На букву «Б»

       Хлёсткий удар, ещё один. Левой, левой, левой. «Уэйн. Уэйн, ты слушаешь меня или нет?» Брюс приподнял боксёрские лапы, медленно отступая назад. «На воскресенье отбой. Всё откладывается на неопределённый срок или отменяется вообще. С тобой свяжется координатор, есть заказ на простой эскорт, — голос Лютора в ухе Брюса затих, чтобы через мгновение взорваться не по-лексовски яростным визгом. — Эта греческая с-сука сломала ногу!» Поморщившийся Брюс резко опустил лапы, и синяя перчатка небольно воткнулась ему в плечо. — На сегодня всё? Он выковырял из правого уха наушник телефона и не глядя швырнул за спину. — Проблемы на… работе? — Иди в душ, Джейсон. — Ты тоже можешь принять душ. — Иди. Брюс проводил мальчишку безэмоциональным взглядом. Тот раздражённо скинул перчатки и, пробормотав достаточно громко: «Хренов старый дурень», скрылся в коридоре. — Спасибо, сынок, — приглушённо ответил Брюс, снимая лапы. В дверном проёме показалась сердитая потная физиономия: — Кретин средневековый. Состроивший свирепое лицо Брюс погрозил кулаком, и Джейсон, довольно ухмыльнувшись, пропал из поля зрения. Брюс тут же стал серьёзным. Он побродил по залу, подбирая и раскладывая по местам валяющееся снаряжение. Выброшенный наушник положил на одну из скамеек, к телефону. Взял сумку с вещами и отправился в гостевую ванную. Дианы не будет. Брюс делал всё привычно, как требовали придуманные им правила безопасности. Расстелил на полу своё полотенце. Дианы не будет. Положил рядом пустой пакет, покидал туда мокрую одежду. «Кретин средневековый». Босыми ногами он стоял только на ткани. Вытащил из сумки ещё одно полотенце, упаковку гигиенических салфеток, медицинские перчатки. Только надев последние, открутил краны. «Дорогой Б, между безопасностью и одержимостью нет знака "равно"». Уже выкинув Диану из головы, он умывался и обтирался. Джейсон всё равно категорически отказался от колледжа в этом году, Альфред безапелляционно заявил, что никуда не поедет, но Брюс пообещал новое оборудование для клиники, и Лесли будет разочарована — разочарована им. «Ты чёртов параноик». Сменив перчатки, Брюс отправил первые к мокрой одежде и куче использованных салфеток. Опустил краны, протёр раковину. Его движения были механическими, чёткими, бездумными. «Ох, мальчик мой, когда же вы перестанете так мучить себя». Он не мучил, а соблюдал правила, установленные для этого дома им самим. Уже одетый в чистое, Брюс посмотрел в настенное зеркало и вышел наружу. Плотно закрытый пакет с грязными вещами лежал в сумке. Сидя в гостиной, он ждал Джейсона. Телефон грел карман, наушник занял обычное место, сумка лежала у выхода из квартиры. Брюс слепо глядел на тёмный экран плазмы. Мог ли такой, как он, дать кому-то что-то действительно стоящее? Мог ли чему-то научить? Брюс не умел быть отцом. Если всё зря, если он всё портил? Если бы этим детям счастливее жилось одним? Если… если это всё Джейсон? Джейсон всегда вызывал у него чувство вины и что-то ещё, очень тёмное и злое. Может, ему на самом деле не удалось простить мальчишку, хотя это было чертовски нечестно. Когда Брюс впервые увидел Джейсона, крик засох в горле. Маленькие мальчики не должны пахнуть свежевырытыми могилами, старым гноем и сладкой гнилью. Маленькие мальчики не должны выглядеть, как подгоревшие стейки. Дик мог удивляться сколько угодно, почему Брюс не доверяет благотворительным фондам и государственным медицинским планам, но такие дети в этом городе были никому не нужны. Пришлось прыгнуть выше головы, чтобы пацан выжил и получил лучшую реабилитационную программу, и Брюс прыгнул так высоко, что мог бы считаться птицей, самолётом, Суперменом, Летучей Мышью. Прыгнул, но этого всё равно не хватило, и тогда Дик прыгнул вместе с ним. Дик, который уже учился в двухгодичном колледже, мечтая о недоступной пока по возрасту академии, хороший и чистый, с ожидающей его нормальной жизнью, с девушкой, идущей рядом. Он не задумался ни на миг, взял с Брюса совсем не тот пример — неверный, ложный, чудовищный пример. Бабс отпустила Грейсона, как он отпустил её потом: в то же самое место; к тому же самому человеку, восседающему на вершине всей готэмской грязи. Дик поступил прямо и просто, он добрался до Лютора как сын Брюса Уэйна, и двери распахнулись — радушно, намеренно, расчётливо. Лекс не нуждался в услугах юного и неопытного Грейсона, но впустил и сразу предложил роль Найтвинга. Потому что это Лютор, и потому что Дик мог что-то сделать для Лютора в тот первый раз. Больше никогда, Брюс позаботился об этом, но в тот раз что-то могло произойти, и у него по сей день кулаки сжимались сами по себе при воспоминаниях об этом визите, о трёх месяцах, проведённых его сыном, младшим братом, настоящим другом в этой похабной яме. О Лексе, скалящем зубы: «Уэйн, твой мальчик станет отличной шлюхой годика через четыре, одним из лучших. Я считал твои тылы пределом совершенства, но этот юноша сумел меня поразить. С такими внешними данными и таким именем вершина обязана ему покориться. Пусть он тебе и приёмный, но я вижу его потенциал, истинно твой. Может, он даже потеснит тебя?» Только мысли о бесполезной жертве и ребёнке, гниющем в больнице, удержали Брюса от непоправимого — от самого честного, правильного, достойного поступка в жизни. Два процента ежемесячной зарплаты Брюса в течение года ушли на то, чтобы Дик работал только с женщинами, ещё пять, чтобы Лекс не вызывал парня к себе, и три в течение следующего года на то, чтобы Дик Грейсон как будто и не входил в двери этого дома. Лютор согласился, он умел считать. Дик знал о последней договорённости, но не о первых двух. Брюс бы раньше язык себе отгрыз, чем проболтался, хотя Грейсон тогда равнодушно пожал плечами и заявил: «Я знаю, как ты относишься к счетам. Знаю, что ты полтора месяца работаешь без выходных. Чтобы оплатить всё как можно быстрее, ты убьёшься здесь, а этого я допустить не могу. Ты никогда не попросишь о помощи, и ты злишься сейчас, но это не важно. Для тебя я сделаю что угодно, а это… Это всего лишь работа. Не парься». В памяти вспыхивали эти слова, и внутри что-то каждый раз не умирало — подыхало, визжа и корчась, а чувство вины запускало ядовитые семена в грудь. Дик был лишь невозможно лёгким, как никто другой, но Брюс не мог простить себя. Не мог простить Джейсона. Хотя это было чертовски нечестно, но он, кажется, так и не смог: за это и не только. Джейсон провёл в разных клиниках много времени, прошёл через аутодермопластику, но не вылечился до конца с эстетической точки зрения. Лицо они спасли. На левой щеке навечно осталась пара глубоких шрамов, уголок глаза был опущен, и в волосах почему-то затерялась седая прядь, но это не выглядело пугающе. Не то что тело, неровное, бугристое, на треть исчерченное, исполосованное фиолетовым, багровым, серым и белым. С Джейсоном работали психотерапевты, однако он так и не научился принимать себя полностью, пусть с возрастом яростные истерики сменились на короткое: «Я урод». Но тогда, шесть лет назад, он льнул к Брюсу, как потерявшаяся давным-давно и вновь обретённая хозяином собака: зубастая, кусачая, но не злая. Джейсон доверился ему и стал вторым после Дика. Он, колючий и сердитый, как-то изящно вписался в их странную семью. В то время все они жили вместе в другой квартире, и Джейсон узнал — не сразу, не быстро, но узнал — и взорвался озверело и страшно, как взрываются только уличные мальчишки. Его тошнило словами: нецензурными, по-скотски грубыми, нестерпимо жестокими — до прогрызенных до костей кулаков правдивыми. Брюс пришёл утром с работы и едва переступил порог, как Джейсон обрушился на него грозовым штормом. «Теперь я знаю, кто ты такой!» Тюбик с каким-то кремом рассёк Брюсу бровь. «Хуесос вонючий!» Очередная банка разбила губы. Он и не пытался уклониться. «Сраный пидор!» По коридору бежал полуголый Дик с перекошенным ртом. Позади него плавало лицо Альфреда: смазанное, тусклое, неживое. «Думаешь, я буду твоим выблядком?» Далёкий голос Барбары, как топот крысиных лапок. «Или ты меня из-за другого взял? Только рискни, сука! Я не дам себя трахнуть, — и рука Грейсона тянулась-тянулась-тянулась, словно сам он гуттаперчевый, — ты, шлюха спидозная!» Дик обхватил Джейсона — багрового, злобного, жалкого — за шею и уволок куда-то. Брюс потёр кулаком губы, размазывая кровь, и пошёл на кухню. Споткнулся о гору барахла, раскиданного по полу. Взгляд зацепился за огромную упаковку презервативов: для анального секса, с утолщённой стенкой. Он пнул их и пошёл. Посидел на кухне. Альфред, как соскучившийся кот, тёрся рядом, Барбара подсунула стакан воды, и они говорили, говорили, говорили. Брюс выпил воду, улыбнулся Альфреду и скрылся у себя. Шлюха спидозная. Спидозный. Заразный. Нечистый. Брюс не знал, что сказал Дик Джейсону, — не знал и не желал знать. Он тогда долго лежал без сна и думал, что может навредить кому-нибудь, заразить кого-нибудь немыслимым, невозможным, несуществующим способом, хотя он чистый, всегда был чистым, но ведь болезней так много. Вдруг в нём притаилась какая-нибудь дрянь и ждёт-ждёт-ждёт своего часа. Если способы Лекса работают не всегда и на безумную технологию найдётся своё безумное заболевание: что-нибудь совсем новое, никому не известное и такое заразное. И он испортит всё так гнусно, так грязно. Джейсон явился к нему днём, хмурый, со свежим фингалом, и сквозь зубы попросил прощения. Через неделю Брюс снял две другие квартиры: в одной поселил младшую часть семьи, а во вторую въехал сам с Альфредом. Старик вынудил его. Невозмутимо уселся у порога со стороны лестничной клетки и заявил, что будет жить здесь, если не получит приглашения войти. Так всё и потекло дальше. Брюс совсем отстранился, не заходил в ту, другую, квартиру, никого не пускал в свою. Оплачивал счета и работал, работал, работал, и у него был только Альфред, а время будто повернулось вспять. Пока полгода спустя не пришёл Джейсон, как-то забрался на пятый этаж и проник в открытое окно. Он яростно грыз губы и прятал руки за спиной. Отводил взгляд, но наконец не выдержал и обрушился на Брюса снова — иначе. Джейсон не был Диком, он всегда был чересчур. Дик накатывал воздушной волной. Джейсон падал каменным водопадом. За шесть месяцев он узнал достаточно, однако с извинениями этот мальчишка дружбы никогда не водил. Брюсу лишь оставалось неловко улыбнуться. Он простил его или почти простил: за Дика, за себя, за самого Джейсона; но сомневался, простил ли себя Джейсон. Брюс помнил его слова, сказанные потом, когда всё наладилось. Ужасные слова. — Я не какой-то там конченый тупой мудак. Я вырасту и буду, как ты. Во мне достаточно силы, чтобы выдержать, раз ты смог, и я смогу, но иначе, пойду своим путём. Уроды тоже в цене, и я знаю где. Все на улицах знают. Я тебя не подведу. Не сомневайся. В тот единственный момент Брюс подумал, что лучше бы Джейсон умер в больнице, чем верил в то, что говорил. Пришлось провести с мальчишкой очень жёсткую, даже жестокую беседу, но тот так и не оставил подобные мысли. Дик тоже не мог повлиять на Джейсона, и Брюс обречённо ждал совершеннолетия своего второго сына. — Давай уже, начинай. Рядом плюхнулся Джейсон: с мокрыми волосами и в домашней одежде — всегда длинные рукава, всегда брюки и никаких шорт. Ярко-красную футболку, от цвета которой болели глаза, украшала надпись «Внезаконники». Мальчишка играл в группе? Или это название фильма? Спортивной команды? Брюс должен поинтересоваться? Отцы интересуются таким или нет? Когда в возрасте Джейсона был Дик, Брюс часто обижал его своей феноменальной невнимательностью. Он и не знал, что обижает, об этом сообщали Альфред и Барбара, постфактум, но теперь-то у него куда больше опыта в плане всяких семейных штучек. — Ты же пришёл не за тем, чтобы потренироваться, — добавил Джейсон. — Отослал всех. Типа погулять, ага. Брюс, подавив порыв отодвинуться, откашлялся. Чёрт с ней, с надписью, были проблемы и поважнее. Хороший папочка, да. Надо быть хорошим, приветливым, нельзя с перекошенным лицом шарахаться от собственных детей, бесконечно уклоняться, выдумывать, избегать и врать. Он не умел быть отцом, но у него получится, уже получилось, пусть и только с Джейсоном. Он провёл полноценную тренировку, трогал снаряжение голыми руками. — У тебя всё на лице написано. Успокойся уже, не собираюсь я в пещеру, и Грейсона не подсылай. Понял? Я осознал и дальше прочее дерьмо, которое ты хочешь услышать. Получу аттестат и устроюсь пока на полдня в автомастерскую к Рою, чтобы за остальными успевать присматривать. Доволен? — Мгм. — Вручение десятого июня. — Я обязательно приду, — поспешно произнёс Брюс, уловив в предыдущей фразе чересчур уж наигранное безразличие, — но выпускной бал… — Ты с этим причесоном похож на гомика, — весьма невежливо сменил тему Джейсон. Брюс машинально провёл ладонью по бритому затылку. Пока не отрастут волосы, Лекс может заставить его играть Миднайтера или носить парик, потому что Бэтмен не может быть подстрижен так. Он опять потрогал голову, размышляя, отчитать ли Джейсона за грубость. Мальчишка посещал очень хорошую школу и в свои семнадцать уже был в выпускном классе, невзирая на пропущенные когда-то из-за больниц и уличной жизни годы обучения. Его баллы по большинству предметов превышали средний показатель, но при этом он разговаривал, как уличный пацан многолетней давности: далеко не всегда и не со всеми, обычно с Брюсом и Диком. В школе Джейсон вёл себя относительно примерно, но лишь потому, что понимал истинную цену, заплаченную за обучение. — Ладно, извини, меня занесло, — раздалось между тем слева, — но на выпускной я не пойду. Ты оплатил, и я отдам, как только заработаю. — Не глупи. — Я отдам! Ты не будешь тратиться на меня зря. Я хотел, но передумал, и заплачу за свой косяк. — Ты ещё успеваешь кого-нибудь позвать. Наверняка найдётся девушка… — Брюс примолк, прочищая горло. Хороший папочка. Отцы должны говорить об этом с сыновьями: даже такие отцы, как он; даже с такими сыновьями, как Джейсон. — Э. Хнн. Па… — Хватит! Я чёртов урод! Все со всеми встречаются, кроме меня, а в школе вообще думают, что я… Никто не пошёл бы со мной, а одному нахрен надо. Или ты хочешь и за это заплатить? Купить мне шлюху? Бля-я-я. Вот же дерьмо! Извини. Что-то я сегодня дохрена извиняюсь перед тобой. Тебе не надо свалить куда-нибудь? Намазать свой модный причесон в модном салоне какой-нибудь модной хернёй? Купить пару сотен бабских штучек для гладкости рожи? Забежа… — Джейсон, — мягко перебил Брюс, — не огрызайся. Ты не урод. С каждым годом мы уменьшаем количество шрамов, но часть операций невозможна, пока организм не сформируется полностью. Ты знаешь это. Ты будешь практически в норме годам к двадцати-двадцати пяти. — Тебе-то легко болтать, — Джейсон вдруг зашептал: горячо, обиженно, со злостью. — Знаешь? Знаешь, что мне сказала одна цыпа, которую я всё-таки решился пригласить?! Она попросила телефон моего отца. Твой телефон! Телефон моего потрясающего, великолепного, божественно красивого папочки, который пару раз в месяц забирает меня из школы. Ха! — Глаза Джейсона сверкнули, а сам он широко усмехнулся. — Я уж не стал огорчать наивную девочку тем, что её карманных денег и на минуту с моим папочкой не хватит. — Мне жаль, что тебе отказали, но не перегибай палку. — И я опять должен извиняться? Выкуси-ка, ага. Брюс тихо вздохнул. Он научился более-менее нормально воспринимать только Дика, поднимающего в разговорах его работу. Барбару приходилось воспринимать. Альфред, ну, Альфред — это Альфред. Но слышать всё это из уст Джейсона, тем более в такой форме, было тяжело, это лишний раз подтверждало, что мальчишка себя так и не простил. — Хреновы обличающие вздохи. Язык мой — враг мой, тут уж ничего не попишешь. — Я не сержусь. Но если мы обсуждаем это. Это. — Для человека твоей профессии. Чёрт. Ну, ты помнишь про язык? Так вот, для человека твоей профессии ты удивительно неуклюж в некоторых вопросах. Хочешь поговорить о пестиках и тычинках? Мне типа десять? Лады. Хрен с тобой, исполняй отцовские обязанности. Джейсон откинулся на спинку дивана и сложил на груди руки. В его взгляде читался насмешливый вызов: попробуй-ка справиться с этим! — Мне. Мне пора. — Брюс резко поднялся. — Будь на связи. — Он торопливо направился к выходу. — Или натрави на меня своего идеального Грейсона! — полетело вслед, но Брюс, сердито ворча под нос, уже сбежал.