JE VOIS

      Анна обвела быстрым взглядом небольшую классную комнату, в центре которой находилась. Коричневые белёные стены, деревянные полы, широкие парты и лавки, рассчитанные на двух учеников, настенные таблички с алфавитом, большие книжные стеллажи вдоль противоположной от входной двери стены — всё ей уже было знакомо. Она не в первый раз должна была проводить урок музыки в этом кабинете, любезно предоставленном ей учителем словесности народного училища, однако сейчас она дрожала от волнения. Девушка играла ребятам разных возрастов довольно сложные произведения известных композиторов, которые пыталась как можно точнее разобрать, однако в прошлый раз они попросили её сыграть что-нибудь такое, подо что можно было бы спеть. Обдумав это предложение, Анна вспомнила довольно задорную песенку, которую как-то слышала во время одного из празднеств в Затонске. Тогда несколько воспитанников Дмитрия Александровича Агренева-Славянского приехали из самого Петербурга, чтобы выступить на небольшой площади провинциального городка и познакомить жителей с русскими фольклорными произведениями. Анна чётко запечатлела в своей памяти слова и мелодию «Калинки», но, разумеется, нотами не обладала. Именно поэтому весь прошлый вечер она старательно подбирала мотив на фортепиано, немало развеселив этим своих домашних, и сейчас немного переживала за то, как воспримут её игру ученики и за то, как вообще пройдёт первое в её жизни преподавание пения.       В комнату проникал яркий дневной свет из двух больших окон, выходящих на открытую площадку, где отдыхали на переменах воспитанники училища. Сейчас в их забавах участвовал ещё и Лесницкий, который при первом же своём визите мгновенно полюбился всем юным сердцам. Казалось, он мог найти общий язык как с самыми непоседливыми учениками, так и с довольно застенчивыми. Обычно он абсолютно не мешал Анне, сидя на задней парте и старательно что-то записывая в тетради вместе с остальными ребятами, а после проведённого ею занятия вполне мог поддержать беседу о музыке или учениках. И если в первом он практически не разбирался, что девушке казалось довольно странным, то о маленьких проказниках готов был говорить без устали.       Их совместные походы в школу начались с того момента, как однажды после досадного происшествия на реке он попросился поприсутствовать на её уроке. Сначала она была категорически против, восприняв его просьбу как непосредственное вторжение на свою территорию и в тот новый мир, который она по крупицам отстраивала вокруг себя. Однако Анна, проанализировав эпизод с велосипедом и последующую прогулку, пришла к выводу, что молодой человек умел добиваться желаемого, и этот его интерес определённо был бы удовлетворён рано или поздно. Лесницкий убедил её в том, что не будет крутиться под ногами и ни в коем случае не вмешается в занятие, если только она сама того не попросит, поэтому Анна нехотя согласилась. В общем-то, причин для отказа у неё и не было: директор училища был рад вольнослушателям, и об этом факте знал весь Затонск. Именно поэтому уже несколько недель гость её семьи сопровождал Анну от дома до места и обратно.       К удивлению девушки, художник умудрялся не нарушать её границ. Безусловно, его энергичность, любознательность и некоторая фривольность никуда не делись, однако навязчивых вопросов он задавать не смел. Впрочем, о своей собственной жизни он также не распространялся. Её мама за всё время присутствия нового человека в доме сумела выудить из Лесницкого лишь то, что благодаря встрече с Репиным его талант превратился в мастерство, и молодой человек сумел поступить в Академию художеств, после окончания которой был представлен высокопоставленным персонам и пользовался популярностью при дворе в качестве портретиста.       Разговоры двух молодых людей носили сугубо официальный характер, хотя порою они могли увлечься каким-нибудь объектом настолько, что ударялись в довольно эмоциональный спор. Так, например, вышло с обсуждением важности музыки и изобразительного искусства, формирующих у детей чувство прекрасного. В том, что это чувство необходимо развивать всем людям, они были утвердительно единогласны, а вот в том, что важнее: ноты или мольберт — так и не определились. Хотя единожды выделить время уроку рисования Анна всё же согласилась. Девушку в основном устраивало подобное общение: она всегда имела рядом интересного собеседника, не посягающего на большее и не задающего личных вопросов. Однако помня о прошлых своих казусах с мужчинами, часто понимающими её намерения неправильно, Анна каждую минуту была готова дать яростный отпор, ставящий очередного ловеласа на место.       Обернувшись, Анна внимательно посмотрела на свой инструмент, который был повёрнут боком к ученикам и упирался корпусом прямо в учительский стол, сдвинутый чуть ближе к окну, чем стоял ранее. Девушка подошла к крышке пианино, которая покрылась лёгким белым налётом, и провела пальцем длинную полосу. Очищенное место лакированной тёмной древесины заблестело, принося Анне странное удовлетворение, поэтому она решила полностью вытереть ладонью поверхность и открыла крышку, ставя на пюпитр свою тетрадь с недавно выведенными на листе нотами. Глубоко вбирая в себя воздух, Анна постаралась настроиться на урок. У неё ещё оставалось немного времени, перед тем как глухая тишина кабинета обещала на время взорваться детскими звонкими голосами, поэтому она подошла к доске и принялась аккуратно записывать слова песни, чтобы каждый из присутствующих мог ей подпевать. На её занятия обычно приходило много людей, поэтому в комнате вдоль стен были протянуты длинные лавки на случай нехватки сидячих мест. А по тянущейся за художником веренице детей, которую было видно через мутное оконное стекло, Анна поняла, что и в этот день будет аншлаг.       Начало урока ознаменовал не только звон колокольчика в коридоре, но и колыхание светло-голубых штор классной комнаты от воздуха, поступившего через внезапно распахнувшуюся настежь дверь. Сначала в кабинет с шумом ворвались маленькие девочки и мальчики, толкаясь и опережая друг друга, чтобы занять места поближе к учителю, и только следом за ними куда более тихо, но не менее возбуждённо прошли старшие их одноклассники. Лесницкий зашел последним и, не найдя свободного места за столом, остановился в дальнем углу комнаты. Он обвёл оценивающим взглядом сидящих перед ним учеников и широко улыбнулся Анне, подбадривая её.       Дрожь во всём теле девушки никак не унималась с самого утра, однако как только Анна увидела внимательные и предвкушающие глаза, напряжение мгновенно ослабло, и она смогла начать урок. Песня была хорошо принята учениками и разучена довольно скоро, поэтому после того, как композиция была сыграна несколько раз, девушка решила перейти к другому произведению, встав с места и поблагодарив учеников за активность. Не успела она вернуться обратно, как с первой парты послышался тоненький, но уверенный голосок девочки, которая всегда отличалась в классе смелостью и за это была уважаема даже самыми отъявленными хулиганами:       — Анна Викторовна! Анна Викторовна! Скажите, а танцы мы с вами будем разучивать?       — Танцы? — девушка слегка опешила и сразу не нашлась, что ответить. Она медленно подошла к пианино и, облокотившись на него всем корпусом, скрестила руки на груди. — А что бы ты хотела станцевать, Мария?       — Ну не зна-а-аю… — протянула девочка, которая тоже не ожидала вопросов в свой адрес. — А что на балах танцуют, учитель? Такое можно исполнить?       — На балах, значит, — усмехнулась в ответ Анна. — На балах танцуют многое. Например, полонез, вальс, польку, кадриль, мазурку, гавот… Тебя что-нибудь заинтересовало?       — М-м-м… — снова протянула ученица, а по классу прошелся шепот, нарушающий прежнюю тишину сосредоточенного урока, — Мне нравится, как звучит «полонез»! Вы его покажете? — Анна краем глаза заметила, как Лесницкий ухмыляется, наблюдая за этим разговором, и в её голове мгновенно созрел план.       — Чтобы прочувствовать танец, желательно иметь в сопровождении музыку. А как же, по-твоему, я буду одновременно и играть, и танцевать? — спросила девушка, а затем перевела взгляд на художника. — Может, господин Лесницкий согласится показать тебе пару элементов под полонез Огинского? Аркадий Юрьевич, не будете ли вы так любезны, чтобы дать урок Марии?       Молодой человек поднял обе брови вверх в немом удивлении от такого предложения, но быстро собрался и, выйдя в проход между партами, с театральным поклоном предложил руку девочке, приглашая на танец. Та, в свою очередь, уверенно соскочила с лавочки, кладя свои тонкие пальчики в большую ладонь Лесницкого, а после обернулась к однокласснику, сидящему позади неё, и показала мальчику язык. На вид Маше было не более 9 лет, но, как уже успела отметить Анна, она обладала находчивостью и сообразительностью даже большей, чем у старших ребят в классе. Девушка села на учительский стул, который использовала для игры, и уже было собралась начать произведение, когда вдруг Лесницкий откашлялся и громко произнёс:       — Мне кажется, что для полонеза в этом кабинете мало пространства. Может, моя юная спутница согласится на вальс? — девочка в ответ лишь робко кивнула. Казалось, она была готова на любой танец и в любых условиях, лишь бы её просьба была немедленно исполнена.       — Тогда… — Анна, немного подумав, быстро сделала лицо серьёзным и прежде, чем начать игру, тоном строгого учителя продекламировала:       — Вальс Петра Ильича Чайковского из сборника под названием «Двадцать четыре лёгкие пьесы для фортепиано».       *****       Урок музыки закончился довольно весело и озорно: сначала Лесницкому пришлось станцевать с каждой маленькой дамой из класса, а после ребята попросили Анну ещё раз сыграть «Калинку» и, аккуратно раздвинув парты к стенам, начали отплясывать, не забывая подпевать своему учителю. Им всем повезло, что никто из других преподавателей училища не видел этой маленькой вольности, чтобы пожаловаться директору, однако сейчас двух предводителей этого веселья мало волновали возможные трудности в будущем. Сразу после наведения порядка, они стремительно покинули школу и теперь медленно шли по Затонску, радуясь тому, что ученикам удалось развлечься, и делясь друг с другом впечатлениями от проведённого урока.       Аркадий с самого утра не мог оторвать взгляда от Анны. В своих утренних переживаниях она была невероятно трогательной, а теперь, после того как волнение отступило, восхищала его искренней радостью от удавшейся шалости. Лесницкий редко видел её смеющейся и теперь действительно наслаждался моментом. Он шел по левую от неё руку и на полкорпуса позади, чтобы дать ей свободу для выражения своих чувств, и такое положение давало ему прекрасную возможность для наблюдения. В этот день девушка была прекрасна: на ней было светло-зелёное платье с тугим корсетом, пышным бантом, расположенном чуть ниже талии на заднем полотнище верхней части юбки, и белоснежными рюшами на лифе. Её волосы были забраны наверх и лежали волнами в удивительной прическе, а забавное длинное перо павлина на шляпке переливалось всеми цветами под лучами яркого августовского солнца. Они прошли уже несколько кварталов, когда их разговор вдруг коснулся смелости крестьянской девочки Маши, которая так отважно затребовала танец. Разбирая реакцию других детей, Лесницкий просто не смог удержаться от не менее смелого предложения, которое должно было наконец-то сдвинуть их общение с точки, на которой они находились уже почти месяц. Поэтому, надеясь на приподнятое настроение девушки, он с улыбкой произнёс:        — Сегодня ученики особенно усердно называли вас учителем, Анна Викторовна. Вы позволите и мне так к вам обращаться? По-моему, я имею на это право, так как уже завёл нотную тетрадь и могу уверенно сыграть начало «Калинки».       — Ни в коем случае, Аркадий Юрьевич! — девушка спокойно восприняла шутку и довольно охотно поддержала фарс. — Я же не позволяю себе такой бестактности, называя вас, к примеру… — она на миг задумалась, — просто художником!       — Позвольте, госпожа Миронова! Какая же в этом была бы бестактность? Вы действительно учитель, а я в самом деле художник. К тому же, друзьям свойственно придумывать прозвища. Это только укрепляет отношения!       — Друзьям? — девушка была удивлена и в какой-то мере даже испуганна, будто никогда прежде не задумывалась о подобной возможности.       — Именно. Полагаю, что мог бы занять такое место подле вас. Насколько могу судить, на данный момент только Пётр Иванович является моим соперником в борьбе за ваше внимание, — Лесницкий сделал назидательный жест рукой, подняв указательный палец вверх.       Анна давно подметила про себя, что художник любил возвышенные речи и не менее эффектные жесты, но это всё в его случае было настолько естественным, что представить молодого человека без подобных театральных проявлений было практически невозможно. Она тяжело вздохнула, обдумывая его слова, и, наконец, решилась на ответ:       — Вы правы в том, что сейчас моим единственным другом является дядюшка. К сожалению, в последнее время все, с кем я сближалась, либо оказывались убийцами, либо государственными изменниками, либо навязчивыми ухажерами, — Анна сделала паузу и сощурила глаза, в надежде, что художник поймёт её предупреждение, — либо просто бесследно исчезали. Так что, если вы, Аркадий Юрьевич, готовы мне пообещать, что не бросите меня одну в самый ответственный момент, не окажетесь за решеткой и не будете переходить определённых границ, то, возможно, стать друзьями у нас и получится. В противном случае я предпочту остаться только в обществе своего дядюшки.       — Границ… М-м-м, — протянул Лесницкий, словно пробуя это слово на вкус. — Я очень буду стараться, — он на мгновение закрыл глаза, а после менее серьёзным тоном продолжил:       — Что же мы тогда стоим? Нам ещё многое предстоит сделать сегодня! Нужно успеть забежать к вашему знакомому профессору за книгами и обязательно навестить местного художника Мазаева, о котором я так много слышал. Прошу вас, мой учитель, — он задорно подмигнул ей, указывая рукой направление.       — Да не называйте же меня так! — Анна насупила брови и, несмотря на задорные искорки, всё ещё бегающие в её глазах, явно не была настроена на дальнейший разговор.       — Я покажу вам дом Мазаева, он как раз живёт недалеко отсюда, а после отправлюсь к профессору, — сухо произнесла девушка и, не обращая внимания на явно веселящегося Лесницкого, уверенно зашагала вперёд.       Пройдя несколько кварталов, Анна остановилась и указала рукой на дверь.       — Вам сюда.       — Позвольте, я провожу вас до места, Анна Викторовна, — он произнёс это как можно спокойнее, несмотря на то, что напускная суровость девушки вызывала в нем улыбку. Словно удивившись нелепости подобного предложения, Анна покачала головой из стороны в сторону и спокойно произнесла:       — Нет, не нужно. Спасибо. Я сама дойду.       Молодой человек сразу не нашелся, что ей ответить, поэтому просто остался смотреть на госпожу Миронову, которая спешно удалялась в противоположную сторону.       *****       Расставшись с Лесницким у порога дома Мазаева, Анна облегчённо вздохнула. Их короткий разговор вымотал её даже больше, чем утренний урок с полным классом детей. Она давно ждала момента, когда художник не выдержит и потребует от неё большего, но то, что он предложил, казалось ей непривычным и странным. Раньше, когда она начинала с кем-то дружить, это происходило как бы само собой, без указаний на статус общения. Все просто знали, какие отношения между ними. В этот раз всё происходило иначе, и, вероятно, в их случае такой разговор был просто необходим.       Конечно же, Анна не могла отрицать того, что художник был привлекательным и обаятельным человеком. И отмечала она это не только потому, что не была слепа или глуха, но ещё и по тому, как девушки в округе при виде него краснели и становились ужасно неловкими, то теряя узорчатые платочки со своими инициалами на улицах, то внезапно падая без сознания в его объятия на званых вечерах. Художник неизменно был ко всем любезен, но проявлял различный интерес к затонским барышням. Одним он уделял не более минуты, а с другими мог провести весь вечер. Как точно относится к ней Лесницкий, Анна понять не могла. Очевидно, она ему нравилась, но утверждать, что он был в неё влюблён, было бы неправильным. Общение между ними не было похоже на то, как он вёл себя с другими барышнями, поэтому девушка действительно склонялась к тому, чтобы назвать это дружбой. Тем более, в одном он определённо был прав: единственным товарищем, знавшим об Анне всё, был её дядя. Девушка уже долгое время боялась привязываться к новым людям, и теперь, когда отношения между ней и Лесницким становились всё более тёплыми, ей особенно не хотелось ошибиться.       За своими размышлениями Анна не заметила, как подошла к дому профессора. Она давно уже искала повод забежать к нему: он был настоящим библиотекарем, и его жилище насквозь пропиталось запахом книг, который погружал девушку в состояние безмятежности и полнейшего блаженства. И теперь, наконец, такой повод появился: Серафим Иванович Преснинский два дня назад оповестил запиской Анну о том, что недавно получил два английских произведения и ждёт девушку к себе в гости. Этот замечательный человек переехал со своей женой в Затонск из столицы из-за того, что сырой воздух Петербурга плохо влиял на здоровье Алевтины Прокофьевны. Он всё еще иногда выезжал на недельные лекции в свой университет, поэтому мог себе позволить прихватить специально для Анны несколько интересных книг. А она всегда с благодарностью принимала их и непременно приносила ему на обмен литературу отца, который только радовался такому сотрудничеству. Разумеется, девушка могла позволить себе приобрести любое произведение, но само обсуждение прочитанного, обмен мнениями, а порою и яростная критика написанного создавали у обоих людей абсолютное удовлетворение от общения.       Девушке очень нравилось бывать в доме профессора, однако в этот раз она не смогла себе позволить задержаться надолго. Просидев какое-то время в уютном кресле небольшой гостиной Преснинских, Анна поняла, что очень устала. Ей казалось, что события утра её настолько утомили, что если она останется в гостях чуть дольше, Алевтина Прокофьевна непременно отметит её сонливость, постелет постель, напоит чаем с мёдом и уложит спать. Поэтому, поблагодарив за гостеприимство хозяев, девушка скоро покинула дом, держа в руках две новенькие книги. Анна всегда с трепетом относилась к любой литературе, однако именно новые, недавно вышедшие из-под катка, страницы особенно манили её своим хрустом и запахом. Теперь же она не смогла отказать себе в удовольствии открыть одну из книг и вдохнуть запах типографской краски и клея. Когда она, наконец, оторвалась от блаженного запаха, её взгляд тут же зацепился за интересные строчки, порадовавшие её хорошим слогом и прекрасным содержанием. В голове у Анны мгновенно закрутились возможные варианты перевода, но она никак не могла подобрать одно подходящее слово на русском языке. Девушка в порыве непреодолимого желания справиться с трудностями перевода хотела было вернуться к профессору за словарём, но, подумав о том, что после вряд ли сможет быстро покинуть хозяев, несколько разочарованно вздохнула и направилась к собственному дому. Анна хорошо знала обратную дорогу, так как не раз, даже в сумерках, шла по этой улице, поэтому она позволила мыслям пуститься на поиски нужного слова, а ногам по инерции довести её до имения.       *****       Зайдя в обитель местного художника, Аркадий понял, что пророчество Анны-медиума, которое она сделала относительно этого человека не далее, чем день назад, сбылось. Мазаев оказался беспробудно пьян, и даже то обстоятельство, что по его дому бродит посторонний человек, не повлияло на его крепкий сон. С того момента, как Лесницкий услышал о том, что в Затонске живёт ещё один мастер изобразительного искусства, молодой человек исходил от желания познакомиться с ним. В первую очередь, это было связано с потребностью Аркадия посмотреть на работы Мазаева, чтобы понять, можно ли чему-нибудь у него научиться. Однако теперь, после того, как он прошелся по захламлённой комнате и бегло оценил множество недописанных картин, Лесницкому стало абсолютно ясно, что у такого человека можно было научиться только пить. И то его умение грамотно распределять дозу спиртного было под большим вопросом. Именно поэтому молодой художник без сожаления о неудавшейся беседе вышел на улицу, искренне надеясь, что его талант у окружающих сомнений не вызывает.       Аркадий не стал провожать Анну, однако не удержался от того, чтобы проследить взглядом за направлением, в котором она двигалась, и теперь он знал, откуда ждать её возвращения. Его визит к Мазаеву завершился довольно скоро, поэтому он был уверен в том, что девушка ещё не освободилась, если вообще успела дойти до места. Лесницкий понимал, что после их непростого разговора она вряд ли захочет так скоро увидеть его, но желание хотя бы издалека посмотреть на Анну, довольную приятной беседой с профессором, пересилило. К тому же, он вспомнил о чудесной летней веранде ресторана, которая была удобно расположена на перекрёстке трёх дорог и предоставляла посетителям отличный вид. Именно к ней молодой человек и направился, с каждым шагом всё более углубляясь в мысли.       За месяц, который Аркадий провёл в доме Мироновых, он ни разу не чувствовал себя лишним, и это ощущение грело его изнутри. С одной стороны, доброе отношение к нему, конечно, было связано с тем, что платой за его проживание являлся огромный портрет всей семьи, который он писал на природе при первой же возможности, а с другой, как он хотел верить, радушие и интерес хозяев к его персоне.       Такие качества, как общительность и активность, а порою и изворотливость, не раз выручали его, открывая множество дорог, и совершенно точно играли на руку каждый день. Однако не все Мироновы с первого дня его приезда одинаково благосклонно были настроены по отношению к нему. Именно поэтому сначала он уверенно действовал привычными методами. Однако после того, как он хитростью вынудил Анну показать окрестности Затонска, Аркадий понял, что привычки, которые появились у него при работе со служащими императорского двора, действовали не на всех людей вообще. Девушка, безусловно, готова была ему помочь в случае необходимости, однако не испытывала от этого ни капли удовольствия, а общаться без ответного интереса Лесницкий не любил. Поразмыслив над этой ситуацией, он пришел к выводу, что его излишний напор только обострил бы отношения между ними, поэтому он поступил так, как не делал уже давно — просто поплыл по течению. Он подчинился ситуации, стараясь в спокойствии провинциального городка расслабиться и забыть на время о столичном стремлении выжить любыми способами. И теперь, по прошествии времени, он мог с уверенностью сказать, что это было одним из самых верных его решений.       Ежедневная работа в мастерской Репина, поиск новых заказчиков на балах и выездах и, конечно же, подбор различных ключиков к этим заказчикам были основной деятельностью Лесницкого в Петербурге. Однако у него всегда имелась и другая, физическая, работа, которая была менее доходна, но во много раз более полезна, так как очищала его мысли. Нередко по ночам он выходил на причалы и помогал морякам перетаскивать грузы или же занимался извозом в городе. Эти дела отвлекали его от словесной грязи двора, которая не в сравнение была противнее нечистот на палубах кораблей или навоза на дорогах. И до приезда в Затонск Аркадия действительно полностью устраивала та жизнь, которую он проживал и которую он так кропотливо устраивал долгое время. Однако теперь, после того, как он увидел настоящую крепкую дворянскую семью без фальши и напускной возвышенности, ему отчаянно захотелось обзавестись собственным уютным домом, которого уже много лет у него не было.       Аркадий имел некоторые сбережения и каждый новый день старался их приумножить, однако была очевидна их нехватка не только на большой особняк, но и на маленькую квартиру в самом глухом районе Петербурга. Ему определённо нравился Затонск, но он не был уверен в том, что спрос на его работу в любом маленьком городе будет достаточным, чтобы он мог обеспечить хотя бы свою собственную жизнь. Кроме того, написав по одной картине пусть даже каждой семье, он не станет от этого более востребованным и признанным художником города. В Петербурге, конечно, тоже было мало тех, кто нуждался в нём, но, выбравшись из глубинки Российской Империи, Лесницкий теперь боялся потерять своё положение и лишиться того, чего добился невероятными усилиями.       Однако у Затонска было одно весомое преимущество перед столицей: здесь жила Анна Викторовна. Эта хрупкая, но храбрая воительница могла вдохновить любого, даже бездарного мастера, на шедевр. Она вскружила Аркадию голову с первой встречи, и теперь он пылал к ней искренней страстью. И страсть эта была отнюдь не только физической. Младшая Миронова не была простой девушкой, и в ней не было той пустоты, свойственной многим барышням её возраста. Лесницкий давно томился желанием узнать Анну как можно ближе, но теперь понял, что был прав, не нарушая личных границ девушки — это наверняка уничтожило бы их дружбу на корню, а дружба с Анной была Аркадию дороже его пламенных порывов. К тому же, в спутницах у него никогда недостатка не было, чего он никак не мог сказать о друзьях. А Анна казалась ему близкой по духу и, вероятно, была именно тем человеком, который мог его понять.       Ещё блуждая глубоко в мыслях, Аркадий заказал чашку чая и уютно устроился за столом затенённой летней веранды ресторана. Ему всегда нравилось это место, потому что с него открывался потрясающий вид. И если раньше он не знал, что именно напоминает ему разветвление дорог, у которого так удобно располагался ресторан, то теперь, размышляя о том, какие книги на языке оригинала Анна получила от профессора на этот раз, навели Лесницкого на мысль, что этот перекресток напоминает английскую букву «Y». Одна дорога слегка под углом уходила налево, погружаясь в узкую безлюдную улочку, а другая уходила направо, устремляясь в самый центр Затонска. Третья же дорога лежала прямо перед ним: это была широкая мощеная улица, на которой то и дело мелькали брички, запряженные лошадьми различных мастей.       Художник не любил тратить время впустую, поэтому предпочел, как, в общем-то, и всегда, совместить долгое ожидание с рисованием. Набросав в своём блокноте первые эскизы низеньких двухэтажных домов и торговых лавок с яркими вывесками, он начал изучать горожан. Сначала перед ним по дороге уверенно прошел строгий мужчина в котелке; затем взгляд Аркадия привлекла женщина, которая с громкими причитаниями начала тянуть за руку непослушного ребёнка от витрины магазина; после взрослая семейная пара, вальяжно пересекла дорогу, не обращая внимания на мельтешащего под ногами щенка…       От созерцания этого маленького спокойного рая Аркадия оторвало громыхание телеги в самом конце широкой улицы и отчаянные крики людей, не предвещавшие ничего хорошего. Художник мигом поднялся с места, пытаясь тем самым увеличить обзор и разобраться в происходящем. Терраса ресторана, ранее восхищающая его великолепным видом на длинную улицу, в одно мгновение стала невероятно опасным местом, так как прямо на него быстро мчалась взволнованная лошадь, запряженная в тяжелый экипаж и явно не реагирующая на извозчика, кричавшего: «Тпру-у-у-у! Стой, окаянная!». Думая о том, какие действия можно предпринять, чтобы остановить наступление больших неприятностей и помочь кучеру выжить в этой гонке, Аркадий оценил ситуацию и решил выйти на дорогу, лихо перепрыгнув через низкий деревянный заборчик, отделяющий обеденную зону от улиц. Неуправляемый фаэтон нёсся по прямой, однако на перекрёстке у испуганной лошади было два пути, чтобы продолжить движение: та дорога, которая вела в самый центр Затонска, и другая… Другая вела туда, откуда теперь медленно шла Анна, углубившись взглядом в книгу и не замечая ничего вокруг.       *****       Девушка слышала суету на развилке и громкие крики, но не придала им должного значения, так как продвигалась по довольно узкой улице, на которой никогда ничего плохого не случалось. Все взволнованные голоса, доносившиеся с перекрёстка, Анна восприняла как какую-то неприятную случайность, вроде неудачно разъехавшихся, столкнувшихся пролёток. Анна не раз уже видела подобные происшествия на неудобном перекрёстке, поэтому даже не потрудилась оторваться от размышлений, чтобы убедиться в своей правоте. Девушке как раз показалось, что вот-вот она найдёт в своём огромном словарном запасе постоянно ускользающее от неё слово, когда вдруг она почувствовала чьи-то руки на своих плечах. Анну буквально втолкнули в кирпичную стену дома, отчего её дыхание было полностью выбито из груди, а книги разлетелись в разные стороны. Секунду девушка не могла пошевелиться, пытаясь сморгнуть темноту, внезапно возникшую перед глазами и преодолеть головокружение, а когда открыла глаза, была немало удивлена: буквально в двух метрах от неё перпендикулярно дороге стоял экипаж, периодически покачивающийся от нервных движений лошади. Само животное ей видно не было из-за закрытого верха фаэтона. Она так же абсолютно не представляла, что происходит на перекрёстке, но отчётливо слышала знакомый голос Лесницкого, который, запыхавшись, успокаивал животное.       Анна потерялась в часах: ей казалось, что она простояла у стены целую вечность, а со стороны прозвучало всего лишь несколько слов художника. Однако, сколько бы времени ни прошло, его хватило, чтобы мужчина, так вовремя столкнувший её с дороги, успел поднять растерянные книги и протянуть их обратно ей в руки, раздраженно при этом произнося:       — Внимательнее нужно быть, барышня!       Приняв томики и кивком поблагодарив спасителя, Анна осталась неподвижно стоять на дороге, полностью опешив от происходящего. Она просто смотрела вслед удаляющемуся мужчине в коричневом сюртуке и высоком чёрном котелке, абсолютно позабыв о суете за спиной. Девушка определённо не видела ранее человека, спасшего её от неминуемого попадания под колёса, но что-то в нём показалось ей знакомым. Не во внешности, а как будто в действиях. Или в тоне, которым он к ней обратился. В нём было что-то такое, что заставило её сжаться, словно она получала нагоняй от раздраженного её бездумными поступками… Штольмана.       Анна сорвалась с места, предпринимая отчаянную попытку догнать мужчину, но когда она добежала до ближайшего поворота, его уже нигде не было видно. «Какая же вы наивная, госпожа Миронова!» — вспыхнула в мыслях девушка: «Теперь в каждом встречном будете его искать? Нет его в Затонске. Нет! Если бы он был, то наверняка объявился бы! И тон этого человека был заслуженным. Это нужно же было не заметить несущийся на полной скорости экипаж!». Анна тяжело вздохнула, прогоняя неприятные мысли, и, не найдя, что ещё можно предпринять, направилась к месту происшествия.       *****       У Лесницкого была непростая задача: он должен был успокаивать не только разгоряченную лошадь, но и кучера, который стенал и рыдал одновременно, отчего ни одно из его слов было не разобрать. Когда Анна подошла к экипажу, художник немного успокоился, увидев, что с ней всё в порядке. Она была бела, как мел, но, очевидно, тот человек, так вовремя появившийся, сумел её вовремя оттолкнуть в сторону. Снова обратив своё внимание на кучера, Аркадий спокойно произнёс, держа под уздцы лошадь и плавно поглаживая её по широкой шее:       — Любезный, успокойтесь, ради Бога! И с толком расскажите, что произошло. В конце концов, всё обошлось.       — Так, б-б-барин! Ничего не обошло-о-о-ось! — простонал старичок и уткнулся лицом в ладони. — Убивцы натворили делов и меня заставили гре-е-ех на душу взя-я-ять!       — Что? Какие убийцы? — вступилась Анна, мгновенно выходя из глубокой задумчивости.       — Так моя кобылка-то и понесла после пальбы! Еду я, значит, никого не трогаю. Всё по правилам, работу исполняю. А сбоку как послышится «БАХ-БАХ», — мужчина вскочил с облучка и взмахнул руками. — Так моя Маняша-то и поскакала, как ненормальная. Испужалась больно. Не виновна она ни в чём! Это я не уследи-и-ил, — снова начал подвывать кучер.       — Не виновна в чём? Кто-то пострадал? — не унималась девушка. Лесницкий стоял у головы кобылы и заинтересованно наблюдал за Анной, не встревая в небольшой допрос: у неё явно лучше получалось вести беседу с этим человеком.       — Так после пальбы барышня какая-то упала и аккурат под мои-и-и колё-ё-ёса!       — Где? — выпалила Анна, абсолютно не стремясь быть деликатной в вопросах.       — Так там, вверх по дороге, — кучер показал туда, где начиналась самая широкая и длинная дорога Затонска.       Художник не успел даже подумать о том, чтобы кому-нибудь из собравшихся вокруг людей передать в руки лошадь — девушка мгновенно устремилась к месту происшествия. И Аркадию ничего не оставалось, как попытаться окликнуть её:       — Анна Викторовна! Подождите!       Но девушка и не думала оборачиваться: она стрелой неслась в указанном направлении. Анна так яростно горела желанием раскрыть новое преступление, будто в этом городе только она одна и могла его расследовать.