Колыбельная о монстрах

Весь мир для меня был черно-белым. Ну, по правде сказать, не всегда. Чужая кровь, легким привкусом остававшаяся на языке, на некоторое время дарила мне цвета — пастельные, приглушенные, — но они быстро таяли, возвращая привычные оттенки серого. Я их мог бы различить даже больше пятидесяти. Мне нравилось смотреть на окружающие предметы сразу после того, как я пробовал свежую кровь. Наблюдать, как постепенно они окрашиваются в мягкие цвета. Познавать мир по-новому, чтобы потом снова потерять эту возможность. Я, может, и могу жить вечно, да только есть в моей жизни и преходящие моменты. Например, моё зрение, которое довольно быстро становится черно-белым вновь. В такие минуты я готов на всё, чтобы вернуть его навсегда. Жить, не видя красок мира, — невыносимо. Даже если этот мир ты можешь наблюдать только ночами. Меня зовут Томас — да, такое простое имя, — и я дегустирую человеческую кровь, которая направляется в холодильники и погреба знатных вампирских домов. А вы знали, что на вкус кровь, как любой напиток, различается в зависимости от способа его готовить? Если человек, у которого сцеживали кровь, был счастлив и спокоен, кровь кажется сладковатой, а если мысли и эмоции у него были дурные — лучше сразу слить эту кровь в туалет. Хорошего коктейля на вампирский праздник с ней не сделаешь. Меня зовут Томас, и я зависим от цвета. И это становилось всё хуже и хуже. Пока под моими ногами не перевернулась земля. Той ночью я снова работал: мне предстояло попробовать кровь, заказанную на стол одного из вампирских знатных семейств. Мир вращался вокруг меня в пастельных тонах, туда и сюда, и на двадцатом образце я понял, что перестаю различать вкус и аромат. Мне был нужен отдых, который я не мог себе позволить, и я работал, работал и работал, и умер бы от усталости, если бы уже не был мертв. Поэтому, когда мир вдруг ударил по моим глазам яркими цветами, я не сразу понял, что произошло. Это была кровь. Женская, первая группа, отрицательный резус. Ничего особенного на самом деле, но я едва не ослеп от света лампы, горевшей под потолком. Тогда-то мой мир и покачнулся. И ничего больше не было прежним. Я должен был всё узнать. Поставщика я нашел на кухне: он сортировал уже отобранные образцы. Какие-то отправлялись в холодильники старейшин сразу, какие-то проходили дополнительный отбор другими дегустаторами. А Джек должен был отвезти их сегодня. Впрочем, мне было наплевать. — Джек… — если бы я мог дышать, я бы задыхался. — Джек, ты знаешь, кто был донором для этого образца? — я встряхнул пробирку. Он почесал подбородок, вспоминая. — А тебе начерта? Голубой цвет его рубашки, как и шоколадно-коричневый оттенок кожи, резал мне глаза. Яркость должна была уйти, однако она не уходила, и я едва сдерживался, чтобы не хлебнуть еще раз этой крови. Осушить пробирку полностью. Мне было это нужно. Я хотел видеть мир таким: в кричащих цветах, а не черно-белым. Пояснять что-то Джеку о зрении вампиров и его особенностях — значило потратить время, поэтому я просто пожал плечами. — Я думаю попросить её сдавать кровь почаще. Старейшинам понравится. Джек закатил глаза. — У людей, знаешь ли, ресурс не бесконечен. Должно пройти хотя бы пару месяцев. Яркость его рубашки постепенно стала выцветать. Медленнее, чем раньше. Почти незаметно. Только я знал: оттенки серого вернутся ко мне, а я больше не могу жить в мире, где мне приходится выживать среди черно-белых предметов и наугад подбирать галстук к рубашке. И не хочу. Я едва не взвыл. — Джек! Он прищурился. — В этой крови что-то есть, ага? Ага. Жизнь. Цвет. Надежда. — Том, положи ты эту чертову пробирку, — наверное, на моем лице отражалось что-то безумное, потому что Джек поднял вверх руки. — Это был анонимный донор, чувак. Я при всем желании не могу помочь. Понятия не имею, придет ли эта девчонка снова. И он не врал. Я чувствовал это. С тех пор моя жизнь превратилась в череду поисков. Я копался в библиотеках, чтобы понять, что происходит со мной, но ни одна книга не давала мне ответов, и я почти бросил поиски, пока в одном из фолиантов не нашел легенду о родственных душах. Среди вампиров она не была так уж популярна, но цвета не видел никто из нас, а эта легенда… могла дать мне шанс. Идею. Спасение. Говорят, если вампир найдет свою родственную душу и выпьет её до дна, а потом поделится своей, мир навсегда перестанет быть для них обоих черно-белым. Сказка. Легенда. Но я помнил, как едва не ослеп от яркости окружающего меня мира, и навязчивая идея завладела мной. Я уже не мог остановиться. Я искал её в ночных клубах и кинотеатрах, работающих допоздна. Я заходил в круглосуточные магазины и бродил по темным улицах, как не делал уже давно. Я искал и не находил; все запахи смешались для меня, царапая ноздри. Я перестал дегустрировать кровь, ибо попробовав сильный наркотик, ты ссаживаешься со слабых. Я сходил с ума, пока однажды, в сгустившихся сумерках, знакомый аромат не заставил меня вскинуть голову и повести носом. Я не мог ошибиться. Это была она. Святая тьма, это была она. Я чуял её, как охотник чует свою добычу. Наконец-то. Я следовал за ней в тенях, пока через парк она не привела меня к обсерватории: я понятия не имел, работала она здесь или просто гуляла, но потом услышал, как звякнули ключи. Её запах будоражил меня, как запахи готовящейся еды будоражат голодного, и я скользнул за ней в открывшуюся дверь. Я льнул к теням, бесшумно скользя по лестнице за ней, пока мы не оказались на самом верху обсерватории. Значит, отсюда она смотрит на звезды… Сидит под круглым потолком, заглядывает в телескоп и смотрит на мир, которого нам никогда не достичь. На далекие солнца, чей свет ослепляет глаза. Как яркие цвета ослепили меня, когда я попробовал её крови. Она сбросила куртку. — Я знаю, что вы здесь, — произнесла спокойно. — Я чувствую вас. Прятаться больше не имело смысла. Я вышел из теней к окну. — Что вам нужно? — голос у неё не дрожит. Все знают о существовании вампиров. Все знают о запрете убивать, который я собирался нарушить. Да и разве превратить кого-то в себе подобного — запрещено? В законе такого не было. Я стиснул зубы. Наверное, её волосы были рыжими или каштановыми, но для меня — всё ещё темно-серыми. Голова кружилась, и клыки чесались: мне хотелось впиться в её шею, осушить её до дна, чтобы никогда больше не испытывать потребностей в цвете. Чтобы видеть всё таким, какое оно и есть. Каким оно задумано: Богом ли, Дьяволом ли. К добру или к худу. Я мог поговорить с ней. Я, наверное, должен был. Но её запах сводил с ума, и я рванулся вперед. У неё не было шанса сбежать. Ни-ка-ко-го. И её кровь на вкус оказалась божественной. А её волосы — темно-каштановыми. Прислонившись к стенке, я ждал, а телескоп был единственным свидетелем моего поступка. Алые пятна крови засыхали на полу. Я видел, что куртка, которую моя родственная душа бросила на пол, была светло-зеленой, а её темно-голубые джинсы украсились бордовыми пятнами. Я не был слишком аккуратен. Цвета не пропадали. Потом она открыла глаза.