Почему мы братья?

Коршун получше прячет заморзшие щеки и нос в шарф, складывая руки под грудью, и лишь смотрит на дорогу, тихо выдыхая, когда стал, наконец-то, согреваться. Ежевика же молча смотрел вперед, не зная, стоит ли говорить с братом по поводу того, что было недавно. От одних лишь мыслей сердце начинало биться в бешенном ритме, и парню казалось, что он сейчас задохнется от нахлынувших чувств, которые, словно огонь, жгли изнутри, заставляя того неровно дышать. Только что младший брат самовольно одарил его поцелуем. И если бы это был обычный чмок! Нет, это был настоящий поцелуй, от которого Ежевика до сих пор не отошёл, не веря тому, что сделал Коршун. Он явно что-то скрывал, и не хотел признавать в себе это. — Согрелся? — парень сам удивляется своему громкому голосу, который разрезал тишину и заставил брата содрогнуться. — Да. — коротко кивает Коршун, отводя взгляд в сторону мелькавших домов, и пряча уже еле заметные красные щеки за шарфом, желая быстрее оказаться дома. Оставшуюся дорогу разговор не клеился, и Ежевика бросил эту затею, останавливаясь возле своего дома, из окон которого успешно горел забыто-включённый свет, озаряя куски белоснежных сугробов. Коршун выходит из машины и, по традиции, поскальзывается, тяжело вздохнув, а после встаёт, хватая старшего брата за руку, аргументируя это тем, что если падать, то падать вместе, и Ежевика сможет смягчить удар. Парень в ответ лишь засмеялся, доходя с младшим до самого дома, куда они успешно зашли. — Коршун, — Ежевика снимает с парня шарф, а после расстегивает куртку, — ты можешь объяснить свой поступок? — Да, мне стоило дослушать… — Я про другое, — перебил его старший, бросив верхнюю одежду на комод, и пытаясь поймать бегающих взгляд Коршуна, который никак не хотел смотреть на него. — Не припомню больше, — Коршун развернулся, чтобы уйти, но Ежевика поймал его, взяв за подбородок, и приподнял голову. — Это было глупо, я сделал не подумав. — Я так не думаю, ведь нашёл твои записки, — парень смотрит прямо в глаза брата, который находится в лёгком замешательстве, явно не в силах придумать отмазку. — Мне сложно… — младший отводит взгляд, тяжело вздохнув. — Это неправильно: любить себе подобного, а мы ещё и братья. Ежевика, это неправильно, мои чувства ложные, это пройдёт, — он слабо улыбается, но скорее всего через силу, словно говорил не с братом, а с отцом, который был бы против подобного откровения. — Семь лет, — Ежевика наклоняется ниже, заставляя младшего вновь взглянуть на себя. — Семь лет я люблю «неправильно». Почему бы тебе не попробовать? Что ты теряешь? Никто же не узнает, — и парень знает, почему Коршун так говорит. Ему сложно принять себя, особенно тот факт, что он проявил симпатию к парню, и ему не были мерзки те ласки, которые были сделаны по пьяне. Сложно принять то, что ты «не такой», и что твоё тело говорит обратное, что оно не против всего этого. Сложно принять себя «другим», сложно сказать себе: «Да, я такой.» И не каждый в итоге мириться с тем, что полюбил себе подобного. — Ты против, но твоё тело говорит обратное, разве нет? Ты слушаешь сердце и делаешь попытки, которых стыдишься. Ты всегда можешь сказать мне «Нет», и я пойму. Коршун молчит. Он видит его будто насквозь, заставляя прятаться в уголке, из которого больше нет выхода, и читает, словно открытую книгу, не давая шанса отмахнуться, кроме того, как сказать правду. Брат раскусил его. Понял до самых мелочей, и Коршун не хочет больше говорить. От его «Да» ничего не изменится, и оно всегда может перерасти в «Нет», но что-то мешало отказать. И это что-то может изменить ситуацию, как и ночь, которая будет очень долгой. Братья оказываются в комнате, и Коршун осматривает её, словно не был здесь целый век, лишь усмехается, замечая помятую простынь. Ежевика явно там сидел, неудивительно, что он нашёл его записки. — Раз я снова дома, то я бы хотел отдохнуть, — парень нервно улыбается, отходя к шкафу, за дверцой которой словно хотел спрятаться. Но Ежевика не спешил уходить. И тогда младший решил перейти к плану «Б», закрывая шкаф. — Ежевика, алло, я спать собрался, покинь комнату! — Погрузиться в царство Морфея ты всегда успеешь, — старший подходит к Коршуну, зажимая у стены. — Знаешь, один из законов гласит, что тело, прижатое к стене, не сопротивляется. Проверим? — Глупости! Отойди в сторону, — рычит младший брат, упираясь в него руками. Неужели он успел дать повод, чтобы тот распустил руки? — Ты всегда можешь сказать «Нет»… но сможешь ли? — Ежевика усмехается, упираясь коленом в стену, и не давая ногам Коршуна сомкнуться, слегка прикасаясь к его щеке губами. Коршун же шумно выдыхает, чувствуя, как в комнате становится слишком жарко, или это из-за тёплого свитера? Старший стягивает с него эту вещь, но лучше не становится, а тело стало слишком податливым, отказываясь напрочь слушать здравый смысл. Прям как в тот раз. — Почему же ты молчишь? — Ежевика слегка касается столь чувствительное тело пальцами, словно дразнит, и целует младшего в шею, вдавливая теснее в стену, слегка кусает кожу, тихо выдохнув, обжигая только что тронутый кусочек тела. И Коршун лишь крепче сжимает свитер парня, стараясь дышать ровно и в такт бьющему сердцу, которое с каждым прикосновением билось быстрее. В голове крутилось лишь одно «Почему?» И на него не было ответа. Ни на один вопрос, связанный с этим «Почему?» Ежевика стягивает с себя верхнюю часть одежды, поворачивая голову брата к себе, и наклоняется, робко и с нежностью накрывая губы парня, вовлекая в поцелуй. И младший поддается вперёд, стыдясь собственного тела, которое идёт на по поводу от одних лишь прикосновений, проталкивает язык в чужой рот, изучая, и чувствуя тепло, которое исходило от Ежевики, который не терял момента прижать Коршуна с каждым разом теснее в стену. А после он плавно переходит обратно на шею, оставляя горячие мимолетные поцелуи, уже более увереннее взяв младшего брата, слегка приподнимая и целуя иногда плечи, чувствуя, как тот отворачивает голову в сторону для большего удобства. Ежевика проводит рукой по спине, ощущая, как Коршун слегка выгибается в такт его движениями, и кусает в шею, заставляя того от неожиданности обнять его в ответ. — Насколько далеко ты готов зайти? — рычит довольно Ежевика, целуя ключицы, и слыша тихие вдохи со стороны партнёра, тело которого так с лёгкостью отдаётся без лишних просьб и уговоров. — Какой же ты развратный… — Заткнись! — смущенно шипит Коршун, крепче обнимая брата за плечи и утыкаясь носом ему в шею, не желая верить в происходящее. Тело словно плавилось под нежными прикосновениями парня, отдавая жаром те места, где только что касались его губы, и заставляя сходить с ума лишь от одного шепота. Было стыдно и приятно одновременно от столь сладкой пытки, которая, словно, не хотела заканчиваться. Ежевика садится вместе с младшим братом на пол, стягивая оставшуюся одежду, и не переставая блуждать губами по столь желанному телу. — Хватит рассматривать меня! — недовольно шипит Коршун, когда тот решил на мгновение отвлечься, и закрывает глаза, когда рука старшего коснулось сокровенного места, лишь теснее сжимает пальцы в кулаки, тяжело выдыхая. — Почему… так? — Потому что хочешь, м? — Ежевика чмокает брата, прикусивая губу, и приподнимает бедра, ловко скользнув пальцами в ложбинку, слегка надавив. И Коршун вздрагивает, пытаясь шипеть слова протеста, стараясь отодвинуть брата от себя, остановить, но тот был настойчивым, прижимая того к стене, и не давая возможности сопротивляться. — Тс-с, не бойся… — Ежевика… ты… ты переходишь все границы… — Коршун хватает его за шею, притягивая к себе и грубо целует в губы, которые стал в тот час кусать, чувствуя лёгкий привкус крови на языке, словно хотел отвлечь себя оттого, что позволил старшему доминировать. — Ненавижу… -… но так любишь, — рычит блаженно Ежевика, морщась от неприятного чувства, и надавливает пальцами на нужную точку, заставляя младшего громко ахнуть и выгнуться, укусив парня за губу. Старший в тот час же отстранился от Коршуна, вытирая поступившую кровь. — Какие острые зубки. — Эти острые зубки потом откусят тебе одно место, — хрипит Коршун, вновь содрогаясь всем телом от приятного чувства, и лишь крепче сжимает плечо Ежевики, слегка царапая другой рукой за шею. — Хватит… дразнить меня. Ежевике не надо повторять дважды. Он лишь довольно улыбается, горячо выдыхая, и одним рывком входит в Коршуна, заставляя того громко вскрикнуть до потемнения в глазах, и прижать к себе, вонзая свои маленькие коготки в спину. Младший брат недовольно шипит, тяжело задышав, и парень, взяв его покрепче за бедра, стал не спеша делать характерные движения, постепенно ускоряя темп. Коршун же чувствовал лёгкие поцелуи по всему телу, но особое внимание брат уделял плечам: при каждом новом рывке он до боли кусал их, проводя рукой вдоль позвонка, и обратно, слушая, как Коршун тихо хрипит и стонет, обнимая крепче за шею. Было слишком горячо, слишком хорошо, прям до звёздочек в глазах, до боли в груди. Дыхание сбилось, и слышался лишь тихий хрип и лихорадочное вдыхание воздуха, который в тот час выходил вместе со сладким стоном наслаждения. Ежевика блаженно урчал, не веря своему счастью, и ещё сильнее кусал плечи младшего, желая растянуть столь сладкий момент ещё дольше, чувствовать Коршуна ещё больше, и находиться в этом омуте страсти столько, сколько потребуется. — Ежевика… — Коршун рвано выдыхает, чувствуя приятно-тянущее чувство внизу. И старший мгновенно все понимает, целуя парня в губы, который в тот час же отстраняется, чувствуя, как по всему телу проходится ещё одно столь приятное чувство, которое заполняет его изнутри. И Коршун резко царапает Ежевику, выгибаясь в спине, сбивчиво, с нотками хрипоты, сладко выдыхает, обессиленно прижимаясь к холодной стене. — Умница… — старший брат целует парня в нос, глупо улыбаясь, но глаза так и горят счастливым огоньком любви. — Я так люблю тебя… Коршун устало обнимает Ежевику в ответ, не желая спорить по поводу того, что тот обманным путём распределил роли, и утыкается носом в шею. Он не собирается больше ни о чем думать, как и своих чувствах. Коршун слишком устал для таких глупостей, и желает лишь поскорее оказаться в кроватке, заснув в крепких объятиях Ежевики, и уже на утро порешать все проблемы, в том числе и проблемы своих чувств.