Максимилиан

Максимилиан никогда не считал себя педофилом. По сути, он им и не был, а та пятнадцатилетняя девочка в 1503 году не в счет. Это сейчас она считалась бы ребенком, а по меркам того времени – вполне взрослая девка, замужняя к тому же. Но, почему-то, смотря на то, как Элен скачет перед ним в коротенькой сорочке, он чувствовал, что педофилом точно сейчас станет. Или же уже стал. Кто знает, можно ли стать педофилом, просто заглядываясь на ребенка, а Элен все еще им была, хоть и оформилась уже грудь, и бедра появились. Все так же порывалась прилечь на ночь в его постели, не понимая вовсе, что она уже девушка, которая… О черт! Нет, он точно педофил! Ну а если было совсем плохо, он вспоминал о том мужчине, которого убил девять лет назад и об изнасилованной девочке, что цеплялась пальцами за его ноги, моля не бросать её… Мозги вправляло моментально. Да вот только… - Чего такая радостная? – спрашивает Максимилиан, по обыкновению завтракая в постели в своей комнате. Элен, счастливая до нельзя, скачет и машет руками. Максимилиан окидывает взглядом её одежду: мини-юбка и блуза с декольте. Куда она так вырядилась? - А ты знаешь? Знаешь? Нет, не знаешь! – она запрыгивает на кровать и встает прямо, уперев руки в бока, в то время как Максимилиан почти лежит. «Черт тебя подери, Элен!» - Ну что я там не знаю? – отзывается он, тем не менее, весьма добродушно и несколько ворчливо. Тянется к бокалу с кровью, стоящему на блестящем подносе на прикроватной тумбочке. - Меня Винсент на свидание пригласил. Рука его дрогнула: бокал летит на пол и, разбившись о блестящий темный паркет, забрызгивает темными ароматными каплями все в радиусе метра. - Ты что натворил, растяпа! Макси! – восклицает Элен и хватается за телефон, вызывая срочно Карла. - Ты посмотри: ковер испорчен и постель тоже! Ну, ты… - Что ты сказала? – он не слышит её причитаний и выговоров насчет его неаккуратности и неуклюжести. Ему плевать, что испорчен ковер, да хоть пусть весь замок сгорит дотла, он построит новый, но вот, если Элен уйдет от него!.. - Я сказала, что ты - балбес! – задорно повторяет она. - Не то! Ранее. - А? А! Меня Винсент пригласил на свидание! – её милое личико снова начинает светиться от счастья. Максимилиан всегда радовался, когда радовалась она, ведь это было так естественно. Но сейчас ему лишь хотелось заткнуть ладонями её рот, стереть с её губ эту улыбку и никогда больше не слышать этих слов. Только права на это у него нет. - Что еще за Винсент? - сурово спрашивает Максимилиан, чем жутко пугает Элен. Она принимается суетиться вокруг него, считая, что он просто беспокоится, как бы его воспитанница не попала в плохие руки. - Да ты не беспокойся! Он хороший, добрый, заботливый. Он меня часто в городе угощает, мороженое покупает, на лошадях катает… Эти слова отнюдь не успокаивают, лишь наоборот злят. Максимилиан уже только за это готов убить нерадивого сынка дворецкого, а этот Винсент был именно им, если не изменяет память. - Еще он меня за руку держит, чтобы я на льду не поскользнулась! – последней фразой Элен окончательно добивает старого вампира. Начиная тихо сатанеть, Максимилиан достает из заначки сигарету и зажигалку. Все в замке, а уж тем более Элен, знали: если хозяин курит – ждите взрыва. - Макси… - жалобно произносит она, дергая вампира за рукав рубашки. - Что случилось, Макси? Ты чем-то расстроен? - Да, черт побери, я расстроен! Я, кажется, слишком переоценивал этого идиота Винсента: никогда не думал, что из такого великого множества молодых девиц он выберет именно тебя. Сказал, как отрезал. Элен стоит, широко распахнув свои серые глаза, и, кажется, вот-вот расплачется. - Ты… Макси, что ты такое говоришь? Что это вообще значит? Максимилиан!? - Это значит лишь то, что я сказал. Несколько секунд она стоит, упрямо смаргивая слезы, а потом убегает, беззвучно плача. У самого порога она сталкивается с Карлом. Камердинер провожает её взглядом и качает головой. - Нехорошо вы поступили господин. - Нехорошо! Да как она смеет водить шашни с другими за моей спиной!? Да как она только посмела!? – гнева Максимилиана не выдерживает ничто. Когда гневается Белый Скорпион нужно либо бежать без оглядки, либо притаиться, сжаться и молить богов, чтобы он тебя не заметил. Максимилиан крушит все, чего достигает его взгляд. Ломает мебель, в окно летят журнальный столик и шкаф, кровать погибает, встретившись со стеной. Отлаженная, родная атмосфера уюта рассыпается, как карточный домик, а он все продолжает бесноваться, пиная ногами доски и покореженные обломки. Слегка, лишь слегка, уняв свою ярость, он садится на нечто, что раньше было старым роялем. Ему даже жаль эту вещь, но потом он вспоминает, что на нем чаще играла Элен. Она любила перебирать своими тоненькими пальчиками белые клавиши. Своими белыми пальчиками, пальчиками, которых касались руки другого мужчины. За всю свою жизнь Максимилиан ни разу не любил. Он лишь хотел. Хотел и получал. Но такого чувства – рвущего наизнанку грудь, заставляющего заходится бешено сердце, и пылать гневу – он не знал. Даже не догадывался. - Карл, что со мной? – спрашивает Максимилиан и содрогается от такого тона своего голоса – жалкого, чуть ли не плачущего. Черт… - Это всего лишь ревность, господин. - Ревность, - Максимилиан пробует его на вкус и приходит к выводу, что оно ему не нравится. - Как в тех сопливых сериалах, что смотрит наша кухарка? - Верно, господин. - Я плохо поступил, да? - Просто отвратительно. - Но я не могу с этим ничего поделать. От одной мысли о ней не со мной… рядом с другим… - Максимилиан задыхается. Карл был ему ближе всех, ближе была только Элен, но он никогда не рассказывал ни им, ни кому другому о своих чувствах. Первый опыт оказывается печальным: Максимилиан чувствует себя жалким, беспомощным и это бесит. Ух, как это бесит! - Элен не игрушка. Она не сможет быть рядом с вами вечно, она же человек. Люди очень переменчивы. Придет время и, если не найдется причин остаться, она вылетит из родного гнезда. Этого не изменишь. И вы не сможете вечно держать её под своим крылом. Большую часть речи Максимилиан забывает уже через минуту, мозг цепляет лишь одна фраза: «…если не найдется причин остаться…». Если, если, если, если… Но это же его Элен! Как она может уйти? Она не уйдет, это просто невозможно, ведь он так этого не хочет, да и почему она должна уйти, она ведь так нужна ему самому, неужели неясно, так почему?.. Вопросов слишком много. Ответов нет даже у него, у того, кто прожил шесть веков, кто в одиночку сверг величайший клан Германии и уничтожил Совет. Карл уходит, оставляя своего господина бороться со своими демонами в одиночку. Он так и сидит, безразлично наблюдая, как опускается белесая пыль, и в комнату лениво вползает закатное солнце, облизывая его босые, белые как снег ступни. Прямые лучи солнца крайне вредны для его кожи, тем более после того, как он стал вампиром. Уже сейчас он чувствует, как кожа в местах, освещаемых солнцем, горит. Но он же псих, который помешан на боли. Что такое вообще эта боль? В сравнении со средневековыми пытками – ничто, пустота, ему даже не больно, совсем не больно, а что до слез – это все солнце, оно слишком яркое, слишком вредное для альбиноса, и, Господи, как же больно... Часы – единственный предмет меблировки, выживший в погроме – отбивают десять ударов. В это время обычно он укладывал спать маленькую Элен, а сам уходил развлекаться в город, возвращаясь лишь к утру, до того, как взойдет солнце, и он точно знал, что его ждут здесь, что он ляжет в постель, а под боком будет хрупкое родное тело, доверчиво прижимающееся к нему. Элен стала ему почти как дочь. Она могла бы ею стать при иных обстоятельствах, но так и не стала. «Она не вернется, - обреченно думает Максимилиан. Он уже пришел в себя и теперь обдумывает ремонт в комнате. - Сбежит со своим Винсентом». Он сидит вот так час, два, три и ему кажется, что она вот-вот зайдет, видится столь реалистично, что даже мерещится сладковатый запах её кожи, но она не идет, и лишь маятник часов перманентно движется из стороны в сторону, отсчитывая секунды до точки отсчета. Шестьдесят секунд… пятьдесят… сорок… тридцать… Её запах становится чуть отчетливей, или же он окончательно свихнулся? Двадцать… пятнадцать… десять… девять… восемь… семь… шесть… пять… четыре… Чувствительный слух улавливает скрип двери, но он вновь списывает все это на больное воображение и воспаленный разум. Три… Две… Одна… - Ух, что здесь творится! От звука её голоса Максимилиан вздрагивает, но не оборачивается, не веря. Но, в конце-то концов, не мог же его мозг выдать столь реалистичную галлюцинацию? - Макси, тут нужно срочно прибраться, нам же спать негде. Девушка плюхается рядом с ним и некоторое время пытается вместе с ним смотреть в черноту неба, но ничего интересного там не находит. Взгляд её, как магнитом, притягивало к вампиру. К этому ненормальному альбиносу. - Прости меня, Элен, - неожиданно выдавливает из себя Максимилиан. Элен теряется. Никогда она не видела его в таком состоянии: жалком, разбитом, обреченном. Он падает перед ней на колени и, сжимая пальцами волосы, отчаянно просит у неё прощения. - Прости меня, пожалуйста, прости. Элен это не нравится. Ей не нравится, что он молит о прощении стоя на коленях и она поднимается на ноги, чтобы помочь подняться и ему, но Максимилиан руками обхватывает её талию, лицо пряча в складках ткани на её животе. Элен запускает пальцы в его белые волосы. - Я всегда думала, что лишь игрушка для тебя, - начинает она немного грустно. - Ты ведь вампир и в десятки раз старше меня. Моя жизнь для тебя мимолетна и незаметна. И поэтому я никогда ни на что не притязала. Я подумала, что если начну встречаться с другими, с людьми, общаться с ними я забуду жизнь среди вампиров и смогу уйти отсюда с легким сердцем. Не вышло. Возможно, я просто обречена и на роду мне написано любить чудовище. Максимилиан резко вскидывает голову, не до конца понимая в то, что только что услышал, но когда до его больного ума доходят слова, медленно, как улитка, ползущая по стеклу, он с жаром стискивает девушку в своих объятиях, носом задирает ткань блузки, ища хоть малый кусочек её кожи, её бархатной кожи, по которой он сходит с ума уже почти год. Все хорошо. Теперь все будет хорошо. - Эй, а вы слышали? – перешептываются девушки в подпольном борделе, пока мамы нет поблизости. - Что? - Тот господин из замка, что в горах, перестал заказывать услуги. - Ооо! Неужели женился? - Эх, повезло его жене. Такой богатенький, а красивый! Пусть и альбинос! - Но говорят, он слегка того. - Эй, девчонки! Смотрите. Стайка молодых женщин замолкает и, каждая высовывается из окна, рассматривая то, что так привлекло внимание одной из них. Вроде бы ничего примечательного: пара молодых людей идет по улице, парень держит в руке зонтик, прикрывая свою любимую, а у самого вся спина мокрая насквозь. - Это он! – громко шепчет одна из женщин, но тут заходит мама и разгоняет всех девушек от окна. Максимилиан проходит мимо знакомого здания, не задерживая взгляда на нем слишком долго. Он крепче переплетает свои пальцы с пальцами Элен и шагает дальше, туда, куда она его поведет, готовый следовать за ней вечно. Кстати о вечности. - Обрати меня, - в десятитысячный, наверное, раз задорно восклицает Элен. - Нет, - отрезает Максимилиан, - Мы уже говорили с тобой об этом. И вообще, пошли домой. В общем-то, они и так туда направлялись. На главной площади их ожидала машина и Карл, исполнявший роль водителя, готов был уже отвезти их в замок по узкой горной дороге. - Но почему? Действительно, почему? Для Максимилиана это решение тоже было загадкой, но он точно знал: Элен не быть вампиром. Только не в ближайшие пять лет, а потом, когда она подрастет и увидит жизнь, её решение, возможно, переменится. А пока что он хочет и дальше укладывать её спать по вечерам, перед тем как уйти, и наблюдать за тем, как она резвится на солнце вместе с детьми прислуги, понимая, что он не сможет к ней присоединиться. И, пока её нет, набирать номер борделя… Ох, постойте-ка! Он же отказался от борделя и продажных девок! Не сказать, что он жалел об этом, потому что, все же, нехорошо было приводить других женщин в спальню, когда они уже вот несколько месяцев, как разобрались в себе. Но с другой стороны потребности тела никто не отменял, а Элен все же была мала для подобного рода отношений. Во всяком случае, это было чисто его мнение. К тому же эта война. Не то, чтобы Максимилиан участвовал в самих боевых действиях, но линия фронта пролегала слишком близко к его поместью, и хотя он и выторговал у Аденауэра неприкосновенность своих земель, сомнительно, что тот сдержит обещание. Да еще Алекс в последнее время уж слишком разошелся, оно и понятно: его используют, как пушечное мясо, которое никак не дохнет, да еще эта его девушка. Максимилиан слышал, что Алекс при помощи одной ведьмочки наложил на Аню печать, чтобы она слишком не светилась, и Аденауэр не протянул к ней свои загребущие ручонки, да вот только проблема: слишком звездятся её кровные дети. Особенно Котов. Но заказы он выполняет безупречно, с этим не поспоришь. Ох уж эта война, бесит! Бесит, бесит, бесит! О Господи, еще день воздержания и он к чертям не выдержит! И не понятно, воздержание от чего именно бесит его в больше степени: от секса или от убийств. К слову говоря, он никого не убил за эти гребаные полгода, никого даже не ранил и его пальцы так соскучились по чужим внутренним органам, что он уже подумывает вспороть живот самому себе. Но потом думает о том, что регенерировать такое повреждение будет слишком хлопотно, и останавливается на простом кинжале. Которым режет себе руки каждую ночь, перед тем как вернуться к Элен, спящей Элен, что ожидает его. Но сегодня все перешло всякие границы и ему больно. Болит голова, раскалываясь на микроскопические кусочки, и он хватается за лезвие кинжала, как за соломинку, которая никогда не сможет вытащить из бурной реки утопающего. Пальцы, уже болтаются на паре сухожилий и лоскутке кожи, когда часы отбивают четыре утра. Пора возвращаться, иначе Элен проснется, не обнаружив его рядом, и начнет беспокоиться. На полпути он вспоминает, что сегодня посоветовал ей заночевать в её комнате, потому что, он должен был вернуться только к утру из-за неотложных дел. А таковые действительно были: Аденауэры совсем обнаглели и полезли на его границу. Максимилиан планировал присоединиться к гарнизону и тем самым утолить жажду убийства, но воины справились со всем и без него, и он вновь пошел себя резать. А теперь даже Элен не спасет его. Он открывает двери своей комнаты и неожиданно видит спину Элен, что сидит, закутавшись в простынь, и вероятно ждет его. - Что ты здесь делаешь? – хрипло спрашивает он, бросая куртку в кресло и стягивая с себя тонкий свитер. - Я тебе сказал, чтобы ты меня не ждала. - Слуги донесли мне о том, что ты вернулся. Я подумала, что ты обрадуешься, если увидишь, что тебя кто-то ждет. Весьма любопытная гипотеза, почти правдивая. Ему будет плевать, если его будет ждать кто-то, но вот если это будет Элен… Неожиданно Элен встает и подходит к нему близко-близко. Стягивающий с себя свитер, Максимилиан так и застывает в этой глупой позе, когда голову уже высвободил, а рукава все еще облегают руки. - Ты чего? Элен? Он смотрит на то, как она придерживает эту простынь и скрещивает руки на груди, и его посещает догадка, слишком нереальная, чтобы быть правдой. Да нет же, не может быть!.. Просто смешно, она же ребенок!.. - Я тут подумала, Макси… - произносит она, отчаянно краснея, - Я решила… Сделай это со мной. От неожиданности Максимилиан чуть ли не давится собственным языком. Вот же глупая девка, сказать такое!.. Он не спешит с ответом. Все же снимает этот свитер, надевает белую футболку. Пройдя через всю комнату, наполняет стакан водой из кувшина, что по обычаю стоит на низеньком стеклянном столике. - Нет, - выносит он, наконец, свое решение. - Я не буду этого делать. - Н-но почему!? - Потому что ты сама не понимаешь, о чем просишь. Я никогда не сделаю этого с ребенком. - Но я уже не ребенок! – обиженно вскрикивает она и бьет кулачком по груди Максимилиана. - Я уже давно выросла!.. - То, что ты это отрицаешь, только подтверждает, что ты ребенок, - все так же холодно отзывается Максимилиан и ставит стакан на место. Элен следит за его рукой и замечает красные полосы от ран. Она резко накидывается на него и задирает футболку в поисках доказательств и находит их: полузажившие разрезы, рассекают его грудь, сплетаясь в невероятный узор. Тогда она хватает только что снятый им свитер и тут же её пальцы оказываются пропитанными кровью, которой он был замаран. - Ты опять это делал!? – вскрикивает она, сжимая кулачки и грозно сводя на переносице брови. - Делал что? - Не строй дурачка, Максимилиан! – это плохо. Если она зовет его полным именем – это плохо, она зла, а когда она зла, то может решиться на самые невероятные поступки и авантюры. – Ты снова резал себя! Я же тебя просила! - Это не твое дело, Элен! – грубо произносит Максимилиан, не понимая даже, что ранит девушку в самое её нежное сердце. Трудно помнить об этом, когда полтысячи лет живешь жизнью маньяка. - Максимилиан, ты дурак! – выкрикивает Элен, набрав предварительно побольше воздуха. - Ты настоящий кретин! Ненавижу тебя! - Я дурак? – шипением отзывается Максимилиан. Он неожиданно властно приказывает: - Сними эту простынь Элен. - Что? Я не буду! - Сними, я сказал. - Не хочу! - Вот видишь, ты даже обнажиться не можешь передо мной, а еще говоришь о чем-то большем, - что и требовалось доказать Максимилиану. Он со вздохом садится на краешек кровати и лениво снимает тяжелые ботинки. - А теперь иди-ка спать. Элен в гневе. Не то, чтобы она сомневалась, что он так скажет. Но ей потребовалось столько смелости, чтобы сделать шаг самой, а он так жестоко растоптал её. Она стаскивает с правой ноги тапок и бросает его, попадая точно в затылок Максимилиану. - Ненавижу! – и уносится. Максимилиан почти устало качает головой и откидывается на подушки. Нет, какая же она дура. Что это вообще такое было? Он совершенно уверен, что поступил правильно, не поддавшись столь соблазнительной перспективе, но все же его трогала её реакция. «Сидит, небось, и ревет», - со злостью на самого себя думает он, а потом переворачивается на бок, занимая удобное положение, и решает заснуть. Но сон не идет, чего-то не хватает. Собственная комната кажется ему пропахшей кровью, кровать – пустой. Он несколько часов ворочается в постели, упрямо твердя себе, что ничего особенного не случилось и он прав, в конце концов, он всегда прав. На помощь приходит снова Карл, как это ни странно. Камердинер раскрывает двери, чтобы вкатить тележку с завтраком для хозяина и его подопечной, но находит только Максимилиана, что развалился на полу, а вокруг валяются ошметки его собственной кожи и кровь. Он не издает ни звука, хотя чем серьезнее рана, тем болезненней проходит регенерация, а вспоротый живот – явно не простая царапина. Карл цокает языком и идет вновь приводить своего господина в порядок. - Нет, ты представляешь! Она сказала это мне в лицо! О чем она вообще думает, за кого принимает! - Она вас принимает за человека, которому бесконечно обязана и который уже полгода лишает себя всех привычных удовольствий, и поэтому хочет извиниться за это, - у Карла, как всегда находятся нужные слова. Он не Максимилиан, губы которого могут выплевывать лишь ругательства и угрозы. Который даже близкого человека удержать не может рядом. - Но она - ребенок! - Она подросток, - мягко поправляет Максимилиана Карл, хотя особой разницы альбинос не видит. - Это другое. Да какая к чертям собачья разница! Это же его Элен, его маленькая Элен, которая приходила спать к «доброму седому дяде», потому что ей снились кошмары, и которую он катал на собственных плечах! Он никогда не позволит себе такого!.. Никогда. - Суть не в том, что она ребенок. А в том, что вы её таковым считаете. От его комнаты до комнаты Элен всего несколько метров, но он не может войти и продолжает сидеть в нише напротив двери. Максимилиан еще не до конца разобрался в себе. Черт, да он вообще себя не понимает - случай беспрецедентный для него. Обманывать себя у него, как всегда, не получалось и если разум запутывался, инстинкты никогда его не подводили. И вот сейчас те самые инстинкты ведут его в её комнату на коленях вымаливать прощения… а может и не на коленях. К черту все. Она хочет его – она его получит. Элен сидит в кресле, закутанная в сто одеял, с красной сеткой капилляров на белках глаз и синюшными кругами под глазами, когда дверь распахивается, буквально вырывая замок. Максимилиан стоит на пороге, такой решительный, такой грозный, как будто бы идет на войну. Кокон из одеял не позволяет Элен двигаться нормально. Она-то хотела скрестить на груди руки и, отвернувшись, обиженно надуть губы, но успешно получается лишь последнее: Элен гордо вздергивает подбородок, демонстрируя свое недовольство и обиду, выпячивает губы, которые Максимилиан неожиданно страстно целует, обхватывая лицо девушки ладонями. На секунду Элен даже забывает, как дышать, так неожиданно и ново это для нее. Не то чтобы она никогда раньше не целовалась. Но разве целомудренные поцелуи в лоб перед сном идут хоть в какое-то сравнение с этим? Она могла бы сказать, что он целуется как бог, но это ложь. Он слишком груб и резок. Почти сразу прокусывает её губу и, словно извиняется, лижет ранку языком. Подхватив её под бедра, резко поднимает и пытается высвободить её из кокона, ничуть не заботясь о сохранности одеял. Максимилиан окончательно прощается с разумом. Не то, чтобы вменяемая часть в нем была большой, но он становится безумнее, чем хотя бы полчаса назад. Ох, ну разве можно быть спокойным, когда под ним так соблазнительно стонет Элен, выгибаясь навстречу его ласкам, хотя он и к делу-то еще толком не приступал. Он чувствует, как под его губами бешено бьется жилка, наполненная свежей тягучей кровью… Глаза наливаются кровью, а клыки вытягиваются помимо воли хозяина. И ему становится действительно страшно. Он боится, что не сдержится и убьет её, а если убьет её – не сможет жить и умрет сам. Картина эта представляется ему слишком красочной и, полный дикого, животного ужаса, он отстраняется и отворачивается. Тяжело дышащая Элен немного не в той кондиции чтобы быстро реагировать, но, тем не менее, она быстро понимает причину. - Макси… - она обнимает его со спины и трется щекой о напряженное плечо. - Посмотри на меня, - ласково шепчет она. - Нет, не буду. Я должен уйти, пока ты еще жива. Но она так нежна и ласкова с ним: осторожно берет в ладони его лицо и тянет к себе, понукаемый ею Максимилиан не сопротивляется. Встречаются два взгляда: туманный серый и голодный красный. Не то чтобы Максимилиан никогда ранее не выпускал в её присутствии клыки, но это явно не угрожало её жизни тогда. А теперь… Она нежно скользит губами по его лицу, по проступившим на скулах венам, нисколечко не боясь его. Как можно бояться того, кто сам себя боится? Нет… - Я не боюсь тебя. Макси, - сипло шепчет она, поцелуями уже лаская его шею. Кадык его дергается, и он позволяет Элен действовать самой. Но дойдя до ключиц, она замирает и заливается румянцем. Он тянет её за руку, опрокидывая на себя, накрывает её опухшие губы, рукой лаская тело. Кожа Элен пахнет яблоками, Максимилиан всегда это знал, но сейчас осознал во всей мере. Такая мягкая, а тело податливое и хрупкое, хочется зацеловать её всю, попробовать каждый кусочек кожи. Хочется пить её кровь. Элен не больно, нет, вопреки всему, чем пугала её кухарка, что это жутко больно и неприятно в первый раз. Элен про себя решает позже, что у этой кухарки был ленивый муж, который её совсем не любил. Сейчас она лишь прогибается в позвоночнике, стремясь быть еще ближе, хотя ближе уже, кажется некуда. И кусает губы, но все равно не сдерживает рвущегося наружу крика, который Максимилиан ловит своими губами. Но, черт побери – он первый! Ему всегда казалось, что тогда, в плену у насильника Элен потеряла свое целомудрие. А оказывается, нет. У Максимилиана никогда не было девственниц, он считал их крайне непригодными для его… развлечений. Даже бывалые проститутки не выдерживали, а тут какая-то девчонка без помех приняла в себя его душу и тело и рада этому до безумия. Он определенно сам заразил её этим. Заканчивается все не так, как хотелось бы Максимилиану. Он не умеет быть нежным и аккуратным, он привык насиловать, а не любить кого-то. Но он клянется, клянется, что научится, хотя бы чуть-чуть ради неё, обязательно научится, ради неё, хоть собственное «я» перевернет. Да, ради неё… Она засыпает в его руках, слишком утомленная физически и эмоционально, а он остается стеречь хрупкий сон, понимая, наконец, что пропал – окончательно и бесповоротно. (год 2019, Максимилиан – 632 года)