Почему мы братья?

Ночь выдалась тяжёлой, и Коршун, после пережитого, почти не спал: то подушка твёрдая, то одеяло мягкое, то матрас жёсткий. В голове всплывали обрывки недавних событий, заставляя стыдиться себя ещё больше, и иногда, ему казалось, словно столь прекрасное чувство до сих пор не покидало его, хоть и прошло больше двух часов с момента событий. Под утро все же удалось задремать, но спать пришлось недолго. Парень, все же, решил бросить затею хоть немного отдохнуть, и, поднявшись, вышел из комнаты. В смятении он заглянул на кухню, где столкнулся нос о нос с Ежевикой, и отпрыгнул от него, словно ошпаренный, а тот, в своё время, лишь приложил чашку к голове, упираясь плечом в стену: похоже, не только у Коршуна выдалась тяжёлая ночь. — Коршун, ты чего не спишь? — старший брат говорил тихо, и его явно мучала головная боль, но он старался не подавать виду. — Ночь тяжёлая, — нервно отвечает Коршун, не решаясь подойти. — Как ты… после ночной гулянки? — Я чувствую себя ужасно, — парень прижимается спиной, опускаясь вниз и закрывая глаза, даже не думая убирать чашку от головы. — Последнее, что я помню, это как Уголек отвел меня к машине… — Ты совсем не помнишь, что было, когда ты вернулся домой? — младший начинает чувствовать себя намного лучше, а появившееся неоткуда волнение лишь покалывало кончики пальцев. — Не-а, — кивает головой Ежевика, издавая болезненный стон. — Я сделал что-то плохое? — Ах, нет. Ты вырубился при первом заходе в комнату, — в торопях ответил Коршун, доставая из комода таблетки, и, сев напротив Ежевики, протянул их. — Выпей, полегчает. — Специалист Коршун тут-как-тут, — попытался пошутить парень, но неприятная боль в висках дала о себе знать, и он лишь поспешно выпил две горькие, на вкус, таблетки. — Память напрочь отшибло, — Ежевика смотрит на свою не до конца расстегнутую рубашку, пытаясь понять, кто это мог сделать и с какой целью. — Если не умеешь пить — не берись. В следующий раз будешь спать на коврике, у двери, — ворчит Коршун, стараясь отогнать последствия вчерашней ночи, и помогает брату подняться, доводит до комнаты, где тот благополучно падает на кровать. — За-то я знаю теперь, как ты там «работаешь». — Коршун, помолчи, — резко отвечает Ежевика и поворачивается на другой бок, закрыв глаза. — И без тебя голова болит, уйди! Парень в ответ обиженно фыркает, не забыв специально при уходе хлопнуть дверью. Только Коршун имеет право выгонять кого-либо! Ежевика же должен слушать, и молча воспринимать информацию, как бы плохо ему не было. Походив немного по дому, в который раз осматривая, Коршун, все же, садится на диван, взяв в руки подушку, и вместе с ней ложится. Ежевика ничего не помнит, или только притворяется? Хотя, по нему было видно, что он в сильном замешательстве. Но что делать теперь Коршуну, ведь хранить эту тайну будет крайне сложно, особенно, когда не знаешь, чего можно ещё ожидать, и с какой целью старший вообще полез к нему с ласками. — А что если… — парень резко садится, нервно выдыхая. Что если это не первый раз? И в то время, пока Коршун возвращался уже пьяным домой, Ежевика мог также зажимать его у стенок? — Так, успокойся, ты бредишь. Глупая шутка. — Что ты там бормочешь? — Ежевика, немного оклемавшись, проходит мимо младшего брата, скрываясь на кухне. И Коршун лишь глупо хихикнул, падая обратно на диван, и не желая больше ни о чем думать. — Коршун! — старший моментально показывается в дверях, держа в руках покусанную морковь. — Ещё раз! Ещё только один раз что-нибудь подобное, и тебе лучше не знать, где она у тебя окажется! — и, не дожидаясь ответа, он скрывается вновь на кухне, открывая холодильник и забывая, для чего, начиная смотреть в пустое место, слегка задумавшись. Ежевика с самого утра заметил странное поведение брата, и это не могло не волновать. Парень прекрасно понимал, что ночью он явно что-то умудрился сделать, но вот что именно, он никак не мог припомнить, и это его раздражало ещё больше, чем тот момент, что он показал себя Коршуну с не очень хорошей стороны, когда вернулся не в трезвом состоянии. Ежевика должен был быть примером для подражания, чтобы младший понял, что его стиль и мода — лишь лёгкий выпендреж, и стоит давно отказаться от этого. Этот бунтовской вид и едкие фразы, а рассказывать всем, с кем ты выпил и сколько - не делает тебя крутым, наоборот - ты так только ещё больше унижаешься. Из мыслей его вывел не только давно пикающий холодильник, который оповещал парня о том, что он держит его открытым больше минуты, но и телефонный звонок, песня которая сразу дала знать, что звонит Листвичка. По одним лишь нотам он понял, что звонил его мобильник, на который только что ответили. — Вот чёрт! — слишком долго до Ежевики сегодня все доходит, и, оказавшись вновь в дверях, он смотрит на Коршуна, который стоял к нему спиной. И буквально через пару секунд раздаётся глухой удар об пол, а младший лишь стоит, не в силах пошевелиться. — Коршун...? — Она… Она... — голос брата дрогнул, словно его ударили, и Ежевика чуть успел поймать его, садясь вместе на пол. — Зачем ты вообще отвечал! — шипит недовольно парень, взяв его в области плеч, и заставляя посмотреть на себя. — Я бы все равно узнал! Или… постой… — Коршун делает глубокий вдох, не желая верить в то, что услышал, и словно о чем-то догадывается, не сводя глаз с Ежевики, а после хватает его крепко за рубашку, притянув к себе. — Ты знал! Знал и молчал! — Я не хотел зря расстраивать тебя. У неё были шансы! — Ежевика, я ненавижу тебя! — Коршун старается совладать с эмоциями, но дрожащий, иногда переходящий на отчаянный писк голос, выдавал его. — Коршун… Ежевика ослабевает свою хватку, чувствуя, как брат дрожит, и вовсе не от злости и холода. Узнать о смерти сестры таким способом - намного хуже, чем питать надежды, что все станет лучше. И Ежевика знал, что шансы равны нулю, но верил. Верил и ждал, ведь знал, как брат любит свою сестру, хоть на деле и не показывал этого. Коршун все так же держит его, словно что-то осмысливая, а после утыкается в его грудь, стиснув зубы в безмолвном крике. — Почему так? — боль сдавила грудь, мешая нормально дышать, и теперь его голос больше походил на тихий хрип. Ежевика же молча обнимает брата, прижимая к себе, ведь понимает, что лучшая поддержка — это молчание, понимание и даже осознавание того, как сейчас приходится страдающему плохо. И без слов понятно, что Коршун держится, не желая показывать брату эмоции боли о отчаяния, считая это за слабость. Но даже мимолетно глядя на младшего брата, у Ежевики сердце начинает ныть не только по умершей сестре, но и по Коршуну, который сейчас был похож на беспомощный комочек, словно маленький ребёнок, который отчаянно верил, что все это не правда. И который каждую ночь грезил, что однажды Мотылинка вновь будет улыбаться, а не лежать бездвижно на больничной койке. — Тише, успокойся, — Ежевика слышит тихий всхлип, который быстро чем-то прерывается, и он решает приподнять голову брата, который не желает смотреть на него. — Перестань, Коршун, ты же силён духом! Ведь так? Коршун же в ответ бормочет что-то непонятное даже для него самого, опуская голову и закрывая лицо руками, отдаваясь эмоциям и той боли, что глушила его изнутри. Он пытается что-то говорить, но все его попытки прерываются невольными всхлипами, все больше грозясь перерасти в истерику. Последний раз, когда Ежевика видел Коршуна таким, были похороны отца, но и тогда он был более сдержанным, наверное потому, что рядом была сестра, которая нуждалась в большей поддержке, чем он сам. Ведь, по сути, они оба остались совсем одни, и если бы не Златошейка, и вовсе бы оказались в детском доме. Ежевика же вновь обнимает его, прижимая к себе, и чувствует, как брат крепко сжимает его рубашку, положив голову на плечо. Это слишком больно — терять любимых, и Ежевика так надеялся, что Мотылинка придёт в себя… Но, видимо, отец посчитал, что её время подошло к концу, и забрал с собой, обретя Коршуна на ещё одни страдания.