Organic

      Ни в тот же день, ни на следующий, ни через никто не звонит.       Тэён сидит, уставившись пустым взглядом в игровые плакаты на стене, и почти не дышит. К сожалению, чуда не случается и сегодня: телефон всё так же «мёртв»; не покидает ощущение недосказанности, незавершённости, будто бы мог что-то сделать и должен был в определённый момент, но не сделал, и теперь всю жизнь придётся расплачиваться. Лишь возвращается с урока по вокалу внезапно онемевший Тэиль, продолжает не_комментировать ситуацию, обнимается с шестилитровым бутылем воды, ковыряет свои странички в социальных сетях и слушает музыку через наушники. Если Тэён поначалу пытается в очередной раз пересказать сценарий весёлой пьянки, хочет выведать имя того самого блондина с похабно-выразительным взглядом и классной задницей, то потом стонет раненым моржом и прячет лицо в ладонях: о чём он только думает? Лучше собрать постельное бельё и отнести на стирку в соседний корпус. Вместе с Тэилем, чтобы не покрылся мхом.       Они благополучно дожидаются своей очереди и даже успевают попить кофе из автомата, когда:       – Однохуйственно.       Тэён за последние три дня настолько привык разговаривать с самим собой, даже когда обращается к Тэилю, что внезапный выпад с его стороны застигает брюнета врасплох. Он с недоумением оборачивается, часто-часто моргает и переспрашивает, опасаясь, что за время молчания сосед двинулся умом ближе к канадской границе:       – Что, прости?       – Ты спрашивал, можно ли заполнить тест фиолетовой ручкой. Или лучше синей, чтобы преподаватель не порвал бланк и не заставил приходить на пересдачу. Тэиль говорит, что однохуйственно.       – Но тест был в субботу…       – Только сегодня Тэиль услышал слово, подходящее для ответа.       – Тогда, может, Тэиль заодно расскажет, сколько ему лет, как он умудрился вляпаться в компанию татуированного японца и почему «Тэиль не гей» теперь прибито металлической табличкой к двери? К внешней стороне двери? Которую наблюдают все марширующие по коридору? – начинает полыхать праведным гневом Ли и от души хлопает дверцей стиральной машинки, тут же выпрямляясь. Барабан за его спиной набирает обороты, в такт товарищам по прачечной, и Тэён, если честно, уставший от загадок и неизвестности, готов утрамбовать Вишенку в один из них.       Мун обнимает одной рукой колени, сведённые у подбородка, второй ковыряет шнуровку своих излюбленных ботинок и тяжело сглатывает слюну.       – Тэилю двадцать четыре, и он не готов к такому стремительному развитию отношений.       Тэён, не стесняясь, надевает на голову старшего пустой таз, в котором тащил сюда простыни и наволочки, и садится на соседний стул. Ждать, судя по индикатору, сорок семь минут, так что можно несколько раз постучать по красной пластмассе, игнорируя приглушённое «ой-ой-ой» и потом протянуть ноги с чувством восстановленного душевного равновесия. Руки у него снова исписаны вдоль и поперек, только на этот раз всё не так романтично – один за другим срезы, чтобы поделить поток на группы по уровню знаний, вынудили Тэёна превратить себя в ходячую шпаргалку. Так что теперь на ладонях у него английские слова, на кистях – графики функций, на животе – виды алгоритмов, а в общем списке студентов первого курса – почётное четвёртое место «списывальщика» со стажем.       За их спинами сидят какие-то незнакомые девчонки, шушукаются, хихикают, и Тэиль не произносит ни слова до тех пор, пока они не уходят со своими уже чистыми вещами. Когда в помещении на цокольном этаже под вечер остаются только один янегей и один сомневающийся, наступает время исповедей. Мун приподнимает край таза так, чтобы это было более-менее похоже на вьетнамскую шляпу, бросает взгляд затравленного ягнёнка на младшего, который успел задремать сидя, сложив руки на груди, и страшным шёпотом сообщает:       – Когда Тэиль не Тэиль, он Тэуль. Из-за Тэуля Тэиль всё никак не закончит первый курс.       Сложно.       Дальше следует рассказ о том, что Тэиль учился с Джехёном и Ютой, который переехал из Осаки, в одном классе старшей школы. Играли в баскетбол («Тэиль говорит, что это не смешно, прекрати, Тэиль не бегал со стремянкой»), обсуждали девочек параллели и пили пиво по выходным, чувствуя себя невероятно взрослыми. К торжественному моменту выпускного Юта и Джехён были при девушках, а вот у Тэиля возникла с этим небольшая заминка, поскольку он не удался ростом и под каблуки не годился. Тогда друзья решили помочь. Привели откуда-то американца в смокинге, мол, пусть одинокие бабы теперь локти грызут, что не захомутали тебя и твоего друга-иностранца, и благополучно свалили в кусты хихикать с дамами своих сердец. Джонни Со никого и ничего не стеснялся, мастерски рассказывал забавные истории, часто менял пустые бокалы на обновлённые, с шампанским, угощал орешками и в конце концов увёл пьяно хихикающего Тэиля в те же кусты.       Сказать, что ежевичные заросли были ошарашены, – ничего не сказать. Накамото – о чудо из чудес и горе всеазиатского размаха! – лишился дара речи, стоило ему не совсем вовремя оглянуться, Джехён пополнил мысленную энциклопедию мест для спонтанных интимных ласк, а Тэиль сменил двадцать оттенков лица, пока застёгивал ширинку и пытался выпутать оттуда застрявшую чужую чёлку, чересчур длинную как для корейской моды.       Мун прячется обратно в таз, явно не понимая, зачем выдал малознакомому человеку суть своей личной трагедии. Он, видимо, ждёт вопросов, просьб прояснить некоторые детали и позы, готовится умирать от стыда в миллионный раз, пересказывая историю своего первого исключения, но Тэён приоткрывает левый глаз и уточняет:       – А Джехён – это блондин который? Ну, такой… Немного злой на вид, но со щёчками?       – Да. А Тэиль не гей.       – Ясно.       По-хорошему, Тэён должен рассказать что-то о себе в ответ. Или хотя бы парировать тем, что теперь понимает немного природу тэилевских причуд, ни в чём не винит, что готов быть другом и помогать справляться со страхами. Обещать никогда больше не покупать солёный арахис. Но это настолько интимно (да-да, именно так), ответственно, что оба некоторое время молчат, наблюдая, как крутится-вертится бельё в круглом окошке огромной стиральной махины. Открыться, стать более понятным Тэён не готов, хотя понимает: Тэиль не из тех, кто пользуется близкими людьми, кто вовсе не ценит дружеских отношений. Поэтому младший просто улыбается:       – Ты когда-то сказал, что не прочь купить мою картину. Хочешь, нарисую что-то специально для тебя и подарю?       Тэиль сияет.       – Но не совсем задаром.       Всё ещё сияет, но уже не как лампочка Теслы.       – Пообещай, что сложишь хотя бы часть вещей в шкаф, – на что Мун молча достаёт из нагрудного кармана рубашки чёрный маркер и сосредоточенно выводит недвусмысленный ответ на чужой щеке. Тут впору возмутиться, оскорбиться, но, допустим, Ли привык, когда на лице улыбающиеся мультяшные членики с ручками, выкручивающие средние пальцы, и это можно легко ликвидировать влажной салфеткой. Благо, фломастер на водяной основе, а не из тех, что любили использовать бывшие соседи.       По возвращению Тэён купается, смывает с себя все записи, долго и нудно трёт щёку, пока она не розовеет, и некоторое время наблюдает свою помятую физиономию в запотевшем зеркале над умывальником. Ничего особенного. Замок вчера ночью захватить не получилось, новая глава хоррора, которую он пытается выдавить из себя более недели, по-прежнему не выходит такой, как хотелось бы. Чёрно-белый герой, маленький пугливый мальчик (как и сам Тэён в некоторых вопросах) существует днём лишь затем, чтобы ночью, когда родители не видят и не слышат, общаться с теми, кто ворочается под кроватью. И вот однажды звучит история о том, как в детском лагере у моря... Гениальная мысль, которая вполне могла стать продолжением, испаряется, стоит телефону за спиной пронзительно зазвонить. Он бодро скачет по крышке унитаза, рискуя свалиться на кафельный пол и разбиться, и Тэён в три оленьих прыжка оказывается рядом, чтобы увидеть на экране незнакомый номер, запаниковать и вылететь в коридор со словами:       – Тэиль, мне страшно!       Тэиль, поправляя очки на переносице, невозмутимо отвечает со второго этажа кровати:       – В первый раз всегда страшно.       – В смысле? – Телефон всё ещё надрывается за спиной, руки у Тэёна трясутся, но он всё равно тратит драгоценные секунды, чтобы уточнить.       – Если бы Тэиль выскочил перед кем-то голым, ему бы тоже было страшно.       Тэён медленно опускает взгляд вниз, по телу, краснеет, и бежит обратно, громко хлопая дверью ванной.       – Алло, – голос сильного, уверенного в себе мужчины, которому только что прищемили имущество дверцей автомобиля. Именно так слышит свой голос Тэён со стороны, когда проводит пальцем по экрану, набирает полную грудь воздуха и отвечает. Он зачем-то хватает полотенце, до этого мирно висящее на сушилке, и одной рукой пытается в него завернуться; получается, что ожидаемо, плохо, поэтому парень старательно пыхтит в динамик, словно бы занят делами, и его так невовремя отвлекли.       Джехён, если и впечатляется этими звуками вселенской важности, то виду не подаёт и спокойно спрашивает:       – Тэён?       «Можешь называть меня как хочешь, а потом…»       – Д-да.       – Это Джехён, парень, которому ты кое-что задолжал. Не занят?       «Задолжал? Пора платить? Хочешь приехать? Сейчас самое время, потому что я…»       – Нет. – Брюнет несильно бьётся головой о стену, жмурится в попытке прогнать странное наваждение, но это практически не помогает. Хор в голове нестройно тянет «It’s okay to be gay», перед глазами мелькает список штатов, где легализированы однополые браки, а большие пальцы ног немеют от волнения. Это, как минимум, странно – реагировать так на голос случайного знакомого и в глубине души не хотеть возвращать ему его же вещи, лишь бы он чаще звонил и напоминал о своём существовании злыми фразами, но как есть. За всеми этими размышлениями Тэён пропускает мимо ушей ответную тираду и улавливает только название станции метро, у которой он должен быть через полчаса.       Собирается Тэён всё в такой же панике, вызывая недоумение со стороны Тэиля. Если ему и есть что сказать, что спросить, уточнить, так, на всякий случай, вроде наличия контрацептивов во внутреннем кармане куртки, то он благоразумно молчит и продолжает читать книгу в полумраке. В определенный момент он даже выдаёт: «Не хочу отвлекать, но…», но не продолжает, потому что его вряд ли услышат – Тэён вытряхивает из шкафа почти всё его содержимое в поисках достойного наряда и чужих вещей, трижды стиранных. В конце концов, он выбегает из общежития с рюкзаком за плечом и небольшим целлофановым свёртком в руках. А ещё – с непередаваемым вдохновением, словно на него кто-то чихнул радужными соплями, пропитанными дружбомагией.       На улице порядком темно, давно горят фонари, и все приличные девушки сидят дома, но Тэён напоминает себе, что он смелый малый, а потому пройти пешком несколько кварталов, мимо всё ещё работающих обжарочных, для него плёвое дело. Желудок грустной трелью напоминает о завтраке – единственной трапезе за день – и волнении, с которым тяжело справиться. С одной стороны, в этом нет ничего особенного – встретиться с кем-то, вернуть случайно или не очень отобранное, поговорить о погоде и разбежаться, пожелав удачи. С другой – Тэён только с Тэилем и горазд быть уверенным в себе и болтать без умолку, потому что кто, если не он.       Другое дело, когда ты подходишь к высокому симпатичному парню, который опирается спиной на невысокое ограждение и вяло водит пальцем по сенсорному экрану телефона. Даже в том, как стоит, в расправленных плечах и иронично сжатых губах, можно уловить намёк на то, что он привык решать и вести в разговоре, что он скорее наблюдатель, чем тот, кто будет демонстрировать собственную глупость, стараясь рассмешить, развеселить компанию. Он поднимает голову и в свете витрин огромного супермаркета за спиной рассматривает Тэёна. Так пристально, что у того волосы на затылке, руках, ногах и фантомные – на груди становятся дыбом.       – Ты издеваешься? – вместо приветствия хмыкает Джехён. Не сказать, что он злится на опоздание, – наоборот, готов расхохотаться по непонятным причинам, еле сдерживается. На нём джинсовая куртка, и Тэён гадает, чем она пахнет. Улицей или домашней едой, дорогими духами или хранит шлейф дешевых. Он отталкивается от ограды, подходит ближе и невозмутимо выхватывает пакет из рук Тэёна, который смотрит чуть снизу: – Нет, мне даже интересно, что ты сюда утрамбовал, представляешь?       Тэён как-то совсем уж запоздало думает о том, что пакет подозрительно маленький, и толстовка со спортивными штанами там явно не поместятся. И готов провалиться сквозь землю, когда Джехён выуживает оттуда сначала носок с конопляными листьями, потом носок с красноносой оленьей рожей, с Лёлеком и Болеком, и наконец – с Зимом, который Завоеватель, любимые тэёновские, между прочим. Он их с восьмого класса выкинуть не может и каждую дырочку заботливо зашивает нитками в тон.       Джехён несильно дергает младшего за капюшон:       – Если ты таким смелым способом предлагаешь мне забрать тебя к себе домой, то могу расстроить: живу я у Юты и кроватью делиться не привык. Так когда ты мне вещи-то отдашь?       Это странно, очень странно. Тэён теребит желтые манжеты, чувствует, что с него вот-вот спадут штаны и только и может, что сиротливо клипать длинными ресницами. То, что он снова в одежде Джехёна, он объяснить не может. «Я так переживал, что не понял, что напялил» прозвучит странно и неубедительно. Зато есть шанс хоть немного оправдаться:       – Я люблю смешные носки, – перепуганным шёпотом.       Джехён всё же смеётся, и Тэён готов поклясться, что этот смех – самое замечательное, что он слышал за всю свою сознательную жизнь.