Мы больше не в Канзасе, командор Шепард

Планета на экране даже с виду казалась непривлекательной. Обычно населенные миры окутаны здоровой кислородной лазурью из-за рэлеевского рассеяния. Атмосфера Дагобы, насыщенная болотными испарениями и летучим планктоном, превращала планету в шар цвета хаки. – И как мы будем искать малыша в этой каше? – недовольно проворчал Соло. Шепард недовольно обернулся. Кореллианин взял манеру торчать на мостике, где ему, вообще говоря, не было места во всех смыслах. – По маячку, – лениво отозвался Джокер из своего ложемента. – Кажется, тут, кроме его крестокрыла, фонить нечему, планета совершенно необитаемая... понятно, почему. На свой лад Дагоба была не менее враждебна цивилизации, чем промороженный до мантии Хот-6. Древняя, лишенная массивного ядра планета давно пережила последний период орогенеза, постоянные дожди стачивали горы, медленные реки заносили океан осадками. Спустя полмиллиарда лет после того, как умер последний вулкан и остановились мантийные плиты, планета представляла собой одно огромное жаркое болото, заросшее дождевым лесом. Оставались еще крошечные моря, на экваторе пробивались сквозь зеленый полог леса облизанные дождем холмы, слишком низкие, чтобы называться горами, но этого было слишком мало, чтобы придать пейзажу разнообразие. От одного взгляда на плывущий под ногами диск планеты Шепарду казалось, что между пальцами начинает расти плесень. И – одновременно – срабатывало шестое чувство, то самое, что предупреждало командора об опасности. Сейчас оно вопило, заходясь в истерике. – Командор, – донесся с потолка мелодичный голос «Нормы», – инженер Лиа’Ваэль просит вас спуститься в трюм. – Хорошо, – бросил Шепард, – передай ей, я сейчас подойду. Уже развернувшись, он бросил последний взгляд через плечо на буро-зеленый простор – уже не диск, прилипший к небесам, а твердь, над которой несся окутанный молниями корабль. На верстаке перед кварианкой валялся полуразобранный безногий дроид-секретарь – к счастью, выключенный, так что от его стенаний командор был избавлен. Над грудой деталей висели, криво налепленные на переборку, три голографических монитора. – Ну как результат? – спросил Шепард, остановившись в двух шагах от сосредоточенно прозванивающей контроллер кварианки. – Я подключила блоки памяти к центральному процессору «Нормандии», – пропела Лия, разгибаясь. – Результат не впечатляет: это очень специализированный робот, с минимальным самосознанием и неубедительным ВИ. Но кое-что показалось мне странным. Шепард поднял брови, и только потом сообразил, что для собеседницы этот жест лишен смысла. Закованные в биозащитные скафандры, квариане поневоле заменили мимику – пластикой, прекрасно считывая язык тела почти любой расы, но не выражение человеческого лица. – И что же? – Память этому роботу стирали, – объяснила Лия. – Вроде бы разумная мера – без регулярной чистки у дроидов развивается неконтролируемая индивидуальность – но очень подозрительна дата. Это было в 981 году от Реформации. Двадцать два года назад. Хотя бы в такой мере Шепард с местной историей ознакомился. – Когда на престол взошел император. Лия дергано кивнула. – С того времени робот принадлежал семье Органа. Вся информация о предыдущих владельцах стерта. Но... Она обернулась к мониторам, набирая что-то на своем мультинструменте. – Мне удалось восстановить буквально считаные биты. Смотрите. На экране появилось изображение – чуть размазанное по краям. У глинобитной стены, рядом с невразумительной грудой металла, стоял светловолосый мальчишка лет десяти, и улыбался так счастливо и ясно, что Шепард невольно улыбнулся в ответ. – 968 год, – прокомментировала Лия. – К этому кадру были пришиты тэги. Они пострадали сильно, но... кое-что сохранилось. «Хозяин Анакин». И «создатель». У мальчишки были голубые глаза. Очень знакомые голубые глаза. – Люк говорил – его отца звали Анакин, – проговорил Шепард. – Получается, этот робот принадлежал его семье. – Получается, этого робота и собрал Анакин Скайуокер, – уточнила кварианка. – А потом, после переворота, дроид оказался у отца принцессы Органа. – Интересно, – протянул командор. – Выходит, они были хорошо знакомы, эти двое. Но мне показалось, что принцессе имя Скайуокера ничего не говорило. Надо будет ее расспросить... И, «Норма» – сохрани этот кадр отдельно. Думаю, кэптри будет приятно его увидеть, хотя трудно будет придумать объяснение тому, как мы добыли этот снимок. – Джунгли, – пробурчала Эшли. – Ненавижу джунгли. Налегая на шест, Шепард про себя согласился с комендор-сержантом. Шел нескончаемый мелкий дождь. За спинами небольшого отряда полыхала сквозь тучи окутанная молниями «Нормандия». Джокеру с трудом удалось отыскать невдалеке от места, откуда шел сигнал маячка, достаточно большую прогалину в джунглях, чтобы опустить корабль к самой поверхности. Никто не надеялся, что поверхность эта окажется твердой. «Мако» был прекрасной боевой машиной, но его создатели не рассчитывали на передвижение по густому лесу, затопленному грязной водой на высоту человеческого роста. В результате трое морских пехотинцев во главе с командором Шепардом спустили на воду самодельный плот и вот уже больше получаса петляли на нем по болоту, отталкиваясь алюминиевыми шестами от вязкого дна – там, где было дно. Деревья в этом лесу пробивали стволами небо и землю, их кроны терялись за сплошной пеленой облаков, а корни расходились ярусами в стороны, утопая в болоте и цепляясь за далекую, залитую скользким илом почву. – Сенсор, – предупредила Эшли, прежде чем всадить, развернувшись, с десяток пуль в темную воду омута. Из глубины поднялся и лопнул пузырь. Накатила волна тошнотворной вони. Что-то пищало и ворошилось в ветвях над головами, и жужжала над ухом мошкара. Какая-то тварь уже пыталась выбраться на плотик, чтобы позавтракать землянами. Дробовик Шепарда отвадил ее, но с той минуты продвижение отряда еще замедлилось – пришлось выставить часового с датчиком движения. – И где истребитель? – ни к кому не обращаясь, спросил Шепард, выдергивая шест из ила. – Мы уже должны были... Ох. Похоже было, что Скайуокер посадил свой крестокрыл прямо в болото – то ли рассчитывал, что подушка из гнилой растительности выдержит машину, то ли просто не нашел лучшего места. Так или иначе, но теперь от машины на поверхности осталось единственное крыло. Остальное затянула мутная вода. Часть сознания Шепарда, прошедшая через ад офицерских курсов переподготовки, машинально принялась размечать, куда повесить блоки и где расставить лебедки, чтобы выдернуть истребитель из грязи. – Вон берег, – указала Эшли. – И там ящики. Должно быть, кэптри разбил там лагерь... но, кажется, теперь стоянка заброшена. Шепард запрыгнул на жесткие, переплетенные корни, образовавшие неровную широкую площадку. Глянцевое покрытие брони, по всем законам физики несмачиваемое, каким-то образом уже обросло грязью. – И что дальше? – поинтересовалась сержант. – Покричать? – Погоди, – вполголоса ответил Шепард. – У меня странное чувство... «Четыре часа, внизу!», бросила через ларингофон внезапно напрягшаяся Эшли. – ...Словно за мной следят, – докончил командор, направляя дуло дробовика в сторону зашевелившихся кустов. «Что бы это ни было», промелькнуло у него в голове, «оно не слишком большое». Раздвинув листья, на полянку выковылял гоблин. Или гремлин. Или леший. В общем, какая-то мелкая нечисть. Зеленокожее существо ростом едва по пояс командору куталось в рваную хламиду цвета болотной грязи, и если бы не эта хламида и не кривой посошок, воинственно сжатый трехпалой гоблинской лапой, Шепард вообще мог бы не признать в лесном госте разумное существо. – Оружие ты убери, – проговорил гоблин высоким, дрожащим голосом. – Вреда тебе не причиню. Шепард опустил дробовик. Особой храбрости для этого не требовалось: трое морпехов продолжали держать гоблина на мушке, рассудив, что к ним просьба не относится. – Зачем пришел ты сюда, думаю, хмм, – продолжал карла. – Мы ищем парня с вон того корабля, – показал Шепард на полузатонувший крестокрыл. Командор старался говорить медленно и внятно, хотя и понимал, что «Нормандия» все равно прогонит его речь через автопереводчик. – Ты его не видел? – О-о! – пискляво протянул гоблин. – Скайуокер! Ты искать Скайуокер! – Где он? – спросила Эшли, оглядываясь. Если это существо знает имя пилота... – Скоро будет! – Гоблин мелко захихикал. – Скоро! Над головой Шепарда зашуршало. Посыпалась листва, что-то звонко лопнуло, и под ноги морпехам свалился, не отпуская оборвавшейся лианы, грязный и потный Люк Скайуокер, одетый только в тренировочные штаны и майку. – Командор! – воскликнул он – точней, попытался, но заглотал слишком большой кусок густого от вони болотного воздуха, подавился гнусом и закашлялся. – Мастер Йо... В голове у Шепарда с неслышным звоном взорвалось и осыпалось стеклянными осколками сатори. – Мастер Йода? – повторил он неверяще. – Вот это? – Никудышный ученик! – проговорил гоблин строго. – И ты никудышный! – Он огрел Люка палкой по плечам. – Может, из двое плохой ученик один толковый сделать я? – Его величество желает видеть вас. Мажордом поклонился, пропуская Миранду к медленно раздвинувшимся дверям в святая святых императорского дворца – той его части, которая была открыта для посторонних, конечно. На то, чтобы добраться до площади, которую даже Антиннис Тремейн по старой памяти, забывшись, называл Сенатской, с высокой орбиты над Корускантом, у нее ушло меньше времени, чем на то, чтобы дойти от титанических ворот до порога этой, последней, залы. Провожатые не давали ей ни на миг замедлить шага или сойти с назначенного пути, чтобы оглядеть бесконечные коридоры власти, или колоссальный купол Палаты аудиенций, или задохнуться от фантастических видов, открывавшихся со Звездной Галереи – и все же ноги у агента «Цербера» ныли так, что не спасало подавленное ощущение боли. Теперь она стояла на пороге малой тронной залы, места, куда могли попасть лишь немногие – а многие отдали бы половину внутренних органов лишь за то, чтобы на этом пороге постоять, не заглядывая внутрь. И все, о чем она могла мечтать – так это мягкий диван и таблетка ибупрофена. «Не расслабляться», напомнила она себе. Большая часть нравоучений Тремейна казалась ей суеверной чушью, но среди этой чуши проскальзывали верные мысли. Боль придавала силы преодолевать боль. Она выслушает все, что соизволит ей сказать повелитель этой галактики, выслушает с идеальной улыбкой на идеальных губах, и только потом, за порогом, что-нибудь сломает. Она шагнула в двери, и в лицо ей ударило солнце. Длинный и узкий зал тянулся от преддверия к помосту в дальнем конце, а тот венчало огромное круглое окно, расчерченное ребрами жесткости. Окно выходило на закат. Миранда словно ступила в луч огненного прожектора. Глаза заслезились, и она торопливо сморгнула. Фигуры облаченных в алое императорских гвардейцев еще проглядывали по сторонам, но впереди виднелся, окруженный огнем, только черный трон в центре черной паутины, не то контура вездесущей имперской шестерни. Нехитрая символика, но мощная. И кресло повернуто было спиной к залу. Сидевший в нем смотрел не на просителей, пришедших вымаливать его милости. Он смотрел на бесконечный город, облитый закатом. Невольно вспомнился кабинет человека, которого она даже в мыслях не называла Джеком Харпером – только Призраком. Его виртуальное окно на станции «Кронос» тоже выходило на солнце, в нем бесконечно клокотала фотосфера красного супергиганта, чьи вспышки и колебания надежно маскировали крошечный аванпост среди обломков разрушенных планет. Призрак утверждал, что это зрелище учит его смирению пред лицом неумолимых сил природы. Здесь смирением не пахло. Философия темной стороны в изложении Тремейна вообще не придавала этому свойству ранга добродетели. Кресло медленно развернулось. Кто сидит в нем, по-прежнему не было видно – все скрывала тень. Миранда с удивлением обнаружила, что стоит уже почти у самых ступеней, ведущих к трону – ноги сами принесли ее сюда. – Посмотри на меня, дитя. Голос повелителя известной галактики был некрасив. Скрипучий, незвонкий, он не смог бы зажечь толпу или вселить трепет. Сам по себе – не смог бы. И все же Миранду пробрала дрожь от одного его звука. – Антиннис много рассказывал о тебе, – продолжал император. – Я решил проверить его рассказы лично… и он не подвел меня. Ты полнишься силой. – Ваше величество. – Миранда склонила голову. Магнетизм – так это, кажется, называлось в прежние времена? Животный магнетизм: сверхъестественная способность подчинять волю более слабых существ. Никогда прежде Миранда Лоусон не назвала бы себя слабой. Прежде. – Затерянная в просторах Галактики, заброшенная далеко от дома… – В голосе императора сквозило сочувствие. – Не знаю, сможешь ли ты найти дорогу обратно, Миранда Лоусон. Но твои таланты несомненны, и они очень пришлись бы к месту при моем дворе, в моей Империи. Миранда промолчала. Тремейн бегло познакомил ее с официальным двуличием имперской идеологии. Для масс были трескучая пропаганда КОМПНОР и узаконенный многослойный расизм, для внутреннего круга – бесстрастный прагматизм властолюбия, позволявший выдвинуться полезным нелюдям вроде чагрианина Мас Амедды, исполнявшего самые щекотливые поручения императора и облеченного его непреложным доверием, или чисса Митт’рау’нуруодо, возведенного в чин вице-адмирала вопреки всем возражениям косного офицерского корпуса. Женщин в Империи ценили лишь чуть больше нелюдей, отчего у Миранды сводило злобой челюсти. Но то – формально. А фактически к женскому полу принадлежала чуть ли не половина инквизиторов и других полу-секретных, вечно соперничающих с собой организаций, заменивших опозоренный и разогнанный Орден джедаев. Основным критерием для вступления в них было сродство с Силой. Чем бы она ни была. – Ресурсы Инквизитория могут весьма помочь тебе в поисках, – увещевал мягкий, чуть поскрипывающий, как старое, удобное кожаное кресло, голос. – И по возвращении – разве помощь Империи не будет кстати твоим соратникам? О да! Миранда чуть не всхлипнула. Когда она узнала, какими мощностями оперируют имперские военные корабли, с какими скоростями переносятся от звезды к звезде безо всяких масс-реле… одна только тайна гиперпривода поставила бы на колени Совет Цитадели, завладей ею человечество… под руководством «Цербера», конечно, а не этих соглашателей-курощупов из Альянса. Это не говоря о реакторах на гиперматерии. И турболазерах. И кто, в конце концов, сказал, что под именем Призрака должен выступать именно Джек Харпер – вот теперь она назвала его по имени! – а не та, кто принесла все эти секреты людям? Миранда не могла для себя решить – ее это мысли, или их нашептывает исподтишка слабый вкрадчивый голос, неслышимый ушами. Но сопротивляться им не хотелось. – Ваше величество, я безмерно благодарна вам за помощь, – произнесла она. – Разумеется, я со своей стороны помогу имперским инквизиторам в меру своих скромных сил, в тех областях, где вы сочтете мою помощь полезной. Ей потребовалось почти физически согнуть себя в три погибели, чтобы только голос ее прозвучал убедительно. Смирение – не добродетель для адептов темной стороны, но имитировать ее бывает полезно. Император медленно кивнул. Миранда не сразу вспомнила, что, если верить Тремейну, Сила позволяла читать эмоции собеседника. И, временами – мысли. – Хорошо… хорошо. Думаю, мой верный Антиннис сможет найти тебе применение, дитя. До меня доходят нехорошие слухи. Кажется, адмирал Заарин в последнее время… слишком высоко замахивается. И водит дурную компанию. Да. Это будет неплохой проверкой твоих способностей. Можешь идти, дитя. Миранда поклонилась снова и отошла спиной вперед на положенные три шага, чтобы только там развернуться к выходу. Ей показалось странным, что новообретенное послушание не кажется ей странным. Но неслышимый шепот уже заглушал веления рассудка. И только в глубинах сознания заходится в истерике другой, тревожный голос, напоминая фразы из отчета о событиях на Новерии. У Призрака были хорошие источники, и последние слова матриарха Бенезии дошли до него. «Быть запертой в своем разуме, биться в стекло, пока твои руки пытают и казнят…».