В первый раз всегда больно

Три года спустя Колин курил, глядя на видневшийся на горизонте океан, когда Клодин вышла к нему на балкон и встала рядом. — Уже собрал вещи? — спросила она, забирая у него пачку и вытаскивая сигарету для себя. — Ага. Еще вчера вечером. — Так не терпится вернуться в Нью-Йорк? Колин пожал плечами. За три года его так называемого отпуска он почти отвык от Большого яблока, хотя ездил туда довольно часто — как минимум пять раз в год. По работе почти не скучал, некогда было: он пару раз снялся в кино, съездил отдохнуть в Европу с детьми, занялся йогой, написал с десяток песен, чего с ним давно не случалось, подтянул свой французский и перевез, наконец, мать в Эл-Эй. Безусловно, ему не хватало сцены. Ничто не могло дать того адреналина и драйва, которые он получал во время выступлений. Музыка, единение с толпой, бешеная энергетика — все это никогда не надоедало. К этому он бы с удовольствием вернулся. И по ребятам очень скучал, не привык видеть их так редко. А еще… впрочем, об этом он пока не думал. Рано. — Будешь скучать? Или я тебе надоел уже? — вместо ответа спросил Колин. Клодин улыбнулась. — Ну что ты. Я люблю, когда младший братик дома, над ним забавно издеваться. Колин рассмеялся и покачал головой. Как же он любил свою семью, но, похоже, пора было уезжать. В Нью-Йорк он прибыл поздно вечером, а в свою квартиру зашел уже и вовсе около часу ночи. Там почти ничего не изменилось, правда, пришлось дистанционно сделать свежий ремонт после трех лет сдачи в аренду, так что до сих пор немного пахло краской. Кинув ключи от квартиры на журнальный столик, Колин дождался, когда Финч внесет внутрь его чемодан, после чего дал чаевых за помощь и закрыл за консьержем дверь. Что ж, вот он и вернулся. Подумав об этом, Колин тут же вспомнил кое о чем: в руках у него были письма, которые Финч отдал ему внизу несколько минут назад. Откинув большую их часть в сторону, он развернул самое важное. «Добро пожаловать обратно». * * * На подземной парковке недалеко от Merkin Concert Hall Колин торчал уже минут сорок. Он мог бы пойти на концерт, у него даже были билеты, но ему откровенно не хотелось светить там физиономией. Эзра расстроится, но он умный мальчик, он поймет. Опершись на свою машину, Колин закурил и посмотрел перед собой задумчивым взглядом. Три года, сорок три письма — сорок четыре, считая последнее, — двадцать семь встреч, две попытки расстаться. В какой-то степени это было даже романтично, хоть и несколько выматывающе. Тайные встречи, как в романах 18-19 веков, придавали отношениям остроту, но у всего этого была и обратная сторона, из-за которой они и ругались, и расставались, чтобы потом сойтись вновь. И все же… Колин ни разу еще не пожалел, что ответил тогда на письмо. Выкинув докуренную сигарету, он выпрямился, глядя на то, как по парковке прямо к нему идет высокая фигура в черной куртке с капюшоном, накинутым на голову. — Привет, — сказал Колин, когда Эзра подошел ближе. — Привет, — ответил тот и мимолетно коснулся рукой его плеча. Они обсуждали это — никаких объятий и поцелуев в общественных местах, но, черт возьми, в такие моменты хотелось плюнуть на правила. — Хочешь есть? Можем съездить в ресторан. Эзра на это обжег Колина взглядом и обошел машину, чтобы сесть на переднее сиденье. Ну нет, так нет. Колин тоже забрался в автомобиль. Ехали к Колину практически в полном молчании, что было немного непривычно, но Эзра явно устал за концерт, а Колин был сосредоточен на дороге, желая доехать максимально быстро. Лишь раз на светофоре он положил руку Эзре на коленку в попытке подбодрить и отпустил, когда загорелся зеленый. А вот как только они оказались в квартире, Эзра будто ожил, развернул Колина к себе, тот успел лишь закрыть дверь, легко поцеловал в губы и обнял, прижавшись всем телом. Колин обнял его в ответ, перед этим стянув с его головы капюшон и освобождая шапку стриженных волос. — Я думал, что чокнусь за сегодня, — признался Эзра. — Три месяца был почти спокоен, но сегодня… Хорошо, что тебя не было на концерте, я бы налажал. — Прости за это. Отстранившись, Эзра сбросил с себя куртку прямо на пол, оставшись в бордовой рубашке и джинсах. — Когда-нибудь ты придешь на мой концерт, — напомнил он о своем первом письме. Том самом, что положило начало еще многим письмам и встречам. Три года, сорок четыре письма, двадцать семь встреч, две попытки расстаться. Как они смогли? Колин не знал. Он боялся давать этому самое очевидное объяснение, хотя другого не было. — Когда-нибудь, — согласился Колин, снимая с себя пиджак и отступая вглубь квартиры. Эзра, словно загипнотизированный, последовал за ним. Так они оказались в спальне. На Эзре к этому моменту уже не было рубашки, джинсы были расстегнуты, Колин лишился ботинок и футболки. Они еще не прикасались друг к другу, ведя какую-то странную игру. Они три года вели эту игру, то сближаясь, то отдаляясь. Расставались. Из-за того, что им иногда слишком тяжело было быть вместе. Ругались. Особенно хорошо Колин помнил две ссоры. Одна случилась месяцев через семь после письма Эзры. Они тогда нарушили собственное правило — не целоваться в общественном месте, в данном случае это был лифт в доме, где они снимали квартиру, — и попались пожилой паре. Ничего страшного не случилось, пара их не узнала или сделала вид, что не узнала, но Колин с Эзрой все равно умудрились поссориться. — Я поражаюсь твоей беспечности. И это после всего, через что тебе пришлось пройти? — раздраженно заметил тогда Колин в ответ на полное равнодушие Эзры. — Хуже уже не будет. А вот ты чего так взвился? Я понимаю, что тебе удобные такие отношения… — Что? То есть ты думаешь, что мне в кайф прятаться по подворотням? И я делаю это ради своего удобства? Хочу напомнить, что это ты у нас заводил себе официальную невесту ради репутации и карьеры. Это ты делаешь все, чтобы вернуться на большую сцену. Так что не нужно мне говорить, словно только мне и удобны такие отношения, и я все делаю ради себя. А если ты действительно так считаешь, то тебе лучше прямо сейчас пойти нахуй. Эзра тогда никуда не ушел. Он не стал извиняться за свои слова, но больше не рисковал. И Колин понял, что Эзра все же сделал для себя какие-то выводы. Следующая крупная ссора случилась после того, как они расстались второй раз за три года. Как и в первый, это произошло без скандалов, скорее от усталости и непонимания того, к чему они идут. Длился разрыв два месяца, а потом Колин из какой-то насквозь желтого издания узнал, что Эзру видели в клубе с неким парнем в обнимку. Пожалуй, Колин даже не ожидал, что в нем взыграет такая ревность. Он держался почти неделю, уговаривая себя не делать глупостей, но сорвался и купил билет до Нью-Йорка, наплевав на планы. Пока летел в самолете, Колин то смеялся над собой и внезапно взыгравшим ирландским темпераментом, то злился на идиотскую ситуацию. Только в аэропорту он понял, что не удосужился даже позвонить Эзре и договориться о встрече. Вполне возможно, что его и в городе-то не было. Хорошо хоть их съемная квартира была оплачена до конца года, иначе пришлось бы спешно искать номер в гостинице. В Нью-Йорке в туристический сезон. В конце концов он пошел в тот самый клуб из статьи и нашел там и Эзру, и того парня. Общались те скорее по-дружески, и Колин до сих пор не знал, было у Эзры с ним что-то или нет. Не спрашивал. Но поругались они тогда знатно. Не в клубе, позже, в квартире. Эзра орал, что Колин его не отпускает, держит на привязи, как собачонку, когда нужно ослабляя поводок, а когда нужно натягивая. Колин просто бесился то ли от ревности, то ли от злости на себя самого. После ссоры они занялись сексом. Довольно жестким и горячим, после которого у Колина болела спина, расцарапанные плечи и укусы на шее. После этой крупных ссор у них больше не было, но Колин понимал, что это временное явление. У них были слишком тяжелые характеры и разные взгляды на жизнь. И все же было что-то, державшее их вместе. Колин положил руку Эзре на шею и притянул к себе для поцелуя. Несмотря на долгую разлуку, они не торопились, нежно ласкали друг друга губами, гладили ладонями. Так бережно, как не делали даже в первый раз. Потом, когда от возбуждения закружилась голова, Колин мягко толкнул Эзру на кровать, навис над ним и замер, всмотревшись в его лицо. — Что? — смущенно улыбаясь, спросил Эзра. — Ты очень красивый, — Колин погладил его по скуле и убрал с глаз чуть отросшую челку. — И с каждый годом становишься все лучше. — Он знал, что Эзра не умеет реагировать на комплименты своей внешности. Вот если хвалили его талант, тогда да, он расцветал, как майская роза, а с собственной красотой у него явно были какие-то проблемы. И все же Колин не мог об этом молчать. Эзра его завораживал. До сих пор. Он сильно изменился за эти три года: повзрослел, заматерел, раздался в плечах так, что стал крупнее Колина, постригся. Из юноши превратился в привлекательного мужчину с бешеной харизмой, которая притягивала к нему всех окружающих его людей. И при том Эзра, кажется, совсем не придавал этому никакого значения. Чем очень удивлял. — Колин, — Эзра обнял его за шею, почти уложил на себя и прошептал на ухо, — займись со мной любовью. И Колин выполнил просьбу. Он двигался в Эзре мягкими, глубокими толчками, тот был влажным от смазки, охотно подавался назад, стонал тихо, но отчетливо. Колин обнимал его со спины, прижимался грудью, целовал шею, вдыхая знакомый, родной запах. Пьянел от него. Ему хотелось влезть Эзре под кожу, соединиться с ним еще прочнее, крепче. И быть в нем, на нем, под ним — везде. Заниматься с ним любовью. Тем, что их соединяло. Тем, что притягивало друг к другу снова и снова. — Колин, — прошептал Эзра, двигаясь ему навстречу, раскрываясь перед ним максимально. — Колин. Колин. Колин. И Колин отвечал ему, чем мог: губами, руками, всем своим телом, своей душой. Он ускорил движения, обнял крепче, так, что Эзра не мог даже двинуться под ним, вжатый в кровать. Стоны стали громче, Эзра вцепился в обнимающую его руку, впился короткими ногтями в кожу, выгнул шею, подставляя ее под поцелуй. Сколько это длилось, Колин не знал. Целую вечность. Короткий миг. Эзра кончил под ним, не прикасаясь к себе, и сжал в себе так сладко, что и Колина выбросило за грань. А потом из них обоих словно выпили все силы. — Ты в порядке? — спросил Колин, когда Эзра, стащив на пол грязную простынь, улегся рядом на живот и положил подбородок ему на плечо. В ответ на вопрос он фыркнул и зыркнул на Колина черными блестящими глазами. Настроение у него явно улучшилось по сравнению с тем, что было час назад. — Ты уже виделся с группой? — поинтересовался Эзра через какое-то время. Колин кивнул. — Сегодня в обед. С завтрашнего дня мы начинаем искать барабанщика на место… — он запнулся, — тот, кого студия нашла нам для последнего тура, вернулся в свою группу. Когда найдем, будем всячески светить рожами. — Колин поморщился. — Придется походить по вечеринкам. А что у тебя? Ты какой-то тихий сегодня, даже страшно. Рассмеявшись, Эзра потерся щекой о его плечо и вздохнул. — У меня в сентябре концерт в Карнеги-холле. Несколько секунд Колин переваривал эту новость, нахмурившись, а потом приподнялся на локте и взглянул Эзре в лицо: — Так это же здорово, нет? Ты три с половиной года к этому шел. Мечтал вернуться на большую сцену. — Наверное, — Эзра дернул плечом. — Не знаю. Черт, я так много работал для этого, стольким пожертвовал, но все равно не чувствую ни радости, ни удовлетворения. Мне же в прошлый раз большая сцена далась легко, почти играючи. Конечно, я пахал, тренировался, как проклятый. И все же я никогда не терпел неудач. Еврейский мальчик в хорошей еврейской школе, прекрасные учителя, потрясающие данные. Ну просто обречен на успех, — он криво улыбнулся. — Даже история с Брэдом не оставила последствий. Меня за ручку привели в Карнеги-холл и сказали: «Теперь это твоя арена, блистай». А потом такой жуткий крах, и я вдруг оказался персоной нон грата в приличном музыкальном обществе. Дешевкой в женском корсете. Сейчас я снова на коне и уже всего добился сам, зубами выгрыз себе путь, доказал, что я чего-то стою. Не без помощи, не без хитрости, но все же. Я должен радоваться, но где она, радость? — Ты боишься. Падать в прошлый раз было больно, повторения не хочется. Я тебя понимаю. Но музыка была и остается делом твоей жизни. — Но стоит ли она всех усилий? — Стоит, — уверенно сказал Колин. — Миллионы людей тухнут на работе, которую они не любят и которой не хотят заниматься. Единицам везет найти свое призвание. Тебе повезло. Да, приходится идти на жертвы, но оттого слаще победа. — Я не хочу жертвовать тобой. Колин удивился. — А кто тебя об этом просит? Или ты собрался со мной расстаться? — Нет! — Эзра, кажется, даже испугался. — Нет. Но сейчас, когда ты вернулся в Нью-Йорк, вся эта забавная романтическая чушь с письмами и тайными встречами не будет работать. — Не будет, — согласился Колин. — Но знаешь, три года прошло, может, хватит играть в шпионов? — Что ты имеешь в виду? Вместо ответа Колин развернул Эзру к себе и поцеловал в губы. Тот даже глаза не закрыл, продолжая смотреть в смятении. — Если ты сейчас собираешься позвать меня замуж, то предупреди как-нибудь жестом, чтобы я успел надеть штаны и сбежать, — попросил он, когда Колин отстранился. Тот, рассмеявшись, покачал головой. — Нет, никакой свадьбы, не волнуйся. Но я был бы не против, если бы ты поехал со мной в Эл-Эй весной. Нам не нужно будет делать никаких заявлений и на прямые вопросы мы не обязаны отвечать. Тогда, три года назад это было невозможно. А сейчас, почему бы и нет? — Ты серьезно? — Эзра перекатился на бок и отзеркалил позу Колина. — Если мы на это решимся, шанса повернуть вспять не будет. — Я знаю. — Тогда ладно. — Ладно? — Я поеду, — улыбнувшись, Эзра снова улегся на живот, уткнулся лбом Колину в грудь и оставил на коже легкий поцелуй. — Мама будет в ужасе. Колин, вздрогнув, погладил растрепанную макушку. — Да уж.

* * *

То, что Рита ушла на пенсию, стало для Колина потрясением, почти ударом. Он был перед ней в долгу за то, что она предупредила его тогда перед каминг-аутом, и он позвонил ей сказать, что группа возвращается и ищет нового барабанщика. Материал был так себе, не эксклюзив, но не про Эзру же ей рассказывать. Он не настолько чувствовал себя обязанным. Но и это бы оказалось неактуальным. Рита в журналистике больше не работала. Кажется, ее даже позабавило его огорчение, так что она предложила ему встретиться и выпить вместе кофе. Раньше Колин бы трижды подумал, кофе с Ритой пить было опасно, на следующий день можно было пожалеть, но в этот раз согласился сразу же. Они встретились в кафе недалеко от Центрального парка. Рита приехала первая — она всегда приезжала первая, профессиональная привычка. Колин чуть погодя. Зашел в теплое кафе, нахохлившись и укутавшись в шарф по самый нос — все же отвык от холодной нью-йоркской погоды — и увидел Риту, сидящую за дальним столиком. Строгую, с жестким цепким взглядом, гордую и сильную. Совсем не старую. Что такой делать на пенсии? Цветы выращивать? Разве что саррацению какую-нибудь. Колина она поприветствовала холодной улыбкой, которую почти сразу скрыла за кофейной чашкой. — Тебе удивительно идут годы, Колин, — сказала она, глядя на его седые выбритые виски. — Когда я увидела тебя впервые, то подумала: «Какой смазливый, но скучный мальчик». Я ошиблась тогда, но сейчас ты даже на первый взгляд не кажешься скучным. — Спасибо на добром слове, — не без язвительности ответил Колин. — А ты ни на грамм не изменилась. Пьешь кровь девственниц или поедаешь младенцев? — Я кручусь в шоу-бизнесе, откуда там девственницы? Вопрос был риторическим, но Колин почему-то вспомнил Эзру и улыбнулся. — Ты поэтому ушла? Пищи не хватает? — продолжил он шутку. Но Рита его не поддержала и ответила честно: — Стара я стала. Потеряла хватку. Колин уставился на нее в немом изумлении. Это Рита-то хватку потеряла? Побойтесь бога. — Да, и не смотри на меня так. Раньше я была жестче, не поддавалась сентиментальности, даже если кто-то из артистов мне нравился. А сейчас посмотри на меня, я сижу в кафе с Колином Фарреллом, даже не пытаясь выведать ничего о его молоденьком любовнике. Колин вздрогнул и бросил на Риту настороженный взгляд. — Расслабься. Я же говорю — ничего я не пытаюсь выведать. Хотя вот тебе явно интересно, какие слухи ходят, скажешь нет? — Не понимаю, о чем ты. — Не доверяешь мне, — грустно сказала Рита. — Вот поэтому у меня и нет друзей. Артисты мне не доверяют, а остальные желают вытянуть из меня все сплетни, чтобы слить их в Интернет. Так и живу всю жизнь. Колин не знал, что на то сказать. Раньше Рита ничем таким личным с ним не делилась, и он понятия не имел, как ей живется с такой профессией. Оказалось — не очень-то и весело. — Ну и что говорят? — сдался он под насмешливым взглядом. — Гадают, спите ли вы вместе или общаетесь по старой памяти. Папарацци к твоему дому подсылают, так что будь осторожен. Кто-то выяснил, что ты за три года несколько раз ездил в Нью-Йорк, но даже самый тупой журналист понимает, что это ничего не доказывает. На этом статью не построишь. Да и особой движухи нет. Вы правильно сделали, что выждали три года. Сейчас ваши отношения не так интересны, как тогда. Вот запишете еще одно видео… Фыркнув, Колин потер шею под шарфом, потом снял его и подозвал к себе официантку, желая сделать заказ. — Мне жаль, что ты уходишь. Таких, как ты, мало, — сказал он, когда они с Ритой снова остались тет-а-тет. — Таких, как я, больше нет, — сказала как отрезала. — Кстати, видела не так давно Бена. Колину будто в живот выстрелили. Он дернулся, сам не понимая, как на стуле удержался. Риту такая реакция явно позабавила. — Мне неинтересно, — сквозь зубы процедил Колин. — Тебе следует еще поработать над эмоциями. Вас будут часто о нем спрашивать. Она была права, но легче от этого не становилось. С Беном он с той истории виделся еще раза два или три. В суд его, кстати, никто так и не потащил, студия связалась с менеджером Эзры и предложила большие деньги, чтобы тот отозвал заявление. На это последовал отказ. Тогда руководство предложило кое-что другое, более ценное: возможность записывать альбомы у них и помощь в промоушене. От этого отказаться оказалось сложнее. Бен, конечно, из своего кармана тоже много заплатил и студии, и Эзре, а после уехал из страны в Канаду. Там теперь играл в группе, приезжая в Нью-Йорк на концерты. Колин считал, что он легко отделался, сученыш, но поделать ничего не мог — ему самому к Бену приближаться запретили из-за того избиения. Так что да, Колин мог реагировать немного неадекватно, но кто бы стал его винить? — Закрыли тему, — резким недовольным тоном произнес он и кивком поблагодарил официантку, которая принесла ему кофе. — Лучше расскажи, с кем мне теперь работать придется. Рита охотно переключилась, и минут сорок они обсуждали ее коллег и политику редакции, которая в последнее время сильно изменилась, что отчасти и стало причиной ухода на пенсию. Потом Колин был вынужден сказать, что его ждут в студии. Рита понимающе улыбнулась и благосклонно приняла предложение за себя заплатить. Однако когда Колин уже уходил, она его остановила и, заглянув в глаза, сказала: — Прежде чем ты уйдешь, и мы, скорее всего, больше никогда не увидимся, сделай мне одолжение, ответь на один вопрос. — На какой? — насторожился Колин. — На личный. Я знаю, что спрашивать такое нельзя, но ты можешь мне верить. На самом деле можешь. Если ты ответишь, никто никогда от меня ничего не узнает. — Спрашивай. — Неужели у вас любовь? — Зачем тебе это знать? Рита насмешливо улыбнулась и, отведя глаза в сторону, произнесла с самоиронией: — Говорю же, стала сентиментальной. Хочется услышать красивую историю напоследок и оставить ее себе. Можешь считать это старческой придурью. — Ты не старуха, — возразил Колин. Рита посмотрела на него снисходительно: — Мне больше лет, чем ты думаешь. И он вдруг подумал, что да, больше. Если Рита выходила на пенсию, то ей давно перевалило за шестьдесят. Отлично выглядела для своих лет. Что ж, за ним был должок, так что… Колин отвернулся и, глядя в окно кофейни, ответил на вопрос: — Да, любовь.