Богомол

Кобылица, побег.

— Ты подложила под меня Марго. — Уилл запрокидывает голову до лёгкого, едва заметного хруста в шейных позвонках. — Трудно не узнать твои подарки. Он делает заметный акцент на слове «твои», и Беделия чуть заметно кивает в ответ, слегка поджимая губы. Против обыкновения, они сидят не в привычных массивных креслах, а расположились поближе к камину. На полу лежит пушистый ковёр, по фактуре напоминающий шкуру животного. Уилл не интересуется его происхождением, хоть и не видел этой детали интерьера здесь раньше. Конечно, ковёр отлично подходит для того, чтобы греть ноги рядом с огнём, но Уилл знает, что он предназначен не для этого. Любой жест или поступок Беделии — вызов. Хозяйка кабинета разливает красное вино по бокалам и подаёт один Уиллу. Сама Беделия опирается на столешницу, оставляя своего собеседника любоваться пламенем в камине и ровными ножками в остроконечных туфлях. Она не прерывает разговор, но в то же время и не поддерживает: Уилл должен сам прийти к определённым выводам. Он делает глоток, и ароматная жидкость обволакивает изнутри, придавая уверенности в сказанных словах и суждениях. — Благодаря тебе, Джек и Алана отдалились от меня, — продолжает Уилл. — Ты лишаешь меня Эбигейл, а затем позволяешь поверить в возможность собственного отцовства. Я уже давно выучил, Беделия, что ты ничего не делаешь просто так, но раньше мне казалось, что твой замысел — получить ребёнка в обмен на смерть Мейсона Вёрджера. Не получается скрыть волнение, Уилл отставляет бокал и, перед тем как продолжить, до громкого скрипучего звука щёлкает костяшками на сомкнутых в замок руках. — Ты делаешь всё с единой целью — отдалить от меня мою прошлую жизнь, стереть в моей жизни всё, что не является тобой. Но я не предполагал, что лезвие коснётся женщины, которая всю сознательную жизнь и так была жертвой домашнего насилия. К чему ты стремилась своим поступком: добить её окончательно или сделать сильнее, как ты сделала меня? — Развивайся или погибни. Таковы правила естественного отбора, — спокойно соглашается Беделия в ответ. — Твои подарки легко узнать, — повторяет Уилл горькую истину, запивая её вином. — Они всегда несут за собой длинный кровавый шлейф. — Бойтесь данайцев, дары приносящих. Беделия и не думает оправдываться, просто констатирует факт собственного превосходства и хитрости. Найдётся ли на её хитрость какая-либо уловка? — Твои дары и вправду всегда как троянский конь — таят в себе скрытую угрозу. Уилла порывает спросить, какого уровня близости им следует достичь, чтобы общаться без масок, но, по всей вероятности, этого не произойдёт никогда, как ни у каких сил природы не получится уничтожить, изменить саму природу Беделии, её хищную суть. — Если различные эпосы и источники не могут сойтись в том, сколько именно воинов находились внутри коня — девять, двадцать три или вообще сотня, то почему бы не предположить, что подарком Афине Воительнице был не конь, а кобылица? — Беделия делает глоток и смотрит вверх, кивая, будто обращается к невидимому зрителю или читает лекцию перед аудиторией. — Война, которая началась с женщины и окончилась женщиной. Уилл кривит губы и разводит руками: — Ты так низко оцениваешь женщин. — Разве века́ назад женщины не являлись собственностью, как рабы или лошади? — Мифотворцы почитали, что развязывать войну из-за женщины куда более эпохально, чем из-за банального распределения сфер влияния, — согласно кивает Уилл. Отблески пламени освещают фигуру Беделии, но под воздействием алкоголя и стресса острота его зрения постепенно падает, и следить за игрой эмоций на её холодном лице становится всё сложнее. Она стоит, опираясь на стол, и, меняя точку опоры, переступает с ноги на ногу. Уилл всё сильнее концентрируется на острых каблуках её туфель, на ровных ногах и аккуратных коленках, которые то прячутся, то появляются из-под подола строгой юбки-карандаша. Если обычно Уилл постоянно сомневается в собственных желаниях, то сейчас его одолевает единственная жажда — просто оставить этот момент навсегда в вечности, забрать его себе, в воспоминания, и проигрывать в памяти по кругу. Терпкий привкус вина на губах, мягкая шерсть под пальцами, освещённый пламенем силуэт женщины, которую он желает сильнее всего на свете. — Поводом для Троянской войны номинально стало похищение Елены, но многие забывают, что, согласно всем легендам, это было не похищение, а побег с любимым мужчиной. — Так ли легко отделить одно от другого? — не может согласиться Уилл. — В ряде культур и на сегодняшний день похищение невесты или же выкуп являются приемлемыми в обществе шаблонами. — Что уж говорить про античность, — продолжает его мысль собеседница. — Похищение Персефоны Аидом породило бесплодие земли от безутешной скорби её матери Деметры. Наоборот, нимфа Хлорида, похищенная Зефиром, превратилась во Флору — богиню цветов, расцвета, весны и полевых плодов. — Насильное превращение уместно, когда цель оправдывает средства? — грустно хмыкает Уилл. — Людям свойственно таить или отвергать свои тайные желания, — говорит Беделия, и сжимает бокал в ладонях. — На смену диким сказкам про Красную Шапочку и Серого Волка приходят девушки, ожидающие иноземного принца на белом коне или корабль с алыми парусами. Каким бы гениальным монстром ты не была, ты такая же как все, Беделия, ты жаждешь покориться, и в этом твоя слабость. Ты слишком горда собой, чтобы высказать свои пожелания прямо, но ты подталкиваешь меня к тому, чтобы высказать вслух твои мысли. Все наши отношения, Беделия, срежиссированы тобой: ты не позволяешь мне убить Кларка Ингрэма, и ты же натравливаешь на меня Рэндалла Тира, ты даёшь мне ребёнка, и тут же лишаешь меня отцовства. Посмотри хотя бы на сегодняшний вечер — расстеленный у камина ковёр был призывом, указанием, чтобы я занял единственное достойное меня место в этом мире, и это место — у твоих ног. Бессмысленно отрицать, что каждый свой выбор я делал добровольно; ты — кукловод и не желаешь считать себя насильницей, но разве это не то, что ты делаешь? Сейчас именно ты тесно переплетаешь мифологию с собственными желаниями именно для того, чтобы я сам высказал вслух то, чего жаждешь ты. — Джек подозревает нас: Рэндалл, Фредди. Ещё один случай, и цепь замкнётся — мы не можем здесь больше оставаться. — Ещё один случай? — невозмутимым инспектирующим тоном интересуется Беделия. — Мейсон Вёрджер это проблема. Как и Джек, — отрезает Уилл. Это не совсем то, что он желал сказать, но именно то, что нужно для его плана. Смешно сейчас вспоминать про какой-либо план. — Решение проблемы это охота. — Последний глоток, и Беделия поднимается со своего места. — Дикое удовольствие, которое мы призваны разделить. Она толкает его в грудь одним носочком туфли, это и не толчок вовсе, а так — указание, повеление. Уилл молча слушается и ложится навзничь на приятный пушистый ковёр. В этом жесте — вся Беделия. Не насиловать, но повелевать, указывать, менять мир и внешние обстоятельства, прогибая их под себя. Протягивает одну ножку, и Уилл, верно понимая её следующий жест, снимает туфельку и ставит её поближе к стене, потом то же самое проделывает и со второй ногой. Это ритуал, куда более эффективный, чем близость в постели или нелепые упражнения у психотерапевта, когда охладевшей друг к другу семейной паре предлагают вместе складывать воображаемые одеяла. Пальцами ноги Беделия ведёт по его груди, касается шеи, игриво ласкает скулу. Удивительная женщина — даже после рабочего дня она пахнет свежестью. Или же она не поленилась принять душ перед своим последним сеансом? Ступней она поддевает пряжку на поясе Уилла, а потом уверенным движением следует вдоль его вполне очевидной эрекции. «Меня обижает твоё недоверие, Беделия». Неужели ты смела подумать, даже допустить саму мысль о том, что всё происходящее способно оставить меня равнодушным? Но нет, тебе нужно проверить всё лично, держать процесс под своим пристальным контролем. Она разворачивается к Уиллу спиной и становится обеими ногами справа и слева от его тела приблизительно на уровне талии. Приняв данную позицию за новый намёк, Уилл медленно проводит руками вдоль её ног, массирует икры, но Беделия обрывает эти движения новой командой. — Замочек. Приподнимаясь, Уилл аккуратно расстёгивает молнию и спускает юбку вниз. Интересно, какая настоящая стоимость этих строгих классических вещей, сопоставим ли деловой гардероб Беделии с ценой вычурных вещей и картин, украшающих её дом и кабинет? Тем временем она разворачивается на сто восемьдесят градусов, и за прошлым указанием следует дальнейшее: — Зубами. Уилл ухмыляется и цепляет одними передними тонкую кружевную ткань, слегка задевая кожу живота. Этот жест выглядит пикантно только в романтических комедиях, в реальной жизни снимать с женщины трусики подобным способом оказывается неловким и смешным. Но это не отменяет того факта, что настолько интимное соприкосновение с телом Беделии возбуждает Уилла посильнее любых афродизиаков. А ведь когда она водила ступнёй по его паху, казалось, что желать сильнее уже невозможно. Беделия делает шаг вперед, и Уилл уверен, что она сейчас опустится прямо на его лицо, оседлав его, охватив его кружевами чулков и теплом своего тела. Вопреки ожиданиям, она становится на колени за его головой, упираясь руками на столик для рисования, а затем игриво оглядывается на Уилла через плечо. Из всей одежды на ней только приспущенная белая блуза и телесного цвета чулки. Уилл опять вспоминает Елену Прекрасную — Менелай выронил меч, увидев её обнаженной. Воины хотели побить её камнями, но, увидев её лицо, уронили камни на землю. Если бы его коллеги из ФБР могли видеть то, что видит Уилл — неземную красоту и грацию Беделии, они бы простили Уиллу всё. Предательство, двойную игру, и эту дикую, безумную влюблённость в серийную убийцу. Они уронили бы камни наземь, они не могли бы не простить. Приподнимаясь на локтях, Уилл оглядывается и не может сдержать восторга. Её округлый круп, бёдра, не потерявшие с возрастом своей упругости, невинно опущенные ресницы, развевающаяся светлая грива. Беделия приоткрывает глаза и снова невинно опускает взгляд. Лошадка пытается управлять своим наездником — давай, запрыгни на меня, рискни объездить меня. Але — оп! Уилл не позволит больше играть с собой — дальше всё будет только по его правилам. Захватывая её за талию, Уилл укладывает Беделию на ковёр, широко раздвигая её ноги. Овладевая ей, он смотрит прямо в лицо и не позволяет ей отвернуться. Плоть в плоть, глаза в глаза — он не позволит ей найти запасные пути. Уилл хочет заставить её страдать, вынудить её почувствовать собственную власть, он убыстряет темп и резкость движений, но Беделия только расплывается в довольной блаженной улыбке. Я заставлю тебя почувствовать боль. Он выходит из её тёплого мягкого тела и, забрасывая её левую ногу себе на плечо, проникает сзади. Лёгкое всхлипывание Беделии для него звучит как музыка, как самый желанный звук в этой комнате. Кабинет наполнен звуками — шлепки соединяющихся бёдер, тяжелое дыхание Уилла, и, подобно вишенке на торте, тихие постанывания Беделии. Давай, закусывай губы, можешь кричать, ты не мешаешь мне. Я желаю, чтобы ты покорилась, я желаю, чтобы ты страдала на полную. Ты желаешь покориться мне. Внезапно возникнувшая мысль порождает новую паранойю — что, если Беделия задумывала это заранее. Вдруг Уилл не совершил всё по собственному замыслу, а опять следовал по пути, проложенному ею? Может, именно Беделия возжелала разозлить его, чтобы он впивался в неё дико и яростно. Какими бы ни были мотивы совершающегося действия, иметь её грубо и без дополнительных пояснений оказывается божественно приятно. — Тебе понравилось шоу, которым я порадовала тебя в прошлый раз? — спрашивает она в перерыве между вдохами. — Что, если бы я была не с другой женщиной, а с мужчиной. Или мужчинами. Уилл, ты пытаешься овладеть мною, как несколько мужчин одновременно. Как бы ты поступил, если бы тогда, на мансарде, увидел через зеркало, как меня имеют сразу несколько парней? Что бы ты сделал, Уилл? Ты расстрелял бы их всех? Она громко смеётся, и этот звонкий смех, сливающийся со стонами удовольствия, самая ужасная и в то же время самая проникновенная музыка, которую Уилл когда-либо слышал. На следующий день, во время обеденного перерыва между лекциями, студент-второкурсник протягивает Уиллу папку, на которой каллиграфическим почерком написано его имя. — Вам просили передать, — сконфуженно поясняет он, но Уиллу не нужны дополнительные объяснения, как только он узнаёт эти ровные буквы. Внутри оказывается репродукция, нарисованная карандашом — несколько мужчин несут лежащую у них на руках женщину. Пленница укутана в светлые одежды, и струящаяся ткань ниспадает, обнажая аккуратную белую грудь. Нет необходимости пользоваться поисковиками, чтобы подтвердить собственные догадки. Пусть он не знаком с этим художником и полотном, но не сомневается, что на репродукции изображён эпизод похищения Елены. Лицо женщины на картине кажется ему смутно знакомым, и тут Уилл осознает, что и черты лица, и фигура Елены принадлежат Беделии, в то время как один из похитителей — он сам. Рыбка попалась на крючок, разве не этого ты хотел, Уилл? Теперь твоя наживка — это единственное, чего она желает. Чем же ты недоволен?