Не думать, не просить, не ждать.

Стыдно, но плохой из меня автор. Но потихоньку и помаленьку надо историю заканчивать. Из всех альф, с которыми столкнула или просто пересеклась его жизнь, Стефана Рэтнера Дарри не любил больше всех. Правда, тот не распускал руки, не отпускал колких шуточек и даже не смотрел презрительно на Даррена сверху вниз. Рэтнер Дарри просто не замечал. Хотя кто-кто, а Стефан имел полное право на высокомерие и надменность в любой степени их проявления. Он воплощал в себе то, к чему Даррен так упорно стремился, но чего достичь не мог. Спасибо, природе, генам и родителям, а еще, наверное, случаю и судьбе. В Стефане угадывалась порода. Высокий, статный и довольно привлекательный, правда, в отличие от Дарри, его красота не имела и намека на смазливость. В каждом его жесте, в каждом взгляде темно-зеленых глаз и в каждом слове чувствовалась непоколебимая уверенность в своих силах, которой так не хватало Даррену. Стефан знал себе цену и занижать ее ни перед кем не собирался. Он заставлял с собой считаться. Рэтнеру, по мнению Даррена, все давалось слишком легко. Даже для альфы. В свои двадцать восемь он являл собой пример колоссального взлета по карьерной лестнице, при том не имея за спиной влиятельных родителей или какого-либо другого протеже. Дарри знал, что у отца было чутье на людей. Он не прощал промахов и не давал второго шанса, оценивал окружающих исключительно по их способностям, не делая скидок на громкое имя и не обращая внимания на слухи. Отец никогда не хвалил Стефана, расписывая его достоинства, но если и говорил об очередной успешной сделке, то имя помощника обязательно упоминалось им далеко не один раз, что уже можно считать комплиментом и признанием всяческих заслуг. Многие не сомневались, что именно ему шеф уступит свое место во главе компании. Поскольку Дарри некогда сумел уговорить отца давать хоть ему хоть какие-то мелкие поручения, то сотрудники уже могли видеть его воочию и сравнить с Рэтнером. Стоило говорить, что сравнение было далеко не в пользу Даррена? Всерьез его не воспринимали, пусть даже Дарри и старался исправить представление о себе. Но куда там? В нем видели если не изнеженного сына босса, не понять с чего решившего посвятить свободное время работе в компании, то просто прелестного мальчишку с тонкими чертами лица, выразительными синими глазами, в которых, впрочем, застыло извечное хмурое недовольство, и темными кудрями. Они со Стефаном словно находились на противоположных концах условной шкалы, по которой в суетливом и жестоком мире отца измеряли людей, принимая одних и отбраковывая остальных. И Даррен, скрепя сердце, не мог не признать, что на роль наследника босса Стефан подходил куда больше, чем он сам. И наверняка Рэтнер тоже сей факт понимал, потому и относился к Дарри с обдающим холодом подчеркнутым равнодушием, не считая должным его замечать. С высоты юношеского максимализма Дарри старался отвечать Стефану тем же. Однако он не лез на рожон и не разжигал конфликты на ровном месте, зная, что вряд ли выйдет из них победителем. Рэтнер запросто мог изменить своему безразличию по отношению к Дарри и преподать ему урок в насмешливой язвительности, правда, не опускаясь до открытых оскорблений. Пару раз Дарри стал свидетелем тому, как Стефан запросто ставил на место компаньонов отца или своих коллег, загнав их в словесный тупик и публично поставив в довольно неловкое положение. Потому Даррен не особо хотел почувствовать себя зарвавшимся щенком, что получил заслуженную оплеуху. И не оставалось ничего иного как отвечать на равнодушие равнодушием, хотя где-то внутри злость с остервенелым упоением точила когти о задетое самолюбие и уязвленную гордость. Впрочем, Стефану до заморочек Даррена опять же не было никакого дела. Абсолютно никакого, и Дарри не мог не додумать, что за этим безразличием скрывается обычная неприязнь, придумать повод для которой не составило особого труда. Ведь с остальными Стефан не имел привычки вести себя надменно и заносчиво, пусть он и был строг, что касалось работы, но в остальном не делал попыток подмять всех под себя. Зачем? Его авторитет и так признавали, считали «своим». Стефан запросто общался с коллегами, не зацикливаясь на их статус и привилегии. Единственное, что резко и категорично пресекал всякие попытки закрутить с ним служебную интрижку, смешав отношения с карьерой, что, впрочем, не уменьшало желающих сие неблагодарное дело провернуть. И только Даррена Стефан напрочь игнорировал, будто задавшись целью вычеркнуть того из жизни.