Сладкая месть на твоих губах

Антонио Сальери, полностью погруженный в свои мысли, сидел в своей полупустой пыльной комнате на большой кровати, слишком большой для человека, живущего одного. Наверное, эта большая кровать, да и все пустое пространство большого дома, давят на композитора, угнетают. Но как бы то ни было, Сальери был один, в тишине и спокойствии, только так он мог сочинять, только когда его разум не отвлекал ни единый звук… вот как сейчас. Идеальная тишина, кажется, что даже на улице все затаилось и затихло, лишь бы не нарушать покой Антонио Сальери. - Антонио, Вы у себя? – нарушающий все спокойствие голос раздался у входной двери. – Антонио, это… - Сальери даже не обязательно дослушивать, чтобы понять, что в гости к нему пришел ни кто иной, как Вольфганг Амадей Моцарт. Мужчина промолчал, прекрасно зная, что даже если он не ответит, Вольфганг все равно придет в его комнату, усядется на кровать рядом с ним, и станет болтать-болтать-болтать. Болтать обо всем на свете: о своей жене, о музыке, о собаках, что одичали и бросаются на людей, о карете, у которой сломалось колесо, о политике, о искусстве, о себе, о вине, которое он недавно опробовал. Моцарт любил рассказывать Сальери о том, как провел день, а тот лишь молчал и внимательно слушал каждый рассказ, каким бы глупым он ни был. Так продолжалось уже более трех месяцев. И каждый раз с приходом Вольфганга дом Сальери оживал, и Антонио чувствовал, будто с его другом в дом приходит много свежего и чистого воздуха, дышать которым – одно наслаждение. Но сегодня все вышло как-то не так. Вместо шумных быстрых шагов, Антонио услышал тихое шарканье обуви о деревянный пол и тихие тяжелые вздохи. Дверь медленно открылась, и в комнату зашел одновременно Моцарт и не Моцарт. Сказать иначе и нельзя! Внешне он был похож на композитора, разве что волосы растрепаны, да пиджак слегка помят, но ни грустное, усталое выражение лица, ни сутулые плечи, ни отощалое тело никак не могли принадлежать тому Вольфгангу, с которым был знаком Сальери. - Друг мой, что с Вами? – не скрывая беспокойства, спросил Антонио и, соскочив с кровати, мигом подлетел к Моцарту. – Вам нездоровится? - Ох, это долгая история, - еле-еле проговорил Вольфганг, поднимая измученный взгляд на Сальери. Теперь можно было увидеть большие мешки под опухшими покрасневшими глазами, а так же бледные-бледные щеки, как будто не принадлежавшие живому человеку. – Но я так рад Вас видеть. - Я тоже рад Вас видеть. Садитесь, - Антонио помог другу добраться до кровати, осторожно посадив Моцарта, он сел рядом, придерживая его за плечи. – Что же случилось? Где Вы пропадали три недели? Вы больны? Моцарт долго молчал, собираясь с мыслями. То, что он хотел рассказать, было сложно для понимания, и Вольфганг боялся, что Антонио может попросту не понять его и посмеяться. Вздохнув, мужчина закрыл глаза и начал свой рассказ: - Началось все ровно три недели назад, мой друг. Тогда я шел от Вас, как всегда, и зашел по пути выпить вина, а так же послушать того слепого скрипача, вы помните, я приводил его к Вам… - Да-да, Вольфганг, я помню. Не отвлекайтесь! - Да… Так вот, вернулся я часам к восьми вечера, и Констанция мне передала, что заходил сегодня ко мне какой-то человек. Человек, одетый во все черное. Не застав меня, он ушел, ничего не передав жене. Констанция сказала, что человек тот был жуткий на вид, и что лучше было, чтобы он и не приходил больше. Я не предал этому значения. Однако на следующий день, когда я ненадолго отлучился к Эмануэлю Шиканедеру, он опять пришел, и снова не застав меня, ушел, не передав ни слова. - Жутко. - Не то слово. На третий день тот человек опять пришел, а Бог же любит троицу, на этот раз я оказался дома. И человек, одетый во все черное, заговорил со мною, и с первых звуков голоса его я понял, что разговор мне предстоит не из приятных. Но оказалось все намного проще…намного… Он заказал реквием, - последнее предложение Моцарт произнес очень тихо, с опаской оглядывая комнату. - Всего-то? - Сальери, по-доброму улыбнувшись, погладил Моцарта по голове. – Друг мой, так что же Вы так из-за этого пережевали? - Не смейтесь! – как-то резко отозвался Вольфганг. – Вы не понимаете… он заказал реквием, сказав, что тот, для кого мой реквием, истинный ценитель хорошей музыки. Я боюсь… - Чего же? – Антонио не понимал, что такое творится с Моцартом, но оставлять это так он не собирался. - Моего черного человека, - глаза Вольфганга снова забегали по комнате. – Уйдя, он больше не появлялся, но он как будто всегда рядом, всегда со мной... Он… смерть моя… - Вольфганг! - Нет-нет-нет, Антонио! Не говорите ничего! Не нужно… я точно знаю, что как вернется человек тот, так смерть моя ко мне придет. - Вы посмотрите на себя, Вольфганг, - очень тихо и заботливо произнес Сальери, гладя сутулые плечи Моцарта. – Вы измотали себя этой мыслью. Вам нужно отдохнуть, Вам нужно перестать думать об этом человеке! - Но, как же я могу не думать? – на опухших покраснелых глазах, что теперь больше не сияли, а казались тусклыми и покрытыми мутной поволокой, навернулись слезы. – Мой реквием, не будучи еще готовым, уже льет слезы обо мне… - Да прекратите Вы! – уже не зная, что делать, Антонио затряс Вольфганга, чтобы хоть как-то растормошить. – Все это чепуха, мой друг! Вы все придумали! Пишите реквием спокойно! Поверьте, он принесет Вам славу! Он принесет успех… - Нет, - глухо, но резко ответил Моцарт, перебивая Сальери. – Никто не будет знать о нем. Никто, кроме меня… и Вас, Антонио, - Вольфганг посмотрел на своего друга, стараясь сквозь слезы разглядеть родное лицо. – Скажите, Вы исполните мой реквием, когда я… - Прекратите! – Сальери хотел соскочить с кровати и начать кричать на Моцарта, который ничего не слышал, кроме своих глупых мыслей, но мужчина не дал ему подняться, крепко схватив за плечи. Вольфгангу удалось удержать Антонио на кровати и, подавшись вперед, он приник своими бледными, пересохшими губами ко рту Сальери. Поцелуй был коротким, Моцарт быстро отстранился и опустил голову, пряча взгляд. Что же это было: мимолетный порыв, или же желание, томительное, давнее желание, которое, как наваждение, приходит всякий раз, как только взгляд Вольфганга видит Антонио Сальери? Сам же Антонио сидел неподвижно, словно окаменевший, он в упор смотрел на мужчину, что только что поцеловал его. - Вы просто скажите, исполните или нет? – голос дрожал, словно хрусталь. Еще никогда и ни перед кем Моцарт не представал в таком свете, еще никогда он не открывался человеку настолько. - Я…отказываюсь. - Заплаканные глаза устремили взволнованный взгляд на Сальери. Мужчина улыбался, и эта улыбка была полна жалости и сочувствия. – Я отказываюсь верить, что Вы умрете, по крайней мере, раньше меня. Вольфганг. Снова не сумев сдержать слез, Моцарт в голос заревел, прижимаясь к груди Антонио. - Пообещайте, Сальери, прошу Вас, пообещайте, что будете со мной! Пообещайте, что не дадите умереть! - Я обещаю Вам. Вы знаете, я не из тех людей, что нарушают обещания. *** Антонио, прижимая к себе Вольфганга, гладил его по кудрявым волосам, шепча тихие добрые слова, чтобы тот успокоился. Но Моцарт не мог остановиться, все три недели он жил в страхе, он не спал по ночам, плохо ел, не мог сочинять - спокойствие композитора было украдено. И каждый раз, как обращался композитор к Музе, видел он туманно того черного человека, и чувствовал леденящие дыхание смерти. Впервые Вольфгангу было страшно сочинять, он не хотел писать реквием, ужасно боясь его завершения. Поэтому сейчас, находясь в объятиях Сальери и плача, он наконец-то смог хоть немного расслабиться, ненадолго забыть о своем кошмаре, о черном человеке, о смерти. Но чувство тревоги полностью не покинуло мужчину, то можно было понять по его дрожащим рукам, что крепко вцепились в плечи Антонио. - Вам все еще страшно? – продолжая гладить волосы Моцарта, спросил Сальери. - Даже рядом с Вами страх мой не уходит, как бы я этого и не желал. - Вам нужно отдохнуть, Вольфганг, - Сальери бережно стал опускать мужчину на свою кровать, но Моцарт тут же сильнее сжал тонкие пальцы на плечах Антонио и испуганно посмотрел на него. - Нет! Не уходите! Не оставляйте меня одного, я не вынесу этого! - Что Вы, что Вы, Вольфганг? Я не оставлю Вас! – Антонио положил руку на взмокший от волнений лоб Моцарта. - Спасибо, - веки мужчины медленно и тяжело опустились, а на лице появилась слабая улыбка. - Вы не отвернулись от меня… - Вольфганг, я… - Вы не представляете, как я счастлив, Антонио, - продолжил Моцарт, перебивая своего друга. – Простите мне мою прямоту, все это неправильно, но я люблю Вас! Тяжелые, опухшие веки дернулись и Вольфганг затих, ожидая ответа Сальери. Антонио молчал, не осмеливаясь что-либо ответить, слова Моцарта ничуть не удивили его, хотя, подобного разворота событий он и не ожидал. Безусловно, Антонио Сальери нравился Моцарт, было в нем что-то, что привлекало, какие-то нелепые чары, вроде честности и верности, которые сейчас уже совсем утратили свой смысл. Ни к кому Антонио не тянуло так, как к Моцарту, только Вольфгангу он осмелился показать настоящего себя, лишь этот безумный вольнодумец смог заставить Сальери пройти все шаги от ненависти до восхищения и даже… Но была одна женщина, та незнакомка… она не выходит и головы Сальери ни на секунду! Каждое мгновение с Моцартом в воображении невольно представлялось временем, проведенным с той таинственной незнакомкой, забыть которую Антонио был не в силах. - Вольфганг, Вы, право, спятили, - глухо произнес Сальери куда-то в сторону, убирая руку со лба мужчины. Ему не хотелось ранить чувств так дорогого ему Моцарта, но ответить взаимностью он не мог. - Я брежу Вами, mio preferito, - в тихом голосе Вольфганга было столько грусти и тоски, что со стороны могло показаться, что композитор умирает и это его последние слова, столько в них неоправданных надежд. - Вам нужно отдохнуть, Ваш разум освежится после сна. - Но влюбленное сердце не освежишь, - Моцарт горько усмехнулся. – А Ваше сердце уже украдено…той самой незнакомкой? - Не разговаривайте, Вольфганг, постарайтесь уснуть, - ответить Сальери было нечего, поэтому он и не отвечал на вопросы. Ответы ведь могли лишь навредить Вольфгангу, а он и так сейчас не в лучшем виде. - Да разве тут уснешь… - хоть он так и сказал, но тут же зевнул, прикрывая рот ладонью. – Извините меня, Сальери, что так вышло…я все же засыпаю, но когда проснусь, я уйду и не буду Вас беспокоить. - Не думайте об этом. - Постараюсь. Я обещаю.