Kill me, heal me

Первое письмо. Знаешь, Пайнс, ты – козёл. Тот ещё. Как ты мог меня оставить одну? Я ведь знаю, что это всё твоя работа с чудовищами и прочей мистической мерзостью. Думаешь, если твой прадядя всю жизнь этой херней страдал, то ты тоже должен? Дети всё время спрашивают про тебя. У Джека и Мари твои глаза. А Марк – твоя копия. Из всех тройняшек он самый странный. В смысле, что он точно как ты, помешан на этой ерунде. Я боюсь за него. Чувствую, что Марк – так же как и ты, Диппер! – пропадёт, исчезнет, и всё благодаря дневникам. Ну зачем, зачем ты их детям отдал? Я не знаю, зачем пишу тебе письмо. Отправлять-то некуда. В прошлом году собака соседская притащила ступню. Человеческую. До той поры я думала, мечтала, что ты вернёшься. Полиция сказала, что нога твоя. Говорят, что надежды нет. Ты, чёрт тебя дери, обещал, клялся, что навсегда останешься со мной. Ну и где ты теперь? Сожран каким-нибудь зомби или гремлоблином? А я же говорила тебе, говорила, что это опасно, что вся эта чушь тебя до добра не доведёт. Вот и сбылось. Я люблю ненавижу тебя. Где бы ты ни был. Пасифика.

Второе письмо.

Прошло четыре года с тех пор, как ты пропал, чертов мудак. Детям уже по тринадцать лет. Мари такая красивая. За ней полшколы ухаживает, но, угадай, кому она отдала предпочтение? Дочке Венди. Кстати о Венди. Вышла она всё-таки за этого Питера. Мейбл тоже в порядке, Робби о ней заботится. Беспокоится о тебе. Приходила недавно вся зарёванная, говорит, что сердцем чувствует, как тебя кто-то мучает. В тот вечер Мари прихватила братьев и пошла к Венди, а мы с Мейбл напились. Джек тоже хорош, гоняет на скейтборде без конца, домой только поесть и поспать приходит. В школе жалуются на него за то, что по коридорам разъезжает, будто по улице. Марк меня беспокоит. С тем, что Мари отдаёт предпочтение девочкам, я смирилась. На шалости Джека я закрываю глаза. Потому что их поведение абсолютно нормально, и не принесёт вреда. За исключением мелких травм и душевной боли. Мы перебрались к родителям, в Гравити Фолз. Мама настолько рада внукам, что готова общаться с ними всё время, а папа – неожиданно! – улыбается, и не заводит разговоров о том, что рождены они от «деревенщины». Марк всё чаще уходит в лес. Вчера он не вернулся домой. Ненавижу тебя. Пасифика. Третье письмо. Я не писала тебе два года, и мне нисколько не стыдно. Мари и Маргарет – дочка Венди – решили обвенчаться после совершеннолетия. Я рада за неё. Джек бросил скейт и ударился в науку, готовится стать микробиологом. Я бы и дальше не писала тебе, но есть одна веская причина поговорить. Марк пропал. Его нет уже неделю. Мари отбирает у меня кофе и заставляет спать, когда я сажусь со свечой у подоконника, как делала каждый день в течение года после того как ты ушёл. Потом я просто оставляла свечку. Сначала он пропадал в своей комнате днями и ночами, выходя только за порцией чая. Потом он каждый день уходил в лес. А теперь он пропал. Я уже ни на что не надеюсь: ни на голубых копов, ни на связи родителей. Но я виню во всём тебя, и ничего не могу поделать с этим. Пасифика. Четвёртое письмо. Уже восемь лет прошло с тех пор как ты пропал, и ровно год с тех пор как пропал Марк. Мы вместе с Мейбл ненавидим тебя. Она согласна с тем, что ты мудак, и мы напиваемся вместе каждую вторую субботу месяца. Свеча всё ещё стоит на подоконнике и дверь не заперта, но ты не вернулся. Марк тоже не вернулся. И вчера мне снился синий огонь. Он был везде, и в нём утонули жалкие остатки моей семьи. Думаю, читай ты это, заметил бы, что письма всё короче. У наших детей твои глаза. И я тебя ненавижу. Пасифика. Вечер третий после написания последнего письма. Пасифика сидела на диване и бессмысленно переключала каналы. Мари ушла ночевать к Венди, Джек писал какой-то «очень важный доклад, мам, я сегодня не буду спать, но завтра обязательно отосплюсь, не беспокойся». Свеча всё ещё горела на подоконнике, когда в дверь постучали. Пасифика подошла к двери, по пути думая, кто мог прийти так поздно. Открыв дверь, она моргнула. Потом ещё раз. Галлюцинации, судя по всему вызванные бессонницей и злоупотреблением кофе, не спешили исчезать. - Пасифика… - Мам, ты прости нас, что мы задержались… Пасифика забыла как дышать, и всё что приходит ей в голову, это то что у Диппера появилась седина на висках. Она за восемь лет поседела целиком, и пепельно-серые волосы лежат на плечах тяжёлой волной. - Да вы… Как ты мог оставить меня! Я думала, что ты мёртв! Я ненавижу тебя, Диппер Пайнс! - Я же на пару часов отошёл… - Пару часов?! Пару часов? Так теперь у нас называется пропасть на восемь лет? Диппер молчит и сгребает Пасифику в охапку, стараясь обнимать её так, что бы она не била его по жизненно важным местам. - Мама, что тут происходит? – Джек сбежал по ступенькам, и ошарашенно смотрел сцену в прихожей. - Пасифика… Это Джек? Пасифика прекратила попытки избить своего мужа и просто билась в рыданиях, цепляясь за Диппера так, будто он сейчас снова исчезнет. Пахло от него всё так же: соснами из лесов Гравити Фолз и кожаным плащом Стэнфорда. Она вдыхала знакомый запах, и думала, показать ли Дипперу письма, или сжечь их. Марк, чувствуя себя виноватым, тоже неловко обнял мать, смотря удивлённому Джеку в глаза. - Джек, ты помнишь меня?.. - Папа! – Джек, словно во сне, в один миг слетел с лестницы и бросился обнимать отца. Ему столько раз снилось, как всё образуется и отец вернётся, но этот вариант развития событий был самым лучшим. - Где ты был? – тихий голос Пасифики разрушил тишину, и все вздрогнули от неожиданности. - В измерении 45, ты не представляешь, каких существ я видел! У некоторых даже голов не было! – начал Диппер и всё вдруг вернулось на круги своя. Всё стало как раньше. Почти. Да не совсем. Когда мальчишек напоили чаем и отправили по кроватям, Диппер остался с Пасификой наедине. Предстоял очень неприятный разговор, и они оба это понимали. - Пасифика, я… - Когда вы надумаете пропасть в следующий раз, хотя бы предупредите, - сказала Пасифика и задула свечу.