19 дней спустя

Регина отворачивается от мертвого Крюка, не говоря ни слова, и уходит. Любой другой на ее месте, как минимум, переживал бы о человеке, который еще недавно говорил и смеялся, а она просто не хочет смотреть на него. Не хочет думать, что все они смертны, что Крюк лишний раз это подтвердил. Рада ли она, что он мертв? Какая-то часть ее сердца определенно радуется, но в целом Регине все равно, и она не понимает, почему могла бы грустить. Кем приходился ей Крюк? Ни братом, ни другом. Она использовала в прошлом его, а он – ее. Возможно, она станет скучать по его попыткам пошутить над ней, но не больше. Впрочем, когда она возвращается к себе, ее немного трясет. Из тех, кто погиб за последнее время, Крюк, если можно так выразиться, был ей ближе всех. И вот его нет. Значит ли это, что так же легко может не стать и ее тоже? И Генри? Едва войдя в номер, Регина практически бежит обратно в коридор, а оттуда – к Генри. Она врывается к нему, не постучав, и будит его, когда пытается задушить в объятиях. – Ты чего, мам? – недовольно бурчит ее сонный мальчик, пытаясь отстраниться. – Мам, я сплю, чего тебе надо? Он действительно спит, потому что устал, и ему не надо никаких гаджетов, чтобы упасть лицом в подушку. В другое время Регина порадовалась бы этому. С соседней кровати приподнимается Карл: когда Генри наотрез отказался жить в номере хотя бы с одной из матерей, Рик велел Карлу составить ему компанию. Регина благодарна за это. Она понимает, что рядом с Карлом Генри хочет чувствовать себя взрослым, но еще слишком рано. И небезопасно. Теперь уже точно. – Я люблю тебя, – выдыхает она перед тем, как уйти, и не слышит в ответ ничего. В другое время она бы расстроилась, но сейчас ей важно, что Генри жив – только и всего. В отеле темно. В окна, на которых нет занавесок, проникает немного вечернего света, но Регина все равно идет наощупь и почти не боится. Почти – потому что перед глазами все же стоит Крюк и его обескровленное лицо с открытым ртом. Как так получилось, что Мишонн и Рик упустили мертвеца? И скольких еще они не обнаружили? До своего номера Регина добирается на взводе и сразу же закрывается на замок. В голову приходит мысль проверить ванную, и Регина, найдя все-таки фонарик, идет туда опасливо, прекрасно понимая, что лучше было бы позвать хоть кого-нибудь, у кого есть оружие. Они все беспечны, как же они беспечны! Но под защитой проклятия, почти не сталкиваясь с угрозами из реального мира, нетрудно забыть, сколько опасностей таится за каждым поворотом. Регина ловит себя на мысли, что отчаянно завидует Эмме, ведь та, должно быть, готова ко всему. Она выросла в этом мире. Она научилась ему противостоять. В ванной никого, и в момент, когда она убеждается в этом, Регина чувствует, как по спине стекает капля пота. А может быть, и две. Это безумно страшно – думать, кто выпрыгнет на тебя из темноты. Уверенно знать, что темнота и монстры неразделимы. Регина выходит из ванной и садится на кровать, кладя фонарик рядом с собой: он упирается лучом в стену, образуя на ней желтоватый круг, и Регина бездумно смотрит на него, будто надеется что-то увидеть. Но нет, чужих теней ей не нужно. А что нужно? Зачем она рискует собой? Кому она хочет что-то доказать? Может быть, ей просто нужно ощутить себя живой, способной чувствовать? Ощутить, что она еще не мертва? Регина оставила Сторибрук вместе со всеми не потому, что ей хотелось компании. Она просто боялась остаться в одиночестве. А это безумно разные вещи. Ну и, конечно, Генри. Ради его удобства и безопасности она заставила себя позволить другим решать проблемы. И вот поглядите, во что это вылилось. Нужно что-то сделать. Как-то отвлечься. Как-то заставить себя поверить в то, что во всем этом есть хоть какой-то смысл. Магия. Регина вспоминает о ней и выпрямляет спину. Откуда она взялась там, в пикапе? В реальном мире? Только ли от того, что опасность была слишком близко? Или это Эмма была слишком близко? Эммы слишком много в последнее время, и на удивление Регину это не раздражает. Ее раздражало это ровно до момента, как она поняла: не считая Генри, ближе Эммы у нее никого не будет. В этом мертвом мире – никогда. Мэри Маргарет давно не считается, их пути разошлись еще там, в Зачарованном Лесу. И Регина почти привыкла быть одна. Одна – но все еще не в одиночестве. Так что же ей делать? Решение созревает внезапно. Регина слегка колеблется, затем заставляет себя подняться с кровати. «Потом» может не наступить. Зато есть «сейчас». И «здесь». Вот что важно. Она выходит из номера, по старой привычке ища магнитную карточку, чтобы закрыть его. Не находит, вспоминает, где она, и с досадой хлопает дверью. Звук гулко разносится по пустому коридору. Через несколько секунд из соседнего номера выглядывает встревоженная Эмма. – Все в порядке? – уточняет она, когда фонарик освещает ее. По спокойному тону вопроса Регина делает вывод, что Эмма еще не знает про Крюка. Что ж, тем лучше. Ненужные переживания только помешают. – Не в порядке, – цедит Регина и делает шаг вперед. А потом еще один. И еще пару. Доходит до удивленной Эммы и вталкивает ее в номер, плотно прикрывая дверь. Внутри темно, Регина, погасившая свет, почти не видит лица Эммы, и это хорошо. Так будет легче сделать то, что Регина собирается сделать. – Что случилось? – обеспокоенно спрашивает Эмма, и ее вопросы заставляют Регину медлить. Она и так не может собраться, не может заставить себя поверить до конца, что все это ей действительно нужно. И поэтому она отвечает, словно оттягивая момент: – Магия. Наша магия. Тогда, в грузовике… Регина думает, что это хороший повод: прийти сюда, чтобы обсудить с Эммой то, что произошло там, в пикапе. Ей нужен этот повод, потому что она даже сейчас не может просто взять и… сделать то, что ей хочется сделать. Она не такая. И все эти мысли в ее голове… они случайные, они нелепые, они неважные… Они мешают ей сойти с ума от упорно подбирающегося поближе страха. Она цепляется за повод как за спасительный круг, будто он явится панацеей от всего и сразу. – Да, – торопливо соглашается Эмма. – Я тоже хотела об этом поговорить. Она стоит близко. Очень удобно. Регина делает глубокий вдох и подходит к Эмме, и обхватывает ее голову руками, вынуждая наклониться, и целует ее в изумленно приоткрывшиеся губы, и жмурится от собственной смелости, адреналином плеснувшей в кровь. Эмма отвечает ей, наверное, от неожиданности, а потом отстраняется. – Ты спятила? – хрипло спрашивает она. Ее лицо все еще трудно различимо, но Регина и не приглядывается. Ей достаточно силуэта. – Какого черта, Регина? – настаивает Эмма, не рискуя приближаться, и Регине становится смешно. У нее быстро бьется сердце, и это наверняка реакция на поцелуй. Регина облизывает губы. – Я просто хочу секса, – говорит она почти правду. – Так трудно поверить в это, Эмма? Что я могу хотеть секса – и с тобой? В принципе, наверное, действительно трудно. Почти невозможно. Но невозможное случается. Эмма молчит. Наверняка для нее это потрясение. Должно таким быть. Регина и сама была бы потрясена, если бы не увидела Крюка в коридоре. Она не планировала это, конечно же, нет. Но все смерти, все потери… Как бы далеки они от Регины ни были, она все равно понимает: ей не избежать. Однажды она тоже умрет. Может быть, сегодня. Может быть, завтра. Может быть, через десять лет. Как предугадать? Никак. Остается только жить сегодняшним днем. Делать то, что хочется. Эгоистично пытаться не оставаться одной. Регина прижимается спиной к двери, с досадой думая, какая Эмма инертная. Поцелуй она любого мужчину – и тот оказался бы в ее постели через пять минут, возбужденный и тяжело дышащий. А эта… мать ее сына, кажется, боится. Чего? – С тобой что-то не так, – наконец, выдавливает из себя Эмма. Она все еще держится на приличном расстоянии. – Возможно, – легко соглашается Регина. Почему бы не согласиться? Если можно подвести под «что-то не так» ее желание почувствовать себя живой в этом мертвом городе и даже мире, она согласна, чтобы с ней было что-то не так. Она не хочет и дальше ползти по пустырям в не слишком приятной компании и не получать ничего. Ничего, что заставит ее дышать. Ничего, что даст ей ощущение теплоты. Никто не воспринимает ее человеком уже очень давно. Она – Злая Королева, она – мадам мэр, она – мисс Миллс. Никто больше. – Я никогда не думала, что ты… – Эмма колеблется, будто не знает, как лучше назвать Регину. Та кивает. – И не думай. Я – не из них. Она просто иногда натыкалась поздно вечером на фильмы, в которых женщины смеялись, болтали, а потом ложились в постель и занимались сексом. Или не ложились, но все равно занимались. Именно оттуда Регина почерпнула достаточный багаж знаний и уверенность в том, что это, может быть, даже не так плохо. Вот только попробовать было не с кем. Почему она решила, что Эмма оценит? Ей нравится Рик. Она считает его настоящим мужчиной – не лучше ли было пойти к нему? Но Регина видит, как он смотрит на Эмму, и, может быть, именно поэтому, делает этот конкретный шаг. После Генри – только Эмма. У Регины нет больше никого. Рик не может ее забрать. Регина отлипает от стены и делает шаг вперед, к Эмме. Та молчит и не двигается, но чувствуется, как она напряжена. Она не верит происходящему. Регина вздыхает. – Меня тошнит, – выдавливает она из себя и ухмыляется, когда Эмма отступает назад. – Не буквально, успокойся. Меня тошнит от одиночества. Я не хочу умирать одна. Я в принципе не хочу умирать, но делать это одной… Это омерзительно. Отвратительно. Я не хочу. Она повторяет и повторяет это, словно надеется, что так станет понятнее. Понимает ли она сама? – Никто не умрет, – заверяет ее Эмма, и Регина смеется, называя имена тех, кто уже умер. Крюка она не упоминает сознательно. – Это ничего не значит, – упорствует Эмма. – Мы найдем выход. Мы всегда его находим. И магия возвращается. – Моя магия ничего не может, – выдыхает Регина, раздражаясь от невозможности закончить этот пустой разговор, хотя кто ей мешает просто уйти. – Не в реальном мире. Это просто шоу, фикция, салют из упущенных возможностей. Она знает это совершенно точно. Должно пройти немыслимо много времени, прежде чем можно будет что-то сделать. Если вообще получится. Регина злится: на Эмму, на себя, на всех остальных. Злость будоражит ее и заставляет сделать еще один шаг навстречу. – Кто сказал, что это была твоя магия? – тихо возражает Эмма. – Может быть, она принадлежит мне. Регина больно прикусывает щеку. Такое ей в голову не приходило. И что же это может значить? Ничего. Она не станет об этом думать ничего. Когда Регина снова целует Эмму – настойчиво и упорно, – она надеется, что не встретит сопротивления. Ей все равно сейчас, что Эмма может не хотеть ее: она не мужчина. Справится. Речь не о любви, а о банальном физическом взаимодействии, и Регина думает, что ей этого хватит, чтобы обрести силы идти вперед. Ради Генри, конечно. В ответном поцелуе Эммы вдруг чувствуется заинтересованность. Регина уверена, что Эмма не по женщинам, но кто здесь по ним? Руками Эммы охватывает ее талию и притягивает ближе к себе. Они стоят посреди комнаты в почти полной темноте и целуются – наверное, это можно назвать романтикой. Но Регина разрушает ее, когда берет руку Эммы и, заведя ее себе под одежду, кладет ладонью на голый живот. А потом тянет Эмму за собой, до стены, к которой снова прижимается спиной, чтобы не упасть. Судя по вздоху Эммы, она сдалась. Или что-то поняла. А может быть, и она хочет попробовать нечто новое. Регине не приходит в голову, что Эмме тоже может быть одиноко, ведь для этого ей нужно начать думать не только о себе. От прикосновения по телу расходится горячими лучами странное удовлетворение и скапливается влагой между ног, куда Эмма осторожно забирается рукой, получив такое недвусмысленное приглашение. Ее губы скользят по подбородку Регины, задевают щеку, опускаются к шее и ключице. Регина запрокидывает голову, жмурится и старается не замечать неудобство и неумение Эммы: кто из них практик? Но это что-то новое, что-то возбуждающее, что-то заставляющее тяжело дышать и кусать губы, и поэтому даже стоя начинает получаться. Пальцы Эммы не так гибки и быстры, как хочется, однако даже простого ощущения от их действий там становится хорошо. Регина, хватающаяся за предплечье Эммы, ощущает, как напрягаются мышцы. Она переступает с ноги на ногу, приподнимается на носочки и напрягает мышцы, пытаясь приблизить оглушающий финал. Они не говорят друг другу ни единого слова. И в момент, когда все уже почти хорошо, когда уже все правильно, раздается встревоженный крик: – Эмма! Эмма! Регина снова ненавидит Мэри Маргарет в этот момент. Ярко, остро, непримиримо. Это ее голос звучит из коридора. Это она наверняка бежит сюда, переваливаясь, как жирная утка, и Регина не испытывает блаженного трепета перед ее беременностью. И это она виновата в том, что Эмма не сумела заставить Регину кончить. Неудовлетворение сковывает все тело, когда Эмма в ужасе отскакивает, поспешно отдергивая руку и ногтями царапая кожу от этой поспешности. Регина стискивает зубы, понимая, что Эмма сейчас стыдливо вытирает пальцы о джинсы. Она бы сделала именно так. – Эмма! – дверь распахивается, и внутрь торопливо входит Мэри Маргарет, за плечом которой маячит Дэвид. Желтоватый свет фонарика скользит по раскрасневшемуся лицу Эммы, стоящей посреди номера. Эмма часто моргает, Регина отворачивается, чтобы дать глазами привыкнуть к свету. – Что случилось? Мэри Маргарет так спешит поделиться плохими – и Регина отлично знает, какими именно – новостями, что даже не спрашивает, почему Эмма не одна. Непростительно. – Крюк мертв. В голосе Мэри Маргарет слышатся рыдающие нотки. Дэвид покровительственно обнимает жену за плечи. Эмма прикрывает рот ладонью. Той самой. Хочется верить, что она хорошо ее вытерла. Регина усмехается и искренне считает, что новость могла бы и подождать. Крюку ведь уже все равно.