JE VOIS

      Вдыхая терпкий запах лошадиного пота, Анна прикрыла глаза. Она чувствовала горячее дыхание коня на своих ладонях и представляла, как плавится от него, растекаясь по земле, словно вязкая смола. Ей вдруг стало так легко, будто кто-то снял с её плеч тяжелый доспех, в котором она вынуждена была провести весь день. Анна прислушалась к калейдоскопу окружающих её звуков: переливистый щебет птиц, тихое жужжание стрекоз, свистящие взмахи лошадиного хвоста, прогоняющие назойливых насекомых, лёгкий шелест листьев сада и… глухой удар по деревянной стене конюшни с последующим за ним тихим чертыханьем.       Девушка вздрогнула, тут же открыв глаза, но никого не увидела. Могло ли ей показаться? Нет, не в этот раз. Она доверяла своим ощущениям и даже без помощи духов могла почувствовать, что в нескольких шагах от неё кто-то прятался. Сердце её начало ускоренно биться в груди, и Анна поняла, что готова сорваться с места в любой момент, хотя прекрасно осознавала, что дома никакие опасности не должны её подстерегать.       — Кто здесь? — стараясь справиться с внезапно накатившей паникой, обратилась она в сторону конюшни.       — Всего лишь непутевый гость, забредший на задний двор вашего имения, Анна Викторовна, — из-за угла вышел Лесницкий, небрежно смахивая с себя прилипшие к одежде опилки. Девушка облегчённо выдохнула.       — Вы славно смотритесь с конём, — начал он, подходя ближе.       — Вы следили за мной? — она немного успокоилась, но теперь уже ею завладело негодование от того, что кто-то, пусть даже знакомый, мог тайком наблюдать за ней.       — Бог с вами! — Аркадий удивленно развёл руками. — Разве мог я позволить себе подобное?       — Тогда что вы там делали? — Анна не то чтобы не верила ему, просто не любила подобные совпадения.       — Полагаю то же, что и вы, — он смущенно улыбнулся. — Искал единения с природой.       Анна в ответ кивнула и повернулась к коню, поглаживая его крепкую шею. Ей нечего было ответить. В конце концов, она пришла сюда первой и как раз за тем, чтобы побыть в одиночестве.       — Право, я совершенно потерял счет времени, задремав за конюшней. И, конечно же, не хотел ставить вас в неудобное положение, напугав своим появлением, — Аркадий обошел животное, чтобы встретиться с Анной взглядом. — Я уйду, если вы попросите.       — Вы не напугали, — она медленно заправила за ухо выбившийся локон, стараясь скрыть всё ещё неунимающуюся дрожь. Девушка не понимала причины своего страха — бояться вроде бы было нечего — но почему-то в её памяти внезапно всплыло воспоминание о том дне, когда она скрывалась от Жана Лассаля, следующего за ней по пыльным этажам заброшенного дома. Тогда он по какой-то причине решил оставить её в живых, но после она ощущала себя примерно так же, как сейчас: нервно и неуютно.       — Просто не ожидала вас увидеть, — Анна осмотрела сад, убеждаясь в том, что кроме неё и Лесницкого никого в нём нет, но, как и прежде, чувствовала на себе чей-то пристальный взгляд.       — Вам не о чем волноваться, Анна Викторовна. Я не позволю кому-нибудь обидеть вас, — заметив беспокойство девушки, поспешил успокоить её Аркадий. — Хотя, признаться, после вашей сегодняшней битвы с Коробейниковым, в которой вы проявили себя яростной амазонкой, повергшей здорового нападающего мужчину, мне сложно представить себе, что вы вообще можете чего-нибудь бояться, — перевёл он всё в шутку.       — Такая характеристика, пожалуй, больше подходит моей матушке, — с улыбкой ответила Анна, уходя от темы своих беспричинных переживаний, возникших, скорее всего, от разыгравшегося воображения. — Сегодня она особенно воинственна. Как, собственно, и отец, — девушка невольно посмотрела в сторону дома.       — Ваши родители приняли Павла? — обеспокоенно спросил Лесницкий.       — Они слишком категоричны. Но, да. Я думаю, они к нему привыкнут.       — Это же хорошо? — уточнил он, почувствовав в ней неуверенность.       Анна ничего не ответила и лишь пожала плечами. Естественно, это было тем, чего она хотела, и, кажется, план в большей или меньшей степени удался, но она не питала иллюзий и была уверена в том, что ей ещё не раз придётся отстаивать право мальчика жить в имении Мироновых.       — Родители вас поймут, — вдруг серьёзно произнёс Аркадий, выводя её тем самым из задумчивости.       — Дядя сказал мне то же, — Анна снова улыбнулась, вспоминая прощание с дядюшкой. — И наверняка так и будет. Но сейчас мне неловко от того, что я стала причиной их ссоры: они громко спорили в столовой, когда я уходила. Хотя, признаться, при разговоре со мной родители были удивительно единодушны в своём нежелании видеть Павла в доме.       — Виктор Иванович и Мария Тимофеевна - замечательная пара. Поверьте, Анна Викторовна, я знаю, о чем говорю. И сейчас готов отдать всё на свете, чтобы посмотреть на своих разгоряченных спором родителей, — его голос на мгновение дрогнул, и Анна сразу же насторожилась.       — Вы никогда прежде о них не рассказывали. Кем они были?       — Были? Почему вы так уверены в том, что их больше нет? — Аркадий бросил на Анну изучающий взгляд.       — Мне так кажется, — неуверенно ответила девушка, но быстро переборола это чувство. Её уже давно мучили вопросы относительно прошлого художника, и теперь она просто не могла оставить этого разговора.       Лесницкий привычно хмыкнул, а затем ненадолго отвёл взгляд в сторону.       — Полагаю, вы уже имеете некоторые представления обо мне и о моей жизни в Петербурге.       — Разумеется, — сразу же отозвалась она. — Но я могу ошибаться.       — Это не имеет значения, — он отмахнул её сомнение, словно надоедливую муху. — Вы удивительно прозорливы, Анна Викторовна, и мне было бы крайне любопытно узнать, к каким выводам вы уже успели прийти. — Не бойтесь, говорите откровенно, я не обижусь, — добавил он с лукавой усмешкой.       — О, нет, — Анна с трудом сдержалась от того, чтобы рассмеяться. Неужели он всерьёз считает, что может направлять её, словно марионетку, в своём представлении? — Вы действительно думаете, что я соглашусь на это и стану тешить ваше самолюбие своими догадками? Право, это переходит всякие границы, господин Лесницкий!       Художник выглядел озадаченным, и Анне показалось, что она была одной из немногих, отказавшихся следовать его продуманному сценарию.       — Я вас не понимаю, — Аркадий тяжело сглотнул и застыл на месте, словно оловянный солдатик.       — Мы условились с вами не затрагивать неприятных друг для друга тем, однако так получается, что обо мне вы знаете больше, чем я о вас. И теперь я нахожусь в том положении, когда не понимаю, кем вы являетесь на самом деле. Вы меняете маски несколько раз на дню и вместо прямых ответов на вопросы ловко переводите темы. Боже, да я бы никогда не потребовала от вас рассказа о семье, если бы вы сейчас сами не начали этого разговора!       Анна чувствовала, как её щеки пылают, а руки трясутся от негодования. Сколько раз ей ещё придётся обжигаться о тайны людей, которые ранее казались ей друзьями? Продолжать и далее доверять тому, кто не доверяет ей, было бы слишком опрометчиво. Девушка выдохнула давно сдерживаемый в груди воздух, приводя тем самым свои чувства в порядок. В действительности, Лесницкий не был виноват в том, что раньше она совершенно не интересовалась его жизнью, и теперь у него были все основания относиться к её вниманию с осторожностью. Но просить её о подобном?!       — Вы вправе молчать, но тогда и от меня не требуйте ответов. И уж тем более не пытайтесь манипулировать мной, — Анна задержала свой указательный палец в нескольких дюймах от его груди.       — Я бы никогда… — начал Аркадий, но остановился, встретившись с серьёзным взглядом Анны.       — Никогда не стали бы так делать? — с усталой улыбкой продолжила за него Анна.       — Нет. Не стал бы. Вы не верите? Хотя с чего бы вам мне верить! — он всплеснул руками и, сделав шаг назад, начал ходить кругами по небольшой полянке. — Вы правы, Анна Викторовна. Я скрытен: стараюсь не распространяться о себе и упиваюсь возможностью направлять разговор в то русло, которое необходимо мне. Но несправедливо говорить о том, что я хотел бы вами манипулировать. Напротив, мне невероятно приятно ваше общество, такое, какое оно есть, лишенное скрытого подтекста и льстивых заискиваний. И если я всё же иногда возвращаюсь в разговоре с вами к своим привычкам, то это лишь потому… — Аркадий остановился и совершенно безнадёжно посмотрел на Анну. — Это лишь потому, что я не умею объясняться.       — Почему же сейчас на это решились?       — Я редко бывал с кем-то близок настолько, чтобы мог позволить себе говорить откровенно. При дворе полно стервятников, набрасывающихся на человека при виде его слабости. Вашего Ребушинского по сравнению с ними даже можно назвать джентльменом, уважающим в своих статьях честь и достоинство жителей Затонска, — его губы дёрнулись в кривоватой усмешке, и, поправив упавшие на лицо волосы, он продолжил. — Но мне кажется, что вам я смогу всё рассказать. Смогу ответить на вопросы, которых, уверен, у вас накопилось предостаточно.       Анна хотела было сказать, что он переоценивает свою значимость в её жизни, но поняла, что это было бы ложью. Она слишком быстро привязывалась к людям, за что не уставала себя ругать. Сейчас ей даже казалось, что она станет скучать по этому громкому и яркому человеку, так бесцеремонно ворвавшемуся в её жизнь, когда он, закончив семейный портрет, покинет Затонск. Кроме того, ей всё ещё было интересно заглянуть в его прошлое: любопытство с самого детства являлось её отличительной чертой, и она никогда не стеснялась задавать своих вопросов прямо и даже дерзко.              — Вы же оставили её? — стараясь держаться как можно более непринуждённо, спросила Анна. Она взволнованно ухватилась обеими руками за полы своей шляпки, которую до этого беззаботно подбрасывала в воздух, и смело посмотрела в светло-голубые глаза Якова Платоновича — сама идея того, что глаза у них одного цвета, хоть и разных оттенков, ей почему-то безумно нравилась.       — Я бы не хотел об этом говорить, — легко парировал Штольман, уводя взгляд в сторону. Он нервно перехватил в руке трость и сразу же одарил девушку любезной улыбкой, будто они вовсе не затрагивали неприятной для него темы.        Ну уж нет! Так просто он от неё не отделается!       — Почему вы мне опять не можете ответить на этот вопрос? — от негодования её буквально разрывало на части. Она обещала себе, что обязательно узнает, ушла ли та дама из его жизни. Сейчас или никогда! — Оставили вы её?       — Да, она осталась в Петербурге, — эти слова Якова Платоновича теплом разлились по ней, и она даже не заметила недовольства на его строгом лице, когда он прощался.       Та женщина ушла, а значит, Анна сможет занять место в его сердце.              Девушка с улыбкой вспомнила свою настойчивость и детскую наивность. Тогда она была счастлива тому, что смогла разговорить Штольмана, а сейчас не могла даже представить, откуда раньше в ней было столько смелости.       Ответ к ней пришёл внезапно, оглушая своей очевидностью. Когда она только повстречала Якова, ей нечего было скрывать от окружающих. Разве что свою влюблённость. Однако трепетнее относиться к чужим тайнам намного проще, когда есть, чем дорожить самой, даже если теперь остались лишь воспоминания. И, конечно же, Анна не хотела бы, чтобы кто-то так же напористо требовал у неё ответов, как делала когда-то она сама.       — День был утомительным. Вы уверены, что не хотели бы отложить этого разговора до завтра? — поинтересовалась она у Лесницкого, всё ещё хватаясь за яркие картинки прошлого.       — Только если вы хотите его оставить.       — Его? — Анна чуть было не закашлялась, захватив ртом больше воздуха, чем было ей необходимо. Эти краткие воспоминания, которые она старалась как можно глубже прятать в памяти, всплывая всегда внезапно, заставляли терять ход времени и буквально сбивали с ног, побуждая её сердце вырываться из груди.       — Разговора, — с лёгкой улыбкой пояснил Лесницкий, видя её растерянность.       Разумеется. Оставить разговора. Не Штольмана… Анна была благодарна своему собеседнику за эту небольшую ремарку, которую он внёс без каких-либо уточнений, и кивнула ему, ища взглядом дерево, под которым можно было бы удобно расположиться — от усталости ноги становились с каждой минутой всё тяжелее.       — Только…       — Новые условия? — Анна хмыкнула и с интересом посмотрела на Лесницкого.       — Нет. Другое, — осторожно ответил он, очевидно опасаясь очередной волны возмущений с её стороны. — Позвольте рассказать вам всё в другом месте.       — Зачем это?       — Я почти каждый вечер любуюсь закатами на берегу Волги и сейчас понял, что тот пейзаж определённо заслуживает вашего внимания. Мы должны успеть, — он поднял взгляд к небу, алеющему среди ветвей садовых деревьев. — Кроме того, при нашей первой встрече я обещал показать вам красоты Затонска, которые заставят вас улыбнуться, помните? Мне кажется, сейчас самое время, и шанса лучше может больше не представиться.       — Ведите, — устало отозвалась Анна и последовала за ним, надеясь лишь на то, что долго идти не придётся.       

***

             Они быстро пересекли густую рощу, широко раскинувшуюся сразу же за задним двором имения, и почти выбежали на открытую поляну. Анна не понимала, к чему такая спешка, и мысленно кляла себя за то, что согласилась на эту прогулку до тех пор, пока не оказалась на краю высокого утёса, основание которого стрелой вонзилось в Волгу. Река пробила себе русло вокруг каменной глыбы и теперь тихими волнами плескалась далеко внизу, ударяясь о неподатливую преграду. Противоположный же берег был пологим, будто стремящимся к воде, и с высоты казался Анне затерянным островом, покрытым зелёной шапкой лиственных деревьев.       Девушка глубоко вобрала в себя свежий речной воздух и замерла от прекрасного вида, открывшегося перед ней. Солнечный диск, всё ещё висящий высоко в небе, но уже расплывающийся в закатной розовой дымке, зачаровывал, а белые парящие облачка плыли так низко, что казалось, их можно было коснуться рукой. «Ради такой красоты стоило торопиться», — подумала Анна, убирая с лица развевающиеся на ветру волосы.       — Позвольте, — Лесницкий попросил её сделать шаг в сторону и расстелил перед ней покрывало, которое всё это время нёс в руках. Он уверенно плюхнулся на него и предложил Анне место рядом.       Анна осторожно опустилась на плотную ткань, с упоением чувствуя под собой твёрдую каменистую землю. Она никогда прежде не оставалась здесь до заката, но с детства трепетно относилась к этому месту. Прасковье не раз приходилось разыскивать по всей округе маленькую озорницу, сбежавшую из-под присмотра. А «барышне» просто нравилось мечтать. Ничего не боясь, она свободно болтала голыми ступнями над обрывом и думала тогда, как здорово было бы стать птицей и парить над Волгой, стать рыбой и смотреть на дно глубокой реки, стать юркой ящеркой и быстро-быстро скользить между сухими травинками и редкими низкорослыми кустарниками, растущими на этой поляне. Сейчас ей страшно было предположить, что могли бы сказать ей родители, увидев её у самой пропасти. Однако тогда она была уверена, что они точно станут сильно ругаться, если она не появится дома прежде, чем наступит ночь, поэтому обычно торопилась вернуться пораньше.       Девушка сорвала тонкий колосок и коснулась губами сладкого стебля растения, точно, как делала это в детстве. Она расплылась в блаженной улыбке и вдруг поняла, что готова задать свой первый вопрос.       — Там, где вы родились, были столь же красивые места?       — Каждое место прекрасно по-своему. Но да, я помню в своём родном городе несколько видов, которые до сих пор мне особенно дороги.       — А где…       — Под Москвой, — ответил Аркадий прежде, чем она успела закончить свой вопрос.       Сидя боком к молодому человеку, Анна не могла точно сказать, какие эмоции он испытывает, но по его голосу поняла, что он намерен сам продолжить свой рассказ. И она, задержавшись взглядом на пылающем цветом алой зари небе, приготовилась слушать.       — Я родился в небольшом уездном городке в ста верстах от Москвы, но, к сожалению, не могу так же, как вы, похвастаться своим дворянским происхождением, — на выдохе произнёс Аркадий и повернулся к Анне, чтобы увидеть её реакцию. Девушка лишь кивнула: она почему-то не сомневалась в том, что он не был дворянином, так как это первое, на что обращают внимание хозяев люди, прибывшие погостить. А молодой художник вообще старался не говорить о своём прошлом.       — Мой отец, Юрий Степанович Лесницкий, выбился в мещане незадолго после Крымской войны, в конце которой получил серьёзную контузию. Пушечным снарядом ему разворотило лицо и оторвало руку, и после он уже мало что мог делать на земле. Вложив полученное жалование и ещё Бог весть откуда взявшиеся средства в небольшой дом, он занялся обменом и торговлей. Содержал нечто вроде того ломбарда, в котором мы с вами сегодня были, только скупал куда менее ценные предметы обихода. Дела его шли неплохо, и к тридцати годам он смог разжиться значительным для своего положения состоянием. Он так славно ладил с людьми, что даже будучи калекой впечатлил чем-то молодую красивую цыганку, которая решилась сбежать с ним из своего табора.       Аркадий ненадолго замолчал, будто представляя её.       — Её звали Радой. И она действительно несла за собой шлейф радости и невероятного умиротворения. А ещё от неё всегда приятно пахло. Сначала молоком, а после, когда моя младшая сестра Софья подросла, разными травами. Рада любила растения и всегда говорила, что в них таится мощная, страшная сила: они могут исцелить человека, но могут и погубить его, — Аркадий сорвал под ногами осоку и, порезавшись о её острые края, посмотрел на две красные линии на ладони. От Анны не укрылась та нежность, с которой он начал говорить о матери, и эта теплота во многом отличалась от резких слов о главе семьи.       — Мы жили в мире, и мне даже казалось, что в любви. Я никогда не видел, чтобы отец смел поднимать руку на мать, а их ссоры, хоть и были всегда пылкими, быстро затухали. Наша семья редко голодала, но мы были ко всему бережливы. И единственное, на что отец денег не жалел, так это на моё образование. Он говорил, что после его мероприятие обязательно окупится, и из меня можно будет сделать приличного человека. И в этом, вероятно, он оказался прав.       — Окончив начальное училище, я поступил в единственную прогимназию города. И уже там я понял, что значит быть чужим, непохожим на других детей. Меня называли чёртом и оборванцем до тех пор, пока в очередной перепалке я не доказал всем, что моя мать не ведьма, а сам я очень даже могу постоять за себя. После учителя меня, разумеется, выпороли, но я был доволен. В конце концов, я часто узнавал в нашем доме среди прочих дам разного положения родительниц своих неприятелей, прибегающих к матери за отваром или каким-нибудь снадобьем. Право, можно ли так лицемерить! — он вздёрнул брови в попытке пошутить, и Анна улыбнулась, хотя улыбка её вышла, скорее, нервной и вряд ли могла подбодрить его на продолжение. Но он не остановился.       — Мне было тринадцать, когда Рада слегла от болезни, и исполнилось четырнадцать, когда она умерла. Отец начал беспробудно пить и, в конце концов, совершенно отошел от дел. Все хлопоты по дому сразу же упали на наши с Соней плечи. Я ещё пытался вести его торговую книгу, как он учил, но вскоре и это уже было не нужно. К нам больше никто не приходил. Хозяйство пришло в упадок, а отец понемногу начинал сходить с ума, прикладываясь не только к бутылке, но и частенько пуская в ход кулаки. А когда я начал понемногу распродавать домашнюю утварь, чтобы мы с сестрой могли хоть как-то прокормиться, мне прилетела в голову кочерга, — он отодвинул прядь волос, которая скрывала разорванный на две части верхний хрящ уха, и Анна приложила ладонь к губам, чтобы случайно не прервать его рассказ своей репликой. Внезапно ей самой захотелось поколотить отца Аркадия.       — Через полгода Софья скончалась от скарлатины, и тогда большую часть времени я стал проводить на чердаке, куда пьяный отец не в силах был забраться. Там-то я по-настоящему и начал развивать свой талант к изобразительному искусству, царапая ржавым гвоздём на деревянном полу различные сюжеты, — Аркадий замолчал и, аккуратно сняв с рукава божью коровку, отпустил её, наблюдая за тем, как она воспарила вверх, ловя поток ветра.       — Как же вы стали тем… кем стали? — голос Анны дрогнул, и она пожалела о том, что поддалась своему любопытству: молодой человек не выглядел так, будто хотел прервать на этом рассказ.       — Всё просто, Анна Викторовна, — хмыкнул Аркадий и, оторвав взгляд от заходящего солнца, посмотрел на неё. — Для начала я решил сбежать из дома, продав на рынке исхудавшего коня. С несколькими монетами в кармане я отправился в Москву. Там меня сразу же нашла одна из преступных артелей и, естественно, обобрала до нитки, заставив работать нищим на паперти. Я жил в общине и за все старания получал лишь скудный паёк. Такое существование было не той жизнью, к которой я бежал, но тогда меня грела мысль о том, что я находился далеко от тирана, в которого превратился отец. Видеть его обезображенное лицо и знать, что он виновен в том, что его жена и дочь умерли, было невыносимо. Он сдался, предав всё, что любила мама, и одного этого было достаточно, чтобы возненавидеть его.       — В день своего пятнадцатилетия я рискнул и вместо того, чтобы пойти на привычное место к храму Василия Блаженного, отправился на Кремлёвскую набережную. Выстирав с вечера одежду и обкромсав тупыми ножницами волосы, я чувствовал себя настоящим именинником. Право, тогда мне всё казалось ярким и не таким омерзительным, как раньше. Сначала я важно сидел на скамейке, не стесняясь рассматривать прохожих, но когда услышал за спиной громкий гудок, тут же повернулся к Москве-реке, и с открытым ртом стал наблюдать, как к противоположному берегу причаливает огромный пароход. Помню, что тогда я на лету поймал небольшую листовку и, достав из кармана кусок угля, с упоением начал зарисовывать эту величественную махину.       — Я не ожидал, что со мной хоть кто-нибудь захочет заговорить, поэтому был немало удивлён, когда ко мне подсел мужчина представительного вида и начал расспрашивать о том, что и как я рисую. Боже, тогда я и вообразить не мог, что встреча с этим человеком, которым оказался не кто иной, как Илья Ефимович Репин, станет самым лучшим подарком судьбы.       Анна вздрогнула, услышав знакомое имя художника, и с облегчением выдохнула. Ей почему-то показалось, что дальше жизнь Аркадия непременно должна была наладиться.       — Илья Ефимович оказался удивительным человеком. Он взял меня, грязного беспризорника, в свою семью и научил всему, что я сейчас умею. Он поверил в меня и дал мне шанс стать достойным человеком.       «У Павла тоже появился шанс!» — вдруг осенило девушку, и она с интересом посмотрела на Лесницкого: для него сегодняшний её поступок значил больше, чем импульсивный порыв. Аркадий увидел в ней такого же благодетеля для мальчика, каким был для него Репин.       — С первого дня в его доме я не хотел, чтобы меня называли лишним ртом, поэтому не чурался любой работы, которую только мог найти. Все мои накопления я отдавал хозяйке Вере Алексеевне. Сам же Репин не любил, когда я отвлекался от учебы, и поэтому всегда задавал предостаточно упражнений. Однажды я целую неделю корпел над раскидистым дубом, пока изображение полностью не устроило его, — с доброй улыбкой вспомнил Лесницкий. — Кроме того, он часто брал с собой для работы над картиной в Новодевичьем Монастыре не только Валентина Серова, своего первого и, несомненно, талантливого ученика, но и меня, едва ли умеющего правильно смешивать краски. Наверняка я им только мешался, но учитель был терпелив. Уверяю вас, Анна Викторовна, — Аркадий с восторгом в глазах посмотрел на неё, — даже подавать инструменты такому непревзойдённому мастеру, как Илья Ефимович, дорогого стоит. Я обязан ему жизнью и до конца дней буду перед ним в неоплатном долгу.       — Несомненно, — тихо ответила Анна и посмотрела на яркий солнечный диск, опустившийся уже до макушек деревьев противоположного берега. — А Петербург? Как вы оказались там?       — В Петербург я впервые приехал по наставлению учителя спустя три года работы в его мастерской. Прибыв на место с рекомендательным письмом от него и значительным количеством своих работ, я успешно сдал экзамен и поступил на курс Академии художеств. Не скажу, что это было легко, но оно того стоило, Анна Викторовна. Не прошло и восьми лет обучения, как я стал показывать свои работы на небольших выставках. Затем меня начали приглашать в свои круги более именитые и состоявшиеся художники. Однако только лишь по завершении курса, когда я удостоился звания почетного гражданина, моими картинами начали интересоваться при дворе. В нашем мире без регалий никак не обойтись, — смеясь, взмахнул он руками.       — Это достойная плата за все те испытания, которые вы пережили, — искренне сказала Анна.       — О, прошу вас. Не стоит, — Аркадий резко развернулся и серьёзно посмотрел ей прямо в глаза. — Меньшее, чего бы я хотел, так это быть объектом вашей жалости.       — Хотя не могу не сказать, — спустя недолгую паузу продолжил он, — что знакомство с вами для меня действительно ценно, и его не случилось бы, если бы не чреда всех тех событий, о которых я только что рассказал.       Анна тяжело сглотнула, ища возможность сбежать от его пристального взгляда. Последнее Аркадий сказал легко, будто бы само собой разумеющееся, но ей не могло показаться то чувство, которое он попытался скрыть. Девушка сразу же почувствовала себя неловко: неужели он не смог держаться тех границ, которые они обозначили при знакомстве, и ей снова придётся отталкивать его?       Её судорожные размышления были прерваны лошадиным ржанием, раздавшимся из леса: Вивальди выразительно оповещал всех вокруг о своём приближении.       — Ворота, — одновременно вскрикнули молодые люди, вспоминая о том, что не заперли их за собой.       Анна отчетливо слышала глухой топот лошадиных копыт по мягкой земле, и Лесницкий, очевидно, тоже. Он мигом оказался на ногах, подрываясь навстречу животному. Совсем скоро на поляне появился взмыленный жеребец, широко раздувающий ноздри и храпящий, словно дикий кабан. Казалось, он немало был удивлён такой встрече и недоумевающе дёргал ушами, топчась на месте. За его спиной слышались глухие ругательства Фёдора.       — Ах ты ж! Удрал, я и глазом не успел моргнуть, — конюх выбежал на поляну, тяжело дыша. — Будет тебе лишняя горсть овса, как же! Ваша милость, — испуганно обратился он к Анне, вдруг увидев её. — Анна Викторовна, прошу простить меня. Никак не ожидал, что жеребец сорвётся, — сказал он, пытаясь ухватить коня за гриву.       Девушка лишь кивнула, облегченно вздохнув. На самом деле, она была рада бегству Вивальди, которое помогло закончить ей тяжелый разговор.       Оставив мужчин справляться с конём, Анна начала собираться домой. Медленно вставая и стягивая с земли покрывало, она не сразу почувствовала, что её затекшие ноги начало вести в сторону. Девушка ощутила лёгкое головокружение и, неловко пошатнувшись в сторону обрыва, чудом удержала равновесие. Её сердце начало неистово колотиться в груди, когда она осознала, насколько была близка к падению. Однако мысли её будто бы ей не принадлежали: несмотря на сковывающий грудь страх, она думала лишь о том, что ни разу ей не приходилось следовать сюда за призраками людей, убитых или же самостоятельно лишившихся жизни.       — Даже удивительно, что никто от душевных мук не решился спрыгнуть с этого обрыва. Такая удивительная возможность разом покончить со всеми страданиями, — прошептала Анна и ужаснулась жестокости собственных мыслей. Ей вдруг стало невыносимо гадко от своей слабости. Она ведь прежде не раз представляла, как без страха и сомнений шагает в пропасть. Она жаждала оказаться в тёмной и спокойной пустоте. Ей хотелось лишиться всяких чувств и избавиться от мучительных видений, одолевающих по ночам.       «Нет, — она потёрла лицо ладонями, будто после пробуждения ото сна. — Нет уж, Анна Викторовна Миронова, ты не посмеешь даже думать об этом! Больше никогда. Отец Аркадия, вероятно, хотел всего лишь забыться, сбежать ненадолго от боли, а погубил всю семью. Пострадал не он, пострадали его родные люди. Слишком эгоистично, подло и низко так поступать».       Анна осторожно отошла подальше от края. Её ноги всё ещё тряслись, но она ощущала себя куда более уверенно. Кое-как сложив покрывало, девушка подошла к полю битвы, где конь всё ещё артачился, но уже заметно уступал двум мужчинам. Она достала из кармана юбки оставшееся яблоко и протянула его на раскрытой ладони Вивальди, который, не сомневаясь, принял угощение.       На неё смотрели две пары удивлённых глаз.       — Спасибо вам, — обратилась она к Лесницкому.       — Мне? За что? — художник казался обескураженным и едва не выпустил из рук оборванной верёвки, которой теперь сдерживал Вивальди.       — За то, что напомнили мне о другом, более правильном пути. Это чудо, что встреча с вами помогла мне его увидеть, — Анна подошла ближе к нему и легко обняла за плечи, надеясь, что он правильно поймёт её следующие слова и не станет питать ложных иллюзий.       — Вы прекрасный друг, Аркадий Юрьевич, тонко чувствующий и умеющий подбирать нужные слова. И я надеюсь, что вы не станете делать бессмысленных признаний. Мне бы очень не хотелось терять с вами дружбу, — прошептала она и, отстранившись, медленно вошла в темнеющий лес.