RAL

Юра пребывает в легком ахуе. Ладно, кому он врет, он пребывает в ПОЛНОМ ахуе. Серьезно? Не знать, что за имя на тебе? Это вообще законно?? Наконец до него доходит, что можно не просто сидеть, как рыба, с распахнутым ртом, а спросить непосредственно у причины ступора. - Эээ, а почему, если не секрет? В смысле, почему не узнавал? То есть, ты не смог перевести, или что? Знаешь, есть такая классная штука – перевод по фото. Можно даже не искать японц… - да блять! Юра прикусывает себе язык – в прямом смысле этого слова. - Не искал, потому что не интересно. – пожимает плечами Отабек и переводит на него совершенно спокойный взгляд. – И друзьям запретил. Они поняли. А те, кто не поняли – уже не друзья. - Прям реально не интересно? – Плисецкий все еще недоумевает. Мысль о том, что он своего соулмейта искать даже не пытался, его не трогает. Это другое. Какой-нибудь Женя стопудово попадется ему на пути. Женя – это Женя. Это не японская закорючка! И это не его, Юры, имя. - Нет. – твердо произносит казах и несколько секунд вглядывается в ошарашенные глаза Плисецкого. Потом чуть дергает уголками губ, - В нашей семье не ищут соулмейтов. Мы ищем любимых людей. Юра чувствует себя так, словно ему пихают между ребрами заточку. Это хуевое чувство, и особенно хуево то, что он вообще чувствует подобное. Никто не умирает, если родственная душа живет с другим. Никто не бьется в конвульсиях, когда родственная душа трахается не с тобой. Нет ничего ужасного в том, что ты любишь - или тебя любит – не твой меченный. Природа словно насмехается над ними, глупыми-глупыми людишками. Вы так сильно желаете любить, и еще больше – быть любимыми – что хватаетесь за любую соломинку. Какова гарантия, что прочитав однажды на своей шее имя «Саша», ты найдешь именно ту/того самую/самого Сашу? Да никакой. Заебись шутка, да? - А у тебя есть метка? – вырывает его из раздумий голос Отабека. Юра моргает и переводит взгляд на развернувшегося к нему лицом казаха. - Да, - срывается у него с языка быстрее, чем мозг успевает обработать информацию. Алтын медленно кивает, чуть поджав губы, и Юра чувствует внезапный приступ раздражения. То есть, на секундочку – Отабек сейчас сидит на одном диване со своим соулмейтом, и хоть бы, блять, хны. Он даже не в курсе этого просто потому, что считает: имя – это просто имя. А любовь – это любовь. Прямо, как сам Юра, вообще-то. Блять! Плисецкий глубоко вздыхает и глядя Отабеку прямо в глаза, произносит: - Женя. Имя моего соулмейта, - на лице казаха видно легкое замешательство. Юра злорадно улыбается и обманчиво ласково спрашивает, - хочешь, покажу? И не дожидаясь ответа, стягивает джинсы до метки. По лицу Алтына сложно понять, какие эмоции он испытывает. Однако, чашка из тонкого стекла в его руках издает жалобный хруст. Юра чувствует, как по лицу расплывается неконтролируемая улыбка. Не делая ни малейшей попытки подтянуть джинсы, он наклоняется к казаху, и забирает чашку из его рук. Ставит на столик. Медленно облокачивается ладонями на колени Отабека, и спрашивает: - Мне вот все интересно было – где же твой номер? А сейчас вспомнил – я когда на ресепшене спрашивал про воду, мне сказали, что все левое крыло второго этажа – на общем водоснабжении. Алтын молчит. Дышит ровно, но глаза черные, что пиздец. И Юра продолжает, забираясь на диван с ногами, чуть скользя коленями по скрипящей коже: - А ведь я живу на третьем этаже… Бека. Сейчас он располагается фактически на коленях Алтына. Но – только фактически. - Не подскажешь, почему просто не постучался в соседний номер, м? Отабек глубоко вздыхает и касается левой рукой его волос. Совсем легко. Почти и не чувствуется. Почти. - Я уж молчу про то, откуда тебе вообще известно, где находится мой номер… Вот теперь Юра сидит у Отабека на коленях и шепчет ему почти в ухо. Но – почти. - … и откуда ты знал, что я не на пресс-конференции..? Алтын убирает руку с волос, и кладет ему на бедро. На то, где синеет имя «Женя». - Если я скажу, что это случайность – поверишь? – тихо спрашивает казах, скользя второй рукой под футболку. - Я похож на долбоеба? – так же тихо отвечает Юра. - Нет. - Ну и заткнись, нахуй. – отрезает Плисецкий и тянется к губам напротив.

***

Виктор как-то говорил о том, что близость с родственной душой – это единственное, что выделяется из всего остального. Ты можешь не любить своего соулмейта, он может не любить тебя, - и никто от этого не пострадает. Но близость с соулмейтом – это крышесносно. Юра думает об этом, лежа на противно скрипящем диване без футболки и со стянутыми до колен джинсами. Думает, - и благодарит мировоздание за то, что Отабек не его родственная душа. Он бы даже поцелуя с ним не пережил. У него бы сердце разорвалось, нахуй. Потому что, когда Бек целует его, Юра чувствует себя маленькой девочкой, на которую обратил внимание кумир всей ее жизни. Плисецкий почти уверен, что у него сейчас дрожат колени. Отабек целует его так… блять, он не знает, с чем сравнить. Знает одно – никто и никогда не целовал его ТАК. Пусть в плане секса у Юры не особо богатый опыт, но всего остального это не касается. Поэтому он знает, что такое хороший поцелуй. И этот – охуенный. Отабек целуется так, словно они не знакомы в общей сложности часа два. Словно у них впереди вечность. Словно они находятся в собственном доме, а не в номере отеля. Словно Юра не Юра, а пышногрудая блондинка с бесконечными ногами. Словно они соулмейты. Отабек целует его шею, и Юра думает о том, что его костюм для выступлений просто прекрасно скроет засосы. Это первое связное предложение, пронесшееся в его голове с тех пор, как казах коснулся его губ своими. Отабек переходит на ключицы, и Юра цепляется пальцами за его левую руку. Впивается в метку. Отабек скользит рукой по его груди, и Юре вообще становится похуй на окружающий мир. Ночуют они вместе.