JE VOIS

      Пётр Миронов провёл всё утро в нервном ожидании неминуемых объяснений с племянницей. Он не знал, как именно сообщить Анне о своем решении вернуться в Петербург, но пришёл к выводу, что сделать это непременно нужно спокойно, уверенно и как будто бы невзначай. Оттого он и сидел уже некоторое время на софе в гостиной, слегка облокотившись на спинку и закинув одну ногу на другую. Его осторожные взгляды поверх газеты то и дело касались входной двери, а сердце пропускало удар за ударом при каждом громком звуке на улице. Ноющее напряжение каждой мышцы вкупе с непривычной болью в груди заставляло мужчину чувствовать себя настоящим стариком, которому не помешал бы экстракт валерианы, не раз уже за это утро предлагаемый Прасковьей. И если служанка сумела настолько быстро распознать его волнение, то Анна наверняка способна разоблачить беззаботное притворство дядюшки — в этом Пётр не сомневался ни на секунду.       За завтраком Виктор ровно принял намерение брата покинуть Затонск, будто готовился к этому уже давно. В голосе Марии Тимофеевны слышалось меньше радости, чем обычно, но напрямую оспаривать необходимость отъезда своего деверя она, конечно же, не стала. И если всего этого Пётр ожидал, то вот предугадать реакцию Анны ему было непросто. В детстве она заливалась слезами и до самого отъезда не отпускала дядюшку из своих цепких объятий. Прошлой же зимой он едва ли заранее предупредил девушку о том, что уезжает, и потому не объяснился перед ней как следует, а в этот раз… В этот раз младший сын семейства Мироновых вернулся в отчий дом исключительно ради своей любимой племянницы и просто не мог себе позволить покинуть имение без разговора с ней.       Уже долгое время Петру нелегко давались гостевые визиты в дом, полноправным владельцем которого стал Виктор. И дело было далеко не в том, что в родном гнезде появилась новая хозяйка со своими правилами и порядками. Чувства несправедливости по отношению к себе у Петра также никогда не возникало: он вполне трезво оценивал свои возможности и понимал, что у него не вышло бы так хорошо заботиться о доме, как делал это его брат. Кроме того, наследство было поделено по совести: сама усадьба после смерти матери была великодушно оставлена Петром семье Виктора, за что младший Миронов получил равнозначный по сумме чек. И такое распределение ценностей, нажитых родителями, его более чем устраивало.       Как только в кармане его пиджака оказался толстый конверт с купюрами, он поспешил сразу же вложить деньги в покупку коттеджа в окрестностях Парижа. Необходимость такого приобретения была обусловлена не только тем, что мужчине явно недоставало собственного угла, но и тем, что его дочь Полин неминуемо взрослела, и вопрос о её замужестве откладывался лишь до поры до времени. Дом этот предназначался ей в качестве приданого и одновременно служил Петру своеобразным утешением: он не смог уделить дочери должного внимания в детстве, однако обеспечил её достойным наследием.       В своё время Иван Фёдорович Миронов запретил младшему сыну жениться на дочери французского пекаря, и это стало тем переломным моментом, после которого студенту Парижского университета возвращаться в Затонск было не так радостно, как прежде.Громкого скандала тогда не было. Произошёл лишь разговор на повышенных тонах между сыном и отцом, в котором Иван Фёдорович был настолько категоричен, что не удержался от угрозы отказаться от Петра, если молодой человек всё же решится на столь неосмотрительный для русского дворянина поступок. И Пётр решился, хлопнув дверью перед носом родителя. Он никак не мог представить свою любимую Жизель, в одиночестве воспитывающую ребёнка. Всю дорогу до Парижа его мысли не покидали картинки счастливой семьи, которую он непременно хотел создать. Однако по приезде его ждал неприятный сюрприз: Жизель с младенцем на руках уже была выдана замуж за какого-то рабочего. Отец девушки так и не смог поверить в благородные намерения русского аристократа, надолго покинувшего Францию, поэтому при первой же возможности пристроил свою беременную дочь первому попавшемуся мужчине, который готов был взять на себя обузу в виде чужого ребёнка.       Пётр был безутешен. Его бросало из одного кабака в другой до тех пор, пока все его деньги, скопленные на свадьбу, не кончились. Он всё думал о том, как Жизель могла согласиться на уговоры отца, но, к его собственному удивлению, его больше волновала судьба маленького человечка, которого его возлюбленная качала на руках. Это открытие его собственных чувств к новорожденной девочке действительно стало для него неожиданностью. Он так хотел прижать к себе маленькую Полин, что, как только смахнул с глаз белую пелену, возникшую после нескольких недель беспробудного пьянства, решился прийти в новый дом бывшей невесты. Тогда плечистый парень в два аршина ростом довольно лихо расправился с новоявленным отцом, поэтому Петру ничего не оставалось, как отступить. Он не знал, что ему делать, но поклялся перед Богом, что не подведёт свою дочь и всеми силами будет ей помогать. Так он и делал: в кабаках он больше упражнялся в метании ножей, чем выпивал, и старался понапрасну не тратить деньги. Последнее ему удавалось делать с трудом, а, вернее, не удавалось совсем, поэтому полученное спустя долгое время наследство он решил тут же применить к делу.       Теперь уже в купленном им доме девушка жила не одна. Она вполне удачно вышла замуж и воспитывала трёх прекрасных мальчишек. Пётр редко их навещал, предпочитая снимать отдельную квартиру в городе, но всегда останавливался в семье Бастьен с немалым удовольствием. Полин стала отличной хозяйкой, и, несмотря на то, что дом её мало походил на дворянский особняк, младшему Миронову в нём нравилось. Он радовался не только хорошо устроенному быту, но и самому общению со своей дочерью. Их отношения наладились быстро, практически сразу же после внезапной смерти её отчима на фабрике из-за падения плохо закреплённого груза. Тогда Пётр поддержал женщину с ребёнком, но возобновить отношения с Жизель не пытался: его сердце сжималось при виде выросшей Полин, но всегда оставалось спокойно при общении с бывшей возлюбленной. Пётр жалел потерянных лет, а потому старался сохранить в памяти каждую минуту, проведённую в доме дочери.       В Затонске же его отдушиной всегда была Анна. Пётр был уверен в том, что отец сдержал своё слово, данное в извинительном письме, и не сказал никому о внебрачном ребёнке своего сына. Сам Миронов младший поделиться своей тайной с родственниками так и не решился, хотя познакомить племянницу с Полин было для него величайшим соблазном. Дядюшка всегда перекладывал на маленькую Аннет всю свою нерастраченную любовь, и поэтому новости, которые сообщил ему Виктор, были поистине печальны.       Несколько раз прочитав письмо брата, Пётр долго метался в раздумьях о том, как окончить начатые в Петербурге дела, чтобы скорее приехать, но времени на сборы ушло больше, чем он предполагал. Внимание его было направлено сразу на несколько важных вещей, среди которых оформление квартиры было далеко не самым важным. Он всегда так делал: называл несущественные причины для того, чтобы близкие люди отпускали его легко, без лишних переживаний. Оттого с ранней юности за его спиной тянулся шлейф из причитаний о его легкомысленности. И Пётр не спешил расставаться с этой ролью, возложенной на него родственниками и знакомыми, потому как исключительно благодаря ей с лёгкостью мог попасть туда, куда других не пускают и узнать то, о чём молчат в присутствии более значимых персон. К тому же, обладая даром убеждения и имея некоторый опыт обращения с оружием, он вполне уверенно ощущал себя в серьёзных переделках, в которые попадал с завидной регулярностью.       По приезде из Европы на него сразу же посыпался град светских новостей, среди которых первое место по интересным подробностям занимала пропажа следователя Штольмана, два года назад сосланного из столицы в некий Затонский уезд. У дядюшки не было времени разбираться в том, сбежал ли от правосудия Яков Платонович после громкого убийства князя Разумовского, скрылся за границей, будучи шпионом, или же отправился спасать государство от преступников. Представляя влюблённый, полный тоски взгляд Аннет, дядюшка мигом обратился в самостоятельные поиски. Он действовал скрытно, невзначай привлекая к поискам различного рода знакомых, но так ничего дельного и не добился, а потому сообщать племяннице о своих стараниях смысла не видел. Сам он склонялся к тому, что следователя вынудили покинуть не только Затонск, но и, возможно, империю, какие-то обстоятельства, о которых ни одному человеку более не было известно. Ибо представить ускользающего от суда Штольмана было хоть и абсурдно, но вполне допустимо, а убегающего от Анны любящего Якова Платоновича — невозможно. А то, что столичный следователь питал сильные чувства к провинциальной барышне, Пётр даже не сомневался.       Погрузившись в размышления, мужчина сам не заметил, как бросил чтение статей Ребушинского, обличавшего честных жителей Затонска в несусветных глупостях. Он уже некоторое время нервно выстукивал ритм пальцами левой руки по бедру, и как только его рассредоточенный взгляд коснулся серебряного кольца с нефритовым камнем в прямоугольной оправе, Пётр замер. Подарок отца он надел сразу же, ещё перед отъездом в университет, и не снимал никогда, даже несмотря на ссору, чувствуя в украшении оберегающую силу. Иногда ему казалось, что не будь над ним чудесного спасительного щита, его жизнь прервалась бы ещё в студенческие годы, там, где ни одно интересное событие не могло пройти без его участия.       В юности Петра Миронова вполне устраивало жить ради самой жизни, ради развлечений и удовольствий. Теперь же он многое в своей жизни ставил под сомнение и через призму времени не мог даже с уверенностью сказать, сделал ли он благо для Полин, дав ей жизнь, или же одарил своё дитя невероятными мучениями пребывания на этой Земле. Пётр верил, что у каждого человека есть своё предназначение, но своего места в мире до сих пор так и не нашёл. Зато он был абсолютно убежден в том, что его племянница обладает поистине великим даром, с помощью которого можно совершать благие дела, а потому такие способности обязательно должны быть ей возвращены.       У любящего дядюшки было время подумать, и он точно решил вывести внезапно закрывшееся подсознание Аннет на разговор с помощью гипноза, в сеансах которого он прежде не раз упражнялся в Париже. Изначально его мысли были сосредоточены на кулоне матери, который давно уже лежал в шкатулке Анны, однако теперь, после того как кольцо отца взяло на себя столько внимания, лучшего маятника Пётр придумать не мог. Все заветы известных медиумов о необходимости использования исключительно блестящего шарика, вмиг скрылись за мыслью о том, что энергия рода, хранящаяся в старинном кольце, непременно должна помочь Анне. Так, приняв окончательное решение, Пётр Миронов с трудом стянул с безымянного пальца свой оберег и с более спокойными мыслями, чем прежде, стал дожидаться племянницы.       ***

      Анна ворвалась в дом маленьким ураганом, распахнувшим настежь входную дверь. Уже давно она не создавала вокруг себя столько шума, но желание скорее увидеть дядю в ней буквально кипело. Девушка уже была настроена на долгие поиски, представляя Петра Ивановича в столовой, отцовском кабинете или же гостевой комнате, однако едва ли успела переступить порог, чтобы услышать радостное приветствие:       — Аннушка, ты вернулась! — дядя быстро встал с софы, откладывая в сторону хрустящие листы свежей прессы. — Быстро же ты сегодня. Солнце только взошло и за горизонт опустится ещё не скоро, — он подмигнул племяннице, на что она с наигранной обидой надула губки.       — Вот уж неправда, дядя! Не так часто я возвращаюсь домой после заката, — Анна медленно стянула с рук тонкие кружевные перчатки и положила их вместе с сумочкой на крышку фортепиано.       — Ой ли! — парировал Пётр Иванович, подходя ближе к племяннице. — Только за это лето твоя мать успела прибегнуть к успокоительным травкам Прасковьи не меньше десятка раз, дожидаясь тебя после полуночи.       Девушка сначала хотела ответить что-нибудь в шутливой манере, но блаженная прохлада дома наконец-то в полной мере захватила её в свои объятия, и пыл от долгожданной встречи с дядей начал медленно покидать Анну, возвращая ей прежние тревожные мысли. Девушка сделала глубокий вдох, и решилась на тот разговор, детали которого обдумывала всю дорогу от самой конюшни:       — Как я рада, что ты здесь! Мне очень нужно поговорить с тобой.        — Какое совпадение! Я как раз думал о том же.       — Что? Ты уже знаешь? — Анна внимательно посмотрела в глубокие карие глаза дядюшки, чтобы попытаться понять, насколько такое совпадение возможно.       — О, не думаю, что мы хотели говорить об одном, — обнадёжил её Пётр Иванович. — Прошу, начинай первая.       — Только не здесь! — встрепенулась девушка, окидывая быстрым взглядом все двери, ведущие из гостиной в другие помещения дома, и потянула дядю за руку в сторону своей комнаты.       Убедившись в том, что Пётр Иванович уверенно уселся на кровати, с интересом ожидая её истории, Анна со вздохом облегчения плотно закрыла за собой дверь, а затем заняла самый близкий к ней стул за столом. Ей потребовалось ещё немного времени, чтобы привести свои мысли в порядок, но как только она начала, слова с лёгкостью стали слетать с её губ, описывая события утра, которое началось с допроса Потапова, а завершилось беседой с Фёдором. Дослушав племянницу, мужчина сделал небольшую паузу, чтобы обдумать свой ответ, а затем уверенно произнёс:       — Аннет, я же говорил тебе, что Яков Платонович жив. А это значит, что рано или поздно он даст о себе знать.       — Я всё это время чувствовала его незримое присутствие в этом мире, но не могла не переживать. Неизвестность рвёт на части, дядя. Даже сейчас, когда я узнала больше. Мне кажется, что чем ближе я подбираюсь к истине, тем быстрее она ускользает от меня. А теперь ещё меня пугает близкое соседство с человеком, который знал о Якове и ничего не сказал. Вдруг Фёдор ещё что-то скрывает? — девушку внезапно пробила дрожь, и чтобы немного успокоиться, она сцепила пальцы рук.       — А отчего он должен был тебе сразу что-то говорить? — с кривоватой улыбкой поинтересовался дядя.       — Ну как же? Я же… — задумчиво протянула Анна.       — Ты же его любишь? — перебил мысль племянницы Пётр Иванович. Это одно слово, произнесённое дядей, так ёмко описывало её несвязные причины, что больше ей добавить было нечего, и она молча уставилась на красную герань, второй раз за год распустившуюся на подоконнике. Дядя отметил молчаливое согласие Анны и продолжил:       — Милая, несмотря на то, что Затонск городок небольшой и интерес Штольмана к тебе не остался незамеченным, это вовсе не означает, что все вмиг должны раскрывать перед тобой тайны следователя. К тому же, как ты сказала, Яков Платонович оправдал Фёдора перед лицом государственных обвинителей, а это, знаешь ли, непростая услуга. Возможно, для самого следователя выбора особого не стояло, он всегда делал свою работу ответственно и не терпел несправедливости. Однако для человека, избежавшего каторги, Штольман стал больше, чем заступником. У Фёдора появилась своего рода необходимость защищать своего спасителя, даже если о том его и не просили. А если Яков Платонович обратился к нему в почти бессознательном состоянии, так тут уж сам Бог велел держать язык за зубами.       — И ты бы молчал? — с вызовом обратилась Анна к дяде, чувствуя, как щёки её запылали.       — Непременно, — серьёзно ответил Пётр Иванович. — Непременно я сдержал бы данное обещание, если бы мне была доверена тайна подобного рода. Но, к счастью, Штольман обратился к другому человеку, иначе скрывать такое знание от тебя долгое время было бы для меня сущей мукой.       — Зачем же скрывать? Я не враг ему! — громким, но дрожащим от подкатывающих слёз голосом произнесла девушка. — Мне бы только знать, что с ним всё хорошо…       — И ты бы тут же ринулась за ним хоть на край света, особенно будь он там, где ему грозила бы хоть малейшая опасность. Разве я не прав, Аннет? — слабая улыбка озарила его лицо.       Анна внимательно посмотрела на дядюшку, и поняла, что он, конечно же, прав. Она не отпустила бы Якова от себя ни на шаг, мешая ему тем самым выполнять задуманное и, возможно, невольно принося ему ещё большие неприятности. Сейчас она представила себе это особенно ясно, будто ответы на все её вопросы всегда были на поверхности, но она не обращала на них никакого внимания. Да, она действительно поняла, почему Штольман мог посчитать её обузой в дороге, но женская обида на то, что её посчитали недостойной даже той толики информации, которой сейчас она уже обладала, гудела в ней, как напряженная струна.       — Только знать, что с ним всё хорошо, — строго повторила девушка. — Да, его сердце билось, когда он уходил из дома Фёдора, но его рана была такой опасной, что вызвала горячку.       — Аннет, ты же и сама понимаешь, что если его не нашли поблизости, то он смог уйти. А если это так, то ранение не было настолько серьёзным, как ты себе представляешь, — с выдержкой добавил дядя.       — Но я видела! — девушка резко поднялась со стула, обогнула стол и, подойдя к своему пианино, оперлась руками на крышку инструмента. Анна услышала за своей спиной тяжелый вздох и, упрямо смотря на резной подсвечник, продолжила:       — Он приходил во сне. Яков тянулся ко мне окровавленной рукой, прося о помощи. А я не смогла помочь. И сейчас не могу. Ничем. Абсолютно.       — Милая, помнишь, я обещал тебе попробовать вернуть твой дар? Мне, кажется, что сейчас самое время для этого, — голос дяди был задумчивым и осторожным.       — Почему сейчас? — девушка медленно повернулась к нему. — Потому что воспоминания снова нахлынули?       — И это тоже, — тихо ответил Пётр Иванович, внимательно осматривая свои руки.       — Что ещё, дядя? — не успев получить ответ на этот вопрос, Анна вдруг поняла истинную причину:       — Ты снова уезжаешь, — прошептала она свою догадку. Девушка и сама не понимала, почему так спокойна в этот момент, которого так боялась с самого приезда дяди, но, очевидно, тот факт, что он никогда надолго не оставался в имении, примирил её с неизбежной разлукой.       Мужчина поднял голову, и его темные густые брови в удивлении сошлись на переносице. Он явно не ожидал, что его племянница сама озвучит эти тяжелые для него слова, поэтому вопрос прозвучал сам собой:       — Откуда тебе это известно?       — Твой последний визит был, наверное, самым долгим из тех, что я помню. И тогда ты покинул меня, не попрощавшись. Я рада, что в этот раз нам удалось поговорить. К тому же, теперь я знаю твой петербургский адрес и спокойно смогу посылать на него письма. Это лучше, чем абсолютная неизвестность, — она слабо улыбнулась.       Пётр Иванович медленно встал с места, подошел к племяннице и заключил её в крепкие объятия. На мгновение Анне показалось, что она потеряет сознание от недостатка кислорода, но хватка за её спиной ослабла, и она почувствовала, как одной рукой дядюшка утёр слёзы, горячо капающие на её платье за спиной.       ***

      Белый свет был настолько ярок, что слепил глаза даже через закрытые веки. Анна прикрыла лицо руками, чтобы на мгновение сохранить блаженную дрёму, из которой была внезапно вытянута, но почувствовала, что теряет равновесие. Ей никогда прежде не приходилось спать стоя, а потому вертикальное положение, в котором она себя ощущала, казалось ей слегка неудобным. Открыв глаза, девушка увидела перед собой лишь пустое белоснежное пространство, абсолютно ничем не заполненное. Её взгляд не мог остановиться ни на одном предмете: вокруг не было ничего, так же, как не было земли под ногами или неба над головой. Анна сделала шаг. Ощущение чего-то нежного под голыми ступнями вызвало у неё умиротворённую улыбку, однако она не смогла понять, на чём именно стоит. Девушка посмотрела вниз, но увидела лишь полы своей белоснежной сорочки, которые тонули в низком тумане. Она снова обвела взглядом место, в котором оказалась, но не смогла определить его. Ничего подобного прежде ей видеть не приходилось, однако было ли это «прежде» сказать она тоже не могла. Анна находилась во времени «сейчас», и в нём она ощущала себя вполне комфортно, не чувствуя даже толики волнения.       Мысли её тянулись медленно и вязко, поэтому, как только она услышала вопрос «кто ты?», заданный знакомым голосом где-то поблизости, её спокойное сознание будто ожило. «Дядюшка!» — несколько секунд спустя всплыло в её голове. Девушка обернулась, ища родственника глазами, но никого не увидела. Она сделала небольшой шажок в белоснежную пустоту и неуверенно ответила, будто пробуя своё имя на вкус:       — Анна.       — Скажи, моя дорогая, что ты видишь? — снова прозвучал голос с приятной успокаивающей хрипотцой, но появился он уже с другой стороны.       Девушка откинула рукой за спину свои длинные вьющиеся волосы, спускающиеся с плеч, и, осторожно ступая по невидимой поверхности, пошла на звук, облекая несвязные мысли в слова:       — Пустоту. Здесь ничего нет. И в то же время, всего предостаточно.       — А что ты чувствуешь? — вновь спросил дядя.       — Мне легко, — немного подумав, ответила Анна. — Что это за место? Рай?       — Нет, Аннушка. Это всего лишь твоё подсознание. Твой внутренний мир. Таким ты его оставила, — прозвучал незнакомый мужской голос за её спиной, и Анна тут же обернулась.       Перед ней стоял невысокий человек средних лет в кителе из отбеленного полотна со стоячим воротником и двумя рядами золоченых пуговиц. Ремень кожаной плечевой портупеи пересекал по диагонали его форменную одежду, а на груди висело несколько наград. Мужчина твёрдо стоял перед ней в чёрных высоких сапогах, с аккуратно заправленными в них шароварами из темно-зеленого сукна с красным кантом. Анна ранее не видела этого человека, но его тёмные курчавые волосы и широкий нос со слегка опущенным кончиком напомнили ей дядю, а узкие губы и глубокие глаза, кажущиеся при ярком свете небесно-голубыми, — отца.       — Дедушка? — прошептала она, невольно протягивая к нему руку.       Мужчина улыбнулся ей и принял хрупкие пальчики внучки в свои широкие ладони.       — Так точно. Иван Фёдорович Миронов.       — Я умираю? — спокойно поинтересовалась Анна.       — Что ты, милая. Твоя жизнь только начинается.       — А отчего же я здесь? — девушка обвела взглядом белую пелену вокруг.       — Когда-то же нужно было тебя вернуть, — рассудительно ответил он.       — Вернуть? Разве я не там, где должна быть?       — О нет, Аннушка. Ты закрылась не только от мира, но и от самой себя.       И вторя его словам, будто из ниоткуда снова раздался голос дяди:       — Что тебе мешает?       Анна уже было хотела сказать, что нет ничего такого, но слова сами начали слетать с её губ, не давая ей шанса обдумать ответ:       — Я боюсь.       — Чего? — продолжал задавать вопросы младший Миронов.       — Того, что увижу дух Якова, и это будет означать, что более я не смогу прикоснуться к нему живому, — девушка почувствовала, как к горлу подкатил комок и, чтобы сдержать слёзы, подняла лицо вверх, несмотря на ослепляющий свет.       — Ты же понимаешь, что дар медиума может не только омрачить твоё существование, но и немало обнадёжить?       — Да. Я это знаю. Также я знаю и то, что многие нуждаются в моей помощи. Но мне так непросто принять обратную сторону медали, — Анна опустила голову и, посмотрев прямо в глаза своему деду, спросила:       — Он вернётся ко мне, мой дар? Я буду снова видеть?       — Не всё сразу, — тихо ответил отец семейства, нежно прикасаясь своей рукой к её кудрям, небрежно лежащим на плечах.       — Скоро ли? — прижимаясь щекой к его прохладной ладони, уточнила девушка.       — Не прежде, чем полетишь, — осторожно произнес он.       — Полечу? Но я же не птица, я не умею… — Анна не успела договорить, так как невидимая в тумане поверхность под ней вдруг пошатнулась, а ноги её начали подкашиваться.       Прежде чем раздался очередной толчок, девушка успела схватить обеими руками дедушку за плечи, и с мольбой о помощи посмотрела на него. Мужчина начал что-то ей говорить, но за громким треском льда, который раздался снизу, Анна ничего не расслышала. Поверхность вдруг раскололась, и чёрная дыра между ними стала медленно расширяться. Девушка почувствовала, как невидимая сила начинает утягивать её в расщелину, и в этот самый момент Иван Фёдорович спешно привлёк её к себе и прошептал на ухо последние напутственные слова:       — Когда придёт время, не молчи. Кричи изо всех сил, не жалея лёгких. Не забудь, моя дорогая.       Он выпустил Анну из крепких объятий так внезапно, что от неожиданности она, взяв в себя много воздуха, зашлась кашлем. И уже далеко в темноте, уверенно захватывающей её, девушка будто бы услышала другой, но не менее родной, бархатный голос мужчины всё с тем же напутствием: «Кричи».       ***

      Анна вырвалась из транса с отчаянным воплем настолько внезапно, что Пётр едва успел поймать племянницу, падающую без сознания со стула. Он бросил быстрый взгляд на дверь в страхе, что на крик сбегутся домашние, но никаких шагов в коридоре слышно не было. Приняв девушку на руки, он осторожно уложил её на кровать и быстро схватил со стола графин с водой, чтобы приложить к её лбу влажный накрахмаленный платок из кармана своего жилета. Анна тихо застонала. Её веки слегка приоткрылись, но мигом вернулись в исходное положение, пуская из уголков глаз тонкие струйки слёз. Девушка лежала тихо, и только по её прерывисто вздрагивающей груди было видно, что она плачет.       Пётр про себя чертыхнулся. Это надо же было подвергать Анну, его любимую племянницу, такому риску! Он был уверен, что этот метод самый верный, но это было заблуждением, и подобную ошибку Пётр сам себе простить не мог. Его прежнее намерение как следует попрощаться со всеми родными, сменилось яростным желанием покинуть этот дом немедленно, чтобы наверняка уберечь девушку от всех своих сумасбродств. Он нередко чувствовал на себе неодобрительные взгляды Марии Тимофеевны, и скажи она сейчас, что все его увлечения приносят Анне только вред, он согласился бы с каждым словом женщины. Сейчас неопровержимым свидетельством несостоятельности Петра как медиума была дочь его брата, лежащая в растерянных чувствах на кровати. И как вернуть её в прежнее жизнерадостное состояние дядюшка не имел никакого представления.       — Аннет, — протянул он тихо, нежно касаясь её виска ладонью, боясь доставить ей ещё больше неудобств.       — Я… Что было, дядя? — всхлипнула девушка. — Я помню только, как кольцо раскачивалось перед моими глазами, а теперь я лежу здесь с застилающими глаза слезами и пробирающим до костей ознобом, — она обняла себя руками. — Так бывало иногда после разговора с духами. Ко мне снова кто-то приходил?       — Не думаю, моя дорогая, не думаю, — отвернувшись в сторону, ответил Пётр.       — Что было? — повторила она вопрос, привставая на локтях и тем самым снова вызывая на себя его внимание.       — Это я во всём виноват, — голос дяди дрогнул.       — Прекрати себя винить, и ответь мне, прошу! — Анна схватила его за руку, позабыв о своих слезах.       — Я успел задать лишь несколько вопросов, Аннет. Ты сказала, что боишься увидеть дух Штольмана, оттого закрыла в себе свои способности. Это всё, что я узнал. После ты будто перестала меня слышать, ненадолго замолчала, а вышла из транса вся в слезах и с громким криком, — на этих словах девушка, как и он прежде, кинула взгляд на входную дверь, очевидно, опасаясь, что взволнованные родители скоро ворвутся в её комнату с расспросами.       — Боюсь, — тихо прошептала она, потупляя взор.       — Это я во всём виноват, это я во всём виноват… — снова начал твердить Пётр. Он вдруг почувствовал, что ему остро не хватает рюмки крепкого выдержанного коньяка, оттого невольно коснулся ладонью потаённого кармана жилета. Ещё бы чуть-чуть, и он пригубил бы из собственной фляги горячительного напитка, но Анна опередила его действия, подсев к нему и приобняв за плечи.       — Нет, дядюшка. Только я принимала это решение, и оттого только я несу на себе все последствия. Без тебя бы я не справилась. Не кори себя, ты самый лучший медиум на свете! — Анна легко коснулась его щеки своими мягкими губами, а затем немного отстранилась, оставшись сидеть рядом с подобранными под себя ногами.       Они просидели некоторое время в тишине. Он слышал, что её дыхание успокоилось, и в один момент она, резко вытерев ладонями последние капли слёз со своего разрумянившегося лица, мечтательно продолжила:       — Знаешь, я ведь на самом деле не могла себе долго признаться в том, что боюсь. Боюсь не просто больше не коснуться его, а боюсь начать беседу с его духом, и иметь возможность только лишь следовать по безмолвно указанному им направлению в сторону убийцы. Ещё я боюсь до конца жизни взывать к нему, будоража его спокойную неземную жизнь, потому как иначе просто не смогу существовать, — Анна перевела дыхание и, повернувшись, посмотрела своими большими глазами прямо в душу Петру — так ему на секунду показалось.        — Я же всё распланировала, дядюшка. Небольшой, но крепкий каменный домик у озера со своим зелёным садом, в котором по утрам пели бы птицы. Уютную беседку, такую же, как у нас здесь. Удобный кабинет, в котором бы Яков принимал посетителей и расследовал преступления с моей помощью. И детскую на три кроватки под белоснежными балдахинами. У нас было бы два бойких мальчика и одна девочка, такая же рассудительная, как её отец. Дети бы сидели вокруг него каждый вечер, слушая сказки перед сном, придуманные им самим. Яков бы неизменно вставлял в свои истории какие-нибудь замысловатые расследования, за что обязательно получал бы от меня замечания, а после я сама бы бралась за чтение детям. И уже ночью, сидя на крыльце дома, освещенного яркой луной, под стрекотание сверчков мы бы наверняка мирились.       Младший Миронов глубоко вздохнул. Сколько раз он мечтал о том же? О крепком доме и дружной семье. И сколько раз его надежды и предвкушения рушились о жестокую реальность? Нет, такого бы он и врагу не пожелал, не то что собственной племяннице. Пётр снова втянул в себя воздух и коснулся тонкого плечика девушки. Анна встрепенулась, будто пробуждаемая ото сна, и, слабо улыбнувшись дядюшке, продолжила:       — Мне все представлялось в таких ярких красках, что поверить в то, что этого никогда не случится, мне кажется невозможным. Образы были настолько чёткими, словно картина нашей семейной жизни уже была написана, а я лишь взглянула на неё по прошествии лет и… — девушка сделала резкую паузу, обрывая свою фразу. Она внезапно подскочила на месте, чуть не падая с кровати, и затараторила так, будто всё ещё была гимназисткой, отчитывающейся за своё опоздание на урок:       — Боже мой! Аркадий же сделал набросок того человека, который заказывал у него портрет погибшей под колёсами экипажа девушки, а я со своими переживаниями совершенно забыла о расследовании! Прости, мне пора, — Анна снова поцеловала дядю в щёку и, уже оказавшись посреди комнаты, развернулась на месте и серьёзно добавила:       — Не думай о себе плохо. Ты ни в чем не виноват. Рано или поздно, я должна была пройти через это. Тем более, прежде некоторые разговоры с духами давались мне куда тяжелее, чем сегодняшний гипноз. Я знаю, что не смогу переубедить тебя уезжать, но только прошу: не покидай этот дом прежде, чем я вернусь.       — И помыслить о таком не смел, Аннет, — с лёгкой улыбкой ответил Пётр, хотя на душе у него после разговора было неспокойно. Девушка кивнула ему в ответ и устремилась к выходу.