So what do i do with it?

Как умирает лёгкий светлячок Мэри Лу — стерва. Как и её листовки, хотя технически они даже не люди. Ньют растерян и разочарован. Криденс очень несчастен.

Криденс больше не видел того мужчину. Не имело значения, насколько старательно он искал, как быстро и как далеко ходил в своих листовочных рейдах, он никак не мог найти синего пальто и тёплых глаз. Было что-то пугающее в том, насколько сильно душевное здоровье Криденса оказалось зависимо от толики света, которую тот мужчина непреднамеренно принёс в его жизнь. Всё и все в Нью-Йорке казались лишь серыми силуэтами, скользящими мимо и излучающими один лишь холод. Тот незнакомец сильно отличался от них. Сильно отличался. Хотелось снова найти его, хотелось узнать его имя и… и? Криденс до сих пор даже не задумывался о дальнейшем. Имени было бы достаточно, хотя бы для того, чтобы больше не называть его про себя «тот мужчина». Это было бы достаточно… интимно. Он просил так немного. Только имя. Такое малое, но такое значительное доказательство того, что они — не просто случайно столкнувшиеся незнакомцы. Они стали бы знакомы, а это — самое близкое к дружбе, что у Криденса когда-либо было. Проблема состоит в том, понял Криденс, что он одержим этим незнакомцем. Настолько одержим, что даже мать заметила, что его мысли где-то блуждают, что он уже не сжимается в постоянном страхе. Вместо этого он представлял, что он скажет тому мужчине, как только снова найдёт его. В своих грёзах он спрашивал его имя, снова видел ласковую улыбку и маленькие морщинки вокруг тёплых глаз, и незнакомец представлялся глубоким мягким голосом, от которого подгибаются колени. И всё. Это было всё, о чём он думал. Его мечты никогда не заходили дальше, и он не мог себе представить, что действительность будет хоть как-то отличаться. Криденс бы не нашёл, что ещё сказать, и этот мужчина не увидел бы никаких причин задерживаться. Он не чувствовал из-за этого горечи. Этого было бы достаточно. Имени того мужчины было бы достаточно. Подзатыльник вырвал его из мечтаний. — Эта пища тебе не по вкусу? — резко спросила мать, угрожающе нахмурившись. Криденс немедленно замер, сжимая в руке ложку и чувствуя сбегающий вниз по спине холодок. — Ваше величество не довольны супом? Он открыл рот, чтобы ответить, но она ударила его так сильно, что его лицо впечаталось в миску, расплескивая суп на стол. — Неблагодарный, ленивый паразит. — Ма… — Ещё удар. — Мне стоит оставить тебя голодным. Суп щипал глаза и лицо, стекал с чёлки. Криденс задрожал, в глазах помутилось, а во рту пересохло от страха. — Встань и сними ремень. Закрыв едко слезящиеся глаза, он сделал, как было велено. Частити увела Модести из комнаты вверх по лестнице, и мать схватила его ремень. Её глаза были серыми и жёсткими. Кровь очень трудно отстирывать. Его сон оборачивается кошмаром: он никак не может настичь того мужчину, вместо этого — он падает. Он видит его, слышит его ласковый зов и бежит к нему. Бежит и бежит, задыхаясь от боли, но каждый раз, когда он думает, что, возможно, оказался достаточно близко, чтобы увидеть его глаза, темнота расступается под ногами и хоронит его в прахе. Он тянет руку к мужчине, умоляет о помощи, но тот никак не реагирует, пока безликий монстр не удушает Криденса. Колокольчик матери прозвучал спасительной благодатью, и он проснулся — весь в поту и со слезами на глазах. Очередной день, в который Криденс не нашёл того мужчину, закончился. По уже устоявшейся привычке он выкинул немного листовок, чтобы убедить мать, что он всё ещё раздаёт их интересующимся людям, а не тратит своё время на поиски незнакомца в синем пальто или вороватого кота. Опуская крышку на мусорный бак, он поднял взгляд и почувствовал, как кровь стынет в жилах. Мать стояла прямо напротив. Мать видела. Никакие кошмары не преследовали его в ту ночь, потому что ему было слишком больно, чтобы даже думать о сне. Его окровавленное тело было покрыто синяками: не только спина, но и грудь, и бёдра — и не было положения, которое уберегло бы его от этой муки. Он не думал о человеке в синем пальто. Мысли о нём были выбиты из него собственным ремнем, раздавлены материнским ботинком, как слабый маленький светлячок. Без света, который успокоил бы его, Криденсу не осталось ничего, кроме падения во мрак. Теряя сознание, он жаждал смерти. На следующее утро он подслушал, как мать и Частити беседуют о мистическим образом разрушенном доме неподалёку от них. Доказательство существования колдовства. Криденс свернулся калачиком. Притворяться, что ему не больно, было особенно тяжело, когда мать повела его и сестёр распространять листовки у Нью-Йоркского национального банка. Он едва мог смотреть на огромный красный плакат с нарисованной на нём сломанной пополам палочкой. При виде него что-то внутри Криденса надламывалось каждый раз, а теперь, когда приходилось бороться за то, чтобы оставаться в сознании, ему действительно стоило избегать даже малейшего раздражения, чтобы не усугублять ситуацию. Мать выкрикивала о несомой колдунами опасности, об их реальности, о том, что людям стоит понять, что это война, и им нужно бороться. Как правило, обычно её игнорировали, даже смеялись над ней. Однако учитывая, что только сегодня утром загадочным образом было разрушено целое здание, люди и в самом деле останавливались перед ними и слушали. Листовки не просто расхватывали, их требовали, так что Криденсу осталось лишь стоять, позволяя людям брать их самостоятельно. Не вынуждать себя подходить к каждому из них было облегчением, особенно теперь, когда он едва мог двигаться, не испытывая боли такой силы, что от неё начинали дрожать ноги. Криденс никому не смотрел в глаза, прячась под шляпой и челкой, и было настоящим чудом, что он выбрал именно этот момент, чтобы взглянуть вверх — момент, в который мимо промелькнуло коричнево-синее. Моргнув, он вытянул шею, даже не чувствуя, как жжёт спину, и сердце ёкнуло, стоило ему увидеть проходящего мимо нервно оглядывающегося вокруг мужчину с чемоданом. С чувством, которое могло бы быть привязанностью, он подумал, что тот, должно быть, снова ищет своего странного кота. Если он последует за незнакомцем, мать увидит, что он уходит. Мать может отправляться в ад. Без дальнейших размышлений он развернулся и обнаружил, что, несмотря на прокатывающуюся по телу пронзительную боль, его не заботит то, что он натыкается на людей, пробиваясь сквозь толпу. На него сыпались проклятия, он потерял шляпу, но затем — затем он вырвался на свободную мостовую, и тот мужчина был всё ещё здесь, и ноги несли Криденса вперед, всё дальше и дальше… Незнакомец повернулся, выглядя слегка потерянным и сконфуженным. Их глаза встретились, и Криденс изрядно притормозил. Он не знал, чего он ожидал. Точно не этого. Никогда еще он не видел, чтобы кто-то так улыбался ему. Будто счастлив его видеть. В этих ярко-голубых глазах всё ещё пряталось смущение, но когда Криденс подошел ближе, он разглядел мелкие морщинки и больше веснушек, чем смог бы сосчитать. Но почему-то хотел попытаться. Его ноги дрожали уже абсолютно по другой причине, чем всего за несколько секунд до того, а мужчина замер где стоял, дожидаясь, пока Криденс нагонит его. Никто и никогда не ждал его. Он остановился на расстоянии вытянутой руки, прижимая к себе листовки, будто это могло укрепить подкашивающиеся колени. Улыбка мужчины была ещё красивее, чем он помнил — нежная, заботливая и совсем немного смущённая. — Криденс? — спросил тот мягко, застенчиво склонив голову, и это прозвучало как ласка. Сейчас наконец-то был шанс спросить его имя. Столько раз он снова и снова прокручивал в голове этот сценарий, планировал, что и даже как сказать… И забыл все свои планы. Его разум совершенно опустел, а рот, так же как и ноги, вздумал своевольничать. — Н-не хотели бы вы вс-вступить в «Новое салемское благотворительное общество», с-сэр? Молчание. Морщинки стали менее заметны, когда мужчина опустил взгляд на листовки, которые Криденс даже не заметил, как протянул ему. Голубые глаза скользнули по символу, по сломанной палочке, и ласковая улыбка на губах умерла. Тело Криденса похолодело. В этот раз незнакомец не взглянул ему в глаза. — Э-э... — Он закашлялся, глядя в сторону, и нервно облизнул губы. — Я… Я должен идти. Руки Криденса мелко затряслись, растрачивая ещё оставшиеся в них крохи силы. — Прошу прощения, — пробормотал мужчина и заспешил прочь, к ведущей в банк лестнице. На секунду остановился, повернул голову ровно настолько, чтобы Криденс смог увидеть кончик веснушчатого носа. Затем он слегка покачал головой и бросился вверх по лестнице; полы синего пальто развевались у него за спиной. Листовки разметались по земле, и в этот раз Криденсу пришлось собирать их самостоятельно. Он не думал, что можно ощущать себя настолько сломленным. Впрочем, это не сломило его. Это его сокрушило.