Колыбельная о монстрах

Когда люди перестают в них верить, боги теряют свою силу. Один знает это хорошо, даже слишком, - его утро теперь начинается с чашки кофе, чтобы взбодриться, с яичницы и пары написанных песен. Каждый должен выживать, и он - не исключение. Имя у него другое теперь, и живет он в стране саамов, и знает их язык не хуже любого другого, но прежней силы нет больше. Богов разбросало-раскидало по миру, паства их теперь верит в Белого Бога и его суррогатов, и служители культа Христа смогли убедить всех в лживости древних сил, существовавших до рождения на свет самого первого христианина. Но ложными они от этого не стали. Один отпил глоток кофе. Тот, кто придумал варить зерна кофейного дерева, определенно, был гением. Терпкий, крепкий аромат помогал ему проснуться. Гери ткнулся холодным, мокрым носом ему в руку: идем на прогулку, хозяин, ну, давай. Если боги были бессмертны, то спутники его умирали и возрождались, как обычные животные, и лишь хранили память о своем хозяине, и всегда его находили. Хельсинки радовал хорошей погодой. Один нацепил на нос темные очки, и жить стало легче - иногда людям действительно приходили в голову хорошие идеи. Через полтора часа он должен быть на репетиции, впереди маячил мировой тур, но ближайший час принадлежал Гери, и только ему. Фреки пока не нашел пути к древнему богу, но Один знал - обязательно найдет. Воздух разрезало надсадное карканье: Хугин уселся на плечо, ухватил клювом за прядь волос. Один умел понимать язык зверей и птиц, но Хугину не нужно было разражаться монологом на своем птичьем, чтобы Один понимал его. Фрейя нашла своего Одда и счастлива. Локи готовит предвыборную компанию - а, значит, скоро в мире станет весело. Зевс и два его брата легли на дно - самые богатые люди планеты, они управляли правительствами и держали руку на красной кнопке, способной взорвать весь мир. Ничего нового в этом самом лучшем - хотя и не самом старом - из миров. Лишь немногие могли прочесть в его песнях то, что Один в них вкладывал, но те, кто умел читать между строк - обретали бессмертие. Один проводил в студии и на репетиционной точке целые дни, создавая миры - единственные, что были ему доступны. Один знал, что женщины влюбляются в него с легкостью, но улыбался всем и никому одновременно. И ждал, ждал мига, когда за мудрость от него снова потребуют глаз, а людям понадобятся знания, от которых они отказались. А пока что, Один садился за фортепиано и пел, и мир, сам того не зная, вторил его голосу. Один улыбался и поправлял солнечные очки. Спешить ему было некуда.