Мой милый Дольсё

      После того, как Минхёк выставил Кихёна за дверь своей квартиры, даже не дав пару секунд на то, чтобы одеть обувь, Ю решил, привести друга в чувства, а заодно и помочь настрадавшемуся Шину. Естественно, делать что-либо в одного он совершенно не хотел, поэтому первый, к кому он пришел с просьбой, как сам Кихён думал, был его парень, но вот Чангюн совершенно не разделял его мнения, ведь фраза: «Ты обязан помочь мне свести двух придурков» никак не походила на просьбу. Они весь вечер сидели дома у младшего и придумывали, как провести их миссию. Один способ изощрённее другого, а несколько из них походит больше на пытки, поэтому они сдаются.  — И почему у них все так сложно? — рвал волосы на своей голове Ки, пока Гюн устало потирал переносицу.  — Потому что они идиоты, — коротко отвечает парень, — а еще Минхёк слишком упертый и живет в мире манги, где для него все очевидно.  — Но почему тогда он отрицает то, что Хосок его действительно волнует? — он не выдерживает и, еле переставляя ноги, подходит к холодильнику, чтобы достать воды.  — Я почем знаю? Это Хёк. У него одна мысль с другой не сходится. Я до сих пор понять не могу, как он не почувствовал, что ударил Шина.  — Надо разговорить его, — делает заключение Ки и сощуривает глаза, размышляя, — напоим прямо перед Шином, чтоб тот потом услышал, что сказал Мин.  — И, как ты это сделаешь? Хёк, как выпьет перед Вонхо, так вообще замолкает. У тебя не выйдет разговорить его в присутствии старшего. — Между ними возникает тишина. Ки настойчиво ищет способ разговорить Мина, но так чтоб об этом узнал Шин, но не просто со слов, а в живую, а Чангюн думает о том, почему же Шин боится идти на встречу открыто.  — А! — кричит Ки, попутно отнимая бутылку от губ. — Знаю!  — Что? — удивленно раскрыв глаза, спрашивает Им.  — Смотри: мы берем Хёка и идем с ним в бар. Там развязываем ему язык алкоголем и медленно подводим к теме об отношениях, а потом звоним Хосоку и, когда он приедет, Мин уже не сможет перестать говорить.  — Ты, правда, так уверен, что Минхёк не остановится? — скептически подмечает Гюн.  — Мы зальем в него очень мно-ого алкоголя! — парирует Ки.  — А если Шин не приедет? — не унимался младший.  — Ты серьезно думаешь, что он не приедет к Минхёку? — ставя руки-в-боки переспрашивает Ю, недовольно морща лицо.  — Твоя взяла, — сдается Им, — когда спаиваем?  — Сколько сейчас? — спрашивает Кихён и поднимает рукав рубашки, открывая обзор на циферблат классических часов, а потом отвечает сам себе. — Половина десятого? Так еще детское время!  — Хочешь добить его сегодня же? — усмехается младший и подходит к Ки, забирая бутылку из рук.  — А почему бы и нет? Он выставил меня, имею право на месть, — Ю негодующе строит парню обиженную рожицу и продолжает, — ко всему, возможно именно сегодня, он будет более сговорчивым.  — Что ж, собирайся. — Гюн убирает воду и снимает со стула пуловер Кихёна, кидая тому в руки. — Я пока позвоню ему.       Они вытаскивают Минхёка из его квартиры с жутким трудом и тащат в самый ближний бар от дома Хосока. Хотя самым ближайшим его вряд ли можно назвать, потому что находился он в десяти кварталах. Ли еще около получаса не понимал, зачем ему нужен какой-то бар, но уже после первого коктейля, который Чангюн буквально влил в него насильно, старший благодарен, что позволил друзьям вытащить его упертую натуру.       Они сидят у самого края барной стойки в небольшом, весьма уютном, баре с музыкой, которая помогала скрыть информацию от посторонних ушей, но донести ее до того, кому говоришь. Темные стены и приглушенное освещение смягчали обстановку и уводили в неизвестный никому мир размышлений. Мина мутит и ведет, а мышцы расслабляются после первой дозы алкоголя, даря Хёку долгожданный штиль в мыслях и на сердце. Рюмка джин-тоника улетучивается добровольно и даже желанно, что развязывает Мину язык, и он начинает прерывисто изливать свою душу.  — Я его не-на-ви-жу! — четко произносит Ли, а Кихён под боком в ужасе раскрывает глаза, это было совершенно другое, нежели то, что он хотел услышать. — Не-на-ви-жу!  — Хёк, ты уверен в том, что говоришь? — осторожно спрашивает Гюн, поддерживая удивление парня, сидящего с другого боку от старшего.  — Уверен! Я его просто ненавижу! — громче отвечает блондин, добивая друзей ударом кулака об столешницу.  — Минхёк, но…  — Как можно быть таким? — выдавливает из себя вопрос Ли.  — Каким? Таким? — продолжает удивляться Чангюн.  — Таким придурком! Идиотом с пустой головой! — почти кричит старший, но потом тише, едва слышно добавляет. — С такой красивой, но пустой головой…  — Хёк, а ты уверен… — снова начинает Ю, но друг настойчиво не желает его слушать.  — Я ненавижу его, потому что он такой хороший! — нараспев произносит последнее слово Мин. — Такой весь из себя правильный! Скажешь, не лезь — не полезет, скажешь отвалить — отвалит, ударишь его, а он даже звука не издаст!!!  — Вообще-то он издал… и довольно громко… — добавляет Ки, но понимает, что его не слышат.  — Почему он никогда мне не перечит? А? — он оглядывается на друзей, что сидят с разных сторон, но не находя ответа, отворачивается к полюбившийся столешнице. — Почему исполняет то, чего я хочу?  — А ты хочешь, чтобы он не исполнял твоих желаний? — спрашивает Ки и уже хочет прикусить язык, но Ли ему отвечает.  — Нет…  — Тогда ждёшь, когда он станет перечить тебе? — Чангюн поддерживает вопрос Ю.  — Да, вроде бы, нет…  — Тогда чего ты от него хочешь? — добивает старшего Кихён, пока в Ли что-то медленно, но мнимо трезвеет.  — Действий? — словно спрашивая себя, отвечает Минхёк.  — А что мешает тебе первому сделать шаг к нему? — спрашивает Ки.  — Зачем мне делать шаг ему навстречу? — Хёк поднимает глаза на друга и тот видит, что старший едва ли не плачет, и черт тут поймет от чего именно.  — Может, потому что любишь его? — контрольный выстрел, от которого Мин замирает, на добрых пару минут, с полными удивления глазами.  — Я? — переспрашивает он, постепенно отмирая.  — Ну не я же, Минхёк! — вторит Кихён и заказывает еще одну порцию спиртного.  — Да с чего бы мне его любить?! — взрывается старший и запрокидывает рюмку, что только поставил бармен.  — Снова приехали, — вздыхает Чангюн. — Хён, послушай, ты говоришь, что тебя не устраивает то, что Хосок не действует, не перечит, всегда исполняет твои желания и не жалуется.  — Ну да, — смотря пьяными глазами, подтверждает Хёк.  — Вот. Но ты совершенно не хочешь делать шаг первым, потому что боишься и хочешь, чтобы он первый открылся тебе.  — Возможно… Ну… нет, но… — мямлит Мин, в попытке найти отмазку, но в голове смесь из спиртного и воспоминаний о Хосоке, что смешиваются между собой и не хотят уходить.  — Это так и не говори другого! — затыкает его Гюн. — Так вот, почему же ты не видишь, что Хосок три года в тебя влюблен и всячески подбивает под тебя клинья, но ты его жестко игнорируешь? — Чангюн выпаливает разом всю правду, и получает от Ю полный недовольства взгляд и грозное шипение, но Ли так завлекла эта мысль, что он автоматически стал вспоминать все, что делал Шин.       На ум приходили их постоянные встречи, желание Хосока забирать младшего, когда только возможно, то тепло, с каким Вонхо постоянно смотрел на него, как тот рвался ко всему, что делал Мин. Шин всегда одним из первых читал минхёковскую мангу, постоянно ее покупал, от чего в спальне Вонхо целый шкаф был заставлен всеми выпусками, а то, как Хосок беспокоился о Хёке, перед дедлайном, и постоянно выкраивал любую минутку, чтобы помочь тому любыми способами, можно считать за героический поступок. Но до Минхёка все эти очевидные вещи, доходят только сейчас и то медленно, шаг за шагом, опуская самооценку блондина ниже любых плинтусов и заставляя сердце отчаянно набирать обороты.  — Мин… — Кихён кладет руку на спину старшего, и тот нечаянно вздрагивает от напряжения, что проходит по его клеткам в эту минуту, — ты в порядке?  — Нет. — Ли отвечает смотря на Чангюна, а потом разворачивается и упирается лбом в столешницу. — И почему я такой кретин? Почему никто меня еще не стукнул за эти три года?  — Мы пытались, но ты, как бы мягче сказать? Не воспринимал наши слова. — Кихён утешающе поглаживал друга по спине, пока не услышал нервные всхлипы.  — Теперь я понимаю, почему в больнице он был так холоден… — навзрыд, прерывая поток слез, говорил Мин, — я бы никогда не выдержал трехлетней френдзоны.  — Хён, тише. — К успокаиванию подключился Чангюн.  — Да он теперь просто великомученик в моих глазах! — ломаным голосом выкрикивает Хёк, приподнимаясь от барной стойки. — Я даже права говорить с ним не имею. — Он закидывает в себя появившуюся в поле зрения стопку абсента и жмурится, слегка покрасневшими глазами, пока друзья нервно сглатывают по сторонам от самоотверженности Минхёка.  — Ли, давай ты только дуростью заниматься не будешь, окей? — предупреждающе спрашивает Кихён.  — Нет! Все! Я больше не имею права принимать его помощь и поддержку, без меня ему будет только лучше, — на грани между истерикой и потерей самообладания от алкоголя говорит Мин, — я — причина всех его проблем и страданий!  — Минхёк! Да он без тебя и пары дней не продержится! — теперь уже взрывается негодованием Ю. — Он ведь ради тебя так много терпел!  — Теперь не будет. — Просто отвечает Ли. — Видишь, как всё просто?  — Ли Минхёк! Да, что ты ведешь себя, как баба?!  — Ки, Ки, стой, — Чангюн усаживает готового убить хёна Ю и говорит ему на ухо, — теперь звонить Хосоку нет смысла, Минхёк сейчас только гадости сказать может, поэтому заливаем в него ещё и просто скинем его Шину на руки. Теперь, пусть сами, один на один, разбираются.  — Да, пусть так! — Кихён злится и с радостью принимает предложение своего парня, и заказывает ещё порцию абсента.  — Так ему будет лучше… — мямлит Минхёк, выводя, оставшейся от напитков водой, на столешнице странные узоры. У него на сердце шторм, от которого хочется и надрать Шину зад, и обнять его же да так, чтоб навечно, и отгородить того от себя самого, дабы не причинять больше боли, только Хёк понятия не имеет, что так Хосоку было бы куда хуже.       Как и было задумано Ки и Гюн ведут Минхёка к старшему и надеются, что они в порыве «любви» не убьют друг друга, хотя Хосок бы никогда, и царапины на Ли не оставил, но мысленная перестраховка все же перестраховка. Они звонят в хосоковскую квартиру, в начале первого ночи, и Шин гневно думает, что надерет кому-то сейчас зад, пока не открывает дверь, и на него не скидывают еле стоящего на ногах блондина, которого Хосок ловит со всей нежностью и бережностью.  — Хён, позаботься о нем. — Кидает Им, придерживая входную дверь. — Он напился, а оставлять его одного дома мы боимся.  — Но… — пытается возразить старший, но Чангюн его тактично перебивает. — Мы не можем, а ты его лучший друг, так что… Удачи.       Дверь закрывается перед носом Вонхо, и тот еще пару минут стоит в полной темноте прихожей, недоумевая, что только произошло, пока блондин не начал подавать признаки жизни.  — Где я? Почему так тихо, Ки? — Минхёк руками начал водить по голым лопаткам Хосока, потому что кто-то вскочил с кровати в одних пижамных шортах, но брюнета его внешний вид волновал в последнюю очередь. — Ю, почему ты голый? И накачаться успел…       Медленно, заалкоголизированный мозг сопоставил полученные факты, и Минхёк пришел к выводу, что опирается он сейчас совсем не на Кихёна, и даже не на Чангюна, потому что теплые большие руки, и знакомый запах геля для душа, который Мин выбирал в подарок на Рождество Шину, никак не могли принадлежать ни одному из «собутыльников».  — Я брежу? — задает вопрос вслух Ли.  — О чём? — разносится мурашками глухой бас Хосока, и Мин больше даже не дышит. — О том, что ты напился, или о том, что тебя скинули мне на попечение?  — Хосок? — переходя на ультразвук, пищит блондин.  — Ну не папа же твой! — отвечает с тяжелым вздохом Шин и подхватывает Ли на руки, от чего тот издает странный визг.  — Зачем ты меня на руки поднял? Я тебе не баба! Отпусти, качок хренов! — пытаясь разжать хосоковские пальцы у себя на ребрах, верещит Хёк, а брюнет и бровью не повел, продолжая идти в сторону гостевой комнаты. — Ты чёртов насильник! Отпусти, я и сам дойти смогу.  — Да ну?  — Могу! Поставил на место, кому говорю! — заплетающимся языком лепечет младший.  — Ну, на, раз можешь! — Хосок резко ставит Мина на пол и отпускает.       В смежном коридоре, приглушенный свет от больших окон в зале, и поэтому, безликие тени в минхёковском мозгу скачут в пляс. Хёка ведет, и рукой он пытается найти твердую опору, потому что ноги ватные и совершенно не слушаются, он не нащупывает стен и, делая пол шага в неизвестном направлении, спотыкается о свою же ногу и падает.  — А! — разносится по квартире, предшествуя глухой удар коленок об деревянный пол. — Чёрт! — бросает сам себе Хёк, потому что не видит, как из гостевой за ним наблюдает пара глаз.       У него на глазах наворачиваются слезы, и он сам того не знает от обиды или от больно саднящих коленок, или же от своей беспомощности. Он начинает хлюпать носом, вытирая соленые дорожки с щёк, и Хосоку нужна вселенская выдержка, чтобы сию минуту не подбежать к предмету обожания, и не начать успокаивать.  — Ты такой дурак, Хосок… — шепчет Ли, но Шину хватает этого чтобы услышать. — Невообразимый дурак. Я таких еще не видел. — Он плачет, выговаривая дрожащими губами все, что накипело за последнее время. — Ненавижу тебя! За доброту твою ненавижу и за теплые руки. Почему тебе нужно быть таким совершенным?       Шин придвигается ближе, но так, чтоб Хёк не заметил, садится, прислоняясь голой спиной к прохладной стене и вслушивается. У старшего на душе кошки от того, как блондин плачет, и сам он сейчас на грани истерики, потому что не верится. Он не верит, что его Минхёк говорит эти слова. Хосок понимал, что в младшем достаточно алкоголя, чтобы нести бред, но он надеется, только пока не верит.  — Чтобы я мучился? — продолжает Хёк. — А? Я сам дурак, похуже тебя, но какого дьявола ты всегда все делаешь ради меня?! Я стал принимать это как данное и перестал замечать всего остального. А когда ты стал холоден ко мне! — слезы мешали говорить и дышать, поэтому его голос ломался, хрипел, но Минхёк продолжал говорить. — Я думал, что с ума сойду… Было так больно. А потом, в те дни, что мы навидались, я пытался рисовать новую часть, но везде мой любимый персонаж оказывался тобой…       Нечто ухает вниз, с последних слов Мина, у Хосока в груди, и ему воздуха мало, чтобы сделать маленький вдох. Он двигается ближе, почти вплотную к блондину, но тот не видит его за слезами. Шин, наверное, спит, потому что все кажется нереальным и его трясет от осознания того, как долго он ждал чего-то подобного.  — Это не честно Хосок! — вскрикивает Мин. — Нечестно, что я говорю это не в твои глаза! Не честно, что я вообще это говорю… — заканчивая шепотом и опуская голову на стену позади, Ли снова плачет.  — Прости. — Разрезает глухую тишину, и Шин притягивает руками к своей груди потрепанного Хёка. — Прости.       Минхёк дрожит от переизбытка чувств, потому что такого у них ещё не было. Ни один, ни второй никогда не объяснялись в чувствах, и никогда не плакали на глазах у другого от душевных стенаний. Он хватается руками за хосоковские плечи и старается сдержать новый поток эмоций, пока теплые ладони поглаживали спину, макушку младшего.  — Прости, что никогда не говорил прямо. Я действительно неисправимый дурак, но я уже очень давно люблю тебя, Мин. — Он произносит это настолько нежно, насколько вообще возможно, и Хёк замирает, чувствуя, как по телу проносятся мурашки. — Прости, что заставил плакать, прости.       Его теплые руки приподняли лицо младшего, и Хосок вытер слезы с щёк. У Ли глаза на мокром месте, и руки дрожат, он чувствует счастье, разливающееся по телу, но видит тревогу на лице старшего. Вонхо выглядит сейчас таким теплым, беззащитным, и у него в мозгу что-то щелкает от этой картины, он тянется ладонями к лицу Шина и приближается так близко, что ощущает дыхание старшего на своих губах. Хосок медлит, думает, что это неправильно и то, что Минхёк сейчас вусмерть пьян не сделает потом хорошего, но он не выдерживает и откидывает прочь правильные мысли и поддается желанием. Его Мин сейчас так близко, и даже сам тянется к нему, поэтому он разрешает себе отпустить себя. Хосок тянется ближе и соприкасается с минхёковскими губами, ловя небольшую дрожь, потому что Ли током бьет от легкого касания. Минхёк выдыхает, продолжая держаться за шею старшего, но не делает ни движения, и Шин подается еще, заставляет блондина упереться в стену лопатками и приоткрыть от неожиданности рот. Минхёку дурно, голова кружится от ощущения чужого языка у себя во рту, и от сильных рук, которые стискивают его ребра под футболкой, он пьян и ему кажется, что совсем не от алкоголя. В ушах шумит кровь, но Ли так нравятся губы Хосока, что он без промедлений отвечает и в порыве запускает пальцы в натурально черные волосы старшего. «Сказка, наверное, дурной сон, — думает Вонхо, пока сминает губы блондина, — но, если я могу, то не проснулся бы».       Его кроет со страшной силой, и он зацеловывает холодные щечки, чувствуя, как млеет блондин. Шин спускается ниже и, утыкаясь носом за ухом, мягко целует шею. Он бы, наверное, продолжил, если бы не услышал неожиданно мирное посапывание.  — Да ты издеваешься! — упираясь руками по обе стороны от заснувшего Минхёка и опустив обессилено голову, выдыхает Хосок.       Он поднимает свое непутевое чудо и несет в изначальное место назначения. Переодевает в свою чистую футболку и укладывает на диван. Хосок еще пару минут сидит рядом и просто поглаживает Хёка по голове, впитывая каждую секунду, потому что на утро его может ожидать что угодно.