Четыре.
Тяжелые, как удар.
«Кесарево кесарю — богу богово».
А такому,
как я,
ткнуться куда?
Где для меня уготовано логово?
(В. В. Маяковский)
Озма смотрит на него из-за угла, не решаясь войти.
Руки Льва связаны за спиной, а сам он стоит на коленях, опустив вниз голову, хотя стражи рядом нет, и никто не запрещает ему подняться на ноги.
Безоружный и покорный. В ее замке.
На коленях. Также как тогда, семь лет назад.
Озма кивком головы отсылает прочь свою стражу. На миг прикрывает глаза и по привычке кончиками пальцев касается рукояти кинжала.
Прикосновения к его прохладному лезвию сродни ритуалу.
Бесполезная привычка, доставшаяся в наследство от прошлой жизни.
«Все в порядке, я могу себя защитить, - думает она каждый раз, когда пальцы отыскивают знакомую гладь».
Но это ложь.
Кинжал не помог ей защитить Джейн. Не помог найти в себе храбрость, чтобы вогнать тонкое лезвие под выпирающие ребра Чудища, когда оно глядело на нее своими змеиными глазами, когда его дыхание оцарапывало кожу ее щеки.
Вечное Чудище раскинуло над Джейн свои огромные кожистые крылья, а Озма не может пошевелить от испуга даже пальцем.
Чудище шепчет ей что-то долго и яростно на грубоватом древнем языке, которого Озма не знает.
Запах серы и пота, звериной кожи и крови, железа и тухлого мяса застревают в глотке Озмы, вызывая непреодолимое желание согнуться по полам, исторгая из себя все до самой последней капли, до вкуса желчи на кончике языка.
Взмахом руки — истерзанной, изломанной до неузнаваемой формы — Чудище разом оборачивает в груды жженой плоти всю Королевскую стражу, по приказу Озмы, выстроившуюся плотным кольцом вокруг матери Дороти.
И Озма не может ему помешать, потому что собственная магия забивается ей под ребра, скатывается ртутными шариками и ускользает из пальцев, сколько бы не пыталась Озма ее ухватить.
Вечное Чудище смотрит на Озму глазами цвета жженого сахара, пока с его лишенных кожи ладоней тянутся липкие нити, опутывающие Джейн — ее руки и ноги, горло и ступни — каждый дюйм ее тела, до тех пор, пока вся она не обрастает плотным блестящим коконом.
А потом Чудище обхватывает кокон ногами, изворачивая их немыслимым образом, и взмывает вверх, издавая череду гортанных болезненных криков.
Озма стоит, наблюдая как две фигуры таят на фоне едва перевалившего за горизонт солнца, и сжимает в ладони лезвие кинжала, которым так и не сумела воспользоваться.
И кровь капает с кончиков ее пальцев — густая и темная.
Озма стоит так еще очень-очень долго, и маисовые полозы, сползающиеся к ней со всей округи, сворачиваются тугими кольцами вокруг ведьминых стоп.
На Озме изумрудное платье из тонкого шелка, лиф облегает фигуру как вторая кожа и только тонкая полоска яшмы по кромке выреза украшает ткань.
Ее волосы стали гуще и пышнее за эти семь лет. Лицо утратило детские черты — заострились линия скул и подбородок, исчезло диковатое выражение из глаз.
Она сильно изменилась с тех пор, когда на площади выносила Льву приговор.
Она стала женщиной.
Настоящей женщиной.
Королевой страны Оз.
Озма выдыхает и выходит из своего укрытия.
На звук ее шагов он поднимает голову.
Сердце едва удерживается в груди, когда она встречает сталь его глаз своими глазами.
И все же взгляда Озма не отводит. Идет, держа спину пряма, а подбородок высоко поднятым, как подобает истинной Королеве.
Как ходила когда-то ее мать.
Озма опускается на трон и смотрит на Льва со своего места.
Лев не встает с колен и не отводит от нее глаз.
И в них столько ненависти и боли, что Озме хватило бы напиться ими на всю оставшуюся жизнь.
- Стало быть, вернулись в Оз? - говорит она, заставив голос звучать твердо.
Но Лев ей не отвечает. Его глаза дырявят ее душу, вскрывая каждый успешно запрятанный вглубь гнойник, сдирают тонкую кожицу с затянувшихся временем шрамов.
- Я приказываю вам отвечать мне, - повышает голос Озма.
Его губы кривятся, и кажется, что он сейчас плюнет ей в лицо какую-нибудь грязную фразочку.
Но он говорит только:
- В Изумрудный город я не возвращался, это вы велели меня сюда привезти.
Озма пытается услышать насмешку в его словах, ждет, что он скажет ей что-нибудь еще. Ждет, когда он спросит, зачем здесь.
Но Лев не произносит больше ни слова.
Озма хочет, чтобы он заорал на нее, хочет, чтобы голос его охрип от крика, а в уголках губ застыла слюна, хочет чтобы лицо его было красным от гнева, а две дыры зрачков сжались в крошечные точки, когда бы он глядел на нее снизу вверх, сжимая крепче кольцо рук вокруг тонкой шеи.
Озма ждет этого, ощущая как до зуда стянуло в груди старые раны.
Она хочет этого так страстно, на сколько страстно вообще возможно желать самой себе смерти. Озма хочет этого, потому что знает: смерть — это именно то, чего она на самом деле заслуживает.
Но Лев не издает ни звука.
И это в сто крат хуже, чем если бы он просто попытался ее убить.
- Я велела привести вас сюда, чтобы принять на службу, - говорит Озма не выдержав тишины. - С этого момента вы — мой личный страж. И любой мой приказ вы должны исполнять без промедления. Если будет нужно, вы отдадите за меня свою жизнь. Это понятно?
Он наконец отрывает от нее взгляд. Опускает голову вниз и встряхивает ею как зверь.
- Вы научились приказывать прямо как настоящая королева. Ваша мать гордилась бы вами.
Когда он произносит это, Озма не успевает остановить себя. Просто в один миг оказывается рядом с ним, и звук пощечины раздается в плотной тишине зала.
- Не смейте говорить о моей матери, - шипит она, прижимая к груди налившуюся болью кисть руки. - Не смейте.
Он поднимает глаза и смотрит на нее снизу вверх. На его щеке — алый след ее ладони. Еще пару часов и расцветет фиолетовым контур пальцев.
Озма выдерживает его долгий тяжелый взгляд не отступив ни на шаг.
- Стража! - кричит она, когда он падает на пол, прямо к ее ногам - неподвижный и едва дышащий. - Стража! - торопит слуг, потому что вдруг понимает, что только что натворила.
- Отведите его к Глинде. - Говорит, когда в зал вбегают латники. - Скажите ей, пусть облегчит его боли. А потом проводите его в лазарет и дайте, все что попросит.
Стража действует без слов и вопросов. Двое подхватывают Льва под руки и волокут прочь из тронного зала.
Озма пытается унять дрожь в ладонях, но без толку.
Зубы отстукивают дробь, а кончики пальцев покалывает от переполняющей их магии.
«Что я наделала? - думает Озма с ужасом, чувствуя как встают дыбом волосы на затылке».
- Это магия внутри тебя. Она говорит с тобой, Тип. Разве ты ее не слышишь? - шепчет Уэст в самое ухо, и ее влажное дыхание оставляет на коже Озмы дорожку из мурашек.
- Но мои родители... - качает Озма головой, пытаясь отодвинуться от ведьмы Запада.
- Были людьми. Да, Тип. Они были. А ты нет.
Уэст провод ногтями по лицу Озмы, оставляя красноватые дорожки следов, и останавливает свою руку на ее худой щеке.
- Ты что-то большее, чем просто человек.
Озма отворачивается, пытаясь не замечать глаз ведьмы, где расплескалась густая маслянисто-черная жижа опиумного безумия.
Но Уэст непреклонна. Разворачивает лицо Озмы к себе и сжимает ладонями.
- Я знаю, что тебе страшно, - шепчет она неожиданно серьезно. - Я знаю, чем ты пожертвовала ради этого всего. Но все мы приносим жертвы. Все мы. Такова жизнь, моя милая девочка. - Вторая рука ведьмы Запада сжимает плечо Озмы.
Впиваются в нежную кожу грязные ногти.
- Так попытайся же получить хоть какую-то радость. Любую, какую сможешь. А иначе — пропадешь! - вскрикивает она, отталкивая от себя Озму, и не устояв на ногах, заваливается на пол.
- Я знаю, кто ты, Тип. Со мной ты можешь не притворяться. Я обещаю тебе...обещаю хранить твою тайну. Моя девочка... - слова сыпятся из глотки Уэст бесконечным жеванным потоком отдельных звуков.
А Озма смотрит на Западную и никак не может заставить себя протянуть ей руки.
Озма раскачивается взад вперед, прижимая к себе ладони, когда силуэт Уэст вырисовывается в темном провале входной арки.
- О, развлекаешься без меня? - ухмыляется она, подходя ближе.
Ее походка неровная, виляющая, скрючены кончики пальцев рук. Пальцев, которые Озма приказала ей прятать в перчатках, если Уэст желает оставаться при Дворе.
Но перчатки не помогают спрятать постоянно влажных глаз ведьмы, не заглушают ее криков и стонов, когда она видит очередной опиумный кошмар.
Обкусанные когти Уэст, черные и сухие, как стены в ведьмином склепе приходят Озме в кошмарах.
В кошмарах ей снятся Джек и Джейн, Дороти и Глинда. Они показывают на Озму пальцами и губы их шепчут: «Убийца! Убийца!».
И Озма не может им ответить, потому что рот ее зашит грязной вонючей нитью.
- Все нормально, девочка, - утешает ее Западная. - Это ведьма внутри тебя обретает силу. Если бы ты временами давала ей свободу, она бы не устраивала подобных сюрпризов.
Озма сдерживает, готовый слететь с языка, вопрос.
«Так вот, что ты делаешь, Уэст? Даешь свободу своей внутренней ведьме, позволяя ей выжигать в тебе остатки человека? - стучит с обратной стороны о зубы Озмы, и она сжимает их плотнее».
Тонкие ноздри Уэст расширяются, когда она подходит ближе.
Руки, обтянутые до локтя кожаными перчатками, сминают пышные юбки расшитого бисером кобальтового платья.
Остриженные неровно волосы, зачесаны назад, и черные жемчужины, украшающие тонкий обод, сжимающий ее голову, горят ярко на фоне желтоватой кожи ведьмы Запада.
- О, ты выпила очень много жизни, Тип, - тянет она, бросая на Озму кошачий взгляд, которому выучилась у девок из своего борделя. - Кем бы не был этот бедняга, ему должно быть было очень-очень больно, - говорит она, прокатывая как леденец по языку каждое свое слово.
Озма не отвечает ей. Опустила в пол глаза и стоит, пытаясь не разрыдаться.
А слезы жгут глотку, тугим комом подпирают гортань и кажется вот-вот вырвутся наружу.
Но Озма не позволяет этому случится. Крепко сжимает кулаки, кончиками отросших ногтей впиваясь в кожу ладони так, чтобы на ней остались алые полукружья.
«Мы совершаем много ошибок, но от этого не обязательно становимся плохими. Наше прошлое не всегда определяет то, кем мы являемся, - однажды заявила ей Лангвидер, абсолютно невпопад, среди стука столовых прибор во время королевского пира».
Теперь Озма цепляется за эту фразу, приказывая себе не отвечать на хищный взгляд Уэст ни единым неловким жестом.
«Я Королева Оза, - твердит Озма мысленно. - Я дочь Пастории. Во мне сила ведьмы Востока, и я не причиню вреда тому, кто этого не заслуживает».
Уэст кричит и мечется по залу, швыряет вазы, и они разлетаются тонкими цветными черепками по мраморным плитам пола.
Лицо Озмы — неподвижная маска.
Костяшки пальцев белеют от напряжения.
«Я Королева Оза. Я Озма. Я дочь Пастории».
И Уэст не протягивает к своей королеве руки, не решается окликнуть ее по имени, и когда силы ведьмы истощаются, она падает на пол, посреди плодов своего безумства, и ее тонкие руки распростерты в стороны как лучи звезды.
«Я Озма. Я Озма, - шепчет кто-то чужой внутри черепной клетки».
И Озма вторит этому голосу, позволяя ему укрепляться и разрастаться внутри собственного сердца.
***
Он не произносит ни слова. Просто встает позади нее, бросая хмурые взгляды на каждого, кто приближается к королевскому трону.
Церемония Даров перед двадцать первым Днем Рождения Королевы Оза тянется нескончаемо долго.
Озма улыбается и покровительственно склоняет голову каждый раз, когда один из почетных гостей, тянущихся пестрой вереницей к самым дверям тронного зала, выходит вперед, чтобы представиться и преподнести Королеве свой дар.
- Рыцарь Красного круга...
- Второй Советник Ее Величества Королевы Эв...
Из-за полуопущенных ресниц Озма порой бросает на своего нового стража быстрые взгляды.
Он облачен в доспех и на плечах его — тяжелый красный плащ.
Стоит чуть позади и держит руку рядом с ножнами — не так близко, чтобы вызвать опасения гостей, но достаточно, насколько может догадаться Озма, чтобы за долю секунды выхватить меч при любой возможной угрозе.
Озма не разрешает себе думать о том, что единственное, что угрожает ей в этом зале на самом деле — это он сам.
Лангвидер преподносит Озме одну из красивейших своих масок и сундук, доверху забитый платьями.
Озма улыбается и позволяет себе склонить голову в поклоне чуть более глубоком, чем удостаивались прежние гости.
Она выражает крайнюю признательность Королеве Эв и обещает: «Конечно, я непременно надену один из этих волшебных нарядов в День моего Рождения!».
На самом деле, Озма предпочла бы хороший меч или сотню другую ружей любой из этих бесполезных, расшитых самоцветами тряпок.
Но этикет обязывает ее улыбаться искренне, говорить радушно и отвешивать поклоны гостям Замка, пока шея и плечи не нальются тупой ноющей болью.
Когда последний из гостей одаривает Королеву, Озма встает и еще раз благодарит их всех за чудесные подарки.
Потом она произносит короткую вдохновленную речь, о том, что времена сложны, но они выстоят - непременно выстоят - если будут вместе, если будут едины.
- Мы - жители Оз! Вместе - мы могущественная сила, которую не одолеть ни одному Вечному Чудищу!
Голос ее звучит высоко и твердо, разливается по залу как мед и хмель, обволакивает людей своей волшебной чарующей силой и заставляет сердца наполняться верой.
- Мы победим! - говорит Озма, стоя с гордо поднятой головой, сильная и яростная, какой и подобает быть настоящей Королеве.
И не остается ни единого живого существа в этом зале, кто не наполнился бы безграничной верой в ее слова.
Озма видит как разгорается пламя в каждой черте их лиц, как жаркими бликами оно трепещет в радужках их широко раскрытых глаз. Видит, как расправляются их плечи. Как самые робкие из них отрывают от пола взгляды.
Озма знает, что они поверят любому ее слову.
А еще она знает другое: единственный, кого на самом деле нужно убеждать — она сама.
***
Озма прячется от гостей в дальнем конце сада, где густые ветви магнолии скрывают ее от чужих глаз.
Она лежит на скамье, свесив по обе стороны от себя руки и смотрит на яркие звезды.
- Вам не следует находиться здесь одной, - раздается сверху и Озма вздрагивает, едва не уронив кинжал, разместившийся на ее груди.
- Вам не следовало идти за мной, - парирует она, не поднимаясь со своего места и не меняя позы.
И хотя это первые слова произнесенные Львом с того момента, как она приняла его на службу, Озма сейчас совсем не в том настроение, чтобы размышлять над тем, отчего он вдруг решил заговорить.
Озма смотрит на звезды и ей кажется, что если захотеть достаточно сильно, можно прямо сейчас взмыть в воздух и коснуться одной из них рукой.
Их галечно-серый блеск отражается в ее темных глазах, и она пьет их сияние зрачками, ощущая как душа наполняется странным тревожным чувством.
Озме кажется,что если лежать вот так достаточно долго, кинжал, нагревшийся от тепла кожи, станет походить на прикосновение руки ее отца, который когда-то одарил им свою первую и единственную наследницу.
- Вам не следует оставлять своих гостей, - повторяет Лев без какой-то определенной интонации, но Озме кажется, что его голос трещит от раздражения.
И, вдруг, ей становится страшно, потому что она один на один с человеком, которого лишила всего, что было ему когда-то дорого.
Тогда Озма садится, зажимая в ладони кинжал.
Поворачивает к Льву лицо и встает на ноги.
- Я хочу, чтобы вы оставили меня одну, - говорит она твердо, вытягивая вперед свое оружие.
В глазах Льва звенит лед. Разливается по радужкам недобрый колючий смех.
- Боитесь меня, Моя Королева? - спрашивает он, выплевывая это обращение прямо под носки ее украшенных рубинами сандалий.
Озме хочется сказать ему, что ей вовсе не страшно. Хочется прокричать ему в самые уши о том, что ему ни за что ее не напугать. Хочется прошептать так, чтобы эти слова навсегда отпечатались на обратной стороне его барабанных перепонок: «Я тебя не боюсь».
Но она не произносит ни слова.
В глазах Льва угроза — такую не скрыть ни за улыбкой, ни за обманчиво равнодушным тоном.
Но он говорит:
- Я не причиню вам вреда. - И отступает назад на один шаг.
Озма глядит на него, не опуская протянутой с кинжалом руки.
Глядит недоверчиво, изучающе.
На лице Льва несколько коротких шрамов. Жесткая черная щетина покрыла подбородок и щеки. Волосы отросли за то время, что он пробыл в замке, и теперь неаккуратные пряди почти касаются ушей.
За его плечами длинный плащ, который в темноте кажется скорее бордовым, чем красным. Этот цвет напоминает Озме цвет крови, которую он пустил из глоток ее родителей.
Его плечи шире ее плеч почти в два раза, и сам он выше Озмы должно быть на полторы головы, но она все равно глядит ему точно в глаза.
И больше не чувствует страха.
- Не я должна бояться, - говорит Озма и гордится тем, как прозвучал собственный голос.
На лице Льва не дрогнул ни единый мускул — твердая непрошибаемая маска, которую Озме не отодрать ни одним заклинанием, ни одним волшебным кинжалом.
- То что вы сделали с помощью магии... - говорит он. - Я этого не боюсь.
«Я не боюсь умереть, - звучит в каждом его слове».
- Где твой отец? - спрашивает Озма, глядя испуганной девчонке прямо в глаза.
Губы девчонки дрожат, а взгляд мечется из стороны в сторону, будто она отчаянно пытается вспомнить что-то, что секундой ранее Озма безжалостно вынула из ее прелестной головки.
- Кто этот человек? - выплевывает Озма, отступая в сторону и заставляя девчонку взглянуть на замершего среди площади Льва.
- Я...- щебечет девчонка, едва сдерживая страх. - Я... я не знаю, - выдавливает она, и Лев шагает к ней, искренне не понимая, отчего лицо его дочери перекошено от ужаса.
- Индра? - произносит он, заглядывая ей в лицо.
Но она пугается только больше, вжимает голову в плечи и опускает вниз взгляд.
- Откуда вы знаете мое имя? - произносит девчонка с опаской и отступает назад, ища поддержки у матери.
- Иша, - от лица к лицу мечется взгляд Льва, - Мэйв. Любовь моя, - произносит он, как преданный пес заглядывая в лицо собственной жене.
Но на лице ее только страх.
- Сэр, - качает головой Мэйв, - Простите, но... я вас не знаю.
Ее сухие пальцы сжимают плечи их общего сына, притягивают ближе к себе, стараясь отгородить от страшного взгляда мужчины напротив.
И тогда Лев наконец понимает.
Обводит взглядом площадь, словно ища помощи.
Но всюду куда он глядит — презрение и ненависть. Льется на него с каждого ведьминого лица.
Поэтому он поворачивается к Озме.
- Что вы наделали? - качает он головой, будто все еще не верит, будто думает, что Озма сейчас махнет рукой, и воспоминания чудесным образом вернутся членам его семьи.
Но Озма встречает его взгляд с холодной решимостью.
И ее глаза говорят лучше всяких слов, что ничего она возвращать назад не собирается.
Сангиновое платье из бархата расшито рубинами. На тонких пальцах кольца искуснейшей работы. Волосы, гладко расчесанные и умащенные маслами, длинным каскадом опускаются вниз по открытым плечам и глубокому вырезу на спине.
Озма знает, что выглядит чудесно. Знает, что цвет платья придает ее коже особенно теплый оттенок, а рубины прекрасно оттеняют шоколад глаз.
И все-таки взгляд Льва заставляет ее чувствовать себя неуклюжей угловатой девчонкой.
Той самой Тип, какой она была в день их первой встречи.
Должно быть поэтому абсолютно неожиданно для самой себя она произносит:
- Хочу, чтобы вы пригласили меня на танец.
Говорит и сердито дергает вверх подбородком, ожидая, когда он протянет ей руку и отдаст поклон.
Но Лев на ее слова реагирует иначе.
Его короткий смешок похож скорее на лай, чем на звук человеческого существа.
- Нет.
Озма не удивлена его отказом, хотя отказов ей не приходилось получать с тех самых пор, как она стала Королевой.
Озма щурит глаза и чуть наклоняет голову на бок, позволяя волосам стекать с ее плеч блестящей мягкой волной.
Она могла бы приказать ему, могла бы заставить сделать все что угодно, потому что в кончиках ее пальцев шевелиться сильнейшая магия. Потому что сегодня ее двадцать первый День Рождения, и она вправе получить все, чего пожелает.
Но Озма молча глядит на него и не произносит ни слова.
Когда вязкие внутренности сестры Уэст льются Озме в горло, она вспоминает все.
Озма чувствует тепло ладоней матери через мягкие хлопковые пеленки, видит ее круглое медно-коричневое лицо, покрытое испариной и испуганные ореховые глаза. Озма ощущает своим крошечным, прижатым к груди матери, телом частое биение ее сердца.
Озма слышит как Король кричит им «Уходите!». И Озма-малышка пугается громкого крика, пугается перекошенного страхом лица своего отца, которого знает поющим ей перед сном и целующим в лоб сухими губами, когда его дитя плачет.
Озма ощущает солоновато-медный вкус крови, которая попадает на ее лицо, когда рыцарь в львиной маске одним точным движением своего меча рассекает ее отцу глотку.
Голос матери звенит в ее ушах, и холод камня упирается в лопатки, когда Королева оставляет дитя на плитах пола, чтобы закрыть своим телом.
А потом Лев убивает и ее мать.
Озма видит Львиные аспидно-черные глаза, где неровными кругами разрослись зрачки.
Озма видит, как Лев тянет к ней руки.
Листья магнолий отбрасывают на лица длинные густые тени. Холодный осенний ветер пробирает до самых костей.
Но оба они стоят друг напротив друга, и ни один не собирается отступить.
- Ты убийца, - шипит Озма, вкладывая в голос всю свою ненависть.
- Я знаю, - отвечает он, не опустив головы.
И больше они не произносят друг другу ни слова до того дня, когда он спасет ей жизнь.
