Organic

      Джехён возвращается под утро, порядком нервный, порядком уставший, но с огромным пакетом продуктов и твёрдым намерением что-то приготовить, успокоиться. Душным автобусам, битком набитым опаздывающими на работу, а оттого и злыми людьми, он предпочитает пешую прогулку и старается придумать хотя бы одну причину для улыбки и хорошего настроения в перспективе. Не получается. Во-первых, клиенты в пятнично-субботнюю ночную смену всегда смелее и чаще распускают языки, и Джехёну приходится с пониманием улыбаться и отшучиваться вместо того, чтобы зарядить особо наглым по рукам и зубам. Компенсируется этот пьяный бред только чаевыми и жалким процентом повышения собственной самооценки – если к нему тянутся и девушки, и парни, значит, со внешностью всё не так уж и плохо, шансы на светлое будущее есть. Во-вторых, Юта всю ночь названивал на мобильный и рабочий под барной стойкой и нетрезво тянул: «Тут тако-о-ое, приходи. Как это не можешь, потому что уволят? Тогда увольняйся и приходи». Чудный свежий воздух, насыщенный автомобильными выхлопами и маслянистым духом круглосуточных общепитов, солнце над линиями электропередач, смешной котёнок на соседском заборе – и Джехён почти спокоен.       Почти.       Его всё ещё коробит от работы, на которую их с Сыченом устроил по старым знакомствам Накамото. Юно и до этого придирчиво относился к окружающим, а когда подрабатываешь официантом, лишь бы за что-то зацепиться и не вернуться в деревню, к чудаковатой семье, и каждый день наблюдаешь тех, кто впустую тратит кучу денег, – тут впору стать социофобом или социопатом. Чон держится: временно живёт у друзей в обмен на вкусные ужины, в свободное время пишет диплом и даже немножко собой гордится. По-хорошему, ему бы сейчас бутылку пива и выспаться после смены, но у Юты была очередная вечеринка в честь дня рождения (вообще, он в октябре, но иногда Накамото хочется подарков и собрать максимальную толпу для повеселиться, и «всё равно у меня в какао дата изготовления не стоит, они и не помнят»). Придётся наводить порядки.       Он перехватывает Сычена выходящим из подъезда шестнадцатиэтажки. Китаец слегка помят, как и полагается после весёлой пьянки, двигается далеко не по прямой и баюкает на ходу левую руку правой здоровой.       – Сам виноват, – беззаботно взмахивает изувеченной конечностью в ответ на не заданный вслух вопрос и тут же кривится от боли. – Кто сегодня со мной на смене?       – Джонни вроде. – Джехён сомневается в том, что Винвин сможет в нормальном режиме таскать подносы, но ни разу не верит в то, что бармен Джонни ему чем-то поможет. Разве что дружественным американским пинком под пиратское «йо-хо-хо» и очередной шуточкой на тему того, как азиаты любят жесткий секс. – Надо было поменяться с кем-то и сходить в больницу, мало ли…       Сычен перебивает:       – У нас там дома немного проблемы, но ты разберёшься, я думаю. И будешь даже рад. – А после это лопоухое создание изображает какое-то странное балетное па подбитого гуся, хихикает, кланяется и с бодрым свистом бежит в сторону спуска в метро. Будто бы не он ночью падал с мотороллера, затем прятался в кустах, наблюдая, как по наводке «выглядит как ёбаная розовая фея» его ищут аж трое, потом танцевал на балконе в одних трусах и сдался лишь с рассветом, когда Юта привёл каких-то детей.       Дети.       Первое, что видит Юно, переступив порог чужой квартиры, - это дети лет тринадцати – пятнадцати от силы. Выводок гномиков из сказки в одинаково белоснежных свитерах, чёрных курточках с эмблемой одной из школ в округе и разноцветных, но одного фасона шапочках-бини. Они синхронно встают с дивана, улыбаются так, словно прячут за его спинкой лопату, на которой отправляют в окно десятого этажа каждого вошедшего, и вот-вот осуществят задуманное. В очередной раз. Красная шапочка говорит «здравствуйте», за ней синхронно повторяют приветствие Голубая и Зелёная, и ошарашенному Джехёну не остаётся ничего, кроме как брякнуть:       – Здравствуйте, дети, садитесь.       И они послушно садятся, продолжают сверкать ямочками на пухлых щёчках – один даже брекетами, тот, который у них за вожака, – и как-то оно всё очень странно. Если под проблемами Винвин имел в виду статью за педофилию, плюс, эти ангелы во плоти ждут оплату… своих услуг (?), то это пусть Накамото сам разруливает. Вот только где он? Судя по мерному шуму воды, в ванной кто-то купается, возможно, даже сам хозяин этого гостеприимного места, но Джехён, угостив малолетних шоколадным печеньем и пообещав вернуться, решает проверить большую спальню. Чтобы туда добраться, приходится перешагнуть храпящего под журнальным столиком Тэиля, коробок шесть из любимой сыченовской пиццерии и пустой ящик из-под алкоголя.       Юта действительно обнаруживается в кровати. Он сидит на самом краю, намотав вокруг пояса плед, залитый вином ещё на прошлой неделе, и держится за голову, по периметру которой хороводят похмельные тараканы.       – У меня три вопроса, – Джехён подходит к окну, огибая письменный стол, и нещадно резко дёргает жалюзи, позволяя утреннему свету напомнить японцу о существовании мира за пределами комнаты, по углам которой сиротливо прячутся клубки мягкой пыли. – Во-первых, что у твоей феечки с рукой?       Ответ даётся другу с трудом, но он честно старается и сипит:       – Он катался на Тэиле, словил головой люстру, потерял равновесие и упал на стул.       Джехён жмурится от фантомной боли, благородно перенесенной на себя любимого:       – И сломал руку?       – Нет, на стул он не совсем упал – он сел. А рука – это он локтем о стол перед выходом ударился. Следующий вопрос.       – В душе парень или девушка?       Тут сложнее. Юта с оглушительным шлепком хватается за впалые щёки и поворачивается к Джехёну, недоумевая. Нет, он смотрит так, будто бы его только что смертельно обидели. Или не будто.       – Какая ещё девушка?       – Ясно. А что за дети в гостиной?       Накамото белеет:       – Какие дети?       Джехён молчит.       К дивану они шествуют в торжественной тишине. С учётом того, что на Юте ничего, кроме одеяла, нет, а Джехён семенит сзади подружкой невесты, боясь, как бы импровизированная тога не зацепилась ни за что по дороге, и у детей не было психологической травмы, то… То выглядит это весьма забавно. В ванной всё ещё кто-то плещется, Тэиль всё ещё лежит где лежал, только уже на другом боку и странно поджимает ноги, но у Накамото в приоритете чёртовы дети, которые, завидев полуголое божество в татуировках, едва ли не рукоплещут. Крайний левый, в зелёном берете, с очаровательными кудрями розово-персикового оттенка, даже достаёт телефон из кармана и из-под ноги фотографирует процессию.       – Давайте начнём с того, как вас зовут. – Богиня местного масштаба старается не зевать и в задумчивости почёсывает чёрные узоры на шее.       – Хуан Жэньцзюнь, – жизнерадостно выкрикивает правый «красный».       – На этом, пожалуй, закончим.       Кудрявый и блондин, больше похожий на курносого цыплёнка, разочарованно вздыхают и опускают взгляды в пол, хватаясь за худые коленки в прорезях джинсов. Они, может, всю жизнь ждали этого момента, а оно вон как получилось. Джехён с сарказмом думает о том, что если из душа сейчас выйдет пятилетний карапуз, то сушить им всем вместе, с Тэилем и Сыченом, сухари да разрабатывать задний проход во имя нерушимых тюремных традиций. В конце концов, ему важнее знать:       – А вы давно тут сидите? – Это, по крайней мере, прояснит немного ситуацию: были ли украдены дети у родителей с вечера, пришли ли ночью по вызову, мафия ли или ещё что похуже.       «Красный» соловьиным юношеским голоском с намёком на китайский акцент лопочет:       – Мы зашли перед школой, думали, что успеем. Хён открыл дверь, впустил нас, сказал, что хочет ещё немного поспать и ушёл. Ну, мы и ждали.       – Чего ждали? – тянет Накамото замогильным тоном.       – Чтобы хён нас принял, - наивно хлопает ресничками цыплёнок посередине.       Хён, судя по нежно-тошнотному оттенку лица, готов принять вовнутрь литр водки, Сычена вопреки традициям и две таблетки аспирина как дань студенческим попойкам, но никак не троих малышей гарвардского образца. Вилли, Дилли, Билли, мать их, откуда только взялись на голову старого японского Скруджа? Юта, прежде чем задать решающий вопрос, хрустит старческими суставами пальцев рук:       – А обещал я вам что?       Красная шапочка с готовностью протягивает свой планшет стоимостью в полторы почки Джехёна, где на экране, ярче жизни Юты по субботним утрам, отображено объявление о поиске моделей для масштабного проекта. Требуются смелые, раскованные, рисунок обещают откровенно мафиозный, но вот возрастные ограничения тату-мастер определить забыл, за что, в принципе, и поплатился. Накамото, увидев свою же писульку в Сети, берёт короткий тайм аут, выпивает на кухне два стакана воды, громко звякая стеклом о столешницу и вполголоса читая молитвы всевозможным богам, которые уберегли его от паскудного греха, аминь, и только потом возвращается. Чтобы объясниться с юными фанатами, мечтающими о крутых картинах на всю спину, и аккуратно их выпроводить, пообещав бесплатный первый сеанс, когда им стукнет восемнадцать.       – Зачем в объявлении было указывать домашний адрес и писать, что готов принять в любое время дня и ночи, лишь бы, цитата, ты, смельчак, был распутнее моей бабки? – Юно с опаской пятится, когда натыкается на хмурый зырк-зырк пацанёнка в зелёном. Вид у него подозрительнее, чем у Сычена, когда с ножницами идёт в гардеробную или с фитилями – в ванную. Впору о китайской мафии думать, вселенском заговоре и нелегальных потоках наркотиков в школе. Но потом это кудрявое создание улыбается, и Джехён чувствует, как его собственная пачка непроизвольно трещит по швам.       – Сычену только не говори, – страшно шепчет уже одевшийся Юта, который отважился провести малышню аж до ближайшей станции метро, чтобы не потерялись и чтобы наверняка от них избавиться. А то ещё палаточный городок под окнами разобьют. Хотя, думается, Джехёну, он просто рад, что кто-то от него фанатеет и бежит делать со школьниками селки на фоне рассветного неба. Мастер Юта, бог Юта, Юта-сенсей.       Но на втащенном на многострадальный диван многострадально стонущего Тэиля многострадальные приключения Джехёна, который теперь хочет только завалиться спать, не заканчиваются. Когда дверь ванной наконец открывается после характерного щелчка поломанной ещё месяц назад ручки, и оттуда выходит что-то невысокого роста, дико худое, со всклокоченными влажными волосами и огромными-огромными глазами, Юно хочется вернуть в помещение Накамото за шкирку и сказать, что он забыл ещё одно своё чадо.       На вид незнакомому парню еле восемнадцать, одет он почему-то в спортивные штаны Джехёна, в его любимую жёлтую толстовку. Носки с эмблемой Бэтмена, тру… Э, ладно, тут с уверенностью не скажешь, но всё равно любопытно. Умилительно это тем, что одежда висит на нём мешком, потому что тот, кто её покупал для себя, явно шире в плечах, крепче в бёдрах, и вообще, двадцатидвухлетний почти мужик. А этот похож на птенца вороны, которого вытряхнули из гнезда, уронили в лужу и пнули со словами: «Ну, вот она, взрослая жизнь, не стесняйся, поздоровайся».       – Одежду мне дал Сычен, – прокашливается и первым заговаривает брюнет, – и, если она твоя, то я с радостью бы снял, но дело в том, что я понятия не имею, где моя, и вообще… – смешно запинается об изучающий взгляд и стушевывается. Он понимает, что выглядит глупо оправдывающимся, как перед родителями, и, судя по всему, злится на себя за свою же растерянность; Джехён умиляется настолько, что готов закружить парня в вальсе, лишь бы тот расслабился и улыбнулся.       Собственную усталость снимает как рукой, и Юно почти влюбляется, но потом быстро складывает пазлы мозайки: Тэиль валяется в отключке, но, скорее всего, именно он привёл с собой этого воробышка; поскольку этот самый воробышек явно младше каждого из их неанонимного кружка алкоголиков, то прийти в чужую квартиру и запросто остаться без вещей он мог лишь в одном случае…       – Эм, меня мало интересует, что здесь происходило ночью между тобой и Тэилем, если только не в боковой спальне. Вы же не там резвились, надеюсь?       Недоумение на лице подростка очень быстро сменяется праведным возмущением:       – Да нет, мы не… Мы просто… – он стремительно краснеет, хватаясь за волосы, паникует и готов сбежать хоть сейчас, лишь бы на него не смотрели так – с намёком на насмешку, но по-взрослому, с пониманием.       Джехён фыркает:       – Я тоже был молод и горяч, успокойся, это нормально. Вещи только не забудь вернуть. Через Тэиля? Хотя к нему обычно сложно дозвониться, потому что у него нет телефона как такового. Дашь свой номер? Созвонимся, договоримся встретиться, или я, может, как-нибудь на неделе подойду туда, где ты учишься, и сам заберу свою толстовку. Что-что, а её я тебе отдать не могу, – добродушно хмыкает, снимая блокировку с телефона и замирая в ожидании того, что ему надиктуют цифры. Пока паренёк переваривает сказанное и пытается вспомнить свой же номер телефона, Джехён помимо воли смотрит на его левую руку. Рукав закатан по локоть, запястье тонкое, почти женское, но ни намёка на рисунок неведомого леса со своей историей. А жаль. Может быть, очень жаль. «Было бы забавно», - улыбается себе под нос Чон, сохраняя в записной книжке новый контакт.       Немногим позже Тэиль, под шкварчание со стороны кухни, где готовит и поёт песенки Юно, проснётся от пинка под зад, потому что:       – Хочешь и в четвёртый раз остаться на первом курсе, шизофреник чёртов? На пары вали, не прогуливай.       – Тэиль не понимает Юту, - с ужасом. – Что Тэиль здесь опять делает?       – Тэиль опять ел орешки, на которые у него аллергия, – с издевкой тянет японец. – Опять раздвоился, опять нажрался, опять сжигал чужие вещи во имя какого-то оккультного божка и голым играл Бетховена на моём синтезаторе. Вставай давай, я тебя подвезу. Твой одногруппник уже сбежал, бедняга, только подошвы кед и сверкали.       – Тэиль сейчас умрёт от стыда…       Юта вздыхает:       – Я слушаю это все шесть лет, что мы дружим. Чаще, чем «Ёб твою мать» от соседа снизу, которому я вечно забиваю кондиционер пеплом, но... но ты всё ещё жив, друг. И пусть я почти ничего не помню из того, что было, ты должен объяснить своему Тэёну, что мы нормальные. Иначе это будет мой юбилейный, двадцатый, вызов в полицию за этот год. – Короткая пауза. – Кстати, трусы Тэёна зацепились за соседский кондиционер. Если что.       Если что.