3 месяца спустя
Все это время двое парней жили настоящим моментом. Оба вкладывались в него на плюс один больше возможного, а после восстанавливались, посредством улыбки другого.
Новая прическа Шина повергла всех друзей в шок, а некоторые сотрудники из его спортзала, до сих пор не могут привыкнуть к тому, что, заходя в его тренерскую, они видят пляжный курорт, вместо привычно черной макушки, но, как ни странно, никто так и не сказал, что Хосоку это сочетание не идет. Минхёк так вообще следил за волосами парня тщательнее, чем за собственными: любил долго и медленно массажировать голову Шина, собирая на волосах горы пены, когда тот лежал в ванне, покупал специальные маски, лосьоны и муссы для восстановления, укрепления и обогащения витаминами, а потом самостоятельно наносил их на волосы старшего, ловя такой экстаз от собственных манипуляций, что крышу порой сносило. Хо не был против, наоборот, доверялся в надежные, хотя порой и слишком дерганные, руки Ли, иногда проваливаясь в сон после тяжелого дня, иногда возбуждаясь до того, что на утро Хёк едва ли может стоять сам. Но после нескольких раз, когда Шин незаметно для себя проваливался в царство Морфея, а на утро не находил свою шоколадную макушку, жутко нервничал, понимая, в насколько позднее время уходил парень, и впервые, через месяц их отношений, предложил Мину переехать к нему. Блондин даже кучу аргументов привел в свою пользу: и работа Ли от его дома ближе, и места у него куда больше, и вместе они смогут быть чаще, и что Хосоку не придется переживать о том, добрался ли Хёк до дома, и, вообще, от благ цивилизации брюнета станет отделять лишь квартал, и при любом удобном случае тот сможет спокойно прогуляться. Но… Ли, настойчиво и одновременно густо покраснев, отказался со словами: «Мой дом, все же моя крепость и я пока не могу с ней расстаться». Эта попытка была первой, но к счастью не последней.
Второй раз Шин предложил Хёку переехать, точно через неделю, когда настойчивый фанат вычислил, где живет обожаемый автор, и проследил за ним до самой квартиры, как раз в тот момент, когда Хосок не смог забрать парня с работы. Ли в тот день, напуганный до усрачки таким вниманием и настойчивостью, дрожащими пальцами набирал номер блондина из своей ванной комнаты, в которую упорно рвался тот самый фанат, успевший проникнуть в квартиру вслед за Минхёком. У брюнета настолько испуганный голос, что старшему хватает пары слов, чтобы тут же вылететь из спортзала, прихватывая с собой только ключи. Хосок едва успевает, забегая в квартиру, прямо перед тем, как фанат почти выбил дверь ванной. Оставляя ее висеть на одной из петель, Шин впечатывает парня в пол, пару раз бьет того с правой, и вырубает до приезда полиции, а сам, выбив дверь до конца, пробирается к заплаканному Хёку. Старший, ничего не спрашивая, увозит Ли к себе, после беря два выходных для себя и Мина, в которые дальше нескольких метров от мангаки не отходит. И вот, уж после этого, Хёк обязан сдаться и переехать к Хосоку, но тот опять настаивает на своем и еще четыре дня живет в своей квартире.
На пятый он приходит в абсолютно пустое помещение, отдаленно напоминающее его маленькую крепость только плотными шторами на окнах, и для начала он секунду думает, что его ограбили, но отсутствие, чего-либо в принципе, дает понять, что руку тут приложил его парень. Это третий раз, когда Шин
предлагает заставляет младшего переехать. Естественно, Ли направляется домой к Хо. Во-первых, для того, чтобы отчитать за самоуправство, во-вторых, чтобы заставить парня перевезти все вещи обратно. Но все же на душе как-то тепло и уютно, от осознания, что Шин так сильно хочет привязать к себе его, только это к тому же и пугает. Однако, все, что хотел высказать Хёк, рушится, когда он видит, как Хосок расставляет минхёковские книги и разные вещи на, до боли знакомую, этажерку, теперь стоящую в гостиной Вонхо. Брюнет не выдерживает и только подходит к, стоящему спиной, старшему, нежно обнимая того за талию. Упираясь лбом в его затылок, Хёк сказать поначалу не может от того, как внутри все сжимается в огромный ком нежности.
С того дня они и живут вместе. У Ли просто сил больше не было противостоять Шину, да и собственный страх как-то легко покинул его, уже на второй день их совместной жизни. Поэтому, вот уже месяц и десять дней, Мин припеваючи живет с Вонхо, чувствуя, как ему пошла на пользу эта близость: сотрудники его издательства говорили, что в новой главе появилось нечто такое, что трогает самое глубинное в душе, а рисовка персонажей стала куда более живой. Конечно стала, особенно, если учесть то, что теперь у Хёка есть наглядное пособие, в прямом доступе и без ограничений, которое ещё и не против попозировать, хоть и за небольшую награду. В конце концов, Мин понял, что другой жизни бы не хотел.
— Мин, ты сегодня дома? — выводит из размышлений голос, доносящийся из прихожей. Хёк тут же подрывается с места, где он продумывал новый эпизод, и выбегает к Хосоку.
— Да. Нужно закончить с новой главой, — Мин подходит к Шину, который поправляет большую спортивную сумку у себя на плече, и подает ему ключи. — Ты сегодня поздно?
— Нет. Чан Сану сегодня не придет, поэтому у тебя свободное время только до половины четвертого. — Хо целует брюнета в лоб и забирает ключи от своей машины.
— А что потом?
— Потом ты только мой и ни на какие новые главы у тебя времени не будет, — улыбается блондин.
— Хорошо.
— До скорого, — коротко кидает Шин и выбегает из квартиры.
От таких коротких фраз и небольших проявлений заботы, у Минхёка всегда начинает клокотать сердце. Он буквально забывал обо всем и вся, когда Хосок ему улыбался, ласково проведя рукой по щеке, или тихо шептал разную ерунду на ухо перед сном. Из-за него Хёк забывал все. Буквально. Поэтому теперь, когда он живет с Шином, частенько забывал позвонить своим родителям, живущим сейчас в Инчхоне.
Когда раздается звонок мобильного, первое, о чем подумал Ли, так о том, что Хо забыл что-то дома, но увидел, вместо фотографии с улыбающимся блондином, сидящим в обнимку с огромной подушкой в виде главного героя минхёковской манги, фото своей мамы.
— Мама? — тут же отзывается Мин. — Прости, что совсем забыл позвонить. Заработался…
— Ох… Знаю я, как ты заработался. Ты хоть кушаешь? Может мне приехать? — послышался взволнованный голос матери, на том конце трубки.
— Да нет, мам. Ну, что ты такое говоришь? — стал нервно тараторить Хёк, потому что родители никогда не одобряли его увлечение мангой, и уж тем более не знали о том, что их сын — гей, который теперь еще и живет со своим парнем. — Не волнуйся так сильно, ладно? Я кушаю, да и Кихён каждый вечер либо названивает, либо лично приходит. У меня все хо-ро-шо.
— Правда? Я же беспокоюсь, Хёк-и.! Ты там один, даже живешь сам… я никак не могу перестать переживать. — У Минхёка сердце пополам трещит от того, что он заставляет свою матушку волноваться. И он был бы рад рассказать родителям о своем счастье, о том, что живет он сейчас с Шином, который души в нем не чает… да только мать с отцом надеются на внуков и прекрасную домовитую невестку.
— Мам, у меня правда все хорошо. Я сейчас очень счастлив и здоров.
— Да? Тогда я рада, — по голосу, Ли понимает, что мама наконец улыбнулась. — Ах, сынок, забыла сказать, твой отец поехал навестить тебя. Он везет тебе твой любимый домашний кимчи.
— Ха… — истерично пищит Мин. — Правда? Как классно! Тогда побегу соберу бумаги по квартире.
— Хорошо. Пока, милый, — говорит женщина, получая в ответ короткое: «Пока, мам».
А Хёк тут же срывается с места в прихожую, надевая кеды и не беспокоясь о том, в чем он там одет, забирает ключи от дома и пулей вылетает на лестничную площадку. Парень замедляется настолько быстро, что, если бы вместо его ног были шины, на весь дом раздался бы оглушительный визг. Прямо перед дверью его с Хосоком квартиры стоит отец Мина, и тот точно не доволен происходящим.
— Привет, Минхёк, — сердито произносит мужчина.
— Папа? — едва понимая, что сейчас произошло лепечет брюнет, — что? Как? Как ты тут…
— Позвонил твоей домовладелице, когда не обнаружил тебя в квартире. Она дала мне адрес, — тем же тоном произносит господин Ли. — Может пустишь?
— Д-да…
Брюнет пропускает отца в квартиру, ощущая, как поджилки начинают трястись. Его пугает то, что он не знает насколько много рассказала папе домовладелица, и молится про себя, лишь бы ему повезло. Хёк приглашает мужчину лет сорока — сорока пяти в зал, прежде забирая у него сумку с гостинцем, и ловит на себе пронизывающий взгляд, от которого холодит кожу.
— Так ты расскажешь? Или придется вытягивать из тебя информацию? — начинает отец.
— Пап, я…
— Что? Не похоже на начало истории о переезде. Тем более о переезде, про который ты и словом не обмолвился.
— Пап, ты не так все понял.
— А как это понять? — мужчина стал разглядывать гостиную, которая уже больше месяца совершенно другая нежели раньше.
Комнату освещает утреннее солнце, показывая элементы радостной жизни: книги в ярких обложках и столь же яркие подушки на диване, разные игрушки, раскиданные то тут, то там, некоторые купленные Шином, но главное — фотографии. Они так ярко горят, потому что Хёк вкладывал душу в каждую. Покупал индивидуальные рамки, выбирал место, где сможет рассмотреть каждую. Так что они не остаются незамеченными.
— Это… — почти про себя говорит отец.
— Нет! Пап! — пытаясь остановить, направившегося к фоторамкам мужчину, кричит Мин, попутно спотыкаясь о край дивана.
— Это Хосок? — крайне удивленно спрашивает старший Ли.
— Папа…
— Я спросил — это Хосок?! — кричит мужчина, смотря на фотографию, говорящую только одно.
Они две недели назад ходили в парк развлечений вместе с Ки и Чангюном. Тогда младший сфотографировал то, как Минхёк вис на блондине, выпрашивая поездку на одной из самых страшных горок, потому что Хо совершенно не хотел на эту «камеру пыток». После Мину так понравилась фотография, что он не поленился напечатать ее и купить еще одну особенную рамку. Теперь же он жалеет, что поставил эту фотографию на самое видное во всей квартире место, ведь отец никогда не примет его отношения с Шином.
— Да. Это — Хосок, — тихо отвечает сын.
В ответ по комнате разносится звук от звонкой пощечины. У брюнета щека горит и кровью наливается, краснея, а у горла комок неприятный и колючий, такой, что плакать хочется. Но Хёк терпит, лишь бы отец не рассердился сильнее.
— Ты думаешь о том, что творишь?! Парень? Друг детства? Совсем свои мозги на картинках оставил?! К педикам подался?
— Пап, не надо…
— Не надо?! — удивился мужчина, — не надо, говоришь? А Хосок?! Где были его мозги! Как он мог позволить тебе заниматься, нет, думать о таком! Хотя постой… Это ведь он. — Старший смотрел в испуганное лицо Хёка, словно вытягивал то, что и так лежит на поверхности. — Он виноват во всём этом! — он обвёл руками пространство. — Хосок тебя заставил? Мозги запудрил тоже он?
— Нет, отец! Не трогай его, даже словами. Он ни в чём не виноват! — злился Ли.
— Так всё же твои бредни… — покачивая в призрении головой, вторит мужчина. — Так. Нет. Собирай вещи.
— Что? — в недоверии спрашивает словно умоляет Мин.
— Собирай свои вещи. — Хриплым голосом повторяет тот.
— Нет… — испуганно шепчет он, — нет… Пап, не надо, пожалуйста.
— Я тебя не спрашивал. Собирай вещи!
— Нет. Никуда я не поеду и ничего собирать не буду! Отец, я люблю его и никогда не откажусь. Не откажусь ни от Хосока, ни от работы! Я останусь здесь! Я хочу жить своей жизнью. Любимой жизнью с любимым человеком!
— Я тебя не спрашивал о том, чего ты хочешь, ясно?! Собирай вещи! Ты едешь со мной домой!!! — отец в гневе и Хёк боится этого.
Боится так же за Хосока, которому может стать только хуже из-за эгоистичного Мина… но его желание остаться, желание получать любовь, даря её в ответ, настолько велико, что он решает набрать Шина пока отец не слышит.
— Да, Мин, уже соскучился? — весело отвечает ему старший.
— Х-хосок… — дрожащим голосом зовёт Ли, а там, в десяти минутах от него, уже срываются с места.
— Что с тобой? Где ты, Мин!
— Я… я дома. Тут, Хо… мой отец, — запинаясь продолжает Хёк, — он х-хочет забрать меня…
— Куда? Мин, я не позволю. Подожди пять минут. Я уже еду. — Говорит Шин, заводя мотор автомобиля и тут же выезжая с места на парковке.
— Я-я не хочу… не хочу, чтоб он забрал меня… не хочу оставл…
— Хёк! Минхёк! — кричит блондин в трубку, когда голос резко прерывается, а затем слышит гудки. Самые страшные в его жизни.
Мужчина стоит и смотрит на сына сверху вниз, как тот с покрасневшими глазами сидит на полу за их с Хосоком кроватью, прижимая колени к себе. Взрослый прожигает Мина презирающим взглядом, от которого тому тошно, ведь это его отец. Плоть и кровь, которого он любит несмотря на все оскорбления, запреты якобы во благо, ругательства. Любит, поэтому боится.
— Никогда бы не подумал, что воспитал такого сына, как ты, Минхёк. Зачем ты так поступаешь с нами? — неожиданно спокойно и от того до дрожи пугающе заговорил отец.
— Пап, я люблю вас. И тебя и маму. Очень люблю. Как люблю рисовать мангу. Как Хосока люблю…
— Не смей сравнивать нас с ошибками в этой жизни! Парня он любит! Еще скажи, что и дети тебе не нужны или может для этого специальную женщину наймёшь?!
— Можно ведь взять приёмного… Вырастить, как своего и дать ему всю любовь…
— Да как такой, как ты, сможет его воспитать! Кем он вырастет?! — пуще прежнего выкрикнул мужчина. — Забудь эти бредни! Собирайся.
— Нет, пап. Не надо.
— Что ж… не хочешь добровольно, — он поднимает сына за локоть и выпихивает из комнаты в коридор, затем вытаскивая дальше в прихожую и игнорируя все противостояния Хёка.
— Пап. Отец, прошу! — вымаливает Мин, пока старший вытаскивал его за собой в коридор многоэтажки в одних тапочках.
— Прекрати вести себя как баба, Ли Минхёк! Отыщи наконец свою совесть и честь! — рычит взрослый.
И брюнет чувствует себя маленьким котёнком, который и царапнуть не может, только жалобно мяучит и пищит, брыкаясь в крепких руках способных оборвать его жизнь в один момент. Его вытаскивают из дома и выводят к такой знакомой серебристой Renault-duster, теперь больше похожей на черный не терпящий милосердия катафалк. Хёк упирается ногами, руками, пытается вразумить или хотя бы попытаться задержать отца до тех пор, пока не приехал Шин. «Он-то наверняка что-то сделает. Он-то сможет достучаться до него», — думает Ли младший.
Его старания тщетны, потому что отец, в отличие от сына, всегда был крепким и сильным, поэтому ему не составляет труда запихнуть брыкающегося сына на заднее сиденье автомобиля.
В это же время Хосок, подъезжающий к дому, видит из окна то, как бесцеремонно господин Ли заталкивает собственного сына во внедорожник. Он волосы на себе рвёт, потому что не может тут же это прекратить, он заезжает на площадку перед домом, начиная усиленно сигналить с самого въезда, привлекая внимание мужчины.
Хёк тоже слышит, после, уже видит Хосока через заднее окно отцовской машины. Блондин выскакивает из своей красной тачки, оставляя её открытой, и пускается вслед за младшим. Тут Мину кажется — всё.
Вот он — его спаситель. Самый любимый человек, который готов на всё ради Минхёка. Шин бежит к нему и за застилающими глаза слезами младший не сразу понимает, что машина в которой он сидит постепенно удаляется от блондина. Тот бежит вдогонку по длинной аллее парковки, выкрикивая фразы, которые не слышат те, кто должны. Бежит с заплетающимися ногами в надежде успеть и неведомым способом остановить машину, увозящую единственный смысл его жизни. Воздуха почти нет и не спасают годы усердных тренировок, ведь каждый новый сантиметр увеличивающий расстояние между ними — бьёт под дых, оставляя Шина без кислорода.
— Нет! Хёк!!! — разносится в очередной раз на ближайшие тридцать метров вокруг, заставляя прохожих оборачиваться на истошный вопль загнанного в угол зверька. — Постойте!!!
А Мин уже не в состоянии слышать. Уши заложило тишиной от переставшего биться сердца. Глаза красные и заплаканные, но они различают отчаянно пытающийся догнать его силуэт. До того знакомый, что руки продолжают царапать окно в неизвестных никому попытках пробиться.
Отец ведёт машину не останавливаясь и не переставая давить на газ, твердо уверенный в том, что это пройдет и сын переживёт своих тараканов. Вопли на грани истерики ничуть не останавливают, наоборот, подстегивают его к мыслям о том, что Хосок — главная проблема в жизни его сына, которую необходимо устранить и немедленно.
Когда машина приостанавливается перед выездом на почти свободную дорогу, Хосок надеется, что мир сжалился над ним, и продолжает бежать, чувствуя надежду. Но когда же машина оставляет его полностью раздавленного на этой роковой автостоянке, Шин падает на асфальт. Он не чувствует отбитые до кровоподтеков и синяков коленки, не чувствует, как жжёт в груди от сбитого дыхания. Он ничего не чувствует. Лишь продолжает сидеть, пялясь в одну точку, прокручивая в голове мысль о том, что он виноват во всём, и только выпускает слезы, которые не может остановить.
— Нет… Хёк-и… — шепчет он лихорадочно выискивая то ли Мина, то ли машину на которой его увез отец. — Нет. Нет! Хёк! Нет!!! — истошно кричит он уже охрипшим голосом.
