На букву «Б»

       Гарольд был нем, горбат и уродлив, и перед ним заискивал сам Лютор. Брюс бывал в «Даниэле» и пробовал тирадитос с тигровым молоком в «Централе», дегустировал индийскую кухню в «Гаггане» и вкушал устриц с тапиокой и кремом из лука-шалот в «Миразюре». Он променял бы самые изысканные блюда из самых пафосных ресторанов мира на обычный стейк от Гарольда. Гарольд готовил как бог богов — для Лютора, для пятого, отчасти четвёртого и второго этажей. Остальных обслуживали в другой столовой. Лекс не экономил на питании топовых сотрудников и оплачивал пятьдесят процентов. Горбун, сам вышедший на раздачу, ухмыльнулся из-за стойки и бухнул на огромный поднос третий бифштекс с яйцом. Брюс поблагодарил и пошёл накладывать салаты и картофель. Он пропустил стандартный перерыв, очень проголодался и едва дождался окна между клиентами. Девушка в конце стойки приняла служебную карту, и Брюс наконец направился к столику. В светлой и просторной столовой в неурочное время было тихо и почти безлюдно, лишь по центру сидела компания Зелёных Фонарей, да вдалеке со стаканом сока и фруктовым салатом скучала Селина. — Эй, Бэтс, — хрипло заорал Гарднер, — зацени-ка снова! Он вскочил и, спустив штаны, выставил голый зад. Кайл с Аланом фыркнули. Джон Стюарт с громким вздохом шлёпнул ладонью по лбу. — Побрейся, Гай, — равнодушно бросил Брюс, проходя мимо. Гарднер загоготал. Хэл Джордан, который всё это время смотрел в сторону, укусил Брюса злющим взглядом и, страдальчески скривившись, поёрзал на сидении. — Зацени-ка снова? — поинтересовалась Селина, когда Брюс уселся напротив неё. — Не слышала о сегодняшнем шоу? Чёртов Бэтмен наказывает Корпус Зелёных Фонарей. — Целый корпус? — Шестерых. — Брюс проглотил отрезанный кусочек мяса и зажмурился от наслаждения. Гарольд. Он бы предложил Гарольду выйти за него. Любой бы предложил Гарольду выйти за него, но горбун любил только свою кухню. — Весь столик и того новенького, Саймона База. Пять часов, Селина, пять. У меня член болит. Непрайсовые заказы часто были сложными и всегда — выгодными. Фонари на всех заработали двенадцать тысяч чаевых, Брюс — четыре с половиной. Его член переживёт. — А у Хэла, видимо, задница. Дорогой, восхищаюсь твоим несгибаемым трудолюбием. Подожди, Хэл выглядит слишком грустным. Чёртов Бэтмен? Тот самый чёртов Бэтмен: отвратительные манеры, крысы в пещере, случайные половые связи, раздавленные бэтмобилем копы? — Миллер хорош, — пробормотал Брюс и, подтащив ближе корзинки с хлебом, придирчиво сощурился: кукурузный, булочки, ржаной цельнозерновой с орехами, французский батон, с отрубями и льняными семечками, для бутербродов. Какой идиот положил сюда сэндвичный хлеб? — Когда-нибудь я увижу, как ты лопнешь, милый. Брюс что-то пробурчал с набитым ртом и не глядя налил стакан холодного чая из кувшина на столе, так же вслепую заправил картофель соусом. Селина отлично знала, какой у него аппетит. Они встречались полгода, если можно было так назвать их регулярный секс вне работы. Брюс тогда даже начал верить, что вот оно, то самое — что то самое? — Брюс и Селина, Бэтмен и Кошка, идеально, пока в одно прекрасное утро Сел, поковыряв вилкой подгоревшую пересоленную яичницу (он никогда раньше не готовил для женщины и волновался, как мальчишка перед первым сексом), не указала на дверь со словами: «Дорогой, две шлюхи в доме — перебор». — Селина, — произнёс Брюс, опустошив половину подноса, — ты мне должна. — Милый, я никому ничего не должна. — Хаш. — Какой Хаш? — Тот самый Хаш, заказавший Бэтмена и Кошку. Член как водопроводная труба, подкожные шарики. Припоминаешь? Он бы тебе до сердца достал. — Ах, тот самый Хаш, — иронично протянула она, лениво перебирая фрукты в вазочке. — Дорогой, что я могу сказать, твои познания в анатомии чудовищны, а у мужчин горло шире. — Ты меня поняла, и ты мне за него должна, потому что он тебя действительно напугал. Он даже меня напугал. — Хорошо, я тебе должна, — с лукавой улыбкой согласилась Селина, закинув в рот кусочек персика. — Ты мой рыцарь в сияющих доспехах, но в наше время рыцари сосут. Брюс усмехнулся и тут же выпучил глаза, почувствовав её ступню между бёдер: — Прекрати, — просипел он, — ты мне яйца раздавишь. — Любимый, я всего лишь забочусь о твоих яичках. — Селина! — тихо прорычал Брюс, скидывая её ногу. — Мне нужна услуга. У меня есть сын. — Сладкая пташка Дики? Брюс вытянул из кармана телефон. Его семья — это его семья, о таких вещах в борделе не распространялись. О Дике некоторые знали потому, что тот здесь работал. У самой Сел была дочь-школьница, живущая в Пенсильвании у дальних родственников, и мать с сестрой, определённые на лечение в фешенебельную психиатрическую клинику. Брюс выяснил это мимоходом, но не интересовался и не лез. Не его дело. — Между нами, — на всякий случай добавил он, передавая мобильный с открытой фотографией Джейсона, обнажённого по пояс. Ему понадобилось несколько дней размышлений, прежде чем решиться. Ни одна маленькая богатая сучка, возомнившая себя богиней, не сделает из его сына закомплексованного неудачника, стесняющегося подойти к девушке. — Само собой, дорогой, само собой. — Селина толкнула телефон обратно. — Симпатичный птенчик, невзирая на шрамы. Не ты, конечно, но что-то в нём есть. — Ему семнадцать. Он девственник, и у него проблемы с девушками, — сквозь зубы признался Брюс. — Ты хочешь… — Нет. Ни в коем случае. Пересечёмся в понедельник и обсудим. Я угощаю. — Ты меня заинтриговал, — проворковала Селина, — я в деле. Может, Гая пригласим на тройничок? Он так и прожигает твою спину страстным взглядом. Чёртов Бэтмен, чёртов модный Бэтмен, произвёл на него впечатление? Кстати, кто заказчики? Брюс поскрёб бритый затылок. Из-за Кента Лекс распорядился поддерживать причёску, а вместо парика обновил альбомы, предложив клиентам Тёмного Рыцаря в современной обёртке, и как всегда не прогадал. Клиентам понравилось. Брюс знал, что вероятный заказ от Кента поступит не раньше середины июля, такие побои сходили долго, но Лютор-то был не в курсе, а новая причёска требовала большего ухода и больших расходов. Проклятый Кент. — Заказчицы, — ответил Брюс, возвращаясь к обеду. — Три очаровательные феи с акцентом Миссисипи и подробным поминутным сценарием. На посмотреть. Обещали повторить через месяц. — Бедный Хэл, — с притворной жалостью сказала Сел. — Он был очень, очень плохим Фонарём, он перепутал слова клятвы, и злой Бэт-Санта подложил ему жёлтой краски в носок? — Злой Бэт-Санта подложил ему чёртов бэт-член, две штуки, и чёртов бэт-страпон, королевский размер, три штуки, — отчитался Брюс. Селина хихикнула, и он продолжил: — И шесть чёртовых бэтарангов. — Боже. Боже мой. — Гнущихся, из мягкого пластика. Сел. Насчёт бэтарангов. Я пошутил. — Ты умеешь? — удивилась она. — Не боишься, что феи пожелают увидеть Корпус Зелёных Фонарей, наказывающий чёртового Бэтмена? — Несмешно. — Заранее жалею твой бесподобный зад, милый. Брюс проворчал что-то невразумительное и сосредоточился на обеде. За собственный зад он не переживал. Его волновали Джейсон с Лесли и близкая церемония вручения аттестатов. На следующую пятницу он взял выходной, чтобы вечером поприсутствовать на домашнем празднике, а с утра собирался в квартал и клинику. С Селиной они договорились. Неплохо было бы отправить её сдать экспресс-тесты, но Кошка не станет прикасаться к Джейсону без одежды. Кошка чиста. Всё в порядке. Всё будет в порядке: с его детьми, с его кварталом, с его людьми, с ним самим. Через неделю Брюс, спрятав глаза за тёмными очками, шагал по разогретой неожиданным солнцем брусчатке и вдыхал запах Старого Готэма. Он сбежал отсюда в восемь и вернулся в десять, удрал в тринадцать, после смерти Харви и Томми, и в четырнадцать снова был здесь, смылся в двадцать вместе с Альфредом, а в двадцать один Старый Готэм призвал его обратно. В двадцать шесть Брюс со своей тогда ещё небольшой семьёй переехал в другой район окончательно, но так и не бросил квартал. Этот город в городе — его личный Гарлем, маленькая Италия и Чайна-таун. Он приходил сюда один и с детьми и знал здесь всё: каждый камень, каждую дверь, каждый подвал и каждую горгулью, скалящую мраморные зубы с крыш, стен и водостоков. Подворотни, уже не заброшенный уже не кинотеатр на Преступной Аллее, замусоренные баскетбольные площадки, бары и бордели, притоны и магазины, ночлежки и забегаловки, где в мусорных баках всегда можно было найти пару бургеров на ужин. Новый Город на севере, Шелдон-парк на северо-востоке, Бёрнли и психбольница «Аркхэм» на западе, верхний Ист-Сайд на юго-востоке, и между всем этим древний Старый Готэм, старше двухсотлетнего Фаундри-сквера, зловонный, как семидневные носки, и омерзительно-невинный, как больной сифилисом младенец. Двадцатый век здесь не закончился. Брюс шагал и здоровался, кивал и заходил в пропахшие кошками и дешёвыми сигаретами сумрачные подъезды. Он знал здесь всё и многих и некоторым был обязан. Харви Буллок, семидесятилетний пьяница, живущий на социальную пенсию, в девяносто шестом приютил Брюса и Альфреда, не взяв ни цента, кормил и поил подростка и старика, и только ворчал, дымя неизменной сигарой. Харви смотрел на взрослого Брюса мутными глазами, гулко хлопал ладонью по выступающему животу и пытался вышвырнуть прочь. Харви был гордым, а Брюс — упёртым. Шондра Кинсолвинг, которая четверть века назад подобрала умирающего беспризорника, поймавшего шальную пулю, выходила его и вот уже девять лет передвигалась на инвалидной коляске. Брюс не мог бросить Шондру и не мог бросить миссис Макилвайн и Веспер Ферчайлд, Джеба Лестера и Синди Брукс, Сала Флорини и мистера Джерченко. Некоторые долги можно отдавать до конца жизни, а иногда можно давать в долг. В восемь Брюс перестал бить всех подряд и начал бить тех, кто бьёт других. Он вырос и стал решать проблемы не одними кулаками. Это была капля в море, но Брюс будет добавлять эту каплю, пока может. Он шагал и шагал, засунув затянутые в тонкие летние перчатки руки в карманы брюк, беспечный пришелец с внешностью парня из элитного района и свой в доску, пока не заметил тощую скрюченную фигуру на ступеньках лестницы, что вела в подъезд длинной пятиэтажки. Как ей сил хватило выползти на улицу. — Брюс Уэйн, — каркнула фигура. — Леди Шива, — вежливо ответил он, присаживаясь рядом. Шиву звали Сандра, но об этом все давно забыли. Измождённая, не пятидесятилетняя, а древняя, как сама Земля, она сверкала ярко-накрашенными губами и свежими язвами и с нахальной ухмылкой подставляла лицо своему последнему солнцу. Брюс вытащил конверт из внутреннего кармана куртки, однако Шива покачала головой. — Убери. Мне уже не надо. Брюс убрал. Шива отказывалась ложиться в клинику и собиралась умереть в крошечной квартире, провонявшей скисшей фасолью и морфием. Вряд ли она доживёт до июля. Вряд ли она доживёт до следующей недели. Брюс вечным чутьём уличного пацана чувствовал близкую смерть. — Как там Харви и Томми, малыш? — спросила Шива. Брюс вырос, но остался для неё малышом. — Мертвы. Как и все последние двадцать три года. Мертвы. «Эй, Б, открылся новый магазин комиксов! Погнали?» «Эй, Б, мы стащили у пучеглазого Исидро две упаковки пива и подрезали десятку у одного лошка, затусим сегодня». «Эй, Б, помнишь ту грудастую цыпочку? У нас есть восемнадцать баксов, а у неё две подружки». У Брюса было только два друга: Харви Дент и Томми Эллиот. Они познакомились в его двенадцать и разошлись навсегда через год с небольшим. Харви и Томми были старше на три года, но Брюс рано начал расти, в девять пережил первый скачок, в одиннадцать — второй, и к тринадцати выглядел долговязым шестнадцатилетним подростком, а не ребёнком, топчущимся на пороге пубертата. Ну, он всегда был очень крупным. Томми мастерски управлялся с ножом и мечтал стать хирургом, чтобы спасать людей. Харви знал наизусть все десять поправок, даты их предложения и вступления в силу и мечтал стать прокурором, чтобы сажать в тюрьму преступников. Брюс с закрытыми глазами определял достоинство любой купюры и мечтал стать самым богатым человеком в Готэме, чтобы помочь Готэму. Они понимали — это лишь наивные мечты, но поддерживали друг друга. Они вместе жили, вместе читали комиксы, вместе воровали, вместе удирали от копов, вместе кадрили девочек. Они дрались — друг с другом и с другими. Они подружились после того, как Брюс надрал их тощие задницы, и всё делали вместе. Вместе они и попытались тогда снять Шиву: молодую, эффектную и без ВИЧ в терминальной стадии. — Отсосёшь троим за пятёрку? — крикнул Харви. Шива подпирала стенку поодаль от товарок по бизнесу: в юбке, едва прикрывающей задницу; с сигаретой в зубах. Трём пацанам, у которых стояло на всё более-менее симпатичное и даже не очень от тринадцати до сорока пяти, она чуть ли не королевой казалась. — Хотя у нас есть красавчик Уэ-э-эйн, — дурачась, протянул Томми. — Может, сама нам заплатишь, если он даст тебе отсосать? — Заткнись, идиот, — проворчал Брюс, пиная кроссовкой мостовую. Голос у него уже сломался, но иногда, в самые неподходящие моменты, он давал петуха. Так и вышло. «Заткнись» — густым мужским басом, «идиот» — сиплым тонким фальцетом. Заржали все, кроме него, даже Шива фыркнула. — Соглашайся, красотка, — добавил Томми и потряс пятёркой. — Три крепких молодых члена всего за пять баксов. Брюс с Харви переглянулись и стукнулись кулаками. Томми дело говорил. По словам старших пацанов, Леди Шива сосала богически. — Своими крошечными стручками будете девочек в школе удивлять, — выпустив тонкую струйку дыма, усмехнулась Шива. — Детка. Де-е-етка, вот это было обидно, — ничуть не смутился Томми. — Б, спусти-ка штаны, пусть она удивится. — Заткнись, идиот, — снова одёрнул его Брюс, на этот раз грубо и без фальцета. Он рано начал расти и кое в чём почти вырос, но это не повод размахивать на улице своим уже недетским членом. — Уходим. — Послушайте малыша, мальчики, и проваливайте, — скучающим тоном заявила Шива. — Сама проваливай, шлюха старая, — огрызнулся Томми. — Тоже мне, королева хлева. — Я, конечно, шлюха, — ответила Шива и на высоченных каблуках как будто поплыла вперёд. Недокуренная сигарета улетела в сторону, а Шива крепко схватила Томми за яйца. Тот, закатив глаза, взвыл. — Но даже у шлюх есть достоинство. — Она легко вытащила пятёрку из ослабевших пальцев и, плюнув на неё, припечатала купюру о лоб Томми. — Проваливайте, мальчики, третий раз повторять не буду. Харви и Брюс подхватили орущего Томми под локти и утащили прочь. Последний всё порывался вернуться и поставить шлюху на место, пока Брюс не отвесил ему подзатыльник, а Харви не наградил вторым. Томми нахамил, Томми был неправ. Шиву не зря называли Леди. Пусть она одевалась и жила как настоящая падшая женщина, но что-то в ней оставалось, непостижимое и чистое, отличающее её от других девок. Ни Брюс, ни Харви не могли объяснить, что именно, но оба чувствовали. Томми — тоже, но всё равно нахамил. — Зато пятёрку сэкономили, — успокоившись, пробурчал Томми, когда они убрались подальше и грели руки у горящих мусорных баков. — Хрен с ней, с этой шлюхой. Брюси улыбнётся каким-нибудь крошкам, и нам дадут бесплатно. — Эта шлюха хотя бы ест каждый день, — возмутился Харви. — Ещё раз назовёшь меня Брюси, сломаю тебе нос, — набычившись, пригрозил Брюс. — И, кстати, это наша единственная пятёрка. — У нас есть девяносто семь баксов на самый чёрный день, — напомнил Томми и, гримасничая, как заправская обезьяна, продолжил: — Брю-ю-юси. — Брю-ю-юси, — немедленно подхватил Харви и, вытянув раскрытые ладони, проникновенно пропел: — Брю-ю-юси, хорошенький, миленький Брю-ю-юси, бу-у-удь мои-и-им. Не то чтобы Брюсу не льстило быть первым красавчиком в квартале, с которым заигрывали и девочки, и бабушки, но временами это раздражало. Он по очереди толкнул друзей в плечи и всё-таки рассмеялся: вот, болваны. Вообще, девяносто семь долларов (полтинник, десятка, семь пятёрок и два бакса), надёжно спрятанные на чердаке одного дома, были на самый чёрный-пречёрный день, но этот день наступал у них часто. Они все шестнадцать месяцев нерушимой пацанской дружбы откладывали по чуть-чуть, но никак не могли перейти рубеж в сотню. — Тш-ш-ш, — заговорщицки шикнул Томми, — скоро у нас будет намного больше. Скажем ему, Харв? — Ты должен пойти с нами, — произнёс Харви. — Хохмач всё ещё набирает новую банду. Мы не сможем вечно работать одни, рано или поздно нас прижмут. Харви верно рассуждал. Никто не работает поодиночке, над каждой шайкой стоит босс, над тем боссом ещё один, и так всё выше и выше, до вершины пирамиды. Им пока везло. Они щипали карманы на районе уже второй год и никому не отстёгивали, но любое везение рано или поздно заканчивается. — Соглашайся, Б, — попросил Харви. — Мы же всегда вместе, а Хохмач сказал, дело надёжное и выгодное. Надо только достать пушки и красные колпаки. Мы достали и для тебя тоже. Томми и Харви уже третью неделю заливали Брюсу в уши о надёжном, выгодном дельце и пушках, но он раз за разом отказывался. Никаких пушек. Он не объяснял, просто говорил: «Нет», а они достали. — Красные колпаки — херь какая-то, — почесавшись, добавил Томми, — но Хохмач обещал по десять кусков на брата. Десять штук, Б! Это же целое состояние. Можем рвануть куда-нибудь! Я хочу в Майами. Там тепло и пахнущие океаном девочки в коротеньких шортиках. — Нет, парни, — твёрдо ответил Брюс. — Хохмач с головой не дружит. — Тебя тоже многие психом считают, — парировал Томми. — Лады. Сами справимся, а когда вернёмся богатыми и крутыми, так и быть, отстегнём тебе на бедность. Они ещё немного поболтали, а назавтра Харви и Томми отправились на дело, и в следующий раз Брюс увидел их уже неживыми. Уличный телефон работал отлично, и Брюс, забрав девяносто семь долларов на чёрный день, успел. Его друзей хоронили за городской чертой, на кладбище для бездомных, в неструганых ящиках. Он отдал гробовщикам все сбережения, чтобы те сняли крышки и дали посмотреть. Томми, с ног до головы замотанного бинтами, Брюс узнал по непонятно почему не снятому опалённому тряпичному напульснику с надписью «Поедешь со мной, детка». У Харви половина лица была выжжена до костей, к которым кое-где приплавились кусочки красной ткани, а вторая так и осталась нетронутой. Гробовщики заколотили крышки, Брюс кинул по горсти земли, взглянул на валяющиеся рядом дешёвые плиты: «Джон Доу» и «Джон Доу» и ушёл. Психопат Хохмач убил всю свою банду и исчез. Через много лет тот же Хохмач едва не разделался с Джейсоном и был застрелен на месте одним копом, неким Джеймсом Гордоном. Пушки. Пушки решали слишком много. Если бы не пушки, Брюса бы тоже положили в гроб и выбили на его плите «Джон Доу». Он несколько раз навещал могилы, хотя и сомневался, что приходил именно к Харви и Томми. Здесь покоилось множество Джонов Доу. В девяносто восьмом кладбище якобы перенесли, а на том месте возвели жилой квартал. В наивных мечтах Томми, Харви и Брюса ни один из них не был обгоревшим куском мяса, фундаментом или продажной девкой. Спустя три года после смерти друзей Брюс, устав воровать, удирать и сидеть на шее у Буллока, явился к Шиве, которая перебралась с улицы в бордель, и попросил ввести в курс дела. Он хотел, чтобы они с Альфредом ели каждый день — на свои деньги. Шива переспала с ним раз, из любопытства («Да что ты умеешь, мальчишка?»), удивилась и переспала второй — уже ради удовольствия, а после помогла. — Мертвы, — прохрипела Шива. Брюс моргнул. — А наша девочка? Как там наша девочка? — Учится. Почти догнала сверстников и через год пойдёт в старшую школу. С ней всё будет хорошо, Сандра, я обещаю. Шива рассмеялась и тут же захлебнулась надсадным кашлем, с густо накрашенных ресниц на впалые серые щёки посыпались комки туши. Она всё ещё пыталась выглядеть, как надо, и никому не позволяла себя жалеть. Брюс бы и не стал. Три с половиной года назад он вот так же направлялся в клинику и встретил Шиву, которая исчезла из квартала в конце две тысячи первого и вернулась с дочерью и вирусом иммунодефицита в крови. Шива утверждала, что Кассандра именно его дочь, но он не верил и, как будто назло самому себе, не делал ДНК-тест на отцовство. Тогда, давно, Брюса в очередной раз затянул Старый Готэм. Они с Шивой переспали, сроки подходили, но он никогда не занимался сексом без презерватива вне борделя и вне эскорта с проверенными заказчиками. Кассандра и так его дочь без всяких тестов. Касс впервые посмотрела на него тёмными раскосыми глазами, положила тонкую ладонь ему на грудь, и Брюс про себя взмолился, чтобы девочка оказалась здорова. Он решил всё вмиг. Он всегда сразу узнавал своих детей. Кассандра оказалась, по крайней мере физически. Ей поставили высокофункциональный аутизм, но Брюс сомневался в диагнозе. Она была социально неловкой, но не слишком. Забывала поесть и одеться, но помнила о гигиене. Нервно постукивала пальцами по любой поверхности, по любому человеку, была проницательна и молчалива, обожала книги — иногда читать, а иногда сами книги — и причёсывать Тима, в спарринге поддавалась Стефани и вырубала Джейсона одним ударом. Брюс дал ей свою фамилию, единственной, кроме Тима. Быть Уэйном — не лучшее, что можно предложить ребёнку. Ему хотелось, чтобы у Касс была собственная жизнь, но он понимал, что, скорее всего, она останется с ним. — Всё будет хорошо, — повторила Шива. — Неужели наша девочка когда-нибудь пойдёт в колледж? Сандра, отдавшая дочь с одним условием — никогда не приводить девчонку обратно, всякий раз жадно выспрашивала любые подробности. Он не приводил. Касс не рвалась. Кажется, Шива была не очень хорошей матерью, но её квартира была заставлена фотографиями дочери, которые приносил Брюс. Свежий снимок перекочевал из бумажника Брюса на колени Шивы. — Красивая. — Она погладила фотографию и спрятала в складки пёстрого многослойного одеяния. — Вся в отца. Он не стал возражать. Касс с каждым годом больше и больше походила на Шиву в молодости: такая же экзотическая, эффектная и таинственная. — А отец всё тот же роскошный красавчик и всё тот же брезгливый чистюля. — Сандра покосилась на перчатки и игриво подмигнула. — Зайдёшь напоследок? — Он засмеялся, она подхватила. — На похороны не ходи и девочку не приводи. Вчера забегал один из твоих пацанов, я отдала ему запасные ключи, чтобы двери не вскрывать. Если не сможешь забрать остаток арендной платы, поселишь кого-нибудь, пусть доживают. В воскресенье я умру. Мада-а-ам Лесли, — нараспев произнесла Шива, — обещала прислать пару санитаров на катафалке. Брюс на мгновение зажмурился. У Шивы тоже было уличное чутьё, и оно её не подводило. — Иди. Обязательно передам от тебя привет двум маленьким говнюкам. Прощай, Брюс Уэйн. — Прощай, Сандра Ву-Сан. — Он встал и, нагнувшись, коротко припал губами к её иссушенной руке. — Прощай, Леди Шива. Шива сверкнула, засияла, ослепительным лучом скользнула по глазам, сбрасывая годы и язвы. Брюс, то ли улыбаясь, то ли хмурясь, пошёл дальше. Даже его психоз, назойливый и бесполезный, утих на время. Он чист, Шива — нет, как нет и опасности, есть лишь вечная Леди грязных улиц, заслужившая последний поклон. — Я буду присматривать за тобой сверху и ждать, — понеслось вслед. — Я верю, что дождусь. Брюс не обернулся и не спросил, что Шива собирается ждать. Людям на пороге смерти свойственно говорить странные вещи. Он вывернул на Преступную Аллею и ускорил шаг, проходя мимо своего тупичка. Одиннадцать лет назад в заброшенном кинотеатре «Монарх» открылась больница для малоимущих. Тринадцать лет назад у заброшенного кинотеатра «Монарх» Брюс отбил у трёх подонков Дика. Каждый камень, каждую дверь, каждый подвал и каждую горгулью, скалящую мраморные зубы с крыш, стен и водостоков, пропитали его воспоминания. Крыльцо заменили, но незримые бетонные ступени были сбрызнуты багровым, и жирный мужик с татуированным горлом скулил, сползая по расколотому пластику старого рекламного щита. Дик, тощий, всклокоченный, с синяком на лбу, в разорванной одежде, жался к исписанным ругательствами деревянным дверям и боялся Брюса сильнее, чем тех мудаков, которые пытались его изнасиловать. — Не тронь меня, Сатана! — закричал Дик, когда Брюс, расправившись с нападавшими, навис над ним мускулистой горой с измазанными в крови кулаками. — Моя мамка была цыганкой, прокляну до седьмого колена! — Он сложил пальцы крестиками и ловко сиганул между ног Брюса. Мальчишка бы удрал, но он совсем не ориентировался в квартале, забрёл сюда случайно, как выяснилось позже. Уставший после рабочей смены Брюс, который вышел из машины отлить, не дотерпев до дома, гонялся за ним добрый час, сам не понимая почему. Наверное, он действительно всегда и сразу узнавал своих детей. — Чтоб тебе девки не давали! — вопил Дик на весь утренний сонный квартал. Он неистово молотил острыми кулаками по широкой груди Брюса, пока тот, закинув его на плечо, тащил к автомобилю. — Чтоб у тебя член отсох! Чтоб тебя в подземке понос прихватил! Ах ты ж, боженька пресвятый, помогите, люди, бля! Грейсон покусал его, вырвал клок волос, но успокоился вмиг, когда попал в квартиру и навстречу вышел Альфред. Что бы Брюс делал без Альфреда. Он с лёгкой улыбкой взбежал по ступенькам на второй этаж клиники и через несколько секунд ворвался в кабинет Лесли. Та, сидя за заложенным документами столом, виновато посмотрела поверх очков и подвинула счета. Если бы не больница, Брюс бы давно уже купил дом и уехал отсюда ко всем чертям вместе с семьёй, но отказать в такой помощи он не мог. Эта клиника оживила квартал, вытащила с того света не сотню и не тысячу тех, у кого не было средств на дорогие страховки или страховок вообще. Пусть здесь лечили не от всего, но всех. Больница получала субсидии от штата, города и одного честного, но небогатого благотворительного фонда, и этого не хватало, как не хватало и денег Брюса. Его неприлично огромный шестизначный ежемесячный заработок — мелочь на фоне медицинских расходов. Он вложил сюда не два, не три и даже не пять миллионов, но если бы вложил на порядок больше — всё равно было бы мало. — Удалось договориться на постоплату, — сказала Лесли, — но сроки горят. Придётся платить неустойку. Брюс полистал счета: двенадцатиканальный электрокардиограф с цветным экраном и печатью на встроенный термопринтер, шесть прикроватных мониторов, десять пульсоксиметров. — На следующей неделе я оплачу всё, кроме кардиографа. Пусть твои юристы попробуют договориться по нему на июль. Без неустойки или с минимальной. — Тебе совсем не обязательно это делать, мы могли бы поискать спонсора. Есть пара неплохих предложений. — Нет, — отрезал он. Семь лет назад они нашли спонсора, который отмывал через клинику грязные деньги. Больницу едва не закрыли, а Лесли чуть не угодила в тюрьму. Никаких спонсоров, никому нельзя доверять. Лесли опять виновато посмотрела и тряхнула седыми волосами, словно говоря: «Чёрт с тобой». Она знала, чем Брюс зарабатывает на жизнь, осуждала и не стеснялась это высказывать, но её ясный для довольно пожилой женщины взгляд всегда наполняла вина. Будто Лесли взяла юного Брюса за руку и отвела к Шиве. — Как мои ребята? — поинтересовался он, сложив счета тонкой трубочкой и спрятав в карман. — Каникулы. Отпустила погулять. Брюс, как и раньше, время от времени выбирал беспризорников, но в последние годы селил их не в отдельной квартире, а в двух палатах, незаконно выделенных Лесли. Выгодно со всех сторон: не надо платить за аренду; ребята волонтёрствовали, помогая в больнице; всегда были накормлены и под присмотром. Нынешние, три парня, Дэкс, Дре и Трой, и три девчонки, Олив, Мапс и Рико, в следующем учебном году отправлялись в выпускной класс, и стоило зимой, ближе к весне, начать подыскивать новых. Брюс передал Лесли очередной конверт, сухо пояснив: — На карманные расходы всем. Отдельно Мапс на графический редактор, и Рико нужно… Не важно. Они знают. — Что ты вообще здесь делаешь в такое время? — спросила Лесли, убрав деньги в стол. — Разве не сегодня у Джейсона вручение аттестата? — В три. Сейчас начало второго. — В двенадцать. Если поспешишь, может быть, успеешь на кидание шапочек. Беги, мне пора на обход. Брюс промычал что-то задумчивое и бросился прочь. В двенадцать. Опоздал, снова облажался. Когда Барбаре вручали аттестат, он перепутал день, когда Дику вручали аттестат — перепутал адрес школы. С Джейсоном почти получилось. Брюс ведь даже взял выходной, чтобы быть хорошим отцом, и, конечно же, ни один из малолетних и не очень троллей ему не позвонил. — Он опоздал, — сказал Дик, когда Брюс прибыл на место. — Но он пришёл, — добавила Барбара и вытянула ладонь. Грейсон с несчастным вздохом сунул ей двадцатку. Джейсон, хмурый, в длинной коричневой мантии с красными рукавами, со студенческой шапочкой под мышкой, пихнул Брюсу круглый свиток, перевязанный лентой. Неловко. Не успел. Оркестранты, чёрный низ, белый верх, словно пингвины, высыпавшие на зелёное поле, играли гимн школы. Радостные выпускники с родителями улыбались в камеры телефонов и фотоаппаратов. От одной из групп отделилась высокая фигуристая девушка и направилась прямиком к Брюсу. Видимо, это была та самая цыпа, отказавшая Джейсону. Донна Трой — вспомнились имя и фамилия. — Поздравляю с окончанием школы, — пробормотал Брюс и, распустив ленту, развернул украшенный голограммой и гербом аттестат. Он ведь должен посмотреть, так? — Да пошёл ты, — огрызнулся Джейсон. — Не груби папочке, малыш, — насмешливо фыркнула Барбара. — Ох, что сейчас будет, — полным ужаса голосом произнёс Дик, корча зверские гримасы. Брюс уже приготовился одёрнуть распоясавшихся детей, как издалека донеслось: «Джейсо-о-он». Селина. Не подвела. Лёгкой походкой она дефилировала по дорожке как по подиуму, притягивая к себе взгляды — и не только мужские. Из толпы выпускников раздался недружный восхищённый гул, на который Селина не обратила никакого внимания. Её светлое летнее платье, чуть выше коленей, заманчиво колыхалось в такт шагам. Нарочито небрежно уложенные короткие волосы словно растрепал дерзкий ветерок, пухлые губы едва тронул матовый блеск — тридцатипятилетняя шлюха выглядела студенткой-старшекурсницей. Юные чистенькие выпускницы на её фоне были, как подержанные ржавые вёдра за полторы штуки, с пробегом в сто тысяч миль, рядом с «Майбах Экселеро». Джейсон уставился на Брюса круглыми глазами: «Какого, блядь, хера?» и тут же переключился на Селину. — Джейсон, mio dolce cricetino, — с сильным итальянским акцентом проворковала Сел, страстно обнимая онемевшего парня. — Прости, amore mio, что не смогла приехать на твой выпускной! Мне так жаль, милый. Надеюсь, ты сидел дома, как верный и послушный мальчик, а не пошёл туда с кем-нибудь из этих жалких prostituta?! — Её гневный взгляд упёрся точно в Донну, замершую с приоткрытым от изумления ртом. — Святые макарошки, — с восторгом прошептал Дик. Брюс хмыкнул. Не считая «prostituta» (им же удастся избежать группового иска за оскорбление чести и достоинства?) и того, что Сел назвала Джейсона своим сладким хомячком, всё складывалось как нельзя лучше. Впечатлилась вся школа. Селина нежданной россыпью комет взорвала горизонт, и в оставленных ею воронках умирали блаженно улыбающиеся жертвы. — О, mio bambino, я так скучала, — томным хрипловатым голосом произнесла Селина. Её длинные пальцы с покрытыми бесцветным лаком аккуратными ногтями зарылись в волосы Джейсона, и она неожиданно поцеловала парня. Спина у того заметно напряглась, напрягся и Брюс. На такое они не договаривались. Сел должна была повысить авторитет Джейсона в глазах бывших одноклассников и в идеале щёлкнуть по носу ту самую цыпу — не распуская руки и тем более губы. — Никто не смеет обижать твоих мальчиков? — усмехнулась Барбара. — Б, ты такой ребёнок. — По-моему, это круто, Бабс, — не согласился Дик. — Мужчины, — вздохнула она. — Помолчите. — Брюс с раздражением наблюдал за целующейся парочкой. Джейсон, преодолев миг сомнений, не растерялся и делал то, что делал бы на его месте любой нормальный гетеросексуальный подросток — жадно лапал Кошку за задницу. — Поцелуй не планировался? Ты не потащишь мальчишку к венерологу, — неслышно сказал Дик. — Сел чиста. — Джейсон, мальчик мой, пойдём же, — наконец разорвав поцелуй, нарочито громко мурлыкнула Селина, — у меня для тебя приготовлен особый сюрприз. Мистер Уэйн, я верну вам Джея завтра утром! Джей, скажи папе: «Ciao, papà». Джейсон покорно повернулся и с глупой ухмылкой повторил: «Ciao, papà», именно так, с ударением на последний слог. Селина подцепила обалдевшего мальчишку под локоть и той же манящей походкой удалилась прочь. Она же. Она же не. Брюс покосился на Донну — та всё стояла с раззявленным ртом, словно не могла поверить увиденному. Будь здесь Томми, он обязательно бы крикнул: «Выкуси-ка, сучка, ты упустила свой шанс». — Вы на машине? — тихо спросил Брюс. — Такси взяли. Ты же обещал приехать, — ответила Барбара. — Тогда за мной. Сел высадит Джейсона по дороге. — Минут через пятнадцать? — усмехнулся Дик. — Отличный подарок. Я на окончание школы получил предложение о летней подработке за десять баксов в час. Брюс ускорил шаг. Селина не посмеет, а Джейсон не станет. Станет, конечно. На Сел встало бы и у глухого, слепого импотента, если бы Брюс был семнадцатилетним девственником и встретил её, то завалил бы без раздумий. Барбара позади отчитывала Дика за неподобающую для почти женатого человека зависть. Тот оправдывался: «Это же Селина. То есть ай, Бабс, за что?» Брюс на ходу набрал Сел, сбросил и едва не побежал. Следовало догадаться. Эта женщина всегда поступала по-своему. — Эй, Б, — схватил его за плечо Дик, потирающий ушибленный затылок, — да стой же ты. Небрежно стряхнув руку Грейсона, Брюс подлетел к машине и остановился. Что он собирался делать? Селины и след простыл. — Не помню, чтобы ты так переживал за мою невинность, — ворчал Дик, когда они уже ехали в сторону дома. — Это из-за того, что Сел работает в борделе, из-за того, что она твоя бывшая, или из-за того, что у тебя появился любимчик? — Мальчики, я вам не мешаю? — уточнила Бабс, демонстративно усевшаяся сзади. Брюс промолчал. Они застряли на выезде со школьной стоянки, потеряли время на светофорах и сейчас двигались медленно, высматривая Джейсона. У Селины была фора минут в семь — десять. За десять минут она, не запыхавшись, разобралась бы с пятью девственниками. Он жёстко облажался. Его сын не должен спать с проститутками. Не в первый раз точно. Даже с Сел. Брюс резко затормозил, увидев знакомую фигуру у киоска с хот-догами, от которого бешено газанул с места ярко-красный спортивный «Мини-Купер». Дик ловко перебрался к Барбаре, а на переднее сидение плюхнулся Джейсон. Положил на колени погнутую школьную шапочку, поправил ворот съехавшей мантии. Брюс стукнул пальцами по рулю. Сел перешла границы. Мальчишка напоминал обожравшегося жирными сливками счастливого кота. — Б, — зевнув, поинтересовался Джейсон, — ты ей заплатил? Она сказала, вы типа… коллеги. — Нет, — нехотя признался Брюс. — Похрен, даже если ты врёшь, — заявил Джейсон и победно вскинул кулак. — Это. Было. Кр-р-руто! Дик расхохотался. Барбара тяжело вздохнула. — Я… — Брюс прочистил горло и тронулся с места. — Я надеюсь. — Селина! — Надеюсь. Гм. — Джей, у вас был безопасный секс? — выручил его Грейсон. — Вы пользовались презервативом? Пожалей Б, он в панике и уже готов везти тебя в клинику. — Ладно, ладно, — подняв ладони, опять вздохнула Бабс. — Просто не обращайте на меня внимания. — Ну, это был не совсем секс-секс. — Стушевавшийся Джейсон покосился на Барбару, его взгляд говорил: «Эй, рыжая, заткни-ка уши». — Но, да, мы пользовались презервативами. Презервативами. Во множественном числе. Придётся убить Селину. Дзинькнул телефон, и Брюс, встав на светофоре, открыл сообщение. «Прости, дорогой, не утерпела. Ты ведь не думаешь о том, чтобы убить меня лишь потому, что твой птенчик — такой очаровательный зайка? Передай ему тысячу моих поцелуев. P.S.: не переживай, милый, я научила его правильно надевать презервативы». Брюс скрипнул зубами. Се-ли-на! Она решила поиметь всех его сыновей по мере их взросления? Когда Дик работал в борделе, у них случился тройничок на посмотреть: Бэтмен, Кошка и Найтвинг. Худшая рабочая смена, и хорошо, что Бабс об этом ничего не знала. — Это от неё? Это же от неё? — Телефон нагло вырвали у Брюса, и прежде чем он успел что-то предпринять, Джейсон всё прочитал. — Иисусе. Она сказала мне, что я ни-че-го, а сейчас назвала очаровательным зайкой. Она ведь не знала, что я прочитаю, значит, всё по правде. По правде! Я — очаровательный зайка, можете представить? — Пожалуй, возьму такси. — Барбара подёргала ручку. — Теперь я знаю, кто любимый сын, — с притворным возмущением протянул Дик. — На моё вручение ты, Б, даже не пришёл, а Джею привёл свою бывшую, да ещё и разрешаешь читать твою личную переписку. — Сел — его бывшая? — ахнул Джейсон. — Вот это номер! — Умолкните все, — процедил Брюс, отобрав мобильный. — Мы не будем это обсуждать. — Ещё как будем, — возразил Дик. — Малыш наконец-то намочил фитилёк. С Селиной! Барбара скороговоркой простонала: «О-боже-мой-боже-мой-боже». Джейсон, в кои-то веки не огрызнувшийся на «малыша», залился краской до самых волос, но не преминул нахально ухмыльнуться. Брюс сосредоточился на дороге. Опоздание на церемонию и выходка Сел вывели его из равновесия, он ни чехлы не переодел, ни перчатки не сменил и даже не вспомнил, что им всем стоило сфотографироваться с Джейсоном и аттестатом. Ещё как будем. Его семья была ненормальной больше чем целиком. Где ещё старший сын в присутствии своей девушки и главы семейства стал бы обсуждать неожиданную относительную потерю девственности младшим братом с бывшей женщиной отца и по совместительству элитной проституткой. Брюс внезапно усмехнулся. Когда эйфория схлынет, уверенности у Джейсона поубавится, ничего не происходит вот так сразу, но теперь у него хотя бы будет эта уверенность. — Брюс, — потормошил его Джейсон, — у меня через пару месяцев день рождения. — Ты не получишь мотоцикл, это дорого, непрактично и слишком опасно. — Я не хочу мотоцикл. Я хочу телефон Селины! Ха, Роя просто разорвёт от зависти. Теперь уже вздохнул Брюс, не обращая внимания на фырканье Дика. Селина. Се-ли-на. С-е-л-и-н-а. Что она сотворила с его сыном за десять минут? — У неё номер скрыт, но она скинула мне несколько своих фоток, — похвастался Джейсоном, размахивая смартфоном, — и мы сделали парочку совместных. У меня уже, ха, двадцать семь заявок в друзья в «Фейсбуке» и сорок три новых подписчика в «Инстаграме»! — Малой, ты звезда, — восхитился Дик. — Я звезда, — согласился Джейсон, откинувшись на спинку сидения, и лениво почесал живот. — Все видели, как на нас пялилась Донна? Да, детка, твой поезд ушёл, теперь ты поняла, что потеряла. Чёрт. Такое окончание школы я и вообразить не мог. Пасиб, Б. Брюс кинул быстрый взгляд направо. Джейсон казался довольным. Его, видимо, ничуть не волновали ни возраст Селины, ни профессия, ни любые сопутствующие обстоятельства. Брюс обернулся. Ему показали четыре больших пальца, сдобренных двумя улыбками. Неужели, невзирая ни на что, всё получилось? Всё получилось, убеждал он себя, сидя в одиночестве в гостиной. Из столовой доносились крики и смех, звенела посуда, уютным креслом-качалкой поскрипывал Альфред. Брюсу было некомфортно. Не стоило брать выходной, не стоило присутствовать на семейном торжестве, не стоило притворяться, будто что-то получается. — Папа. Папа-папа-папа. Он повернулся и скованно улыбнулся Тиму, который топтался у одного из двух входов. — Папа? — Иди сюда, Тимми, — решился Брюс и похлопал ладонью по дивану. Тим сделал коротенький шаг вперёд и, замерев, качнулся с пятки на носок. Его взгляд опустел: — Я написал полностью объектно-ориентированный фреймворк, который реализует схему разделения данных приложения, пользовательского интерфейса и управляющей логики на три отдельных компонента таким образом, что модификация каждого компонента может осуществляться независимо. — Ты молодец, — ответил Брюс, который не понял ни слова. Тим был странным. Ему, как и Касс, ставили аутизм, вдобавок гиперкинетическое расстройство поведения, обсессивно-компульсивное расстройство и ещё с десяток диагнозов, но ни один доктор не знал, что на самом деле с Тимом. Мальчишка не мог запомнить простейшую детскую считалочку и наизусть цитировал учебник Джейсона по высшей математике, часами смотрел на пирожок и конфету, не в состоянии съесть что-то первым, и собирал работающий компьютер из найденных в мусорных баках деталей. Тим очень любил рыться в мусоре, и ему это удавалось, если они с Альфредом смывались вдвоём на прогулку. Он заходился в припадках, что напоминали эпилептические, но не являлись таковыми, мочился в штаны и умножал в уме семизначные числа. С ним занимались два домашних преподавателя с дополнительным медицинским образованием, его посещал детский психолог, трижды в год Тим проходил полное обследование, но единственное, что могли сказать врачи точно, — странный мальчик. Почти четыре года назад родители Тима, перешедшие с героина на дезоморфин, дружно покинули этот мир в лужах дерьма и блевотины. Через пару дней соседи, заподозрив неладное, вызвали полицию, и копы обнаружили рядом с гниющими трупами полумёртвого голого ребёнка с иглой в вене. Брюс встретил Тима в клинике Лесли, откуда того, уже очнувшегося, уводили социальные работники, и, конечно же, сразу узнал своего сына, но не только он узнавал своих детей, они тоже узнавали его. Тим, худенький, крошечный, выдернул ладони из чужих рук и сам кинулся к нему, потеребил Брюса за штаны, прошептал: «Папа» и потерял сознание. Брюсу очень хотелось воскресить Дрейков и убить их лично. Он видел мельком этих опустившихся людей в квартале и больнице Лесли, но понятия не имел, что у них есть сын. Судя по анализам, прежде чем умереть, ублюдки пичкали ребёнка наркотиками около недели. Возможно, давали и раньше. Ломку мальчишка перенёс едва ли не привычно, хотя как к такому вообще можно было привыкнуть. Тим единственный называл Брюса папой (и порой Касс). Кое в чём он был гением, кое в чём сумасшедшим, но временами (всё чаще и чаще) вёл себя совсем обычно и давал надежду, что когда-нибудь так будет всегда. Он плохо рос и в практически одиннадцать казался восьмилетним, обожал обниматься и спать под кроватью. Странный мальчик Тим стал всеобщим любимчиком в семье и превратил Джейсона в тайного ревнивца. Брюс сам однажды слышал. — Я твой старший брат, — поучительно говорил Джейсон, застёгивая Тиму куртку. — Понял? Касс и Стеф — девчонки. Бабс и Дик не в счёт, они уже сами по себе. Брюс, конечно, Брюс, и Альфи тоже, но я твой старший брат. Самый любимый брат. Повтори-ка, Тимбо. — Ты разрешишь мне порыться в мусорных баках? — Нет, маленький шантажист, ты ведь любишь меня больше всех просто так, а не за мусор. — Ну и ладно. Всё равно у меня самый любимый — Б. Брюсу, конечно, польстило. — Папа. — Тим уже стоял напротив и монотонно моргал. — Пойдём есть торт? Послышалось тихое журчание, и на штанах Тима появилось мокрое пятно. Брюс вздохнул. Они почти победили недержание, почти — но не совсем. — Я обмочился, — виновато произнёс Тим и резко подался вперёд, пытаясь обнять Брюса, но тот уклонился. — Ты так редко меня обнимаешь. Тебе противно. Тебе противно, потому что я мочусь в штаны? Я ведь большой. Тебе противно. Противно. Противно. Противно. Противно. — Нет, что ты, Тимми, — сипло ответил Брюс. Получилось очень плохо, но Тим не должен прикасаться к нему. У Тима и без этого хватало проблем. — Так, — раздался громкий голос Джейсона. — Ну-ка, чемпион, пойдём примем душ и сменим штаны. — Он подхватил загрустившего мальчишку за пояс. Крепкий, но пока невысокий Джейсон на фоне Тима казался великаном. — А кое-кто подумает над своим поведением, да, Б? Стеф. Стеф! Тащи свою блондинистую задницу в гостиную вместе с тряпкой, твоя очередь! Брюс потёр виски и поднялся. Он бесполезен, здесь всё прекрасно крутилось без него — без него всё крутилось куда лучше. Его задача — счета, с остальным ему никак не справиться. Брюс не стал дожидаться, пока в гостиную явится Стефани, и быстро двинулся в фойе. Никто не удивится, он часто так делал. — Стоять, — путь перекрыл неизвестно откуда выскочивший Дик. — Сейчас Джейсон приведёт Тима в порядок, ты снимешь перчатки и пойдёшь в столовую, есть невероятный трёхъярусный торт от Альфреда. Ты будешь улыбаться. Ты посадишь Тима себе на колени, потому что он хочет посидеть у тебя на коленях. Потому что ему нужно посидеть у тебя на коленях. Потому что тебе нужно, чтобы он посидел у тебя на коленях. Ты скажешь Касс, как ей идёт новое платье. Ты похвалишь овсяное печенье, которое испекла Стеф. Ты понял? — С дороги, — угрожающе рыкнул Брюс, пытаясь оттереть Грейсона плечом. — Мне надо на работу. — Во-первых, смена начинается позже. Во-вторых, ты взял выходной, я в курсе. Ты не испортишь этот день ни другим, ни себе. Давай, Б, у тебя получится. Или хочешь, чтобы я при всех надрал твой зад? Дик с вызовом уставился ему в глаза. Дик всё верно сказал. Он сделает так, как сказал Дик. Брюс сидел в столовой, усадив довольного Тима себе на колени. Он снял перчатки и подавил начинающийся приступ паники. «Потрясающее печенье, Стефани, у тебя золотые руки», — с улыбкой произнёс он и взлохматил Тиму волосы. Мальчишка натурально по-птичьи запищал и уронил тарелку с тортом на паркет. Бабс отвлеклась, и Брюс украл для Тима её тарелку, чтобы ещё раз послушать писк. — Ты хорошо улыбаешься, потому что нечасто, — серьёзно заявила Кассандра, сидевшая напротив, и Брюс обратил внимание на её элегантное платье. Касс долго морщила лоб и наконец ответила, что у него пленительный бритый затылок. Она, как и Тим, правда не понимала, почему все смеются, но смеялась вместе со всеми. — Пленительный бритый затылок, — дразнился Дик, пока Альфред кряхтя сметал с пола остатки торта и осколки тарелки. — Мама дорогая, пленительный бритый затылок, Б. — Барбара восхищённо цокнула языком, а Джейсон присвистнул и добавил, что тоже хочет пленительный бритый педрильский затылок, чтобы сражать наповал цыпочек, за что и получил от Бабс по тому самому затылку. Стефани коварно захихикала. — Что такое «педрильский»? — беспокойно ёрзая, поинтересовался Тим. — Это тебе объяснит твой старший брат, — выкрутился Брюс и исподтишка погрозил Джейсону кулаком. При Тиме не ругаться — золотое правило. — Не надо. Я понял. Это значит — мексиканский, — сделал выводы Тим. — Джей побреет затылок и пойдёт убивать птиц. Птиц. Па-а-ап, ты убиваешь птиц? Птиц. П-тиц. Птиц-птиц-птиц-птиц. Нельзя убивать птиц-птиц-птиц-птиц. Брюс запаниковал, но Тим резко переключился на торт и забыл о цыпочках и мексиканских затылках. Кажется, всё получалось. Его семья была ненормальной больше чем целиком, но у них всё получалось. Они собрали две корзинки для пикника и пошли в парк. Брюс надел перчатки, но держал Тима за одну руку — за вторую держал Альфред. Дик прихватил скрэббл, Бабс — фрисби. Кассандра взяла цветок в горшке. Никто не спросил зачем. Подложив ладони под голову, Брюс распластался на траве. У него на животе, скрестив ноги, восседал Тим и считал вслух до миллиона, предварительно объявив, что без учёта погрешностей и затраченного на произнесение больших чисел времени ему понадобится как минимум одиннадцать целых пятьсот семьдесят четыре тысячных дня. Брюс сказал: «Хорошо». Касс внимательно следила, чтобы Тим не ошибался, и кивала после каждого десятого числа, а после каждого пятисотого давала ему выпить газировки. Стеф, Бабс и Альфред играли в слова, Дик с Джейсоном азартно перекидывались диском. Брюс улыбался. Его ненормальная больше чем целиком семья. За исключением Стефани. Родители Дика разбились на глазах у сына пятнадцать лет назад. Мальчишка прошёл ад готэмских приютов, улицу и попал к Брюсу. Родители Барбары погибли в автомобильной аварии шестнадцать лет назад, и она пронеслась по протоптанной Грейсоном дороге, взвалив на плечи несколько патронажных семей, таких же ублюдочных, в которых жил когда-то сам Брюс. Отца Джейсона застрелили, мать умерла у него на руках от передозировки, и Джейсон сбежал на улицу, не дожидаясь, пока за ним придут социальные работники. Бежал, не смотря под ноги, и через несколько месяцев запнулся о Хохмача с его убийственными шутками. О Тиме и речь не шла. Стефани же была нормальной. Брюс встречал в квартале и её родителей, тихих умеренных наркоманов, и саму девчонку. Брауны любили героин, но не меньше героина любили дочь. Они и правда заботились о ней, а когда скончались в клинике Лесли, после того как ширнулись некачественным товаром, мисс Томпкинс, знавшая эту семью не один год, сделала Брюсу предложение, от которого он хотел отказаться. Стефани была слишком нормальной, слишком домашней, слишком не его. Обычная девочка без физических и умственных отклонений, без уличного багажа за спиной. «Она не выживет в приюте. Ей может не повезти с патронажными родителями», — говорила Лесли, и Брюс в конце концов согласился. Он не понимал, почему Лесли сама не возьмёт девчонку, к которой так очевидно благоволит, но Лесли со странной осторожностью относилась к детям, будто была уверена, что уж ей-то эта ноша не по силам. Однако Стефани, невзирая на опасения Брюса, быстро вписалась в семью, в которую вошла всего лишь в начале прошлого года. Вероятно, им как раз не хватало кого-то обычного для полной завершённости. Живот у Брюса онемел, но он и не подумал сгонять Тима, который всё так же старательно считал и добрался до четырёх тысяч. — Останешься ночевать, — шепнул Дик, плюхнувшись рядом. — Мы с Бабс тоже. Почитаешь Тимми что-нибудь перед сном. Грейсон перегибал палку, пытаясь его перевоспитать. — Иначе я выкину твои коллекционные диски с Джеймсом Дином, даже к «Востоку от рая». Я знаю, где ты их прячешь. И ковбойскую шляпу тоже. Как пить дать. — Дик картинно чиркнул пальцем по горлу. — Чт… Что. — Брюс выгнул бровь. — Это не твоё дело. — Моё дело, чтобы ты перестал бегать от собственных детей. Сегодняшний день удался, и ты не испортишь его под конец. Брюсу было чересчур хорошо, чтобы спорить. Последний раз так спокойно и хорошо ему было, когда они с Харви и Томми грели руки над открытым огнём и мечтали о девочках в коротеньких шортиках. Брюс остался. Он рассказал Тиму сказку о добром и сильном законе больших чисел, о двух его сыновьях, математическом ожидании и среднем арифметическом, и двух сёстрах, сходимости по вероятности и сходимости почти всюду. Джейсон завистливо ворчал, Дик восторженно закатывал глаза. Явилась Касс и, стукнув Брюса по лбу двадцать семь раз (он потерпел), напомнила о внуках, втором моменте и особенно первом. Бабс и Стефани фыркнули, раз тут все такие умные, то они пойдут доедать торт. Тим похлопал Брюса по запястью и милостиво разрешил прожорливому папе идти доедать торт. Прожорливый папа — ему никогда не было так спокойно и хорошо. Сегодняшний день и правда удался. День удался, и Брюс никак не ожидал проснуться, обливаясь потом и захлёбываясь криком. — Тише, тише. — Дик навалился на него, зажимая ладонью рот. — Успокойся. Всё? Ты в порядке? Он замычал и, стряхнув Грейсона, выпрямился, ошалело вертя головой. Электрический свет жёг глаза, в дверях плавали перепуганные лица. — Джей, Бабс, — не оборачиваясь, распорядился Дик, и те мигом утащили за собой младших. — Принесу вам воды, сэр, — невозмутимо произнёс Альфред и удалился. Брюс прочесал пятернёй влажные волосы, откинул одеяло и сел на кровати, свесив ноги. Он расслабился, и вот результат. Второй припадок за две недели. — Всё чаще, да? — догадался примостившийся рядом Дик. — Тебя не касается. — Брюс подцепил с пола трусы, натянул, не вставая, и мысленно отметил, в следующий раз (если он будет) не спать голым в квартире у детей. — Касается. Я хочу вернуться к нашему давнему разговору. Завязывай. Брюс промолчал. Он переполошил весь дом. Альфред, Дик и Барбара не единожды становились свидетелями последствий его кошмаров, но не остальные — даже Джейсон не знал. Хорошо, если соседи полицию не вызвали, перед его криками стандартная звукоизоляция бессильна. Хотя — соседи не должны. — Б, я серьёзно. Ты можешь проигнорировать как всегда, но мне надоело смотреть на твои самоистязания. Год. — Я способен проработать… — …Десять лет? Первый раз я услышал про десять лет, когда мне было четырнадцать. Сейчас мне двадцать пять, и твои сказки не изменились. Я не хочу навещать тебя в «Аркхэме». Твоя психика в разобранном состоянии, и каждый день ты усугубляешь. Год. За это время Трой и другие окончат школу и поступят в колледж, и ты не станешь искать новых. Мы найдём порядочного спонсора для клиники, а люди в квартале справятся сами. Они принимают помощь, но не ждут её. Ты не можешь загонять себя в могилу, у тебя ведь есть семья. Ты думаешь о своей семье? Брюс неслышно вздохнул и повернул голову. Он не выжатый лимон — засохшая корка, у него не осталось сил возражать. Дик давно не мальчик, он вырос и не боится говорить правду — никогда не боялся. Дик пытался заботиться о нём, но Брюсу не нужна ничья забота. — Два года, — неожиданно для себя ответил он. — Если мы найдём спонсора для клиники, я смогу накопить достаточно, и мы не только купим дом, но и не будем ни в чём нуждаться несколько лет, пока я не начну нормально зарабатывать чем-то другим. Чем-то другим. Я ведь ничего не умею. — Брюс растерянно моргнул. — У меня нет образования, я даже школу не окончил. — Будешь работать грузчиком, курьером, официантом, продавцом. Будешь зарабатывать не сто — сто пятьдесят тысяч в месяц, а двадцать — тридцать тысяч в год. — В… год? — Да, Брюс. Так живут обычные люди. По выходным они закупаются в «Уолмарте», отдают детей в бесплатные школы и не едят исключительно органическую пищу. Я знаю, ты хочешь самого лучшего для нас, но нам достаточно нормального. С тех пор, как мы с Бабс съехали, здесь стало так пусто. Ты говорил, нам надо строить свою семью, но у нас уже есть семья. — Дик невесело усмехнулся. — У нас договор аренды на год, и когда он закончится, мы вернёмся. Я не буду настаивать, чтобы ты тоже переехал, но подумай о том, что Джейсону ещё нет восемнадцати. Ты ведь знаешь законы. Детей младше двенадцати-тринадцати лет нельзя оставлять без присмотра совершеннолетних взрослых. Тима нельзя оставлять в принципе. Если кто-нибудь из соседей заявит, то сюда придёт полиция и служба защиты детей. Они заберут Тима, Стеф и, может, Касс, учитывая её диагноз. Ты, я, Бабс — мы приходим регулярно, но не живём здесь. Было бы неплохо, если бы ты переехал сейчас. Хотя бы на пару месяцев, пока Джею не стукнет восемнадцать. — Никто никого не заберёт, — проворчал Брюс. Дик говорил неправильные вещи. Дик не понимал, что никогда недостаточно нормального. Двадцать — тридцать тысяч в год? Сорок? Брюс знал уровень обычных зарплат, но примерять такие зарплаты на себя было странно, однако он не станет зацикливаться. Два года — действительно приемлемый срок. Реальный срок, который всегда можно передвинуть на год-другой. — Ты так уверен, словно поимел всех соседей своим волшебным членом, — хмыкнул Дик. — Нет… Нет же? — Он застонал. — Боже, Б, хватит трахать людей. Ну, не всех. — Предлагаешь перейти на животных? — Ты понял! Чёрт. Стоило догадаться. Хорошо. — Грейсон погрозил ему пальцем. — Два года. Мы договорились. Одиннадцатого июня две тысячи восемнадцатого ты уже не будешь работать на Лютора. Никаких новых ребят и приёмных детей. Я сообщу Лесли, и мы займёмся поисками спонсора, проверим каждого кандидата всеми доступными нам способами, чтобы не вышло, как в прошлый раз. С твоими людьми в квартале решим в процессе. Со следующего лета ты понемногу начнёшь сдавать позиции, чтобы у Лютора не было причин тебя не отпускать. — Это уменьшит мой заработок. — Не настолько, чтобы это ударило по карману. — Дик пихнул его в плечо, и Брюс отодвинулся. Он совсем расслабился. — Ты как всегда. Знаешь, я рад, что ты сорвался. Когда бы мы ещё поговорили, а сейчас ты не в той форме, чтобы сбежать, и я не дам тебе забыть твоё обещание. — Хнн. — Ваша вода, мастер Брюс. Брюс забрал с подноса высокий запотевший стакан и благодарно кивнул Альфреду, который спас его от продолжения разговора. Старик почтительно склонил голову в ответ. Альфред был сумасшедшим — тихим и безобидным, но сумасшедшим. Он называл Брюса «сэр» и «мастер» и мальчиков тоже, а Бабс, Касс и Стеф удостаивались обращения «мисс». Альфред носил строгие костюмы, галстук-бабочку и белые перчатки, великолепно готовил и знал всё обо всём на свете. Брюс познакомился с Альфредом в неполные шестнадцать. Он рыскал ночью по кварталу в поисках лёгкой наживы и заметил двух неместных пацанов. Те кружили рядом с бомжеватым на вид седовласым мужиком. Брюс с удовольствием почесал кулаки о чужаков и вознамерился ограбить старика, а тот вдруг улыбнулся и попробовал обнять его с возгласом: «Наконец-то я нашёл вас, мастер Брюс». Подобным образом старик приветствовал и Дика, и Бабс, и остальных. Но вот незадача — Брюс уже не помнил, называл ли своё имя до того, как Альфред произнёс его. Он мог сказать тем двум пацанам: «Я Брюс, и сейчас я надеру ваши задницы»? Зачем ему так делать? Альфред мог видеть его в квартале и слышать о нём, хотя прежде они никогда не встречались лицом к лицу. Может, к сумасшествию Альфреда прилагалось ясновидение. Как бы то ни было, Брюс оставил старикана в покое, но тот увязался за ним. В плане преследования Альфред был неподражаем. — Я не оставлю вас, сэр, — кряхтел старикан, проникая в подвалы, забираясь по пожарным лестницам на крыши и смело забегая в самые опасные подворотни. На самом деле Альфред был совсем не стар, под пятьдесят, может, но Брюсу он казался ходячей древностью, и в конце концов ходячая древность нарвалась на нож. Брюс, чувствуя вину, нашёл деньги и нелегального доктора, и, пока Альфред выздоравливал, прикипел к нему. Это ужасало, после Харви и Томми он ни к кому не привязывался, а тут какой-то старикан. Этот старикан оказался занятным типом. Он наизусть цитировал монологи из «Короля Лира» и «Макбета», часами рассуждал о разнице между пост- и неоимпрессионизмом и учил отличать галантный, воздушный рококо от помпезного, напыщенного барокко. Спустя несколько недель Брюс и не представлял свою жизнь без сумасшедшего чудака с идеальным британским произношением. В карманах у старика нашлось потрёпанное свидетельство о рождении, ветхое, с сохранившимися крупицами информации: кусочек имени «Ал» и часть фамилии «Пен», да одноцентовая монета. Брюс нарёк нового друга Пеннивортом, потому что звучало не по-американски аристократично, а новый друг чего-то да стоил, и, повыбирав между Альбертом и Альфредом (точно не Александр, не Алан, не Алестер и не какой-нибудь Алек), остановился на Альфреде. Старик не возражал, а через пару лет они выправили ему настоящие документы. Альфред казался очень непростым человеком. Он рассказывал о роскошных балах и театральных постановках, званых ужинах и благотворительных вечерах, порой садился в укромный угол и важно беседовал с несуществующими безымянными людьми. Может, он происходил из знатного рода или работал когда-то на великосветскую семью, но сколько бы его ни расспрашивали о прошлом, Альфред только пускался в многословные рассуждения. Старик крайне не одобрял профессию Брюса, хотя последний умудрялся всё скрывать на протяжении четырёх лет, но в конце концов успокоился, пусть и по-прежнему временами протестовал и приговаривал: «Для такого блестящего молодого человека, как вы, сэр, это не лучший выбор». Альфред свёл его с Лесли, случайно, но эти двое как будто были знакомы прежде и молчали, словно хранили страшную тайну. Наверное, Брюса одолевала паранойя. Альфред молчал, потому что был не в себе, а Лесли молчала, потому что никакой тайны не существовало. Наверное, так. Брюс протянул Альфреду опустевший стакан и сказал: — Идите спать. — Два года, — уже на пороге напомнил Грейсон. — Дик, мгм, возьми у меня в ванной дезинфицирующее средство. — Да пошёл ты. В ванную, — беззлобно огрызнулся тот и, выключив верхний свет, хлопнул дверью. Брюс посидел неподвижно, приглушил ночник и, вытащив из среднего ящика тумбочки круглый медальон на длинной цепочке, улёгся обратно. Это его успокаивало. В десять лет он вернулся в квартал с одной мыслью — что-нибудь найти. Подвал, где в стене остались его сокровища, замурованные кирпичом, и сам тупичок Брюс обходил стороной — с тех пор и навсегда, но Аллею Преступлений исползал вдоль и поперёк, пока не обнаружил на канализационной решётке серебряный медальон: почерневший, со смятой в одном месте крышкой, украшенной полустёршейся монограммой. Он наивно убедил себя, что вещица принадлежала тем двоим, хотя медальон провисел, никем не замеченный, не два года — куда дольше. Фотография внутри, закрытая пластиком, расплылась, коррозия и странная вмятина съели надпись внизу, но в верхней части можно было прочитать: «Томаса» и «Март». Перед «Томаса» чернота сожрала коротенькое слово, наверное, «от», перед и после «Март» темнели пятна, но Брюс решил, что полная надпись наверху гласила: «От Томаса Марте», а внизу какая-нибудь глупость вроде «любимой девушке». Тот парень всё повторял перед смертью: «Марта» и наверняка хотел подарить медальон своей подруге, но ненароком потерял. Конечно же, это была неправда, даже если забыть о времени. Много позже Брюс определил, что вещица сделана не из серебра — платины. Те двое выглядели слишком бедно для таких дорогих безделушек, но Брюс верил. Он всегда носил медальон с собой, в бумажнике или кармане, держал рядом и оставлял в машине, когда отправлялся на эскорт или в бордель, и ни разу за все годы, даже в минуты крайней нужды, не задумался о том, чтобы продать его. Два года. Он закрыл глаза, медленно перебирая пальцами цепочку, и уснул. Два года. В воскресенье умерла Шива. Брюс уточнил у Кассандры, хочет ли она пойти на похороны. Шива могла говорить что угодно, но он поступит по-своему. Они купили два букета белых гербер и оказались не единственными, кто пришёл попрощаться с Шивой. Да, ему удалось забрать остаток арендной платы. Два года. Харви Буллок показал ему кукиш и сложенные чемоданы и заявил, что уезжает в Алабаму к кузену. «В Алабаме собакам нельзя лаять после шести вечера, чёртовы собаки, меня достали чёртовы собаки», — ворчал Харви, выпихивая Брюса из квартиры. Синди Брукс неожиданно вышла замуж за Джеба Лестера, хотя у Джеба не было правой ноги и левого уха. Дре сломал руку. Рой Харпер, закадычный друг Джейсона, научил Тима показывать средний палец, и Брюс едва не сломал руку Рою. Два года. Одновременно скончались мистер Джерченко и миссис Макилвайн. Они были старыми, больными людьми, но Брюс устал от кладбищ этим летом. Без малого два года. Тиму исполнилось одиннадцать. Из всех подарков ему больше всего понравилась красная бейсболка с малиновкой на козырьке. «Я птица, птица, птица, птица! — радовался Тим. — Только, чур, не убивайте меня вашими мексиканскими затылками». Джейсону сделали запланированную пластическую операцию, наконец-то исправив опущенный уголок глаза, и незапланированную (Брюс поднатужился), в очередной раз чуть-чуть уменьшив количество шрамов. «Уэйн, — напомнил о себе Лютор, — твой выход. Кент вернулся». Год и десять месяцев. Джейсон стал совершеннолетним. Стефани стукнуло двенадцать. Джейсон дулся весь вечер, потому что Брюс так и не подарил ему номер телефона Селины. Сал Флорини таинственно щурился и наконец сообщил, что ему звонил Буллок. «Алабама. В Алабаме чёртовы собаки не лают!» Брюс не понимал, что не так с собаками, но пожелал Салу доброго пути. Они пока не нашли спонсора, имеющиеся предложения оказались не такими уж привлекательными, а новые кандидаты не спешили появляться на горизонте, однако с людьми в квартале жизнь решала сама — вместо Брюса. Год и десять месяцев. Кент вернулся один раз, второй и третий, и кулаки как будто остались в прошлом. Кент улыбался (притворялся) и вёл себя совсем не как клиент, а как наивный идиот. Конечно же нет. Лекс таскал к себе Брюса после каждого эскорта, ничего не забыв, вопреки собственным словам, и требуя повторения. Брюс не детектив, хотя и понимал Лютора. Наверняка Кента не только пробовали убить и подкупить, но и взломать или какими-то иными способами получить информацию — безуспешно. Наверняка Кент не хранил результаты работы на домашнем компьютере, однако Брюс пока ни шагу не сделал в этом направлении, ему даже не удалось выяснить, есть ли расследование вообще и на что или на кого именно нацелился Кент. Тот таскал его в театры и рестораны, водил на выставки и как-то, смущаясь, предложил покататься на колесе обозрения. Кент поступал, как слегка влюблённый обычный мужик, но стоило Брюсу увериться в этом, и сразу звучал какой-нибудь вопрос, который можно было расценивать и как праздное любопытство, и как осторожное прощупывание почвы. Год и девять месяцев. «Брюс, Брюс, Брюс, — визжала Веспер, — меня взяли в "Пауэрс Интернешнл". Можешь представить?» Он не мог, но радовался за Веспер, которая получила шанс в солидной компании. «Меняем тактику», — сказал Лютор в тот раз, когда Кент сделал третий заказ. Теперь Кент вернулся в шестой раз, и Брюс мог признать — ему очень не нравилась новая тактика. «Спровоцируй его, Уэйн, как ты умеешь. Заставь снять маску». У Брюса отсутствовали комплексы, касающиеся секса, но подобные провокации были ему не по душе, в отличие от Кента, который поддавался на них с простодушной улыбкой и румянцем во всё лицо. Брюс бы и поверил, но никто не мог быть настолько правильным. Таких не бывает. К тому же застенчивый фальшивый Кент временами проявлял удивительную для такого простака проницательность. Уже на втором заказе он с лёгкостью расколол Брюса с его хитрыми уловками от Ра'са, хотя прежде никто из постоянных клиентов не замечал. Пулитцера абы кому не дают. Брюсу не нравилась новая тактика и всё остальное — слишком нестандартно для эскорта, слишком по-человечески, будто они с Кентом и правда встречаются. Брюсу не нравилось всё, но он ещё никогда не зарабатывал так много: повышенная ставка на регулярные заказы Кента, щедрые чаевые и новое хобби Лютора. Ещё никогда Брюс не чувствовал себя таким разобранным: он не детектив, не актёр, не грязный манипулятор и не поклонник орально-мануальных талантов Лекса Лютора с неизменным Кларком Кентом на устах. В квартале Брюс наткнулся на избитого Билли Бэтсона. Он был так разобран, что сломал папаше Бэтсону нос, челюсть и два ребра. «Чёт вы сёдня ваще, мистер Уэйн, — пробормотал Билли. — Он же типа мой батя». Лесли назвала его варваром и выгнала вон. Год и восемь месяцев. «Уэйн, — напомнил о себе Лютор снова, — рыбка на крючке, теперь нет никаких сомнений. Это уже восьмой заказ, и Кент купил тебя на весь уик-энд. Постарайся как следует. Мне нужен хоть какой-то результат». Может, после этого уик-энда Брюс кого-нибудь не изобьёт, а убьёт. Лютора. Кента. Папашу Бэтсона. Он прописал себе по полчаса дополнительных медитаций в течение недели. Никого он не убьёт. Надо продержаться год и восемь месяцев, и после в его жизни не будет ни Лютора, ни Кента. Ни папаши Бэтсона. Только семья.