Слепой абьюз.

«Земля вертится, потому что люди повторяют ошибки своих отцов » Смерть. Такое страшное слово, но такое неизбежное событие для любого живого существа. Все в мире смертно, так вам скажет любой. Красивые розы вянут, не успев и подышать, не увидев и единой бабочки. Великие таланты гниют в земле, пока их поклонники поливают ту самую одинокую розу слезами. Старуха с косой беспощадна, не имеет сердца она. Ей неважно кого, как и при каких обстоятельствах забирать с собой. Все равно этому скелету и на то, что ты сделал: помог детям, вылечил раненного животного, да или просто перевел пару раз пожилого человека через дорогу. Смерти выгодно забирать тех, у кого закончился срок. Она словно человек и бизнес. Брать нас за руку и вести к черной бездне, где миллиарды падающих вниз. Ее костлявая нога толкнет нас в пропасть, где уже не будет никакого света и выхода. Падение все ниже и ниже и не важно, что ты курил при жизни, а легкие все в дыму. Может кто-то и умрет здоровым, но это не изменит количество его прожитых дней. Вас на спор с судьбой пихают туда, и как бы вы не цеплялись за лекарства, капельницы, докторов — все это же и погубит. Умирайте спокойно. Как Джоанна. Узнав об этой новости от своего горячо любимого отчима, Томлинсон просто напросто разбил свой телефон об стену, крича на всю квартиру. Он бил стены, стучал по полу головой, с криками « За что?!». Луи почувствовал себя ребенком в западне. Его мать умерла. Прекрасная женщина, что всегда поддерживала его в любых начинаниях. Она не бросила его на произвол, когда тот сознался в своей сексуальной ориентации. Лишь прижала ближе к сердцу… которое теперь остановилось. Гарри в этот момент не было дома. Он ходил в магазин, чтобы купить продукты для ужина. Но войдя в квартиру, Стайлс уронил все покупки на пол, на котором так же находился и содрогающийся в рыданиях Луи. Мальчик подбежал к своему парню, притягивая того к себе. Это напомнило дом для Томмо. А где дом — там и мама. Так что Томлинсон оттолкнул от себя младшего, отползая к дивану, учащенно дыша. Его голубые глаза были широко распахнуты, а вокруг потухших океанов были красные кораллы капилляров. Такое появлялось лишь в двух случаях: когда Луи плачет и когда он раздражен. Испугавшись второго варианта, у Гарри начинают трястись руки, а в глазах предательски собираются слезы страха. Все это затуманивает рассудок, что он даже не замечает сырых щек Томлинсона и просто пытается тихонько начать отступать, дабы ему не досталось, как той самой ужасной ночью. Хоть Луи и извинился перед ним, даже заботился и стирал все следы того пришествия, боязнь любви всей своей жизни заселилась у него в сердце. — Хазза, — надломленно произнес Луи, накидываясь на Гарри… но на этот раз не для того, чтобы задушить, а в поисках защиты. — М-моя м-мам-ма, — продолжил он, но потом новый крик, который был приглушен плечом мальчика, разрывал его легкие. — Ч-что случилось с твоей мамой, Бу? — спросил Стайлс, оборачивая свои руки вокруг рыдающего парня, прижимая к себе ближе. Гарри всегда отличался терпением, так что он ждал, пока Томлинсон немного успокоится для того, чтобы внятно объяснить мальчику что же все-таки случилось. Он просто сидел на холодном полу, облокотившись головой об стенку, чувствуя, как его рубашка намокает. Гарри ощущал, что каждая слеза парня — это как удар, еще один синяк. Жалость и любовь к Луи опять пробила его тело насквозь, как и всегда. — О-она у-умерла, Хазз, — очень тихо произнес Томлинсон, и неизвестно: потому что он не верил в данное или от той боли, которую приносит новость. И, знаете, Гарри правда любит Джоанну. Она даже разрешила называть ее просто — «мама». Так что эта новость вызвала раскол сердца и мальчика, а все осколки вышли через слезы. Но он понимал, что-то, что чувствует он — это умноженное на миллион плюс один те чувства, которые сейчас черным осадком сидят в Луи. Время быстротечно, а похороны вот уже стоят в дверях дома семьи Томлинсон, как и Гарри с Луи. Стук. Дверь открывается и на них глядят несколько пар глаз сестер Луи, которые все такие же зареванные, как и у старшего. Девочки налетают на парней и это напоминает сгусток боли. Войдя наконец в дом, они специально не заходят в гостиную, где стоит гроб. Они просто собирают вещи и едут на кладбище и только там Луи подходит, становится на колени и ему совершенно наплевать, что земля сырая, а костюм дорогой. Он хочет попрощаться со своей мамой, так что Томлинсон берет ее только недавно теплую руку, целуя ее, прикладывая ко лбу, игнорируя флешбеки. Старший плачет, но не срывается с места, когда гроб погружают в землю, в которую он бросил горсточку. Нет. Луи стоит и смотрит, думая о том, что его мама бы не хотела видеть истерики сына. Она хочет видеть его сильным, тем, кем она всегда его считала. Всю дорогу обратно в дом, где живут девочки и отчим, все молчали. Никто не проронил ни единого вздоха, ни единого словечка. Было ощущение, что вместе с Джоанной погребли и их хорошее настроение. Гарри тоже плакал на похоронах, но ему было больше жалко семью, которая осталась без такой прекрасной женщины, которая играет главную роль в жизни каждого сидящего в автомобиле. Играла. Теперь остается играть лишь с воспоминаниями, которые, будто лезвие, прорезали полосы в жизненно важном органе всех тех, кто знал Джей. Приехавшие домой призраки увидели на пороге отца многих из них. Бывшего и родного лишь по крови отца. Не стерпев и секунды, Луи подбежал к нему, ударив кулоком по лицу, с криками: — Сволочь, это из-за тебя! — еще один удар пришелся в живот и мужчина не смог устоять на ногах. — Это твоя вина, что она умерла! — Луи пнул его в живот, а слезы уже ручьем капали на лицо отца. — Это ты ее избивал, когда вы были в браке! Из-за тебя она заболела раком! Ты должен лежать в земле, а не она! — кричал парень, не переставая избивать мужчину. Он не очнулся от гнева даже тогда, когда его отчим начал его оттаскивать за одну руку, а за другую — Гарри. — Луи, перестань! — умолял Стайлс, пытаясь отвести его. Но не тут то было. — Отвали ты, — резко сказал Томлинсон, продолжая: — Или хочешь так же лежать, как и он, а, уродец? — Луи! — родной по сущности отец оторвал его под взгляды ошарашенных сестер и униженного Хаззы. — Не смей так разговаривать с ним, Луи! Гарри не достоин такого тона! — он прижал сына к стене, дабы тот не дергался, смотря в его глаза, приказав: — Гарри, уведи девочек в дом, а ты, урод, — глава семейства посмотрел на мучителя своей умершей жены, говоря: — Убирайся, иначе и от меня достанется. Стайлс кивнул, подходя к сестрам Томмо, шепча им, что лучше удалится. Шокированные, они последовали указаниям Гарри, пойдя за ним в дом. Избитый же, кряхтя, но встал, проклиная то, что он вообще сюда пришел. И, наконец, оставшись наедине и удостоверившись, что больше сын не налетит на кого-либо с кулаками, он отпустил его, начиная: — Что это такое было, мистер?! — Ты сам не понимаешь или для тебя нормально, когда человек из-за которого умерла мама стоит прямо перед тобой?! — возмущался парень, совершенно не понимая за что его сейчас отчитывают. — Нет, не нормально, но налетая на него с кулаками ты себя не делаешь умнее, Луи! — отвечал ему папа. — Ты сестер своих напугал! Близняшки даже чуть не заплакали от увиденного. Чем ты вообще думал?! — Ладно, извини, я не должен был пугать младшеньких, — пелена гнева слетела, представляя миру те самые не пролитые слезы Фиби и Дейзи миру, только в версии глаз Луи. — П-просто это было так ужасно — увидеть его снова и вспомнить то, как он обходился с ней. — Знаешь, а вспоминать даже не надо, — заметил Марк. — О чем т-ты? — он поднял свои заплаканные глаза на отца, не понимая то, что говорит ему собеседник. — О вас с Гарри, — объясняет он. — А что у нас с Гарри? Это нормально для нас, — сказал Томлинсон, выгнув бровь. — Нет, Бу, не для вас, а для тебя, — Марк ткнул пальцем в грудь Луи. — Это для тебя вошло в привычку огрызаться на него и угрожать. А ведь по его потухшим совсем глазам все видно. — Ничего не потухшие — обычная зелень, — прошипел Лу. — Видишь, ты даже этого не замечаешь! А раньше то Гарри был: самые прекрасные глаза, самая прекрасная улыбка, а теперь он обычный. Луи лишь фыркнул, говоря: — Ну извините, конфетно-цветочный период прошел. Да я и никогда не поверил, что у тебя не было разногласий с мамой. Он уже хотел зайти в дом, как услышал: — Да, но я никогда не говорил с ней так, как ты говоришь со своим любимым человеком. Хлопок двери.