Kill me, heal me

      Пасифика оказывается впихнута в тёмную душную комнату прежде, чем успевает что либо понять. Осмотревшись, она поняла – туалет. За что, за какие грехи эти мрази постоянно гнобят её, и почему одноклассники кричат, что она стерва, в то время как сами её обливают грязью? Пасифика не понимает, почему Венди так её ненавидит. Пасифика не понимает, почему Гидеон её бросил. Пасифика не понимает, из-за чего начинается война, хоть и пытается.       - Хей, иди сюда. Тут не так темно, окно рядом.       Голос смутно знакомый, и Пасифика, словно слепая, идёт на звук.       - А-а-а, Пасифика Нортвест. А я-то гадал, кого в этот раз пихнули в мою скромную обитель.       - Ты живёшь в туалете? – ядовито поинтересовалась Пасифика у неизвестного.       - Нет, но я так часто оказываюсь здесь заперт, что считаю это место домом.       - Выйди на свет, - хрипло попросила Пасифика, нервно поглядывая на серебристый кружок света на полу.       - Конечно.       Через мгновение она видит Пайнса. Рубашка помята, волосы растрёпаны, глаза красные. На глубине зрачков плавает мутное спокойствие.       - Пайнс, ты что, обкуренный?!       - Нет, - хохотнул Диппер.       Диппер был отщепенцем, как впрочем, и сама Нортвест. Только Пасифика с этим мирится не хотела, а парню было фиолетово. Вообще, Диппер был барыгой, но и сам принимал. В минуты вселенской скорби, как он выражался.       - Ты знаешь, что с тобой мистер Пайнс сделает, когда увидит?! – звенящим шёпотом прикрикнула Пасифика. – Он тебя с потрохами сожрёт, в школе запрещены наркотики, дурачьё!       - Но-о-о-о-ртвест, а ты всё так же невыносима. Думаешь, мне тут весело просиживать по пять часов?       Пасифика не находит, что на это ответить, потому оставляет мысли о том, как отсюда выбраться, и опускается на сиденье унитаза. Хватается за голову ладонями и рвано выдыхает:       - Что же мне делать?       Диппер не знает, что на это сказать, потому просто протягивает Пасифике самокрутку.       Пасифика не знает, как на это реагировать, потому просто говорит «спасибо», и берёт «хорошее настроение».       После первой затяжки Пасифика кашляет, а Диппер смеётся и легонько хлопает её по спине.       - Д-у-у-р-о-о-чка, кто ж так затягивается? – Диппер так странно растягивает гласные, и всё, что в данный момент находилось у Пасифики в голове, покинуло родимый дом и улетело чёрт знает куда, потому что, если бы вы видели губы Пайнса, тоже бы забыли всё на свете.       После второй затяжки комната начинает медленно сплющиваться, противоположные стены ползут одна к другой, а Пасифика только и может что устало сползти по стене рядом с Диппером и наблюдать за комнатой, чуть наклонив голову.       - Нравится? – Пасифика кивает и протягивает косяк Дипперу, который, быстро затянувшись, лениво выпускает дым через ноздри.       - Знаешь, почему они такие? Нет?       - Милая Пасифика, как ты думаешь, что звери делают с теми, кто отличается от них?       - Сторонятся, ну или убивают, - пожимает плечами Нортвест, вдыхая горьковатый дым.       - Тогда твои вопросы как минимум неуместны, ведь ты знаешь ответ.       В воздухе повисает молчание, о которое бьются последние слова Диппера. Осколки слов резко взрезают кожу девушки, вонзаются во внутренности, заставляя слёзы зависать на кончиках ресниц.       - Чувак, неужели я настолько отвратительна? – хрипло спрашивает Пасифика, смаргивая непрошеные слёзы.       - Ты прекрасна, - пожимает плечами Диппер, выпуская сизый дым кольцами.       В обычном состоянии она бы поперхнулась воздухом и осоловело выпучила глаза, но здесь и сейчас всё кажется таким простым, таким естественным. Таким живым.       - Спасибо… - Пасифика поднимает голову и смотрит на Диппера сквозь мутную пелену спокойствия, легонько покачивающую её на волнах безразличия.       - За правду не благодарят, Нортвест.       Зрачки Диппера расширяются, ореховая кайма по краям наливается чёрным, и Пасифика не понимает, галлюцинация это, или безумно красивая действительность. Комната скоро совсем сплющится, и Нортвест нашаривает руку парня, сжимая её во вспотевшей ладошке. Дыхание Пасифики сбивается и она чувствует, что её вот-вот раздавит.       - Что это за хрень?..       - Секрет фирмы. Не смотри на меня так, если бы я хотел тебя убить, я бы сделал это гораздо изящнее. Просто наслаждайся.       - Мне страшно. Стены сжимаются, - жалобно шепчет Пасифика, рвано выдыхая и стараясь не открывать глаза.       - Ты слишком нервничаешь, успокойся, - говорит Диппер, притягивая девушку ближе и буквально заставляя её опустить голову к нему на плечо.       Пасифике впору воспротивиться, но сейчас ей так плохо, что даже если бы её сейчас заставили кого-нибудь убить, она бы просто сделала это, и попросила дать ей поспать и выплакаться.       - Ты можешь поплакать, - предлагает Пайнс, усмехаясь и перебирая её длинные волосы пальцами.       - Размечт-а-а-лся, - смеётся Пасифика, давая парню по носу.       Диппер слабо выдыхает, затушив тлеющий окурок о запястье.       - Зачем ты это делаешь? – недоумённо хмурит брови Пасифика, разглядывая его запястья, сплошь испещрённые сигаретными ожогами.       - Не знаю, просто мне становится легче. Это как проплакаться, только поставить ожог. Всё одно и то же, у всех разные способы выпускать боль.       Пасифика дрожащей рукой поднимает рукав кофты, из-под которого виднеется кожа с изрезанными запястьями. У всех разные способы борьбы с душевной болью, которую трудно перекрыть физической.       - В этом году такое жаркое лето, - говорит Диппер и смотрит в потолок, доставая новый косяк откуда-то из-под полы рубашки.       - Ты ведь только продаёшь, разве нет?       - Не сегодня, детка.       - А что сегодня?       - Судьба просто кидает на меня девушку, хотя до этого были только неприятности.       Диппер протягивает Пасифике зажжённый косяк, и она затягивается прямо из его рук. Стены прекращают двигаться, предметы становятся размытыми, нечёткими, и единственное, что ещё имеет значение – Пайнс, прижимающий к себе девушку сильнее.       Парень затягивается в последний раз и тушит окурок о запястье Пасифики, которая едва слышно стонет. Комната наполнена дымом, воздух можно резать ножом и продавать с пометкой «концентрированная безысходность». Сколько бы можно было продать, интересно?       Пасифика переплетает пальцы с пальцами Диппера и целует его первая. Парень отвечает, перемещая руку на её щёку. Нортвест сходит с ума, медленно умирает и возрождается вновь, потому что находится в одной комнате с Диппером и не сходить с ума – не в её силах.       - Почему ты считаешь меня прекрасной? – хрипит девушка, отрываясь от губ Пайнса и стягивая футболку через голову, одновременно расстёгивая рубашку Диппера трясущимися руками.       - Просто потому что ты – это ты, - говорит парень срывающимся голосом и запрокидывает голову, усаживая Пасифику себе на колени.       Слова не нужны, потому что жалкие остатки одежды, обжигающие кожу кислотой, летят прочь.       Слова не нужны, потому что губы соединяются просто идеально, руки сплетаются, а ритм – он всегда один на двоих.       Пасифика потерялась в этом безумии, перед глазами у неё порхают прозрачные бабочки, бьющиеся о голубые окна, а краски слишком яркие, настолько, что смотреть больно. Она неосознанно впивается ногтями в спину Диппера, царапая кожу, и рвано выдыхая его имя сквозь зубы.       Диппер просто целует её и ни о чём не думает, потому что мысли в таких ситуациях неуместны, так же как и облака с алмазами* в которых он пропал в тот момент, когда поцеловал её в первый раз.       Мир взрывается осколками прозрачных голубых стёкол, а алмазы падают на землю дождём.       Жить стоит тогда, когда тебя кто-то любит, и сейчас, детка, меня любишь ты.*       - Эй, говнюки, можете выхо…