JE VOIS

      Временное жилище он нашел у доктора Милца, любезно предложившего Штольману место в своей гостиной. Там же каким-то чудом оказался и сундук следователя, в который были собраны все его вещи как с квартиры, которую он раньше занимал, так и из кабинета полицейского управления. Яков понятия не имел, где этот сундук пылился несколько месяцев, но был благодарен за то, что теперь он хотя бы имел вещи на смену. Врываться каждый день к Мироновым, чтобы справиться о здоровье Анны Викторовны, стало вынужденной мерой, и выглядеть при этом потрёпанным и помятым было более чем неправильно.       Доктор занимал целых три комнаты в одном из доходных домов, и его жилище по меркам Затонска даже можно было считать роскошным. Не то чтобы оно как-то особенно отличалось убранством от большинства других меблированных комнат в городе, однако иметь в распоряжении собственный кабинет, спальню и гостиную мог позволить себе далеко не каждый бессемейный человек. А то, что Александр Францевич жил один, Яков был уверен. Несмотря на идеальную чистоту и уютно расставленные по подоконникам комнатные цветы, было абсолютно ясно, что всё это сделано стараниями горничных или, возможно, даже самой домоправительницей, проникшейся нежным чувством к профессии и положению Милца. Однако разбираться в причинах одиночества доктора Яков не видел необходимости, тем более, что главное преимущество этого дома он выцепил взглядом ещё на пороге: застеленный в гостиной диван уже ждал его.       Кроме того, была ещё одна причина, которая мешала сейчас Якову снять отдельный номер в гостинице, чтобы не обременять никого своим присутствием. Несмотря на то, что все его сбережения надёжно были сокрыты в разных банках Петербурга, на руках он сейчас имел совершенно незначительную сумму, а жалования ему, разумеется, никто не обещал. Кроме Варфоломеева, который мог удовлетвориться при данных обстоятельствах либо выполненным заданием, либо смертью того, кто его провалил. Однако как бы удача Якова ни старалась, подкидывая к его ногам все мыслимые и немыслимые шишки во время путешествия по Европе, ни одна смертельная пуля его не догнала. Поэтому оставалось только объявиться и обставить всё так, чтобы полковник не усомнился в его преданности. А это было делом непростым, если учитывать тот факт, что документы отдавать Варфоломееву Яков не хотел категорически. Не то чтобы он не доверял начальнику, просто не хотел, чтобы о содержании папки знало больше людей, чем уже знает. Однако другой план мог не сработать, и пока ему нельзя было избавляться от этих бумаг. При других обстоятельствах он бросил бы это дело и скрылся на необъятных просторах империи или за границей, но… Но одно самое прекрасное на земле обстоятельство лежало сейчас в болезненном состоянии, и ради его безопасности и благополучия Яков готов был пойти на многое.       Вечером Коробейников с трудом уговорил Штольмана пойти отдохнуть, стараясь убедить упрямого следователя в том, что дом Мироновых под охраной и Анне Викторовне больше ничего не грозит. Но не это смогло повлиять на Якова, а его немыслимая усталость и полная невозможность работать с одеревеневшим от долгого бодрствования мозгом. Преступница бежала и наверняка теперь обдумывала, как довершить начатое, ведь нападение на Анну не было случайно, и Софья Хлебникова его не бросит. Однако сейчас помощнице хозяина ломбардной лавки важно было залечь на дно, и ей это прекрасно удалось. Штольман прошерстил весь город, но безрезультатно. За четыре дня поисков, во время которых удавалось лишь ненадолго задремать в кабинете, он вымотался настолько, что едва стоял на ногах. И если бы не предложение доктора, следователь наверняка упал бы без чувств под самым порогом Мироновых, что, разумеется, добавило бы ему сходства со сторожевым псом и памятными словами полицмейстера Трегубова полностью оправдало бы его работу.       Завалившись на диван, Яков пришел в сознание только через сутки, совершенно не понимая, где находится и откуда доносится шум. Коробейников пришел поздно ночью и непривычно громким шёпотом говорил доктору о том, что Якову Платоновичу нужно появиться в управлении, чтобы поприсутствовать на допросе снятой с поезда подозреваемой.       Штольман с усилием потёр глаза, приходя в себя, и, не вставая с постели, откликнулся:       — Я вас услышал, Антон Андреевич. Необязательно говорить шёпотом, если хотите разбудить человека.       — Яков Платонович! Я не хотел, но… подумал, что вам захочется знать… — неуверенно ответил Коробейников, и Штольман в очередной раз улыбнулся тому, что в Затонске некоторые вещи остались прежними. Пусть не совсем полезными для самих обитателей города, но добрыми и приятными.       — Вы правильно всё сделали, Антон Андреевич, — успокоил он бывшего помощника. — Подождите внизу, я скоро спущусь.       В кабинете они оказались, когда на высоких напольных часах пробило два ночи. Допрос оказался несложным. Преступница во всём созналась, в деталях пояснила свои мотивы, рассказала, как убивала. За ней оставалось лишь записывать, чем наученный Коробейниковым Ульяшин и занимался. К пяти утра Хлебникову уже сажали в арестантский возок. Яков облегченно выдохнул и, налив себе чаю, уставился невидящим взглядом сквозь окно на серую утреннюю дымку. Теперь уже сна у него не было ни в одном глазу, а значит, оставалось дожидаться подходящего времени, чтобы навестить Анну. Однако сидеть в кабинете без дела он не мог. Яков не надеялся увидеть её сразу же по своему приходу, но прогулка до имения Мироновых должна была привести его в чувство и настроить на разговор, который он в деталях обдумывал уже долгое время.       

***

             Несмотря на опасения доктора Милца, травмы Анны оказались не настолько серьёзны, и она быстро шла на поправку. «Ну что тут скажешь? Молодой здоровый организм!» — констатировал он в очередной свой визит и, подмигнув девушке, разрешил ей недолгие прогулки. Анна была ему благодарна. После недели, проведенной в четырёх стенах, она ощущала себя оторванной от мира. Она и живой-то себя едва чувствовала, постоянно борясь с головными болями и слабостью во всём теле. Однако на душе теперь у неё было спокойно, и одно это, вероятно, вытягивало её из постели.       Анна вышла из дома ранним утром. Солнце едва начинало подниматься из-за горизонта, и всё вокруг плыло в предрассветной дымке. Воздух был свеж и приятен, и она медленно направилась к саду, наслаждаясь трелями пробуждающихся птиц. Думать ни о чем не хотелось, потому что всё, что она могла делать в постели — это бесконечно размышлять обо всём, и, как правило, в этих её мыслях хоть один повод для волнений да находился. Она подошла к молодой яблоне и, собрав с её листьев росу, провела влажными ладонями по лицу, словно смывая с себя все плохое, с чем ей приходилось сталкиваться в последнее время. Стало удивительно легко.       Сорвав с ветки яблоко, Анна покрутила его в руках и, натерев до блеска красные бочка, надкусила. Плод оказался приятен на вкус. Кисло-сладок, как она и любила. Девушка подняла блаженный взгляд к небу, и её щеки неуверенно коснулся первый луч солнца, который тут же спрятался в густой листве деревьев. Туман начал рассеиваться, и Анна подумала, что новый день должен быть жарким. Но пока ещё было хорошо. Она закрыла глаза, вбирая в себя медовый аромат сада и яркий запах мокрой травы. Ей не хотелось уходить, но болезненная слабость снова добралась до неё, заставляя ноги подгибаться от усталости.       Она довольно быстро добралась до беседки и уже там без сил опустилась на софу. От ходьбы её дыхание сбилось, щёки раскраснелись, а на лбу крупными каплями выступил пот. Анна отёрла его рукой и откинулась на подушки. Через некоторое время дышать стало легче, а слабый спасительный ветерок окончательно привёл её в чувство. Она взяла со стола принесённую с собой книгу и провела указательным пальцем по её твёрдому переплёту. На обложке крупными буквами было напечатано: «Alice’s Adventures in Wonderland, LEWIS CARROLL» («Приключения Алисы в стране чудес, ЛЬЮИС КЭРРОЛЛ»). Эту книгу ей подарил Яков на следующий день после их эмоционального разговора в управлении. Тогда он смущенно произнёс: «Я не знал, что вам понравится, но меня заверили, что труд этого джентльмена пользуется большим успехом», — а Анна в ответ лишь мягко улыбнулась и крепко сжала его руку. С тех пор он ежедневно приходил справиться о её здоровье, но ни разу надолго не задерживался. Её родители не говорили ни слова против, но Анна чувствовала, что они ещё не до конца смирились с тем, что Штольман теперь будет их частым гостем.       «А будет ли?» — разочарованно подумала Анна, открывая первую страницу книги. За эту неделю они обмолвились с ним разве что нескольким десятком слов. Он предпочитал молча смотреть на неё, нежно касаясь руки, и Анна отвечала ему тем же. Она хотела привыкнуть к ощущению того, что он снова рядом. Но чем больше времени проходило, тем дальше он казался. «Разве так можно? — спрашивала она себя каждый раз, когда за ним закрывалась комнатная дверь. — Можно ли в бесконечно долгом молчании смотреть друг на друга, не решаясь обнаружить те чувства, которые буквально выплёскиваются наружу?». Анна не знала ответа. Она хотела спросить его о том, что будет с ними дальше, но не решалась. Он жив, и это главное. Ни одно её переживание сейчас не было сравнимо с той отрешенной пустотой, с которой она боролась долгое время. Неизвестность убивала, а сейчас вроде бы и не было причин для беспокойства. Он рядом, дико устал за время расследования совершенного на неё покушения, но рядом. И даже молчит с обычной для себя многозначительностью.       Она храбрилась, как могла. Ей ужасно не хватало дяди, который наверняка смог бы объяснить ей, почему долгожданные встречи со Штольманом происходят странным образом, совершенно не так, как она их себе представляла. В своём болезненном одиночестве она скучала даже по Лесницкому, который, скоро закончив семейный портрет, уехал в Петербург. Разговоры с ним всегда отвлекали её от гнетущих мыслей. Хотя, скорее всего, его отъезд был даже к лучшему. Яков часто ревновал её, и Анна не сомневалась, что Аркадий, узнав эту черту Штольмана, наверняка бы подлил масла в огонь. Но он покинул её комнату со словами: «Вы самый светлый человек, которого я когда-либо встречал. Мне не под силу изменить обстоятельств, но я смею надеяться, что уезжаю не зря, и это поможет вам обрести счастье. Знайте, что всегда можете на меня рассчитывать», — и Анна была благодарна за то, что всё произошло именно так, а не иначе.       Теперь же она сидела в беседке, подставляя лёгкому ветерку пылающее лицо, и думала о том, что если Штольман сегодня не придёт к ней, как не пришел вчера, то она сама явится к нему в управление и скажет всё, что думает, про его бесконечное молчание. Она решительно пролистнула форзац книги и впилась взглядом в первые строчки. Но едва она сосредоточилась на повествовании, как услышала за своей спиной шуршащие в траве шаги. Она замерла, и её сердце учащенно забилось в страхе, который, оказывается, всё это время сидел в ней. Переведя дыхание, Анна резко обернулась, словно одно это должно было испугать нападающего. Однако она не увидела крадущуюся к ней Софью с явным намерением довершить неудачное покушение. К беседке ровным быстрым шагом направлялся Яков Платонович Штольман, и Анна была счастлива, что ей удалось восстановить сбившееся от страха дыхание до того, как он зашел в беседку и его губы нежно коснулись кончиков её пальцев.       — Анна Викторовна… — он произнёс её имя с придыханием, тихо и тяжело. Правая его рука нервно поправляла левый манжет. Как давно она видела его таким взволнованным? Кажется, вечность с того времени прошла. Когда они были в плену у адептов, он, не задумываясь, признался ей. Но в этом и была разница. Сейчас им не угрожала опасность. Ничто не торопило его, не вынуждало сказать то, чего бы он хотел сказать на самом деле. Хотя отчаяние, сквозящее в его голосе, было, пожалуй, то же. Будто он сомневался в ней, в себе. Или, может быть, в них? Неужели, он в самом деле сомневался? Анна сжала его ладонь и потянула к себе, предлагая сесть рядом. Это расстояние между ними было сейчас невыносимо. Он легко улыбнулся и присел на край скамейки, не отрывая своего кажущегося светло-серым при утреннем свете взгляда от её лица.       — Я права не имею быть с вами, — вдруг сказал он с хрипотцой, будто молчал прежде несколько дней подряд. Анна вздрогнула.       — Кто? Ну кто вам это сказал? — с отчаянием спросила она, понимая теперь, что причиной его столь долгого молчания была постоянная борьба с самим собой. Если бы она тогда только знала, о чем он думает!       — Это очевидно. Нет для вас более неподходящей партии, чем я, — с вымученной улыбкой ответил Яков. — Вы знаете мой невыносимый характер. Знаете мою опасную и часто неблагодарную работу. Знаете, что по сути мне нечего предложить вам… Но вы так же должны знать, что та ночь, которая, без сомнения, была желанна мною, не связывает вас какими-либо обязательствами. Вы свободны в своём выборе. Это я несвободен. Уже давно. Как только вы наехали на меня на своём велосипеде, стал несвободен. Правда, признал это совсем недавно. И теперь вы вправе и ненавидеть, и корить меня за долгое молчание, и я приму любое ваше решение. Однако я не прощу себе, если не спрошу сейчас…       — Так спрашивайте уже, — с мольбой отозвалась она. Анна знала, что выглядит сейчас абсолютной гимназисткой с блестящими от предвкушения глазами, пылающими щеками, влажными ладонями, но совершенно об этом не заботилась. Он смотрел на неё тепло, и от одного этого взгляда её сердце быстро ухало вниз и столь же стремительно возвращалось на место.       — Анна Викторовна, согласитесь ли вы разделить со мной свою жизнь? — вдумчиво произнёс Яков, и Анна на миг растерялась. Она так часто представляла этот момент, но ни разу он не делал ей предложения именно такими словами. Счастливая улыбка расплылась на её лице.       — Господи, да! — прошептала она, а затем громче повторила своё согласие. Её неудержимо тянуло увлечь его в свои объятия, и она поднялась с места, чтобы обвить руками его голову, будто стремясь защитить ото всех возможных неприятностей и его собственных сомнений, которые наверняка ещё крепко сидели в его сознании. Анна зарылась лицом в его вьющиеся волосы и крепче прижалась к нему. Теперь уже она не отпустит его. Никогда.       Анна осела к Якову на колени, совсем не беспокоясь о том, как, должно быть, это выглядит для Прасковьи из окна дома. Служанка была до ужаса любопытна, но теперь Анну волновало это меньше всего. Да пусть хоть весь мир смотрит! Она взяла лицо любимого в ладони и принялась покрывать поцелуями его лоб, глаза, губы… Она чувствовала сильные руки Якова на своей спине, слышала жар, исходящий от его тела, и от этих чувств, потоком нахлынувших на неё, ощутила лёгкое головокружение.       — Тише, Анна Викторовна, — он неловко отстранился от неё, но ей почему-то показалось, что сделал он это весьма неохотно. — Мы ведь ещё даже не женаты, — Яков ухмыльнулся в своей удивительной дразнящей манере, но из рук её не выпустил.       — Скоро. Совсем скоро это недоразумение будет исправлено, — она знала, что блаженная улыбка не сходит с её лица, и упивалась этим моментом абсолютного счастья. Он потянул её руку к своим губам и хитро взглянул в сторону дома.       — Я бы на вашем месте так не спешил. Хотя, должен признать, госпожа Миронова, что мне не терпится поделиться с вами своей фамилией. Подарить вам то немногое, что у меня ещё осталось.       Анна вдруг вздрогнула и устремила взгляд к дому. Родители… Им придётся всё объяснить. Да так, чтобы они даже не вздумали отказать Якову. Анна закусила губу, мысленно перебирая слова, подходящие для разговора с ними.       Яков осторожно коснулся её подбородка, чтобы снова обратить её внимание на себя.       — Анна Викторовна, предоставьте это мне, — промурлыкал он ей в шею, словно прочтя её мысли. Она с ног до головы покрылась мурашками. Он всё решит. Он всегда всё решает. Теперь она не одна, и может полностью довериться любимому мужчине. Довериться может, только вот придумать способ убедить Марию Тимофеевну всё равно придётся. В согласии отца она почему-то даже не сомневалась.       — Уж если с вами объяснился, то для разговора с вашими родителями слова подберу, — хмыкнул Яков. — Кроме того, им должно понравиться, что у их дочери будет время для обдумывания предложения.       — Время? О чем вы? — Анна обеспокоенно посмотрела в его глаза. — Мне не нужно время, я давно всё решила.       Яков слабо улыбнулся, и Анна поняла, о чем он думает. Он сразу пришел к ней с намерением сказать о том, что уедет для завершения начатого дела. А она уж было на мгновение поверила в то, что теперь сможет сопровождать его всюду, успев стать законной женой здесь, в Затонске.       — Я не отпущу вас одного, — она крепко вцепилась в лацканы его пиджака. — Даже не думайте.       Штольман нежно коснулся её полураскрытых губ большим пальцем и подарил короткий поцелуй. Анна опешила, а он нагло воспользовался её растерянностью.       — Мне нужно подправить дела. Я не имею права начинать новую жизнь, утопая в старых и обременяющих обстоятельствах. Это то малое, что я обязан сделать для вас. А я теперь всё буду делать для вас. Ради того, чтобы вы были счастливы. Кроме того, ваши родители успеют свыкнуться с мыслью, что их дочь может стать женой несносного фараона.       Бегающий взгляд Якова выдавал в нём волнение.       — Нет, — спокойно произнесла Анна, глубоко вбирая в себя воздух. — Во-первых, не «несносного», а самого лучшего фараона, которому в подмётки ни один египетский не годится, — сделала она попытку пошутить. — А во-вторых, родителям в любом случае придётся свыкнуться с этой мыслью, поэтому я еду с вами.       — Нет, — на этот раз была его очередь выражать своё недовольство. И получилось у него это весьма резко. Анна почувствовала, как он напрягся, и поспешила обвить его шею руками. В ответ он тяжело выдохнул и уже мягче продолжил:       — Нет, я бы хотел попросить вас о помощи в одном деле в Петербурге.       — В Петербурге? — Анна на время даже перестала дышать, отчего воспалённый недавним ударом мозг взбунтовался и напомнил о себе пульсирующей болью. За эти дни, проведённые в постели, она и думать забыла, что ранее сама хотела ехать в столицу. — Мне нужно будет там с кем-то встретиться?       Другого объяснения девушка не видела. В прошлый раз, убегая с Коробейниковым по делу в публичный дом, Штольман просил поговорить её с Евгенией Львовой, сестрой погибшего. Тогда она восприняла это как особого рода задание и даже короткое время гордилась им, но теперь могла уверенно сказать, что он таким образом умело избавился от её присутствия в борделе, так как разговор её никаких результатов не принёс, и следователь наверняка предполагал такое развитие событий. Теперь же Анна собиралась бороться с подобными намерениями Якова до конца, если только…       — Вы очень помогли бы мне, передав письмо Варфоломееву, — он буквально светился своей убеждённостью в то, что именно она должна стать курьером, и совершенно не желал выслушивать её возражения, сразу же продолжив:       — Мне нужна его поддержка на случай, если кому-нибудь вздумается направить запрос в Петербург относительно моего участия. В письме я сообщу полковнику, что обладаю некоторыми сведениями, но должен задержаться ненадолго для их подтверждения. Это поможет мне какое-то время прикрываться его именем в делах.       — А папка? Ваш отъезд как-то связан с тем, что вы не хотите её ему отдавать?       — С чего вы это решили? — на лице Якова появилась кривоватая улыбка, которой он одаривал Анну только в те моменты, когда она делилась с ним своими рассуждениями и выводами. На её вести из потустороннего мира он обычно реагировал иначе: холодно и с недоверием. Сейчас же он явно наслаждался моментом, и Анну это немного раздражало. Создавалось ощущение, будто он говорил не с ней, а проверял сообразительность Коробейникова на задании. Однако она поборола своё возмущение, вдруг осознав, что даже этой его черты ей ужасно не хватало, и весомо произнесла:       — Потому что он серьёзно заинтересован в ней.       Теперь удивление Якова было неподдельным.       — Он обращался к вам?       — Не напрямую. Он просил господина Лесницкого узнать, не у меня ли она на руках.       Яков недовольно повёл головой в сторону.       — И снова этот художник, — резко произнёс он, и Анна заметила, как проявились желваки на его вмиг посерьёзневшем лице.       — Вы только глупостей не делайте, — она положила свою ладонь поверх его руки и переплела пальцы, словно сдерживая его от необдуманных поступков. — Он ни в чем не виноват.       — А вы, Анна Викторовна, как и прежде, видите в людях только хорошее, — улыбнулся Штольман, ни капельки при этом не изменив строго взгляда.       — Нет, я просто знаю его чуть дольше вашего, — она старалась говорить спокойнее. — К тому же, он сам признался мне в том, что получил задание от Варфоломеева. Стал бы он так рисковать, если бы действительно поддерживал взгляды полковника?       Яков плотно сжал губы, и Анна готова была поклясться, что сейчас он сдерживает себя от вмиг появившихся на языке колкостей. Он не раз прежде одаривал её своими язвительными замечаниями, когда их взгляды не совпадали относительно чего-либо, пусть даже абсолютного пустяка. Однако в этот раз он поборол себя и просто сказал:       — Мне поговорить с ним нужно. И решить, что делать дальше. Потому что если Лесницкий знает больше, чем говорит, это в корне может изменить дело.       — Прошлым вечером он уехал. Закончил работу и уехал обратно в столицу, — на выдохе произнесла Анна и замерла, ожидая реакции Якова. Воображение подсовывало отнюдь не радужные картины.       Штольман вновь повёл подбородком в сторону и, сжав губы, задумался. Через некоторое время Анна заёрзала у него на коленях не в силах придумать другого способа вывести его из некого подобия транса, в который он неизменно входил, когда углублялся в размышления. Разве что, она могла и очень даже хотела его поцеловать, но сейчас не была уверена, уместно ли это.       Вопреки ожиданиям Анны, суровый Штольман скоро расслабился под ней и, обвив руками её талию, крепче прижал к себе.       — Тогда можете не сомневаться, что помимо непреодолимой тяги к вам в Петербург меня будет вести желание переговорить с этим господином, — теперь он смотрел на неё тепло, и Анна верила этому взгляду.       — И всё же. Почему вы не хотите отдать полковнику эту папку?       — Считайте, шестое чувство мне подсказывает, что этого делать не стоит, — он вскинул бровь, и Анна увидела до боли знакомые искорки озорства в его глазах. — Я заберу её с собой, чтобы избавить вас от этого бремени. Но если моя задумка не удастся, ради нашей с вами будущей безопасности мне придётся отдать Варфоломеву её, а не те документы, за которыми я поеду.       — Мне нравится, как звучит «наша с вами безопасность», — улыбнулась Анна и положила голову ему на плечо, прикрывая глаза. — Я постараюсь вовремя передать полковнику письмо от вас.       Яков облегченно выдохнул. В его руках было хорошо, тепло, спокойно. И даже головная боль перестала. Неужели ей это не снится, и она совсем скоро сможет дни напролёт проводить в его объятиях? Или нет, преступный мир не допустит такого блаженства. Анна невольно фыркнула, сдерживая смех, и Яков протянул вопросительное «Ммм?» у её уха.       — Я тут вдруг подумала, что ни ваша работа, ни мои духи не дадут нам долго сидеть без дела…       Яков в ответ хмыкнул.       — Кстати, о деле, — задумчиво протянул он, накручивая на указательный палец локон у её виска. — Сегодня в ночь сняли с поезда Софью Хлебникову. Она призналась во всём: как проникла на квартиру, чтобы отравить Никонорову и Савина, как толкнула под экипаж Самсонову и, наконец, как решила избавиться от вас, — он тяжело сглотнул, и Анна оторвала голову от его плеча.       — Но зачем? Можно предположить, что первых двух девушек она убила из-за ревности к Ушакову, но чем помешала ей я?       — Действительно. Изначально виной всему была ревность. Она видела, как счастлив был её хозяин со своей невестой, но за две недели до обозначенной свадьбы Хлебникова стала свидетелем измены Никоноровой с Савиным. Потом уже она решила поквитаться за оскорблённые чувства Ушакова. Под видом горничной пробралась в комнату любовников и, по очереди усыпив их хлороформом, связала на стульях. А когда они пришли в себя, заставила их выпить вина «за безграничное счастье на земле и на небе». Цинично, я бы сказал. В бокалы она предусмотрительно подмешала стрихнин. Про месть Ласточке вы нам с Антоном Андреевичем сами поведали, а вот что касается нападения на вас… Вы, Анна Викторовна, были настолько неосмотрительны, когда наведывались в ломбардную лавку, что своими подозрениями испугали преступницу. Она решила избавить от каторги не только любимого хозяина, но и обезопасить себя, исключая любую возможность разоблачения. — Яков сощурил глаза, всем своим видом выказывая недовольство необдуманным поступком Анны. Она же проигнорировала его тон и заострила внимание на другом.       — Про стрихнин говорил Коробейников, его незадолго до первого убийства закупал владелец гостиницы, расположенной недалеко от ломбарда, но где Хлебникова взяла хлороформ?       — Её дочь страдает душевным расстройством. Доктора выписывали ей его в малых дозах. Поняв, что с помощью него можно успокоить не только маленького ребёнка, Хлебникова захватила с собой пузырёк.       — А где же она скрывалась всё это время?       — В городском приюте для умалишенных. Она хотела оставить там дочь, а сама задержалась на несколько дней, якобы прощаясь с девочкой. Потом решила уехать, и вот тут её взяли городовые.       Анна понимающе кивнула, сдерживая непроизвольную дрожь во всём теле от такой жестокости матери по отношению к своему ребёнку, и вдруг почувствовала, как сильно успела устать за это утро. Солнце уже высоко поднялось в небе, и в его свете дом из беседки начал казаться золотым. Она не знала, сколько сейчас было времени, но что-то ей подсказывало, что родители уже встали. Анна не то чтобы боялась быть застигнутой в объятиях Якова, но не хотела выводить их этим из себя. Тем более, сейчас, когда её счастье сидело так близко. Она потянулась к Якову и увлекла его в долгий горячий поцелуй. Когда ещё ей представится такая возможность? Как только он поговорит с родителями, за каждым её шагом начнут неустанно смотреть. Станет ли он до своего отъезда тайком пробираться к её дому по ночам, чтобы они могли вместе встретить рассвет? Анна мысленно улыбнулась своей разыгравшейся фантазии и нехотя отстранилась от губ Якова, чем он был категорически недоволен. Теперь уже Анна улыбнулась в открытую, сияя от удовольствия.       — Мы ведь ещё даже не женаты, Яков Платонович, — наигранно пожурила она его, на что Штольман, расплываясь в столь же безмятежной улыбке, ответил:       — Скоро. Совсем скоро это недоразумение будет исправлено, Анна Викторовна. А пока позвольте проводить вас до дома, вы устали и вам нужно отдохнуть.