Её нет. — Отлично. То есть, конечно, грустно. Но отлично. Ты опаздываешь на работу, кажется. — Ещё нет. В повисшей тишине очень хорошо слышно голос Кобейна. Мэтт нарушает её первым, направляясь к шкафу и выбирая костюм на ощупь. — Я поздно вернусь, скорее всего, — зачем-то сообщает он. — Если собираешься вершить правосудие кулаками, возьми с собой, что ли… — Нет. Сегодня — нет. Таша уходит в спальню, шлёпая босыми ногами по полу, и Мэтт быстро переодевается, чувствуя себя в собственной квартире не очень уютно и смущённо. Она тоже шелестит за тонкой стенкой тканью, и это мешает сосредоточиться. Дверь открывается снова. — Твой галстук завязан просто ужасно, — вздыхает Таша. Мэтт покорно опускает руки, и она приближается, тянет за собой шлейф лёгкого цветочного парфюма, дышит кофейно-табачным запахом. Развязывает тугой узел на шее, умудряясь не дотрагиваться до самого Мэтта. — Тебе виднее, — усмехается он, пока пальцы Таши вяжут новый узел, быстро и почти механически. — Вот уж правда. Она отходит на шаг, и Мэтт ощупывает идеально завязанный галстук. — Спасибо. Наверное, ты много практиковалась. — Он накидывает пиджак, захватывает трость и выходит. «Если ты о личной жизни — у меня её тоже нет», — доносится до него уже несколькими ступеньками ниже. *** — Мэтт, что ты творишь? Фогги вваливается с этой фразой в офис, задевая дверной косяк сумкой. От него тоже пахнет крепким кофе. — Ничего, — честно говорит Мэтт, пока принтер плюётся бумагой под тихую ругань Карен. — Конечно, ничего! Мне страшно подумать, что будет дальше. Кстати, а что будет дальше? Мэтт откладывает бумаги и рассеянно чешет небритую щёку. Фогги зол. Фогги на самом деле зол, и это явно последствия не одного часа размышлений и переживаний. Он принёс кофе и ему, но поставил стакан на стол с таким громким стуком, что явно пожелал подавиться. — Мы разобрались с нашими отношениями ещё несколько лет назад, не переживай. Ничего не будет дальше. — О Господи!!! Фогги с грохотом роняет сумку, и его пульс набирает обороты. Принтер всё ещё презрительно плюётся. Мэтт не находит ничего лучше, чем взять стакан и отпить из него с невозмутимым видом, поскольку Фогги, кажется, намеревался побеседовать с ним вовсе не о Таше. — Ты собрался к ней вернуться. — Нет. — Но ты думал об этом. — Знаешь, трудно не подумать о прошлом, когда оно ходит по твоей квартире. — Она опять живёт у тебя?!! Фогги наклоняется к нему, беспомощно подыскивая слова и размахивая руками так, будто на полставки подрабатывает в офисе вентилятором. Мэтту хочется нервно расхохотаться. — Я думал, она будет жить у милой клиентки, которую мы выдаём за мою кузину! — Нет, это опасно для милой клиентки. — А это опасно для тебя! Ты ни черта не разбираешься в бабах, я не устану это повторять. — Мистер Нельсон, вы, кажется, пришли сюда не с экспертным заключением по всем моим женщинам. — Я б его не донёс. Бурча, Фогги подбирает разлетевшиеся от его бурной жестикуляции бумаги и складывает их на угол стола Мэтта. Он постепенно успокаивается, но его тревога всё ещё бьётся в пульсе. — Всю ночь читал материалы. Собственно, о них я и хотел поговорить, пока ты не заговорил о своей Таше. — Не моей. — Не начинай. Так вот, было проще с делом Фиска. Было проще с делом Касла! Особенно тебе. Ты почти не приходил. Ты хоть понимаешь, чем всё это пахнет? Фогги стучит по толстой папке пальцем. Отросший на полмиллиметра ноготь громко царапает пластиковую обложку, и Мэтт морщится, посерьёзнев. Принтер за стенкой наконец затыкается, и Карен грохочуще сминает испорченные листы, запихивая их в корзину. С тех пор, как она знает тайну появления его вечных синяков и ссадин, она почти не разговаривает с Мэттом. Всё выходит по-дурацки, когда пытаешься что-то скрыть от близких. Надо бы запомнить эту светлую мысль. — Фогги, ты к тому, что мы будем представлять в суде преступников-супергероев, не признавших соглашение, или к тому, что соглашение мутное, или… — ...или к тому, что мы вот-вот попрём против государственного секретаря. Достаточно хитрого упыря, как я понял. — Да. Вот я тоже об этом думал. Кофе так себе, — Мэтт сминает опустевший картонный стакан. — Если ты скажешь, что Таша варит вкуснее — убью. — Таша варит вкуснее. Но я сегодня пил чай. Обессиленно опустившись на скрипнувший стул, Фогги обмахивается наугад взятыми листами. Карен гремит рамами, проходя по офису и открывая окна настежь. Воздух всё равно застоявшийся, пыльно-бензиновый, а ещё тянет тёплой краской из принтера и нагретым асфальтом. Фогги понижает голос, как будто странно притихшая Адская кухня может его услышать: — Знаешь, что меня пугает? Здесь всё так подогнано, так аккуратно, нагло и глобально, что любого, кто докопается, явно готовы будут стереть в порошок. — Если хочешь, я займусь этим сам. — Из-за Таши? — Нет. Из-за того, что госсекретарь Росс хотел либо связать по рукам и ногам, либо перевести лично в своё распоряжение отряд супергероев. Настоящих супергероев. — Да уж не всяких мальчиков, скачущих в чёрной пижаме по крышам. Хотя парочка товарищей из списка вызывает у меня схожие чувства. — Они — оружие государства, они — противовес зарвавшимся, — Мэтт откидывается в кресле, откатывается от стола, задумчиво раскладывая и складывая трость. — У меня такое чувство, что их просто стали слишком бояться. — Не у всех кристально чистая биография. Вот, например, Лэнг… — Не паникуй раньше времени. Всё нормально с Лэнгом. Он раньше не кидал бензовозами в людей. Сидел за кражу. — Утешает. — Если ты не в деле… — Я в деле, но учти — ты мудак. — Я давно понял это, Фогги. Тогда слушай. Официальную линию защиты Таши я уже проработал. Официальную линию защиты остальных я собираюсь строить на трёх китах: некорректность Соковианского соглашения и его подписания, давление со стороны правительства и наличие реальной угрозы в виде сумасшедшего офицера соковийской разведки и пяти суперсолдат, которую и собирались устранить задержанные. Пока ничего, кроме противоречия правительству, не напрягает? — Напрягает. Слова «официальная линия защиты», — Фогги берёт бумаги во вторую руку, и ветерок даже долетает до Мэтта. — Мне интересно, в чём заключается неофициальная. — Таша не забеспокоилась бы так сильно о семье Бартона, если бы не подозревала Росса в грязных методах. Подробное изучение, как видишь, эти подозрения укрепило. И если «Мстителей» не получится контролировать формально законными методами, могут начать бить в самые слабые места. Дочь Лэнга в надёжных руках, а вот семья Клинта Бартона — удобная мишень. Целых четыре беспомощных цели. И мне нужно будет кое с кем поговорить, потому что ни мне, ни Таше лучше не мельтешить рядом. — Но ты был бы неплохой охраной. И она тоже. — Нееееет, — Мэтт расплывается в улыбке. — Нет, Фогги. У меня другие планы. Карен за стеной режет пирог и разливает чай. Мэтт отчаянно думает, что у него внутри скоро начнёт булькать, но пирог свежий и пахнет яблоками. Рассказывать весь план от начала до конца времени нет. Только не при Карен, а она уже развернулась на каблуках. — Я знаю одного человека, который займётся твоей милой кузиной. И у мисс Романовой тоже должно быть слабое место, — успевает выдохнуть Мэтт. И слепой адвокат вполне может быть им. *** Когда Мэтт заглядывает домой после затянувшихся обсуждений дел с Фогги и Карен, Таши там нет. Это к лучшему — он переодевается в костюм и под покровом темноты уходит по крышам к парку, к заброшенной сторожке. Немногие знают, что она не заброшена, но Дьяволу Адской кухни известно всё. Чаще всего Фрэнка Касла можно найти здесь — в самой неухоженной части парка, среди старых деревьев и нестриженой травы. Обычно тут пахнет сыростью земли и свежестью зелени, но это лето, палящее и горячее, выжигает даже забытый и тёмный уголок парка. Пёс Фрэнка чует Мэтта задолго до того, как он стучит в сторожку, и заливается глухим лаем. Мэтт чует пса парой минут раньше. Фрэнк Касл — человек, от которого всегда пахнет порохом, кровью, свежими бинтами и потом. Когда он открывает дверь, эти запахи чуть ли не сбивают Мэтта с ног. Они — не друзья и не враги. Они просто стоят на разных краях чаши весов правосудия. Но, как бы Мэтт ни хотел отрицать это, всё равно на краях одной чаши. — Чего тебе? — Фрэнк негостеприимен и груб, но не гонит. Понимает, что есть дело. Сорвиголова протягивает Карателю ключи. — Это от маленькой квартиры на сорок четвёртой улице. — С чего бы мне возвращаться в Адскую кухню? Ключи висят у Мэтта на пальце. Фрэнк не торопится их брать. — Есть один хороший человек. Герой. Снайпер. Его посадили в тюрьму ни за что, и это сделали очень высокие чины. Его семья спрятана в Адской кухне. Те, кто мог бы их защитить, быть рядом, или в тюрьме, или представляют ещё большую опасность. Их квартира в том же подъезде. На том же этаже. Жена, дочка и два сына. Один совсем маленький. Это на неделю или две, Фрэнк. С собакой в квартиру можно. Сердце Фрэнка грохочет так, будто хочет переломать рёбра. Он почти сдирает металлическое кольцо брелока с пальца Сорвиголовы. — Их не убьют, — коротко обещает Касл. — Иди. Через пару часов буду там. Разговоры с Фрэнком не назвать приятными, задушевными и долгими. Но этого и не нужно. Этого и не может быть, думает Мэтт, когда под ногами у него шуршит сохнущая высокая трава, и в ней поют охрипшие от жары сверчки. Но есть такие цели, которые объединяют даже не способных понять друг друга людей. *** Мэтт готовится объясняться с Ташей по возвращению — и насчёт костюма, и насчёт долгого отсутствия, сам не зная, зачем. Но объясняться не приходится. Спускаясь по пожарной лестнице, Мэтт слышит мерное дыхание и спокойное сердцебиение. В квартире гуляет остывший ночной сквозняк, и от этого тепло тела спящей на диване Таши ощущается на приличном расстоянии. Он переодевается и убирает костюм очень тихо, боясь её потревожить, но она только крепче засыпает, сворачиваясь в клубочек и сминая его подушку. Подойдя ближе, под ногами Мэтт обнаруживает расстеленные листы бумаги. Он собирает их на ощупь, складывает в аккуратную стопку, пусть и не по порядку, несколько минут стоит, прислушиваясь к дыханию Таши — и только тут понимает, что в квартире пахнет мясом и овощами. На плите обнаруживается остывшая кастрюля, полная до краёв. Таша сварила суп, но не поужинала — видимо, ждала его. Как прежде. Мэтт усмехается и качает головой, накрывая кастрюлю крышкой. Таша невнятно бормочет что-то во сне, ворочается на диване, и он подходит к ней ближе, чтобы расслышать лучше. Но её речь абсолютно бессвязна, и Мэтт надолго застывает, облокотившись на спинку дивана. Только уверившись, что Таша слишком вымоталась и спит беспробудно, он обходит диван, осторожно поднимает её на руки и несёт в спальню. Таша жжёт ему руки — кожа под его рубашкой кажется слишком горячей. По дороге она почти просыпается, рассеянно тыкается лбом в его щёку, издаёт сонный вздох. — Спи, — бормочет Мэтт. — Спи, Таша. Он укладывает её на постель и накрывает, слыша, как по шёлковой наволочке рассыпаются длинные волосы. Когда Мэтт уже собирается уйти, пальцы Таши касаются его запястья. Он вздрагивает всем телом, оборачивается — но она роняет руку на подушку, и дыхание снова становится спокойным. Мэтт возвращается к дивану и обрушивается на него, закрывая глаза. Всё идёт правильно — кроме того, что от его подушки пахнет духами и табаком. *** — Давай уедем отсюда. — Ты никогда не уедешь из Адской кухни. Ты слишком её любишь. Да и как же Адская кухня без Дьявола? Он перебирает пальцами гладкую шнуровку на спине Таши, гладит грубоватое кружево, стараясь «увидеть» его рисунок. Она ловит его ладони. — Завтра. Завтра, Мэтт. И видеть невесту в платье до свадьбы — плохая примета. — Я и не вижу. — Ты пытаешься. — Ты не доверяешь мне теперь, когда всё знаешь? — К сожалению, доверяю. Таша поворачивается к нему. Её ладони ложатся на небритые щёки, и Мэтт, пользуясь возможностью, притягивает невесту к себе за бёдра. Юбка гораздо приятнее на ощупь — тонкий и лёгкий шёлк. Мэтт уже почти не чувствует запах вчерашнего пороха. Старается не думать о том, как рухнул на мокрую крышу застреленный сутенёр. Возможно, работа агента ломает. Возможно, Таша действительно не могла ему ничего сказать. А мог бы и сам догадаться, хотя бы по мозоли на указательном пальце. — Мы уедем, — шепчет Мэтт, и Таша едва касается его разбитой губы. — Купим дом где-нибудь в Сан-Франциско. У меня есть деньги. Наследство. Просто мне одному ничего не нужно было, понимаешь, Таша? Я не хочу снова быть один. Ты не будешь больше убивать людей, к чёрту такую работу, и мне всё равно, что было в твоём прошлом. Завтра всё изменится. Мы уедем из Адской кухни в тихое место, чтобы там росли наши дети. — Дети?… — Роди мне дочь, Таша, — просит Мэтт. Его пальцы расшнуровывают корсет, и платье с оглушительным шорохом скользит вниз по её коже.