Мой милый Дольсё

      Минхёк просыпается от трещащей по швам головы и кривится от попадающих в глаза лучей утреннего солнца. Он потирает больные глаза, которые сводит, от засохших слез, и открывает их. Блондин сейчас выглядит очень комично, пока его рот одновременно с глазами становится больше, превращаясь в подобие буквы «О». Единственная мысль: «Какого черта?», подкрепленная шоковым онемением, потому что он не помнит ничего, а особенно, как оказался в квартире Хосока.       Он судорожно начинает перебирать воспоминания вчерашнего дня. Вспоминает, как с Ки и Чангюном пришел в бар, а друзья начали его спаивать, вспоминает то, как по-девчачьи стал жаловаться на Шина и даже заплакал, как Ю метко ткнул в наболевшую тему про чувства к старшему и то, как собутыльники выводили его из бара. Но дальше совершенно ничего…       Мин пару раз встряхивает головой, после жалея за такие поспешные действия, и скидывает одеяло, вставая. Но стоит ему поднять взгляд, он натыкается на такие смешанные ощущения. Ему и холодно, и как-то слишком комфортно, что он теряется на пару минут, пока не понимает, что стоит только в огромной футболке, которая висела на Хосоке, не то, что на худощавом Ли, и боксерах. Смущение вперемешку с яростью накатывает так сильно и быстро, как ни одна лавина не спускается с самых крутых гор. Хёк выбегает из комнаты, громко хлопая дверью, спеша на отчетливые звуки и запахи с кухни.       В это время, Шин надеялся, как и делал всю прошедшую ночь, что неудача его забудет на этот раз и то, что случилось с ним и блондином станет началом их несомненно прекрасных отношений. Он решил сделать любимую глазунью младшего с наполовину готовыми желтками и провести этот завтрак в его компании, но отчетливый хлопок дверью выбил все надежды, так же бесцеремонно, как и лопаточку из его рук.  — Хосок! Какого чёрта я в твоей квартире и в твоей одежде?! — блондин стоит весь покрасневший, помятый и взъерошенный, но Хосок, что медленно повернулся к Мину лицом, находит этот вид очень милым, домашним и, как истинный мазохист суицидник, наслаждается. — Я, блять, жду пояснений!  — Минхёк, послушай, Чангюн вчера приволок тебя ко мне домой абсолютно пьяного, под предлогом того, что они с Ю боятся оставлять тебя одного, поэтому не ори на меня сейчас.  — А одежда?! Что с ней? — не давая Хо договорить, снова вскрикивает блондин.  — От тебя так несло перегаром, что я тебя переодел. Успокойся, одежда уже почти высохла.       Шин смотрит на Ли, и ему отчаянно хочется рассказать ему всю правду и будь, что будет, но его чувство заботы настойчиво говорит ему соврать, чтобы младшему было спокойнее. Он говорит нарочито легко и непринужденно, но сам едва держится. На сердце брюнета еще теплится надежда на пробуждение памяти Хёка, только сейчас он боится самого себя и своих чувств, потому что даже в таком потрепанном виде Ли вызывал отнюдь не платонические желания.  — Хорошо, — успокаиваясь, отвечает младший, — я тогда в душ схожу.  — Конечно, там синее полотенце, оно чистое! — повышая голос, выкрикивает Шин, запирающемуся в ванной Мину.       Блондин так стремительно сбрасывает с себя футболку Хосока, словно боится обжечься и, не обращая ни на что внимания, встает под теплые струи. Вода расслабляет и остужает голову, которая до краёв заполнена смутными образами из воспоминаний, никак не поддающихся восстановлению, как разбросанный пазл, и странными чувствами к старшему, что вновь проявляет свою заботу. От последней, у блондина щемит в груди, и ком подкатывает к горлу, потому что не понятно все, что связано с Хосоком, а ведь он еще в себе разобраться не смог.       Он полностью отмывается, используя тот самый гель для душа, которым вчера пах Шин, но пока ничего не вспоминает, кроме смутного чувства дежавю. Когда он вылезает из душа, то набрасывает большое пушистое полотенце на голову и подходит к раковине, после чего начинает сушить волосы, потом вытирается полностью и, наконец, поднимает взгляд на свое отражение. Пару секунд он, как в замедленной съемке, тянется рукой к шее, а затем резко срывается, нагибаясь вплотную к зеркалу, дабы убедится в действительности. Бордово-красное пятнышко на его шее отчетливо говорило, что это не синяк и, уж точно, не порез и ему хватает мгновения, чтоб вылететь обратно в кухню.  — Это уже не смешно! Тащи свою белковую задницу, придурок! — орёт Ли, стоя посередине кухни.       На столе стоит тарелка с аппетитной глазуньей, чай, от которого ещё шёл легкий пар, стакан воды с балластером таблеток и ключи от дома с запиской, оповещающей, что Вонхо опаздывает на тренировку, и ему приходится оставить блондина одного. В квартире слух режет мертвой тишиной, и у Мина начинает дергаться от напряжения глаз.       Пока блондин нежился под расслабляющим душем, Хосок на третьей звуковой собрался и вылетел из квартиры, трусливо сбегая от младшего. И дело тут даже не в отчетливо виднеющимся засосе на шее Ли, а скорее в том, что Шин был совершенно не готов вновь понять, что он в гребанном пролете.       А для Минхёка все это начинает походить на догонялки, потому что после того, как он в очередной раз принимает заботу старшего, Хёк срывается с места и летит к Хосоку на работу.       При входе в спортивный центр, его встречает Чжухон, и тот был явно удивлен неожиданному появлению друга. Как думал Хёк.  — Привет! Решил форму поддержать с утра пораньше? — начинает разговор Хон, быстро выпаливая все слова, как при выстреле дробью, но его жестко игнорируют.  — Где этот мудак? — яростно бросает Мин, опираясь на стойку администрации одной рукой, прикрывая второй нечто смущающее блондина на своей шее.  — Знаешь, если ты завёл себе парня, то я его ещё не вид…  — Где Хосок?! — прерывает Минхёк в нетерпении.  — А! — Ли отчаянно пытается строить из себя дурочка, потому что хён просил, нет, скорее умолял, ни в коем случае не пускать Мина к нему, но играет он плохо. — У него тренировка сейчас идет, он занят. Может, кофе попьем пока?  — Отлично, — кидает блондин и направляется к входу в основной зал с тренажерами.  — Эй! Туда нельзя в обуви, Хёк, постой! — Чжухон не успевает из-за стойки выйти, как Ли снимает свои кеды и проходит в зал в одних носках. — Хён, я пытался…       Войдя, Минхёк осматривает открытую планировку зала, попутно отмечая, что стоило бы хоть раз наведаться к другу на работу. Выискивает фигуру старшего и замечает, прощающегося со своим подопечным, на другом конце помещения.       Хосок поднимает бутылку с пола и уже собирается пойти в свою комнату, как слышит неожиданно знакомый крик, от которого, кажется, сердце замирает. Его прибивает к месту, будто самыми мощными гвоздями, но он даже смотреть в сторону раздавшегося голоса боится, пока Хёк ждет, как тот обернется. Последнего не происходит, и они оба начинают бежать. Ли — вдогонку за брюнетом, Шин — от Ли.       Вонхо хочется провалиться под землю за свое глупое, детское поведение, но отступать сейчас — поздно, особенно, зная реакцию младшего в гневе.       До спасительной тренерской рукой подать не то, что Минхёку до Хо, но старший успевает наткнуться на споткнувшуюся девушку, а Мин ускоряется, оббегая многочисленные тренажеры, поэтому, когда Хосок пытается закрыть дверь, блондин успевает просунуть в проем руку и плечо, и Шину приходится сдаться, чтобы не навредить.       Младший дышит тяжело и прерывисто от злости, и внезапной активности, но он находит силы оттолкнуться от стены, и направиться в сторону брюнета, опирающегося на стол.  — Мин, ты что-то хотел? Может водички? Ты устал, наверное… — не зная, как смягчить обстановку, лепечет Шин.  — Ты рехнулся? — распахивая в изумлении глаза, говорит блондин.  — Послушай, тебе надо остыть, успокоиться…  — Я успокоюсь, но только тогда, когда ты скажешь мне: откуда на моей шее засос! — Ли тычет тонким пальчиком на красную отметину, а Хосок сглатывает.       У старшего совершенно нет оправданий. По большей степени, он устал биться за Мина в одиночном бою, и сейчас, пойманный в ловушку, понимает, что стоило либо остановится сегодня ночью, либо надавить и рассказать все сегодня утром. Он осознает, что выложить сейчас все, что произошло, будет глупо, а врать у него больше нет сил, поэтому он молчит, в невозможности подобрать и слова.  — Знаешь, я не помню, чтобы в баре Ки с Чангюном или же кто-то ещё ставили мне засосы, остаешься только ты, потому что больше я нигде не был, — добивает Мин.       На самом деле Минхёк вспомнил все остальное, пока собирался в доме Хосока. Сейчас ему было совершенно не нужно знать где, как и кто поставил этот след, он просто хотел услышать Шина, и понять, почему тот сбежал. Пока Хёк ехал, он понял, что нет смысла убегать от собственных чувств, ведь скрывать их он не сможет, да и зачем, если Хо его любит? Но ему было так необходимо услышать эти слова, почувствовать не заботу, а любовь Шина, что он сорвался и поехал к нему, прощая побег. Вот только новые догонялки разозлили его не на шутку, и он решил сыграть. Заставить Шина сказать, даже, если это придется делать грубым методом.  — Я… понимаешь, вчера, мы… — брюнет не понимал, с чего он должен начать, что должен сказать, а сердце от неожиданно накатившего смущения стало громко биться о ребра. — Ю и Гюн привезли тебя и потом… ты…       Минхёку кажется, что он одичал. Его трясет от этой картины, он больше не в силах держать себя в руках, поэтому плюет на все свои планы и приближается к старшему. Приближается вплотную и, обхватывая руками шею Вонхо, прикасается к его губам. Целует так, как никогда никого не целовал, порывисто и отчаянно, но тепло и страстно, до покалывания на кончиках пальцев, которыми Шин обхватывает минхёковскую талию, притягивая еще ближе. Зачем нужны какие-либо слова? Они говорят молча, издавая лишь томное мычание, выпуская короткие придыхания между порывами. В глазах темнеет у обоих от переполняющих эмоций, но Хосок все же боится, что это сон.  — Я все вспомнил, — выдыхает Ли, отрываясь от Шина и соприкасаясь с ним лбами, — вспомнил, но злюсь на тебя из-за того, что оставил меня одного.  — Прости, но, Хёк, я могу понимать это, как ответ на мои чувства?  — Как думаешь? — бросает Мин, вновь целуя старшего.       Теперь Шина не сдерживает ничего. Его руки плавно двигаются по спине Мина, проходятся по коже под тонкой майкой, губы соприкасаются плотнее, сплетая языки, и младший плавится под резким напором. Мокро и жарко, перед глазами плывет, а под кожей блондина раскаленная лава вместо крови. Под веками миллиарды разноцветных пятен, и шум в ушах от возбуждения, а у Вонхо голова кружится от того, как долго он этого ждал.  — Ребята, у вас тут все нормально? — распахнувшаяся дверь пропускает Чжухона, — ой! — издает он, прямо перед тем, как Хосок кидает в него бутылку с водой.  — Стучаться научись! — бросает Хо, пока Мин хихикает с румянцем на щеках.       Дверь закрывается так же быстро, как и открылась, оставляя их наедине. Минхёку сейчас от чего-то жутко неловко, он краснеет сильнее и смущенно опускает глаза, пока Хосок медленно подходит ближе. Старший проводит ладонью по щеке блондина, а тот застывает на месте, впитывая мимолетное касание, и вновь притягивает, прижимая к груди и чувствуя на своей шее дыхание младшего.  — Прости, что веду себя, как идиот. Стоило намного раньше все рассказать тебе на прямую, — его руки мягко поглаживали Ли по волосам, пока он слушал размеренный голос Шина, прикрыв глаза и просто утопая в этой нежности. — Я не хотел делать тебе больно, и слезы твои для меня хуже смерти, поэтому прости. Я люблю тебя, и каждый раз боюсь сделать что-то не так. Прости, Мин.       И сердце болит, словно острыми когтями прошлись, оставляя рваные полосы, и так тепло одновременно, что слова не скажешь. Хёка затопило изнутри этими словами, поэтому, вместо всех речей, он нежно целует Хосока в шею, там, где пульсирует венка, и старшему больше ничего не нужно, кроме такого безмолвного ответа.  — Мин? — тихо шепчет Шин на ухо.  — М-м-м? — едва не мурлыча, откликается младший, сильнее стягивая свои руки за спиной брюнета.  — Пошли на свидание?  — Куда? — всё так же не отрываясь от Хосока, бубнит Ли, а тот и не против, потому что сам только об этом и мечтал последние три года, нет, даже дольше.  — Помнишь, ты говорил, что хочешь пойти на какую-то комедию? Пошли сегодня?  — Что? — Мин тут же отодвигается от парня, чтобы посмотреть ему в глаза, — ты правда сходишь со мной?  — Да, почему нет? — неловко усмехнулся Хосок, смотря на эту невинную мордашку.  — Все остальные отказывались… — Мин грустно опустил голову, слегка смущаясь внезапно пристальному и живому взгляду старшего.  — Зачем тебе остальные, если есть я? — спрашивает тот, и Минхёк доверчиво прижимается к нему, счастливо улыбаясь. — У меня последняя тренировка в семь закончится, так что езжай домой, а потом я заеду, и мы поедем в кинотеатр, хорошо?  — Угу, — он кивает головой, задевая щекой шею Шина, хотя скорее это похоже на кошачьи повадки. — Тогда я поеду домой, переоденусь, — отстраняясь, говорит Ли.  — Да, я позвоню, как закончу.  — До встречи, — Мин смотрит на Хо из проёма двери и улыбается.  — До встречи, — вторит Хосок и машет рукой.       Знаете, как счастье накатывает стремительной волной и сметает все выстроенные тобой предохранители? Вот сейчас накрыло Хосока, который стоит за закрытой дверью, и надышаться не может впервые в жизни. Вот так просто, что он не имеет понятия — как. До одури страшно и весело, легко от простого осознания, что — всё. Это конец и одновременно начало того, чего так долго ждал Шин.       Минхёка тоже накрывает, только чуть позже, когда он садится в такси. Его, чёрт возьми, ведёт не по-детски, но внутри все прыгает и взрывается, что он хочет кричать, но лишь пытается сдержать улыбку. Все сейчас такое нереальное, что плохо и хорошо разом, а ум за разум заходит.       Оба проводят, как в забытье, часы до встречи. Старший лыбится во все тридцать два и не видит ничего перед своим носом, а младший, заливаясь краской каждые десять минут, бегает по квартире в надежде унять трепещущее сердце. И тут еще долго можно говорить о форме счастья, тем более такого долгожданного, но оставим бабочек для более интересного.       Хосок летит к блондину с нереальной скоростью, ерзая в нетерпении на водительском сидении своей малышки на каждом светофоре. Подъезжая, его возбужденное состояние находится на пике возможного, поэтому он выпрыгивает из машины и несется к подъезду.  — Хосок? — останавливает брюнета Ли, — а я к тебе иду.       У старшего весь спектр эмоций на лице: от удивления до неопределенной степени паники. Перед ним стоит парень, точнее вполне единственный и неповторимый, любимый Ли Минхёк, в своем любимом цыплячьем свитере и дырявых джинсах, но есть между ними двумя, тем, что бежал за ним в зале и тем, кто стоит сейчас, существенное различие.       Любимый Шином блондин, теперь брюнет.       И дело тут не в сумерках и не в галлюцинациях, Минхёк на самом деле теперь владелец молочно-шоколадных волос. Хосоку нравились выбеленные пряди и то, как те блестели на солнце, но сейчас у него, наверное, в очередной раз, сердце ухает к минхёковским ногам, потому что теперь он красив еще больше.  — Что? — начиная нервничать от долгой паузы, спрашивает Ли. — Не идет? Я зря перекрасил, да?  — Волосы… — только и смог произнести старший.  — Блин, не надо было. Так и думал, что не понравится. Просто я хотел с тем цветом оставить все то, что не давало смотреть на тебя… — опуская взгляд, шепчет Хёк, а потом охает.  — Ты прекрасный, — Шин заключает Ли в объятия, — тебе дьявольски идёт! Прости, что такой тугодум.  — Ничего… это ты прости, я это так быстро сделал, — в миг повеселев, хихикает Минхёк. — Но, мы не опоздаем на фильм?  — Ради такого, я бы опоздал.  — Не в этой жизни, Шин! Я хочу увидеть этот фильм полностью! — младший вырывается и идет к машине, игнорируя старшего позади.       Весь фильм они сидят в маленьком кинотеатре, специально выбранный Хосоком с целью небольшого количества народа в зале, и пытаются погрузится в фильм. Возможно, Минхёку и удалось бы сделать это, но вот у старшего иные планы. Новый цвет волос Хёка завладел вниманием Шина, и тот все время перебирал, гладил и мял волосы Ли, пока он лежал на хосоковском плече. Сам Мин и представить не мог, что спустя каких-то двадцать минут фильма, он совершенно забудет о пробегающих на экране кадрах и погрузится в ощущения.       «Так тепло еще никогда не было», — думает он про себя.       Хосок всегда был тем, кто поддерживал и защищал, но все это время он — единственный, всем сердцем любил, и Мину кажется, что хватит этой односторонней жертвенности.       Его пальцы медленно переплетаются с пальцами Шина и младший понимает, чего ему так не хватало, все эти холодные ночи в своей небольшой студии.       Не хватало Хосока, нежного и теплого, такого настоящего и дорогого сердцу. У Мина невольно слеза скатывается по щеке, счастливая, но соленая, горько. Он смахивает ее и утыкается лицом Шину в грудь, зарываясь носом в складки его толстовки. Хосок понимает и, ничего не говоря, прижимает его ближе, мягко поглаживая по спине.       Наверное, счастье все же горькое, но от того такое необходимое, когда у тебя есть тот, кто эту горечь разделит с тобой.