На букву «Б»

       Кларк чувствовал себя последней сволочью, неправильным, как те сэндвичи, которые однажды сделал ему в школу отец, а не мама — с необрезанными корочками. — Беннет? — Двадцать первое непопадание. Очко, мистер Кент. Он выругался. Эта игра велась по обоюдному согласию. Эта игра помогала забыть, насколько недостойно Кларк планировал поступить в итоге. Неправильный. Правильные парни не обманывают людей ради получения информации. Правильные парни не извлекают личную выгоду из статей. Он раскрыл профессию и не получал информацию непосредственно от Брюса, но утаивал истинные намерения и в этом присутствовало немало выгоды. — Ба… — У нас договорённость. Кларк собирался и дальше быть неправильным, недостойным, непристойным и каким угодно ещё. Возможно, он слукавил, рассказывая о своей правильности. Возможно, он был не совсем правильным. Возможно, стал совсем неправильным. Возможно, мужчина рядом влиял на него. «Легко пришло — легко ушло», — говорил па, и Кларк не представлял, к чему приведут новые неправильные желания, когда закончатся шальные деньги. Как низко он падёт, покупая кого-то по-настоящему неприличного на свою кристально чистую зарплату порядочного парня. «Сынок, человек, который усердно и честно трудится, заслуживает уважения, что бы он ни делал», — говорил па. Брюс трудился честно и очень усердно. Они встречались восьмой раз, не считая первых двух, и с каждым разом Брюс становился усерднее и усерднее. Свидания всё меньше напоминали работу — вообще не напоминали работу. Мог ли кто-то вроде Брюса на самом деле хотеть кого-то вроде Кларка? Если не вспоминать о товарно-денежных отношениях. Кларк пытался о них не вспоминать. — Я хочу ещё одно имя. — Ты можешь заслужить ещё одно имя. Чем Кларк мог заслужить ещё одно имя на этот раз? Он сам предложил эту игру на втором заказе, сам согласился с внесёнными правками и не оставлял надежду выяснить настоящее имя Брюса. «Одно имя при встрече, одно — при прощании. Я буду честен, если ты угадаешь, но если ты хочешь чего-то большего…» Кларк притормозил на повороте. Ему всё время хотелось чего-то большего: слишком много и слишком часто. Брюс определённо использовал хитрые уловки, потому что Кларк знал собственные возможности — нормальные возможности обычного здорового мужчины тридцати двух лет от роду. Брюс делал его необычным. — Как в тот раз, в лифте? Тогда ты по праву заслужил ещё одно имя. Кларк шумно вздохнул. Заслужить — всегда означало неловкую ситуацию: на грани того, когда к вам подходят стражи закона и вы слышите обвинения в непристойном поведении. На грани, однако не за гранью. Брюс вынуждал его наступать на черту, но не переходить, и в любых обстоятельствах ускользал от глаз ничего не подозревающих свидетелей. — Или как в том китайском ресторане? Как в том китайском ресторане, где Кларк обляпался соусом, когда к ширинке прикоснулась ступня. Сначала подумал — почудилось. Сидевший напротив Брюс, внутри которого точно притаилась чёрная дыра, невозмутимо пожирал третью порцию курицы по-кантонски и даже не смотрел на него, а ступня сразу пропала. Кусочек свинины застрял у Кларка в горле, когда всё повторилось: так же мимолётно и мучительно. Скатерть хорошо закрывала стол, но это не отменяло главного. Он платил Брюсу. Покупал его. Принимал решения и позволял всё это. Потому что рассчитывался за то, как поступит в итоге. Потому что пальцы Кларка чесались с первой встречи, предвкушая настоящую историю. В этот раз никакой Лоис. Без Лоис будет медленнее и сложнее, да и сам он в последнее время переключился (его переключили, к счастью, не выключили навсегда) на социально-информационные статьи, подрастерял — смыл бурбоном и виски — навыки, но эта история только для него. И потому что… Потому что ему это нравилось. — На колесе обозрения? Кларка бросило в жар: на колесе обозрения, в кабине, рассчитанной на четверых, напротив почтенной с виду пожилой пары. Брюс по-свойски закинул руку ему на плечи и тихо, едва двигая губами, стал рассказывать, чем они займутся в квартире: очень подробно и в недвусмысленных выражениях. Явно наслаждаясь пламенеющими щеками Кларка. У Брюса отсутствовали комплексы вообще. В словаре антонимов слову «стеснение» стоило противопоставить «Брюс». Кларк отгонял мысли о профессии, в которой не существовало места для стыда. — В музее современной фотографии? Мне было довольно любопытно посетить первую выставку Мадоза в Метрополисе. Он непревзойдённый мастер естественного парадокса, его предметный сюрреализм на порядок жизненнее всего, что я когда-либо видел. Ему не нужны люди, чтобы выворачивать мир. Ему не нужна клоунада Лауда или вызывающая скандальность Тресса. Ты знаком с творчеством Тресса, Кларк? — Брюс. — Знаком. Я-то полагал, ты предпочитаешь Роквелла и хранишь на полках подборку «Жизни мальчиков», но этические провокации тебе куда ближе сентиментального идеализма. На самом-то деле. Мне приходит на ум один нескромный кадр с образом твоего любимого героя. Тебе он тоже приходит на ум? Сейчас. Под глазами Кларка разгоралось тепло. Нескромный кадр, настолько же прекрасный, насколько и отвратительный, прятался в одной из папок на его ноутбуке. Невзирая на то, во что Лекс Лютор превратил супергероев, этот снимок всё равно оставался исключительно нечестивым и безусловно притягательным, как любой порок. Кларк действительно слукавил, когда рассказывал о своей правильности. Маска давно потрескалась, хотя ему никак не удавалось избавиться от неуместной застенчивости. Наоборот. С Брюсом он стал синонимом к слову «стеснение». В лифте, в китайском ресторане, на колесе обозрения, в музее фотографии, в телефонной будке. В сквере — опасно близко от пары весёлых компаний. На стадионе в разгар игры, в театре во время первого акта, а Кларк так хотел сходить на «Король и я». Брюс не делал ничего такого, разве что в сквере и, может, в телефонной будке, а в лифте Кларк обошёл его на повороте. Потому что очень хотел узнать имя. Потому что ему нравилась эта игра. Потому что он давно не чувствовал себя таким живым. Кларк по-прежнему соблюдал видимые приличия, не забывая о культурной программе, пусть и заказывал только секс; соблюдал, но просчитывал, как быстро закончатся лёгкие деньги, а просто секс стоил дешевле, вдобавок ему начали предоставлять скидки. Ещё один повод со стыда сгореть. Лоис, невероятно серьёзная для себя обычной, недавно сказала: «Отлично выглядишь, Смолвиль. Я рада, что ты оправился». Если бы Лоис знала… — Так что, мистер Кент, вы хотите ещё попытку? Он сбросил скорость и посмотрел направо. При втором посещении борделя Кларк внимательно изучил альбомы с основными героями. Лекс Лютор, видимо, устраивал при приёме на работу конкурсы красоты, потому что его топовые сотрудники, и женщины, и мужчины, были настолько же шикарны, насколько и невозможны — слишком идеальные, чтобы считаться настоящими. По планете бродили сверженные олимпийские боги, погружая смертных в пучины разврата и похоти. Но Брюс… Кларк видел его без маски, и этот человек шокировал, про таких Джонатан Кент говорил коротко: «Порода». Кто-то, сидящий высоко-высоко, взял образы секс-символов сороковых, пятидесятых и шестидесятых — от каждого по чуть-чуть, по лучшему кусочку — наградил совершенным телом и обмакнул в современную оболочку. Поразмыслив, даровал ещё и ум. Зачем же Брюс занимался всем этим? Кларк обкатывал в голове этот вопрос не раз, но ответа не находил, кроме самого очевидного. — Я думаю над именем. — Это не благотворительная акция. И, будь добр, сконцентрируйся на дороге. Кларк сфокусировался на шоссе. Сегодня он исключил культурные мероприятия, зашёл дальше чем всегда. «Смолвиль, ты стал таинственным. Есть что-то, о чём ты мне не рассказываешь?» Если бы Лоис знала… В этот раз Кларк снял домик на озере Хопатконг — на двое суток. Может, хоть после этого бесконечный фильм, полный откровенных сцен, который вертится в его голове вот уже второй год, остановится? — Прибавь газу. Поведение Брюса менялось от встречи к встрече, иногда — от минуты к минуте. Он бурил разведочные скважины сотнями, пока не находил полное чёрного золота месторождение; по понятному лишь ему алгоритму исследовал недра — во всех смыслах. Кларк устал прикидывать, где правда, а где — нет. Всё равно, что смотреть, как огромные волны час за часом рушатся на берег, и гадать, когда стихия успокоится. Слишком много личин, мелькающих, как в калейдоскопе с вечным заводом. Властный Брюс, Брюси-Брюс, «Сейчас ты узнаешь кое-что новое о своём теле» Брюс, провокационный Брюс, милый Брюс (хотя так он вёл себя редко), Брюс из борделя, молчаливый Брюс и Брюс «Пока я тебе отсасываю, расскажи, что ты думаешь о квантовой телепортации в пространственном масштабе». Благовоспитанный Брюс, жёсткий Брюс, отстранённый Брюс, «Не пора ли нам сыграть в Бэтмена и Супермена» Брюс, предупредительный «я на работе» Брюс и Брюс «Хочу ванильное мороженое с карамелью и тройным шоколадом». В бесконечном фильме Кларка участвовало бесконечное количество актёров с одним лицом. Сам Бэтмен сошёл бы с ума, живи в нём столько личностей. Не то чтобы Бэтмен находился в своём уме, но всё же. — Скорректируем условия? — предложил Кларк. — Сначала имя, потом расплата. — Нет. — Если я угадаю? Ты останешься должен. — Тогда я рассчитаюсь в двойном размере. На твой выбор. Он платил Брюсу и так мог получить что угодно на свой выбор, но играл в эти странные игры. Кларк находил их совершенно недопустимыми, без меры распутными и абсолютно упоительными. Он становился кем-то другим, когда поддавался на подстрекательства. Если бы Лоис слышала, как Брюс нашёптывал ему разные словечки. Шептал и шептал низким чувственным голосом, его горячее дыхание щекотало ухо, и он всё шептал и шептал, прикасался — невинно, но они всегда находились на публике, и Кларк заливался краской, мечтая о суперскорости, чтобы мгновенно перенестись в собственную квартиру. Но порой случалось иначе. Если бы Лоис знала… Если бы видела своего порядочного, скромного и почти целиком правильного бывшего мужа. — Вспоминаешь то, что ты делал в лифте? У Кларка вспотели ладони. Брюс не читал мысли, но читал его. — Ты проявил инициативу. Инициативный и старательный мистер Кент. Такой мистер Кент произвёл на меня неизгладимое впечатление. Кларк выдохнул сквозь плотно сжатые зубы и собрался потянуться вниз, чтобы поправить джинсы. — Нет, держи руки на руле. — Подожди. Подожди, Брюс. Я думал, это будет не здесь. — Ты не хочешь имя? — Хочу, но сейчас это опасно. — Значит, тебе придётся быть очень сосредоточенным. Брюс действительно собирался сделать это? Брюс действительно собирался сделать это. Кларк уставился на убегающую под колёса дорогу, но вместо чёрной полосы асфальта, подсвеченной фарами, видел то, что не видела Лоис. Он резко затормозил и остановился. — Ты не хочешь имя. — Это чересчур. — Кларк взглянул на Брюса, на разочарованно изогнутый рот. Провокационный Брюс с его провокационным во всех смыслах ртом. — Если ты пустишь меня за руль? У меня нет с собой прав, тебе придётся отстегнуть ремень, но это будет не одно имя, а три. Награда пропорциональна нарушению. Тебе нравится нарушать правила, Кларк? — Одно… одно имя авансом. — Ты научился вести переговоры. По рукам. «Я ему плачу, и он это знает, — думал Кларк, вылезая из машины. — Я его купил, и он это знает. Я волен использовать его тело так, как пожелаю, и он это знает. Я желаю. Тогда почему? Потому что мне нравится, и он это знает. Потому что рассчитываюсь за то, что делаю и собираюсь сделать, и этого он не знает. Потому что… Нет». Он уселся на пассажирское сидение, Брюс даже не стал выбираться на улицу, чтобы переместиться. Кларк тихо вздохнул и посмотрел налево. Во что он давал себя втягивать? — Я готов назвать имя. Б… Бр… — Кларк запнулся, потому что, кажется, выражение лица Брюса чуть-чуть изменилось. — Брайан? — Яблоко осталось невредимым. Ты не Зелёная Стрела, а твоя зацикленность на букве «б» мешает тебе. — Это подсказка? — Это факт. — Сукин сын, — пробормотал Кларк, сверля ухмыляющегося Брюса взглядом. — Нам ехать всего тридцать миль, я бы на твоём месте поспешил. — Сукин сын. — Но если хочешь, я могу ехать медленно, настолько медленно, что какой-нибудь доброжелательный сотрудник дорожной полиции решит поинтересоваться, всё ли у нас в порядке. Брюс мог сделать это? Брюс мог сделать это. Он отрицал нравственные нормы, и Кларк поспешил озвучить новую мысль: — Ты в каком-то смысле приверженец морального релятивизма. — Почему же сразу не морального нигилизма? Всё зависит от того, с какой стороны смотреть, как и с кем смотреть, когда и где смотреть. Всё позволено, если уместно. Как много ты можешь и хочешь позволить себе здесь и сейчас? Со мной? — Сукин сын… Кларк подался вперёд, но Брюс ловко увернулся: — Никаких поцелуев. Что он хотел позволить себе здесь и сейчас? С этим человеком? Моральные границы Кларка с той встречи в конце мая расширялись с каждым новым… свиданием. Он давно спрыгнул с балкона. Можно затолкать Брюса на заднее сидение, стащить стильную кожаную куртку, которая скрывала слишком много. Стянуть низко сидящие джинсы. Перчатки? Брюс надел тонкие чёрные перчатки, и Кларк хотел бы их снять. Он стал уделять внимание тому, чему никогда не уделял. Лоис доставались неуклюжие комплименты вроде: «Тебе идёт это платье. Оно красивое, потому что красное». Кларка прежде не волновала ни своя, ни чужая одежда. В детстве носил то, что покупали родители, затем то, что покупал сам, руководствуясь принципом «дёшево и удобно». Лоис выбирала, в чём ему ходить, и он не задумывался, соответствует ли яркому облику жены, — если они вместе, то соответствует, и не важно, что на нём надето. Лоис ушла, и Кларк спрятал в отдельный гардероб все те дорогие костюмы, в которых так и выглядел парнем из глубинки, и вернулся к студенческому принципу. С Брюсом всё складывалось иначе, потому что Брюс не был девушкой. Ни одному нормальному мужчине не пришло бы в голову соперничать с женщиной в красоте, но здесь и сейчас присутствовала конкуренция — которая не имела смысла. Он платил Брюсу. Покупал его. Тот проявлял бы желание, даже если бы Кларк хромал на обе ноги, вонял мочой и одевался, как бездомный, живущий под мостом, но Кларк впервые в жизни хотел соответствовать. «Смолвиль, ты изменился. Всё дело в какой-то красотке? Эй, да ладно, ты нас не познакомишь?» Если бы Лоис знала… Он начал стричься дважды в месяц, стал чаще носить линзы и сбросил за лето шестнадцать фунтов. Перед этой встречей приобрёл триммер и набор бритв для тела, потому что если для самого Брюса и существовали какие-то границы, то для его бесстыжего языка — нет. Ни одна женщина не облизывала Кларка так и в таких местах. Он даже потратил несколько часов, пытаясь запомнить, чем пенни-лоферы отличаются от дерби, а слаксы от чинос, но сдался. Перебор. Для него существовали ботинки, спортивная обувь и сандалии, брюки и джинсы с шортами. По крайней мере, он перестал закупаться на дешёвых распродажах, но всё равно проигрывал, всё равно смотрелся на фоне безупречного мистера Вселенная как типичный фермер с сеном в волосах. Одно слово, и мистер Вселенная в своих тщательно подобранных модных шмотках упадёт на колени на пыльную обочину и будет отсасывать типичному фермеру. Для этого покупают таких, как Брюс. Кларк мог сказать одно слово и совсем бы перестал быть собой. Он ни за что бы так не поступил, и для этого имелось множество причин. О некоторых не следовало и думать, потому что это тоже был перебор. Вся жизнь, с тех пор как Кларк вломился в бордель и надел синий костюм, превратилась в перебор. — Мистер Кент, вы же не решили самым неподобающим образом увильнуть от исполнения договорных обязательств? Начиная со второй встречи, Брюс всё чаще и чаще называл Кларка мистером Кентом, и это заводило вдобавок ко всему остальному. — Сукин сын… — Ты зациклился на том, что я сукин сын на букву «б». Кларк быстро моргнул пару раз и расхохотался. На букву «б». Блядский сукин сын — лучше и не скажешь. Брюс одарил его вызывающим взглядом и пристегнулся. Автомобиль наконец двинулся по прежнему маршруту, а Кларк беспокойно облизал губы. У него огромная машина, но он и сам огромный. Это будет неудобно. Это было неудобно в принципе. От этого болела челюсть, сводило скулы и затекала шея, во рту скапливался ниагарский слюнный водопад, а конечный продукт ничем не напоминал ванильное мороженое с карамелью. Это было неудобно и чертовски возбуждало. Кларк хотел сделать это ещё со второго визита в бордель, но решился лишь тогда, в лифте. Он платил Брюсу. Покупал его. Брюсу бы понравилось в любом случае, и не важно, каким неумелым лопухом выставлял себя Кларк. Он нервно стукнул пальцами по широкому подлокотнику. У него огромная современная машина без тоннеля с рычагом коробки между передними местами. На дворе стоял тёплый и тёмный октябрьский вечер, свет в салоне уже не горел. Кларк покосился налево и опустил глаза, иллюминации приборной панели хватило, чтобы заметить главное. Он не знал, сколько Брюсу лет, но предполагал, что где-то по середине между двадцатью и тридцатью, однако этот мужчина исключительно ненормально и с лёгкостью посрамил бы любого подростка. Брюс, бойскаут в некотором роде, всегда был готов. Обращался ли он каждый день к добру? Едва ли. — Осталось двадцать восемь миль. Осталось двадцать восемь миль, и Кларк сам согласился на эту игру. Что бы ни случилось, ему уже не переплюнуть то происшествие в лифте собственного дома: хороший дом; охраняемый въезд и охраняемый вход; вежливые улыбчивые парни в униформе, здоровающиеся с уважаемым мистером Кентом и его другом; два гигантских лифта, — и задавались ли парни в униформе вопросом, почему один из лифтов застыл между этажами. — Я оценил твой энтузиазм, но ты забыл о камерах, — равнодушно сообщил Брюс тогда. Сообщил после всего. Кларк едва не умер на полу этого самого лифта, потому что действительно забыл. Он бы точно умер, но Брюс ухмыльнулся и мотнул головой. У этого человека хватало трюков в рукаве. Когда он успел прилепить на обе камеры по чёрному квадратику презерватива? На жевательную резинку. С весёлыми жёлтыми смайликами на обёртках. Даже презервативы Брюса насмехались над Кларком, но зато, какими бы вопросами ни задавались парни в униформе, они не видели, как пал уважаемый мистер Кент. Если бы Лоис знала, что её приличный бывший муж, который всегда приглушал свет в спальне, стоял на коленях перед другим мужчиной в лифте их дома. Перед купленным мужчиной. Было ли дно у той пропасти, в которую летел Кларк? Если бы не родители, не Лоис, не алкоголь и те деньги, не проклятый Оливер Квин с его унизительными словами, Кларк бы и не узнал о существовании этой пропасти. — Двадцать шесть миль. Таким тоном на вокзалах информировали пассажиров о прибытии и отправлении поездов. Кларку стало тесно в собственных джинсах. Брюс знал, как надо говорить, чтобы уважаемый мистер Кент сам превращался в такого бойскаута. — Кларк. Он вздрогнул. Брюс отвлёкся от дороги и, уткнувшись губами ему в ухо, яростно прошипел: — Если ты сейчас же не начнёшь сосать, я остановлюсь, вытащу тебя из машины и трахну на капоте. Культурный, пусть и на грани, Брюс трансформировался в скабрезного Брюса. Кларк платил ему. Покупал. Почему он позволял обращаться с собой так грязно? Количество грязи в жизни всё росло, и Кларк бы с наслаждением нырнул ещё глубже, захлебнулся, утонул в этом тёмном озере. «Кто тебе сказал, что грязные вещи не могут быть правильными?» Кларк упирался в подлокотник, сидение и самого Брюса и отчаянно хотел, чтобы его вытащили из машины. Стоит предложить это: за пять имен или семь, на какой-нибудь пустынной трассе, ночью. К восьмой встрече у него достанет смелости предложить. К девятой? Десятой? Пока не закончатся лёгкие деньги, пока честные банковские накопления не канут в лету. Что будет потом? Брюс был непомерно дорогим удовольствием. Кларк мог пустить все эти суммы на добрые дела, но вместо этого ублажал собственную безвольную плоть. Разве так поступают порядочные люди? Если бы Лоис знала… Он расстегнул ремень и негнущимися пальцами разбирался с пуговицами на ширинке: эти пуговицы притягивали всё внимание — как и Брюс. Куда бы Кларк ни ходил с Брюсом, на них смотрели — смотрели на Брюса. Может, Лоис поняла бы… Она всегда как будто в шутку говорила, что он из тех, кто идёт на пляж в шортах, но под них надевает плавки. Откуда Лоис знала, если сам Кларк не знал? Знал, но отмахивался? Когда он находился в том возрасте, в котором мальчики изучают девочек с противоречивыми желаниями, ещё не понимая, что именно хотят сделать: стукнуть между лопаток или заглянуть под юбку. Когда он находился в том возрасте и не мог расстаться с фигурками супергероев. Кларк до сих пор с ними не расстался. Когда он находился в том возрасте, его Супермен сражался с Бэтменом, пока не поставил грозную Летучую Мышь на колени. Кларк мог сколько угодно лукавить о своей правильности, но в том возрасте у него возникали соответствующие возрасту мысли. Он заставил себя забыть, о чём подумал тогда, и так и не вспомнил бы до конца жизни, не отправься в тот бордель, но Кларк отправился и никак не мог раскрутить Землю в обратную сторону. Возможно, и не хотел. — Кларк. Невыносимый сукин сын потянул его руку вверх и начал облизывать ладонь. Медленно. Усердно. Бесстрастно. Кларк прикинул, как бы извернуться и другой рукой добраться до собственного паха, но сверху прозвучало: — Ты не будешь трогать себя. — Откуда ты… Когда мы доберёмся до цели… — …Я безусловно пожалею. Мистер Кент, как именно вы собираетесь меня наказать? — Сукин… — Это поразительно, до какой степени порой сужается твой словарный запас. — …Сын. Иисусе и Пресвятая Дева Мария, почему он позволял всё это? Потому что у него не стояло так даже в четырнадцать? Потому что у него не стояло так вообще ни на кого и никогда? Потому что это было охренительно безнравственно, а Кларк устал от своей правильной жизни? Он бы привёл ещё десяток причин, но невыносимый сукин сын выпустил ладонь, и в волосы Кларка зарылись затянутые в тонкую чёрную кожу пальцы. Его поторапливали. Мог ли кто-то вроде Брюса на самом деле хотеть кого-то вроде Кларка? Чистый секс стоил дешевле полноценного свидания, но Брюс не возражал против культурной программы, хотя и терял в заработке. Значило ли это, что он действительно хотел? Значило ли это кое-что другое, связанное с историями и расследованиями, Лексом Лютором, тайнами разной величины и вероятной осведомлённостью каждой из сторон? Кларка могли считать кем угодно, но не болваном. Он уже после первой встречи разложил для себя все возможные варианты. — Двадцать три мили, мистер Кент, двадцать три. Его дёрнули за волосы, и пальцы пропали. Что-то тихо щёлкнуло, зашуршало и смачно хрустнуло. Сукин сын? Нет, настоящий ублюдок. Брюс ел. Сейчас. Помимо чудовищного аппетита, Кларк давно отметил его откровенно детскую тягу к сладкому и с третьего свидания набивал бардачок желейными бобами, печеньем, гранолой, конфетами и шоколадом. В этот раз он, ехидно ухмыляясь, подсунул туда несколько батончиков тёмного «Кларка», хотя Брюс предпочитал «Тоблерон» и ещё какие-то безбожно дорогие конфеты. Название бренда не отложилось в памяти, зато осталась цена — четыреста шестьдесят долларов за фунт. Этот фунт бездонный желудок Брюса поглотил минут за сорок, и когда дело обходилось одной порцией? Лёгкие деньги могли закончиться быстрее, чем предполагалось, но главное условие — он угощает — никуда не делось. Сверху опять донеслось шуршание, что-то бухнулось вниз, задев ногу Кларка, и раздалось сердитое ворчание. — Это шоколадные сигары? Ты хотел увидеть меня с шоколадной сигарой во рту? Это похабно, Кларк. — Брюс… — Где «M&M's» с арахисовым маслом? — …Ты… — Тут какая-то банка. Это «Джелли Белли» со вкусом сладкого пива? — …Свинья. — У тебя в бардачке вульгарные шоколадные сигары, пивные бобы и вязнущий в зубах тёмный «Кларк», а у меня стоит просто так несколько минут. Кто после этого свинья? Кларк покупал Брюса, платил ему, отсасывал в собственной машине и удовлетворял все аппетиты. Во что он влип, чёрт возьми? Его грубо стукнули по затылку, и Кларк уткнулся носом в пах Брюса. Ублюдок. Спину ломило, одна рука затекла, но он сам обрёк себя на эту игру. Придётся ублажать покупку, в то время как покупка, словно ребёнок на Хэллоуин, набивает живот конфетами. Неужели Брюс не беспокоился за своё мужское достоинство? В едущей машине, с не самым умелым парнем. В любом случае он мог бы проявлять больше желания, эрекцией Кларк уже не обманывался. На пятилетие родители подарили Кларку набор «Друзей-неваляшек» — шесть пластиковых игрушек, которые никак не желали падать. Один из них, жёлтый мишка с белым брюхом, до сих пор пылился в амбаре. Кларк вырос и сам подарил себе неваляшку, живую и для тех, кому есть восемнадцать, — неваляшку, которого природа одарила воистину по-королевски, однако без перебора. Не то чтобы Кларк видел много чужих членов, тем более стоя́щих, но Брюса никто бы не назвал нелепым, не то что его самого. В шестнадцать все считали Кларка крутым, и он считал себя таким. Уже капитан футбольной команды, лучшие баллы по всем предметам, а когда парни заходили с ним в душ, то с восхищением прицокивали языками: «Ну ты мужик, Кент». Он начал встречаться с девушкой из колледжа и взлетел на вершину рейтинга популярности. Кларк обманул Брюса, его четвёртая девушка стала ему женой, но о первой попросту не хотелось вспоминать. Они встречались месяц, и она даже не разрешала себя поцеловать, но Кларк знал, чем всё закончится, — девочка из колледжа, двадцать лет, о-го-го, умрите все от зависти, Кент скоро настанет настоящим мужиком, и она будет в полном восторге. Как же он ошибался. — Невзирая на твои недетские габариты, ты милый мальчик, Кларк, — усмехнулась она, когда дошло до главного, — но что прикажешь мне с этим делать? Тушить пожары в труднодоступных местах? Ты… Ты милый, но ужасно нелепый. Это прозвучало жестоко и цинично, по-взрослому, и Кларка словно лицом в унитаз макнули. Он нелепый? Не «вау, супермужик», а нелепый? Если бы ему нравились другие девушки, всё могло сложиться иначе, но Кларк с ума сходил от миниатюрных, хрупких и тоненьких девочек. Потом появилась Лана, которая едва ли весила сто фунтов и без каблуков свободно проходила у него под мышкой. Они действительно старались, но что делать, если вы физиологически несовместимы. Кларк уехал в колледж и наконец-то понял, что не какой-то там монстр, просто слегка чересчур и… нелепый, но третья девушка продержалась с ним всего четыре месяца, бросив на прощание несколько неприятных и невыносимо обидных для любого парня фраз. Ну, а Лоис, его стройную, но рослую и фигуристую Лоис, никто бы не назвал хрупкой. Она никогда не смеялась над ним так, хотя в первый раз и пробормотала: «Ого, Смолвиль, но с этим-то мы с тобой справимся». Лоис и правда любила его, потому что у них не возникало никаких проблем. Превратись Кларк в кого-то другого, он с уверенностью заявил бы, что те девушки, первая и третья, были злобными, тупыми суками, но они посеяли в нём достаточно неискоренимых комплексов. Как ему хватило смелости, дать Брюсу стянуть с себя штаны в первый раз? Брюса-то бессмысленно стесняться. Он бы трахнулся с бейсбольной битой, сумей та заплатить, и убедительно доказал бы, что ему понравилось. Кларк мог сколько угодно определять его как Брюса, спутника для сопровождения, купленного мужчину или парня, оказывающего услуги интимного характера, но правда оставалась правдой. Как ни отгоняй подобные мысли, однако если называть вещи своими именами, никто бы не стал стыдиться шлюху — пусть дорогую, красивую, эксклюзивную, но шлюху. Никто бы не стал вести себя так со шлюхой. Никто бы не зашёл так далеко со шлюхой, но Кларк зашёл и зайдёт дальше, в полные ломкого льда глубины, которые открылись в глазах человека, бьющего его по лицу. Это настоящий Брюс и настоящая история, намного интереснее и сложнее, чем представлялось на первый взгляд. Однако сейчас Кларка не волновала история, сейчас он стремительно погружался в свою пропасть. Брюс уже не хрустел сладостями. Он держал руку на затылке Кларка и перебирал волосы: мягко, поощрительно. Его дыхание оставалось ровным, хотя Кларк едва ли что-то слышал из-за гула крови в ушах. Он уловил длинный вздох и заёрзал. Семь имён, пять, три, ни одного, пусть только машина затормозит и ему уделят внимание — каким угодно способом. Ему. Всё. Равно. Это его решение, его выбор, его падение. Он парил над заполненным влажной тьмой обрывом долго, рухнул вниз не без колебаний, провалился лишь в тот раз, в лифте. — Что ты хочешь сделать? — спросил Брюс тогда. В его глазах читалась насмешка, но не такая, как у тех девушек, иная: провоцирующая и побуждающая. Кларк не знал, что ответить и должен ли вообще отвечать. Он прекрасно жонглировал словами, однако с Брюсом трансформировался в косноязычного идиота с лексическим запасом очень испорченного третьеклассника. Что надо говорить? «Я хочу Бэтмена по-быстрому наоборот здесь и сейчас?» Они перепробовали все виды секса, кроме одного — со стороны Кларка — но что надо говорить и надо ли? «Я хотел сделать это давным-давно. Можно, я сейчас сделаю это? Ты не будешь против этого?» Это — так бы и пятнадцатилетняя девственница не сказала. «Я хочу заняться оральным сексом, ты ведь не станешь глумиться, потому что я неумелый профан? Не будешь зубоскалить, когда поймёшь, что меня уже не надо подталкивать, я пал сам?» Кто бы стал нести такую чушь. Прошептать: «Хочешь, чтобы я тебе отсосал?» У Брюса это работало: с его вызывающей натурой, голосом и манерами, умением выбрать момент и тем, кому это предлагалось. Двери лифта закрылись, но кабина замерла на первом этаже. Брюс, сложив на груди руки, иронично улыбался. За его спиной серебрились панели: металлические, блестящие, без единого пятнышка — совсем не такие, как мысли Кларка. — Что ты хочешь сделать? — повторил Брюс. Он знал что, но спрашивал. Подзуживал. Сукин сын желал, чтобы порядочный мистер Кент открыл свой чистый рот и произнёс те самые грязные слова. Щёки Кларка вспыхнули лесным пожаром, когда он опустил взгляд. Брюс желал не только слов, его желание выразительно топорщило брюки, а Кларк превращался в пятнадцатилетнюю девственницу, увидевшую, как капитан школьной футбольной команды снимает майку. — Смелее, мистер Кент. Горло ссохлось древним пергаментом. Кларк попытался облизать губы, но лишь схватил воздух ртом. Он — Кларк Кент, известный уважаемый журналист, искренне верящий, что слово спасёт мир. Он — тот, кто пожимал руки президентам и учителям, сенаторам и грузчикам, владельцам транснациональных компаний и фермерам, что едва сводили концы с концами. Каждый считал честью пожать ему руку. Он — разведённый пьяница, сам повесивший на шею камень на букву «б». На букву «Б», потому что в первую очередь Брюс. Он — пятнадцатилетняя девственница, которую всю жизнь держали в пустой запертой комнате, а однажды принесли телевизор и включили порно. Кларк откашлялся и подступил ближе. Такие слова не спасут мир, такие слова погубят одного человека. — Давай, Кларк, поделись со мной своими желаниями. Сукин сын. Эта бархатная хрипотца завораживала и затягивала в беспросветную глубину. Они стояли лицом к лицу, и Кларк представил Бэтмена и себя в синем костюме. Супермену бы хватило мужества. Он бы пригласил Бэтмена в Крепость Одиночества или нанёс визит в пещеру. Нет, всё бы произошло во время совместного дежурства в Сторожевой Башне. Супермен бы соблазнил Бэтмена, а не краснел, как последний болван, не смея и звука произнести. Не прятал бы взгляд и не топтался рядом с Бэтменом, как прыщавый подросток позади королевы бала, не знающий, куда деть руки. — Скажи мне, — голос Брюса изменился, огрубел настолько, что воздух завибрировал, будто каменная лавина сошла. Кларк хотел отвернуться, но его схватили за подбородок. — Скажи и смотри. На меня. Он покупал Брюса, платил ему. Смотрел в студёные голубые глаза, даже не пытаясь упрямиться, а удушающее стеснение захлёстывало его с головой. Топило. Кларку нравилось тонуть, потому что всё это не имело ни малейшего отношения к работе. Брюс импровизировал для него, и они разделяли настоящий интимный момент. — Я… — Кларк кое-как прочистил горло. Изнуряющая пустынная сухость схлынула, теперь он едва ли не захлёбывался. Кровь стучала в висках, кровь стучала в сердце, кровь стучала в члене. Он возбудился так, что не заметил бы, если бы двери лифта открылись и вошёл кто-то ещё. — Боже… Я думал об этом… — Об этом? Насмешка обрушилась чересчур очевидно, и из груди Кларка вырвались беспомощные вздохи. Он не Супермен. Даже Супермен провалился бы, окажись его Бэтмен таким. Столкнувшись с таким Бэтменом, настоящий Супермен краснел бы, как последний болван, прятал взгляд и становился прыщавым инопланетным подростком. — О чём же вы думали, мистер Кент? Неужели воображали различные сцены откровенного характера с моим участием? Свинья. Брюс по-прежнему сжимал пальцами его подбородок, но теперь шептал губы в губы, заставляя Кларка жадно ловить ртом загустевший воздух. — Я думал. Думал о том, как буду… Я… я не могу. Он ненавидел и Брюса, и себя, свой жалкий голос, дрожащий и заискивающий. Умоляющий. — Ты можешь, — грозное рычание заполнило всё пространство, и Кларк прерывисто выдохнул. Он может. — Будешь что? Что ты будешь? На макушку легла ладонь, подталкивая, опуская. Кларк послушно бухнулся на колени, и его дёрнули за волосы вверх. Брюс второй рукой расстёгивал себе брюки, а гудение лифта, который, оказывается, уже ехал, резко стихло. Когда успел? Как? — Будешь что?! — Брюс взревел по-животному яростно, как обезумевший от голода зверь, разрывающий клыками беззащитную жертву. Жертва и не собиралась сопротивляться. Жертва сдалась давным-давно, как только уловила запах хищника, прячущегося в травяных зарослях. — Как буду отсасывать тебе, — отчеканил Кларк и не узнал собственный голос: слишком жёсткий и низкий, слишком чужой, слишком смелый. Неправильный, непристойный и недостойный. Полный жизни. Сверху донёсся странный звук, гортанный, довольный, смешливый — Брюс словно говорил: «Х-ха-а-а, наконец-то!» — и в губы Кларка толкнулось то, чего он так желал, хотя и не совсем понимал, что дальше. Видел это прежде и чувствовал на себе, но сейчас всё происходило иначе. Он не рассчитывал быть суперумелым и просто широко открыл рот, чтобы член скользнул по языку. Единственное, о чём подумал Кларк в тот момент, — уязвимость. Брюс держал под контролем всё, когда занимался сексом, в этом сомневаться не приходилось: все слова и вздохи, стоны и реакции, движения и оргазмы, эрекцию. Может, он действительно иногда хотел, но контроль не терял, если только в тот раз, на балконе. Неизвестно, как у него выходило, даже невзирая на профессию. Мужчины не имели права так обманывать природу, однако этот человек водил свою натуру за нос, и сейчас Кларк надеялся забрать толику контроля. Он отстранился. Брюс по-прежнему держал его за волосы, но препятствовать не стал. Кларк решительно облизал ладонь, другой рукой вцепился Брюсу в бедро, привлекая к себе. Член мазнул его по щеке, горячо, влажно, и внутри всё сжалось от острой вспышки желания. Уязвимость — этот невыносимый человек должен дать слабину. Пальцы Кларка оплели ствол, губами он плотно обхватил головку, и Брюс тут же толкнулся: сразу глубоко, заполнил рот целиком. Кларк захрипел, но не отодвинулся. Он давился и задыхался, втягивая воздух носом, толком не понимая, что делает, но продолжал сосать, помогая рукой. Это не его бесконечный фильм, не тягучие до изнеможения фантазии, не яркие будоражащие сны — это по-настоящему. Слегка терпкий, почти нейтральный вкус разливался на языке; истинная мужская сила, твёрдая, мощная и такая уязвимая, пульсировала во рту. В ушах гудело, но он слышал вздохи наверху: редкие, протяжные — нефальшивые. Может, он дурачил себя, а сукин сын управлял и этим. Может, и так. Кларк настолько увлёкся иллюзией контроля, что оказался совсем не готов к остальному. Дыхание Брюса участилось, его ладони обхватили голову Кларка, повернули. Член упёрся в щёку, и это было слишком много для него, для первого раза, он рванулся, но руки Брюса сжимали очень крепко. Кларка потянули за волосы, чтобы посмотреть в глаза такому, сейчас: раскрасневшемуся, с выпирающей из-за щеки головкой, всё ещё возбуждённому и пронизанному ужасом неправильности произошедшего. Его выбросило за пределы атмосферы Земли, в чёрные глубины космоса, потому что уязвимым тут был только он. Живые клещи перестали сдавливать голову. Брюс зачем-то погладил его большим пальцем по скуле, на удивление нежно, и резко отодвинулся в сторону, протянул вытащенный из кармана платок. Кларк, сглотнув, лихорадочно вытирался. Он стал грязным в прямом смысле, наконец-то окунулся достаточно глубоко. И ему понравилось? Не понравилось. Очень понравилось. Он ярко вообразил, что Брюс даст сделать с собой в квартире, и ему понравилось ещё сильнее, нравилось до того момента, пока сукин сын не сообщил про камеры. Но в машине-то камер не было, кроме несалонного видеорегистратора, и со дня того происшествия минула не одна встреча, Кларк значительно осмелел и кое в чём поднаторел. Возможно, сейчас он настоит на том, чтобы автомобиль остановился, и получит немного внимания. — Тихо, — внезапно произнёс Брюс. Автомобиль действительно остановился, съехав, кажется, на обочину, мотор заглох, и Кларк замычал. Сверху доносились невнятные обрывки фраз, и нет, нет, это случилось — доброжелательная сотрудница дорожной полиции интересовалась, почему они так медленно ехали. Кларк пролетел через Солнечную систему и затерялся в одной из бесчисленных галактик. У него огромная, высокая, длинная машина, заднее стекло и боковые затонированы на семьдесят процентов — максимально разрешённый уровень затемнения по штату. Никто не увидит, что тут происходит. Не увидит? — Прошу прощения, если мы что-то нарушили, — снова заговорил Брюс, — но. — Пауза, длинная, как марафонская дистанция. — Моему другу. — Он едва заметно двинул бёдрами. — Стало… пло-охо… — Его запутавшиеся в волосах пальцы напряглись. — У-х… в дороге. Безжизненное тело Кларка болталось где-то в созвездии Пегаса, но он всё ещё не чувствовал ступнями дно, хотя это должно было быть оно. Контролирующий всё и вся невыносимый сукин сын, засунувший член ему в рот, не имел никакого права кончать: не в эту минуту, не в такой ситуации. Во что он себя втравил? — У нас, — продолжил как ни в чём ни бывало Брюс, — почему-то не работает свет в салоне, а мой друг… — Глубокий вздох. — Мой друг… астматик. Начался приступ, и он уронил ингалятор. Пришлось отстегнуть ремень. Я как раз собирался затормозить, когда вы нас остановили. Ладонь с затылка Кларка исчезла. Его грубо ущипнули за ухо, а в запястье ткнулось что-то маленькое. Он взял непонятный предмет и, утёршись украдкой, разогнулся. На полу лифта Кларк не умер, но умрёт здесь. — Сэр? С вами всё в порядке? Словно заедающий старый робот, он повернулся и встретился взглядом с говорившей женщиной. Крошечная, она едва доставала до не полностью открытого окна, и Кларк видел только шляпу, глаза и нос. — Сэр? — На него посветили фонариком. — Вы в порядке? Вы такой красный и… потный. Вы кажетесь мне напряжённым. Кларк не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, сердце ржавой шестерёнкой ворочалось в груди. Он уставился на невозмутимый профиль Брюса и опустил голову. В руке был ингалятор. — Всё… — Он сипло кашлянул, пытаясь сообразить, как пользоваться этой штукой. — Всё хорошо. — Кларк прыснул в рот и криво улыбнулся, надеясь, что крошечная доза аэрозоля никак не повлияет на самочувствие. — Вы уверены? Мне сопроводить вас до ближайшей больницы? — Благодарю, я уже в норме. Мы постоим тут недолго, если это не нарушает какие-нибудь законы? — Без проблем, сэр. Всего хорошего. — Приятного уик-энда, мэм! — тоном мальчика, поющего в церковном хоре, пожелал ей в спину Брюс, и окно закрылось. Кларк сосредоточился на ингаляторе. Брюс — астматик? Точно нет. Тогда… Этот невыносимый человек знал, что заказ поступает на выходные и они поедут за город. Знал, что дело будет вечером и в машине. Знал, как Кларку нравится игра в имена. Он… — Ты всё спланировал?! — Перестаньте, мистер Кент, вы же сами выбрали Бэтмена, а у Бэтмена на любой случай есть план. Кларк поморгал — глаза ещё слепило из-за фонарика — и сердито посмотрел на Брюса. Тот уже застегнул джинсы и, почему-то сняв ремень безопасности, сидел вполоборота. Усмешка, поселившаяся на его лице, выглядела настолько же наглой, насколько и беспутной. — Ты по праву заслужил все имена, и я даже добавлю парочку бонусом. Ингалятор полетел на заднее сидение, а взревевший Кларк, едва сдерживаясь, влепил кулак в плечо Брюсу. Тот дёрнулся и демонстративно айкнул. Сукин сын. Паскуда. Мерзавец. Бессовестный ублюдок. Подлец. Мудак. Свинья. Бесстыжий манипулятор. Этот негодный человек пробуждал в Кларке совершенно звериные желания. Он здесь и сейчас хотел свернуть ему шею или трахнуть, или трахнуть со свёрнутой шеей, или вытащить на улицу, свернуть шею и трахнуть на капоте со свёрнутой шеей. Сделать хоть что-то, чтобы погасить разливающийся внутри гнев. Подонок заслужил, чтобы его отымели и убили. Чтобы отымели, пока будут убивать. Кларк попытался нанести ещё удар, но был перехвачен. — Так много ярости. Так много недовольства. Так много ханжества. — Я не ханжа! — Да, ты правильный мистер Кент, безмерно страдающий из-за попранных моральных принципов. Обожающий сосать мой член святой мистер Кент со своим всё ещё железным стояком. — Не сме… Глаза Брюса — заметно даже во мраке салона — сверкнули в предвкушении, и он осёкся. Сукин сын не мог дождаться, когда Кларк включит клиента и собьёт с него спесь единственным возможным способом, финансово закреплённым, но нечестным. Да, никто бы не зашёл так далеко со шлюхой, но этот способ действительно унижал — Кларка. Он переставал чувствовать себя и мужчиной, и человеком. Как тогда, в квартире, где его лицо познакомилось с кулаками Брюса. Нельзя доставить паршивцу такое удовольствие, вдобавок паршивец как всегда попал в точку… Он выдернул руку из захвата и вцепился в собственную ширинку. За его пропастью появилась ещё одна, сколько их будет? — И? Что праведный бойскаут сделает теперь? Кларк до хруста сжал челюсти и перескочил на просторный подлокотник. Из его горла вырвалось свирепое рычание. Пальцы сдавили шею Брюса. Тот и не старался уклониться, лишь ухмылялся. Зубы выделялись во тьме узким облаком, на котором сидели грёбаные голозадые ангелочки с белоснежными крыльями. Сукин сын. Свободной ладонью Кларк нащупал кнопку, меняющую положение кресла, — десять позиций для вашего удобства. — Мистер Кент, — голос Брюса звучал глухо, — каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственной похотью; похоть же, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть. Вы готовы умереть? — Мне, — прорычал Кларк, заталкивая ничуть не сопротивляющегося провокатора на разложенное до упора сидение и следом забираясь сам, — вспоминается другое. Всякая неправда есть грех, а сейчас моя правда состоит в том… Мультипропасть, это была мультипропасть. Пробивай дно за дном — остановки не существует. Если только сделанный грех действительно не рождает смерть, если только Кларк не разобьётся в падении. В полёте? Он не Супермен. В падении. Вдребезги. Осколки рассыплются мелкой звенящей крошкой, и модный ботинок разотрёт их в пыль. Ничего не останется от Кларка Кента. Да и плевать. Он нависал над лежащим на спине Брюсом, широко раскинувшим согнутые в коленях ноги. Глаза привыкли к темноте, и Кларк уловил новое выражение прежде нахально ухмыляющегося лица. Будто промелькнула чёрная колючая тень, полная ненависти и презрения. Этот человек хотел его убить, этот человек мог его убить — возникла странная уверенность и пропала. — В чём состоит твоя правда? Кларк вместо ответа навалился всей массой и протолкнул язык в приоткрытые губы Брюса. Он мало знал о том, кого покупал, но в одном почти не сомневался — этот сукин сын не любит целоваться, особенно после орального секса, и не важно, кто кому спустил в рот. Ему придётся целоваться. Кларк получил болезненный укус и с шипением отстранился. Ублюдок. Брюс картинно подложил руки под затылок и усмехнулся, он явно не собирался принимать активное участие, развалился ожившей секс-куклой. «Наглая высокомерная шлюха, которая думает, что ей всё дозволено». Кларк ужаснулся, что эта мысль не показалась ему отвратительной. Наоборот. Нет ничего унизительного в том, чтобы включать клиента. Это единственно верный вариант. Он не хотел больше быть порядочным, да была ли в нём вообще хоть капля порядочности? Надо показать, кто здесь главный, — кто хозяин. Подмять ублюдка под себя, лицом вниз, как стоило сделать с самого начала, с самого первого раза, бесцеремонно и непреклонно. Правильно. Это место Брюса: на коленях. Это то, к чему Брюс привык. Это то, для чего он существует. Это то, за что ему платят. Кларк тяжело задышал, мотнул головой, смахивая упавшие на лоб вспотевшие пряди. Пальцы остервенело задёргали молнию на джинсах. Он выкладывал бешеные деньги за секс — за секс? — а вместо этого получал оскорбительные игры на грани фола. Он не какой-то там непоколебимый праведник с ясными глазами, у него хватало желаний ниже пояса. Таких, как Брюс, покупают, чтобы трахать, а не вести беседы о творчестве сюрреалистов или перекидываться библейскими цитатами. Просто шлюха. Дорогая дешёвая шлюха. Новая мысль ничуть не пугала. Плати — получай. Да здравствуют товарно-денежные отношения и старая добрая Америка. Он плоть от плоти её, образец мечты, парнишка из глубинки, пробившийся наверх, благодаря таланту и усердию. Он мог тратить свои лёгкие или тяжёлые, но честно нажитые доллары куда угодно и как угодно — на кого угодно. Его право трахать шлюх закреплено законами всех пятидесяти штатов. Всё справедливо, всё по правилам. Кларк уже не тот недотёпа майского разлива и всякому научился. Перевернуть послушное тело, вытащить презервативы и смазку из кармана куртки Брюса — тот всегда всё необходимое держал при себе. Заломить руки за спину, и кому-то будет очень больно, а Кларку будет очень приятно. Эта задница всегда была тугой и узкой, потому что Брюс — дорогая шлюха. Эта задница стоила десятки тысяч долларов, которые следовало отрабатывать. Кларк представил, как войдёт сразу наполовину, не давая привыкнуть. Как заскрипит под коленями кожаное сидение. Как он начнёт толкаться, сильно, жёстко, слушая чужие стоны или даже крики. Как Брюс будет двигаться вместе с ним, притворяясь, что бесконечно счастлив получить в зад столько удовольствия разом. Всё так, как и должно быть. Всё по правилам и всё неправильно. Кларк сам поддавался на подстрекательства. Никто его не вынуждал под дулом пистолета. Ему нравились эти игры, даже сегодняшняя, нравился провокационный язык и несносные манеры Брюса, а это… Всё так, как и должно быть, но не по-людски. Брюс заслуживал уважения, как и любой человек, и он ждал всего этого, заранее расстегнул ремень безопасности, не сопротивлялся. Ждал, потому что… Кем он его считал? Джонатан Кент восстал бы из могилы и влепил сыну первую в жизни затрещину — посмертную. Па не учил Кларка быть мудаком. — Брюс… Брюс. — Да? Он поморщился от этого откровенно бордельного голоса, слишком чувственного и влажного, как рот, в который Кларк пару минут назад засовывал язык. Этот голос давно не просыпался. Сам виноват. Он кое-как застегнул джинсы, кривясь от неудобства. — Поднимись, пожалуйста, — сказал, уставившись на собственные колени, и после заминки добавил: — Только давай без «как пожелаешь» и всего в этом духе. — Как пожелаешь, — раздалось в ответ, довольно иронично. — Сделай свой трюк, — попросил Кларк, подняв взгляд, — чтобы эрекция пропала. И… извини. Я не хотел быть таким придурком. Ну, это того стоило. Та чёрная тень могла и померещиться, но сейчас на лице Брюса отлично читалось изумление, пусть оно и исчезло в одно мгновение. Удиви многоликого, ха, Кларк усмехнулся. Его ткнули куда-то под грудь, справа — каждый раз новый фокус — и наконец-то стало легче. — Я не буду больше провоцировать тебя так, — произнёс Брюс, когда они уже устроились впереди, собираясь ехать дальше. Он вертел в руках подобранную с пола упаковку шоколадных сигар и как будто не мог решить, начать есть или отправить обратно в бардачок. — Правда? — Кларк как раз завёл двигатель, но с места не тронулся. — Нет. К тому же ты опростоволосился. — Не понял? — Лобовое стекло. — Лобовое стекло? — Кто-нибудь мог заинтересоваться одиноко стоящей машиной, а лобовое стекло… — Проклятье! — Кларк стукнул ладонью по лбу. — На нём нет тонировки… — Твой волосатый зад мог стать звездой «Инстаграма». — У меня не такой уж… Впрочем, да. — Святой мистер Кент с мохнатым задом. — Замолчи, пожалуйста, — сквозь зубы сказал он, выруливая на шоссе. Со стороны Брюса послышались щелчки и шуршание. — Хочешь тёмного «Кларка»? Он фыркнул — что за сукин сын — но ничего не ответил. Сегодня Кларк уже был тёмным, и ему не понравилось. Совсем.