Двадцать минут назад
— Минхёк, я принес тебе твои любимые булочки, — Кихён открывает дверь в кабинет старшего с радостными возгласами, а потом замирает. Хёк лежит на кровати и не двигается. И Кихён, поначалу, стоит на месте и пытается стать, как можно тише. Он мнется на одном месте, а потом зовет еще раз.В ответ снова тишина, хотя брат спит чутко и просыпается от каждого шороха, но сейчас он так же бездвижен и пугающе мертв. У розововолосого кровь стынет в жилах. Он подходит к брату и присаживается на колени, ставя поднос с булочками около себя. — Эй, Мин. — Кихён трясет его за плечо, но тот не отвечает. Старший вообще никак не реагирует. Он похож на тряпичную куклу, только тяжелее в несколько раз и похож на родного брата. Кихён начинает паниковать. Руки невесомо дотрагиваются до лица, дрожащими пальцами, глаза бегают по всему телу. — Мин. Мин! Пожалуйста… — содрогающимся голосом зовет он, — Минхёк! Очнись. Это ведь шутка. Большие слезы начинают капать на бледное лицо брюнета, а пальцы младшего нервозно размазывали их по щекам. — Хёк. Эй, Сон Минхёк! — бьет Ки кулаками по груди, затем падая на них же. — Хёк! — истошно хрипит младший, — как ты… это шутка. Ложь! Ну же, очнись. Гюн находит хёнов вовремя. Кихён едва ли не на грани истерики, и Чангюн оттаскивает его подальше. Он находит на рабочем столе небольшое зеркальце и подносит его к носу Минхёка. Ки подрывается с места и пытается разглядеть малейший участок запотевшего стекла, но безуспешно. Гюн прикладывает голову к груди, там, где должно биться сердце, но спустя пару, вечных для старшего, секунд он поднимает голову и отрицательно кивает. — А-а! — схватив тарелку из-под горячих булочек, Кихён кидает ее на пол, выплескивая свой гнев. — Нет! — Брат! — Гюн пытается успокоить старшего, хватая его за руки и притягивая ближе к себе. — Не надо. Он бы не хотел видеть тебя таким. Кихён упирается лбом в шею Чангюна и плачет в ворот его одежды. Надрывные всхлипы разносятся на весь дом вперемешку с криками. Хёнвон, что возвращался после поручения «повара Ки» с рынка вместе с продуктами, бросает их на пороге дома и бежит в сторону воплей. Он понимает все без слов, и долгих тирад и просто падает на пол, отбивая острые коленки. В глазах вселенский ужас, а пухлые губы растягиваются в кривую линию. — Хён… — Вон тянется рукой к каштановым волосам. Они кажутся ему мягкими и ледяными одновременно. — Что происходит? В дверном проеме появляется Хосок. Лицо искажается в непонимании и отрицании происходящего. Брови приподняты и слегка дергаются, глаза раскрыты, зрачки сужены в узкую точку, а в голове шум застилающий поток убивающих и таких отвратительных мыслей. У него на глазах плачущий, в уже влажную рубашку Чангюна, Кихён, и убитые горем младшие, что не могут и слова вымолвить. — Ки, Хёнвон… — зовёт Хосок, делая шаг в сторону Минхёка, — Чангюн… — у него голос дрожит и срывается на высокие ноты, — ведь не правда. — Он умер. — Говорит Хёнвон ломаным голосом себе в руки, закрывая лицо. — Умер, Шин. — Нет… — Да, хён, — Гюн поднимает Кихёна с пола и ведёт к выходу, — помоги мне, отведи его в комнату. — А… а ты? — Хосок мямлит, забирая, из рук младшего, Кихёна, прибывая в шоковом состоянии. — Я? — младший запинается и смотрит куда-то через Шина, — надо… брата… — Я понял. Шин уводит старшего в комнату, а Чангюн приводит в чувства Хёнвона и ведет его за собой.***
Теперь же он по прежнему сверлил взглядом керамические чашки, из которых только вчера они вместе пили любимый Минхёком чай. В его голове всплывают моменты их такой неправильной жизни. Улыбка у Минхёка такая яркая, заразительная, но Шин хотел бы видеть ее куда чаще, чем мог. Он вспоминает каждый момент, что они провели вместе. С самого первого, когда Минхёк жестко отказался от его помощи, и Хосок принял правила игры, до последнего — короткого поцелуя, в этой самой комнате, при свете одинокой луны. Шин жалеет, что не пришел к младшему утром, что отпустил вчера, что не смог быть рядом в самые тяжелые моменты. Ненавидит за то, что позволил терзаться в одиночку. Комната душит его, оплетая шею своими цепкими щупальцами, заставляя делать вдохи все чаще и мельче. Не выдержав, он выходит на улицу. Хон подбегает к нему и лезет мокрым носом к ладоням хозяина. Словно чувствуя эмоции, что бушуют на душе у Хосока, Чжухон ложится рядом и прижимает уши. — Ты обещал, что не оставишь меня, Мин… На воздухе куда легче, чем в душном помещении, в котором пахло бергамотом. Холодные потоки воздуха выбивают мысли, но сердце до сих пор кровоточит. Он решает добить себя еще больше, поэтому идет обратно к Минхёку. — Куда ты? — спрашивает Чангюн, встречаясь с Шином на пути. — К Минхёку. Можно? — Д-да. Пойдём, — Гюн подходит к двери и постукивает одной костяшкой, — хён… — Зачем ты стучишь? — сглатывая подступивший ком, спрашивает блондин. — А, я. По привычке… — опустив голову отвечает тот и открывает дверь. Прошло всего чуть больше часа, но вместо Минхёка на футоне лежало тело под белой тканью, смутно напоминающее тело упокоенной девушки. Гюн приносит свечи, пока блондин ищет в себе силы пройти глубже в комнату, и зажигает их. Золотистый свет бликует на белой ткани и Хосок думает, что увидев его вновь, Минхёк бы обязательно широко распахнул глаза и, совершенно позабыв о том, что ему скоро стукнет двадцать пять, стал бы разглядывать весело раскачивающийся огонек. Это, наверное, последнее, о чём думает Шин в этот момент, поскольку в следующий Хосок снимает с лица любимого ткань и прикрывает глаза, сглатывая горчайший комок, и пропускает холодную слезу. Он стоит там около двух минут, а потом срывается с места. Игнорирует слова Чангюна и выбегает из дома. Всю ночь он бродил по холодной земле поляны, где был их первый поцелуй, затем всматривается в уже холодные звезды с того холма. Он скитается от воспоминания к воспоминанию, в поисках якоря, который заставил бы его продолжать жить, но не находит и возвращается в дом только для того, чтобы провести последние дни там, где жила его любовь.