На букву «Б»

       Брюс пил чай. Альфред, проскрипев неодобрительно: «В этом доме кому-нибудь известно, что кухня предназначена для приготовления пищи?» — удалился прилечь, у него опять подскочило давление. Брюс отхлебнул ароматного горячего чая и даже зажмурился от удовольствия. Альфред заваривал настоящий английский с молоком и шотландский с виски — для взрослых — готовил яичный и пикантный с гвоздикой, баловал «ирландским туманом», имбирным индийским и тунисским с кедровыми орешками. Старик всю семью приучил пить чай, и сейчас Брюс наслаждался редкими минутами тишины, потягивая апельсиновый с корицей. Барбара, сдав вахту Джейсону, уехала по своим делам. Джейсон с Тимом и, что удивляло, Дэмиеном отправился на дежурную прогулку в сквер неподалёку. Дик не вернулся с работы, а Касс и Стеф — с вечерней тренировки. Не считая отправившегося отдохнуть Альфреда, в квартире не было никого, кроме Брюса. Надев медицинские перчатки, он вымыл чашку и поставил её на свою полку, которую забронировал без объяснений, когда переехал. Посуду за собой Брюс мыл сам, всегда вручную и отдельной губкой. Иногда это делал Альфред, но он соблюдал не все правила. Взяв флакон антисептика и салфетки, Брюс тщательно протёр раковину, стол и стул и под конец прошёлся по ручкам шкафчиков. Его не напрягали эти доведённые до автоматизма простые действия, однако Дик, увидев раз, с выразительным цоканьем закатил глаза, а Джейсон разразился длинной нецензурной тирадой, поэтому (не только, но и поэтому тоже) пришлось научиться подстраивать приёмы пищи так, чтобы они как можно реже совпадали с кем-то ещё, особенно с кем-то из младших. Медицинские перчатки с салфетками отправились в мусорное ведро, и Брюс сразу же натянул обычные домашние. Он с блеском выполнил миссию, уложился идеально, потому что по квартире уже разлетались голоса — чересчур много голосов. Джейсон и Тима с Дэмиеном привёз домой и девочек забрал с тренировки. — Эй, народ! — закричала Стефани. — Видели? У нас открылся бутик! Выскользнувший в коридор Брюс рванул в спортзал. У распахнутых дверей, привалившись к косяку, стоял Джейсон. Его красная кожаная куртка была расстёгнута. На макушке ядовито-алым грибком торчала крошечная вязаная шапка. Шрамы на левой щеке, длинный крючок под горизонтальным рубцом, слепили белизной, практически сливались, словно кто-то на коже снегом нарисовал «J». — Ты и впрямь хренов Санта, — ухмыльнулся Джейсон и примирительно поднял ладони. — Сначала химчистка и стирка, я в курсе. Там Стеф. Брюс ужалил Джейсона сердитым взглядом. Тот снова ухмыльнулся и посторонился. На Рождество Брюс, никому не обмолвившись о такой серьёзной покупке, подарил Джейсону новенький седан «Форд Фьюжн» уникальной сборки, и мальчишка теперь то и дело отпускал неуместные шуточки про Санту. — Классные маечки, Б! — радостно воскликнула Стефани, прижимая к груди ворох футболок с яркими принтами. — Это же мне? Они девчачьи и моего размера. Значит — всё мне! Суперски! — Стефани. — Брюс, свирепо сдвинув брови, навис над ней. — Химчистка и стирка? И руки помыть? — Да. — Тут огромная куча одежды, которая стоит огромную кучу денег, — заметила Стефани, вернув майки на скамью, — но ты не из тех, кто разбрасывается деньгами. Ты это украл? — зловещим шёпотом полюбопытствовала она. — Стефани. — Не моё дело, поняла, — протянула Стеф и ловко вытащила из-под свитера, который был на ней надет, нежно-сиреневый бюстгальтер. У Брюса под глазами разлилось тепло. Девчонка и до одежды добралась, и упаковки с нижним бельём распотрошила. — И это мне? — Стефани намотала одну бретельку на безымянный палец. — Девушки у тебя нет. Касс обожает чёрное, для Бабс маловат. Значит — мне, но здесь ты промахнулся с размером. Он взял бельё на вырост. Константин собирался прикрыть лавочку и лишить Брюса источника дешёвой качественной одежды, а эксклюзивная коллекция от «Викториа'c сикрет» не потеряет актуальность ни через пять, ни через десять лет. — Стефани, пожалуйста, не забудь помыться полностью. Потом. И убери это обратно. Это очень хороший бренд, я взял несколько комплектов разных размеров. Что-нибудь точно подойдёт года через два или три. — Когда у меня грудь вырастет? — Стеф, помахивая бюстгальтером, кокетливо похлопала ресницами и хихикнула. — Ты такой милашка, Б. Брюс сглотнул и отвёл взгляд. Он понятия не имел, как правильно себя вести с маленькими девочками, которые настолько девочки. Он не знал, что отвечать, как реагировать и вообще — что делать. Не рычать же на ребёнка. Не поворачиваться же спиной и убегать, будто он сам — ребёнок. Всё было куда проще, когда Брюс жил отдельно. — Костюмы тоже ничего, — прокомментировала Стефани, шурша упаковкой. — Стильно и мрачненько. Когда вы их наденете, станете похожи на похоронный отряд. — Это настоящий «Армани», — проворчал Брюс. — Похоронный отряд в «Армани». Крутотенюшка! — Стеф опять хихикнула. — Ладушки, Б, я всем скажу, чтобы не заходили пока в спортзал! — крикнула она уже издалека. Брюс неожиданно улыбнулся. Для него Стефани служила отражением обычного мира обычных людей. Здоровая во всех отношениях, непосредственная и общительная, она восторгалась яркими вещами, интересовалась косметикой и всеми этими женскими штучками и думала о мальчиках, как, наверное, и другие гетеросексуальные девочки её возраста. Пройдёт пара лет, и Стефани познакомит семью со своим первым парнем, которого Брюс подвергнет наистрожайшему допросу с пристрастием. Он начнёт подсовывать ей в сумочку презервативы, и когда Стефани уйдёт на первое свидание с ночёвкой, Брюс не будет спать до утра. На шестнадцать он подарит ей фиолетовый девчачий автомобиль, а через два года они вместе выберут платье на её выпускной. Если за этой жизнелюбивой весёлой девочкой к обычному миру обычных людей в конце концов подтянутся и остальные? Тим. Кассандра. Джейсон. Дэмиен? Принадлежал ли этот умственно и физически полноценный, всегда уравновешенный мальчик, умеющий ненавидеть и не умеющий любить, к обычному миру обычных людей? Брюс совсем не знал своего последнего сына — мальчика, брошенного матерью, брошенного дедом, брошенного… отцом. Дик не ошибался. Брюс формально принял Дэмиена в семью, формально причислил его к своим детям и дал формальный шанс, даже не попробовав предложить настоящий. Покинув спортзал, он уверенно двинулся к спальне Дэмиена. Из комнаты Джейсона и Тима доносились голоса девочек, на кухне кто-то уже гремел посудой, и Брюс почему-то не переставал улыбаться. — Отец? Дверь отворилась прежде, чем он успел постучать. Дэмиен, привычно чистенький и гладко причёсанный, в синей рубашке и чёрных брюках, смотрел снизу вверх. Его волосы были подстрижены и уложены точь-в-точь, как у Брюса, и большие круглые уши выпирали чашечными ручками. Спину он держал ровно, подбородок выдвинул вперёд, его вытянутые вдоль тела руки плотно прилегали к бокам, ладони прижимались к бёдрам. Вымуштрованный солдатик. — Здравствуй, Дэмиен. Как… — Брюс, утратив половину решительности, откашлялся. — Как твои дела? — Спасибо, хорошо. Как твои дела? — Это не дежурный вопрос, я на самом деле хочу знать, как твои дела? Могу я войти? — Конечно, отец. — Дэмиен приветливо улыбнулся. Брюс прошёл в спальню. Он заходил сюда раньше, в начале, и с тех пор ничего особенно не изменилось. На полках, кроме учебной литературы, не появилось ни книг, ни фотографий, ни безделушек. На светло-голубых стенах не висели постеры, в углу не стояла электрогитара, на полу не валялись ролики, скейтборд или зимний гироскутер. Ни единая морщинка не уродовала аккуратно заправленную кровать. Стул располагался строго параллельно компьютерному столу, и даже на раме двухстороннего массивного мольберта, стоявшего у окон, не блестели пятнышки краски. — О чём конкретно ты хочешь поговорить? Не успев рассмотреть картину, Брюс отвернулся от мольберта. — Тебя интересует моя личная жизнь, мои успехи в учёбе и спорте, мои политические взгляды или моё мировоззрение? Слегка растерявшийся Брюс промычал что-то невнятное. Дэмиен как будто насмешливо дёрнул уголком рта. — У тебя есть девочка? — пробормотал Брюс. Мальчишке шёл тринадцатый год, и в нём текла кровь Брюса, с которой могли передаться особые таланты. — Нет? М-ма… Нгх. Мальчик? В этом нет ничего страшного. Если ты. Если. Ты. — Я уже вошёл в возраст полового созревания и абсолютно уверен, что не являюсь ни геем, ни бисексуалом, — спокойно сообщил Дэмиен. — Я посещаю уроки сексуального воспитания, и тебе не обязательно обсуждать со мной поллюции, угрозу венерических заболеваний и контрацепцию. На данном этапе жизни меня не интересует совокупление, в ближайшие несколько лет я хочу сосредоточить все силы на учёбе. Брюс уставился в пол, изучая собственные носки. Пошевелил пальцами на ногах. Он взрослый мужчина с исключительным сексуальным опытом и не должен стесняться какого-то подростка. Совокупление. Проклятье. Кто вообще употребляет это слово? Послышались лёгкие удаляющиеся шаги, что-то зашуршало у окон, а Брюс едва сдерживался, чтобы не начать смущённо елозить ступнёй по полу, как нашкодивший мальчишка. Дерьмо. Он вскинулся, покосился на картину — безобидное поле жёлтых подсолнухов под разбухшим от мрака предгрозовым небом, мольберт почему-то покачивался — и сфокусировался на Дэмиене, который уселся на краешек кровати, устроив ладони на сдвинутых коленях. — Дэмиен, я пришёл беседовать не о твоём половом созревании, хотя, если тебе когда-нибудь захочется обсудить вопросы, связанные с… сексом, ты, безусловно, можешь обратиться ко мне. Меня волнует другое. Ты живёшь здесь несколько месяцев, но мы почти не общаемся. Это моя вина, и я хочу всё исправить. Тебе нравится твоя новая семья? Твоя новая жизнь? Тебе комфортно с людьми, которые тебя окружают? Если тебя что-то беспокоит, скажи, и мы решим это вместе. Дэмиен молчал, а Брюс уже сожалел о своём порыве. Что — Дэмиен откроется и признается, что мучил Тима и теперь ему очень стыдно за это? Скинет покров безразличия? Распахнёт себя? — Ты человек неблагородной профессии, — ответил наконец Дэмиен, — однако ты добился впечатляющих успехов, не имея никакого начального капитала, кроме самого себя. Ты круглый сирота. Ты вырос на улице, не окончил школу и не учился в колледже, но при этом сумел верно оценить собственные базовые возможности, выбрать наиболее подходящую профессию и реализовать себя в ней. Ты блестяще выглядишь, ты здоров, эрудирован, обеспечен и занимаешь лидирующую позицию в своей рабочей нише. Брюс сжал челюсти так, что зубы заскрипели. Он никак не ожидал, что всплывёт эта тема, и не хотел об этом говорить — ни с Дэмиеном, ни с кем бы то ни было ещё. — Проституция — неблагородное, но и не унизительное занятие. Это бизнес, в котором участвуют две стороны, и если сторона, оказывающая услуги, успешна, это вызывает уважение. Потому что успешные люди вызывают уважение, — продолжил Дэмиен. — Тем не менее, если бы ты не растрачивал энергию и финансовые ресурсы зря, то мог бы стать ещё успешнее. Ты окружил себя людьми, которые не дают тебе в должной мере реализовать свой потенциал. — Что ты имеешь в виду? — с нарастающим чувством тревоги уточнил Брюс. — Мир разделён на успешных людей и тех, кто слишком слаб, глуп и нерешителен, чтобы добиться чего-то. — Дэмиен потёр ладони друг о друга, будто разогревая, и по очереди погладил пуговицы на манжетах: неспешно, вдумчиво, не замечая своих действий. — Наша планета перенаселена, и её ресурсы так или иначе неблагоразумно расходуются на генетический мусор. Естественный отбор канул в лету, но мой дед говорил: «Debilis deberi morti». Это значит… — Я знаю, что это значит, — резко оборвал его Брюс. — Тебя научил этому Ра'с? — Я мало общался с дедом. Он ничему меня не учил, он дал мне учителей. — Дэмиен снова устроил руки на коленях. — Ты спросил, что меня беспокоит. Я ответил. Брюс медленно вдохнул и выдохнул. Дэмиен смотрел ясными, чистыми — его собственными — глазами, в которых плескалась непоколебимая уверенность в своей правоте. — Это нацистская идеология, — сказал всё-таки Брюс. — Нет. Я нахожу нацистскую идеологию ущербной. Значимость человека не зависит от его расы, нации, цвета кожи, вероисповедания или ориентации. Любой может быть сверхчеловеком или недочеловеком. Кстати, ты знал, что немецкие нацисты позаимствовали само понятие недочеловека из книги американского расового теоретика? — «Der Kulturumsturz: Die Drohung des Untermenschen», — севшим голосом, на хорошем немецком произнёс Брюс. Много лет назад Ра'с пробовал беседовать с ним о чём-то подобном, но, заметив полное отсутствие интереса, перестал. — Именно, отец. — Дэмиен даже улыбнулся. — Мне не импонирует нацистская идеология, но некоторые её понятия довольно любопытны. Недолюди — это метастазы на теле нашей планеты. Если бы сверхлюди, руководствуясь убогой современной моралью, не тратили материальные, физические и духовные ресурсы для спасения недолюдей, то включились бы механизмы естественного отбора, заложенные самой природой. Мир бы исцелился и очистился. Это бы повлекло за собой ускорение прогресса и выход человечества на новый уровень эволюционного развития. Брюс зачем-то покрутил головой, но в комнате находились двое: он и двенадцатилетний мальчик, рассуждающий о неприемлемых вещах, повторяющий чьи-то слова, заучивший их наизусть и поверивший в них, исказивший и утрировавший чужие убеждения. Превративший их силой детского разума в гротеск. Возможно, Аль Гулы избавились от мальчишки, когда поняли, что натворили. Как Брюс мог это изменить? Он ведь в детстве верил — каждый сам за себя, а кто сильнее, тот и прав. Потребовался жестокий пинок от жизни, чтобы его мировоззрение буквально в один миг перевернулось с ног на голову. Брюс не пожелал бы такого Дэмиену. Брюс не пожелал бы такого никому. — Я рад, что мы обсудили это, — добавил Дэмиен. — Мне давно хотелось с тобой побеседовать, и я не сомневался — ты поймёшь. — Ч-что? — Я наблюдательный и вижу тебя. Ты собрал вокруг себя множество неполноценных людей, и я не о Стефа… Браун, Грейсоне и Гордон. Ты обеспечиваешь их, заботишься о них, обнимаешь и говоришь правильные слова, но я вижу, что тебе отвратительно даже притрагиваться к ним. Ты притворяешься, и тебе приходится носить перчатки, чтобы не соприкасаться с этими людьми, хотя мне кажется, ты должен быть более снисходителен к Браун и Грейсону с Гордон. Со мной у тебя всё иначе. Потому что мы одинаковые. Потому что я твой настоящий сын. Потому что я твоя родная кровь. Дэмиен истолковал всё настолько превратно, что Брюс никак не мог подобрать достойный ответ. Он не объяснял подобное — не желал и не умел — и сильно ошибался насчёт этого мальчика, его искалечили не меньше других, и дьявол ведал, как это исправить. — Ты заблуждаешься, — возразил Брюс, добавив в голос жёсткости. — Ты не знаешь меня. Я люблю свою семью, каждого из них, и каждый из них заслужил право жить. Заслужил одним своим рождением. Каждый из них полноценен, потому что каждый из них — человек. Я, скорее, назову неполноценным того, кто не протянет руку нуждающемуся. — Ты не веришь в то, что говоришь. — Дэмиен презрительно искривил губы. — Ты притворяешься с ними, но тебе не надо притворяться со мной. — Я верю в то, что говорю! — яростно рявкнул Брюс. — Я так живу и учу своих детей жить так, чтобы они научили этому уже их детей. По-твоему, успех — это определяющий фактор? Девяносто пять процентов населения планеты не достигли и никогда не достигнут успеха — в твоём понимании. Ты рассуждаешь о геноциде! Ты считаешь возможным лишить людей помощи, потому что у них есть физические и умственные особенности, которые не позволяют им стать успешными? Большинство таких людей погибнет без этой помощи! Ты, мальчишка, рассуждаешь о смерти, но ты хотя бы раз видел труп?! — Мне уже двенадцать! — Дэмиен, растеряв невозмутимость, вскочил, сжимая кулаки. — Мне… Тц. Я… Нет, я не видел мёртвых людей, но меня точно не напугает чьё-то дохлое тело! Брюс зажмурился на миг. Он вспылил, но Дэмиен недвусмысленно предлагал ему избавиться от Тима. Кассандры. Альфреда. Джейсона. Опасения подтвердились в куда худшей мере, и Брюсу требовалось время, чтобы понять — как быть дальше. Что сказать остальным? Дик, Барбара, Альфред — они поймут. Джейсон, совсем пацан, который так старается, — нет. — Подумаешь, труп! Брюс впервые увидел труп в пять: не тело в лакированном гробу, красиво одетое и прошедшее через руки танатокосметолога. Обычный труп обычного бездомного, чей путь насильно завершился на брусчатке Старого Готэма. Брюсу долго снились тусклые сосульки волос, жёлто-серая кожа и засохшие багровые разводы на засаленных лохмотьях. Запахи дерьма и мочи преследовали его наяву. Скрюченные окостеневшие пальцы тянулись к нему, и он просыпался с криками, дёргался от каждого шороха, пока не наткнулся на второго мертвеца, на третьего, на четвёртого — на десятого. В Готэме, чтобы поглазеть на труп, не надо было ехать в морг. Брюс привык. Двенадцать — это не пять, но Дэмиен не проходил ни мясорубку приютов, ни школу улиц. Он ужаснётся, когда впервые встретится со смертью и поймёт, что это навсегда. — Дэмиен. — Брюс шагнул вперёд. — Если тебе так неприятна моя — твоя — семья, зачем ты общаешься с ними? Играешь? Ходишь на прогулки? — Вынужденная изоляция негативно сказывается на психическом состоянии, а прогулки на свежем воздухе полезны для организма, — ровно ответил Дэмиен. Он немного успокоился, однако его ноздри раздувались, а глаза переполняли гнев, ненависть и… обида? — Я больше не хочу слышать от тебя подобных речей. Я не хочу, чтобы их слышал кто-то ещё. Ты понял меня? — Думаешь, раз ты взрослый, можешь указывать мне? — огрызнулся Дэмиен. — Думаешь, знаешь жизнь лучше меня? Ты вообще ничего не знаешь! Брюс стиснул пальцами переносицу. Он уже и забыл, какими невыносимыми засранцами могут быть подростки. Дик и Барбара давно выросли, Джейсон притупил иголки пару лет назад, Кассандра проплывала пубертатный период незаметно для окружающих, а Стефани входила в него весело и беззаботно. Брюс не мог дать Дэмиену подзатыльник, не мог выдернуть ремень из брюк и выпороть, не мог перекинуть через колено и отшлёпать. Он не применял физическую силу к детям. Придётся ударить мальчишку его же оружием: непедагогично, не по-человечески и действенно. — Ты считаешь финансовую успешность определяющим жизненным фактором? — Да! — Дэмиен даже топнул ногой, будто ему три, а не двенадцать. — Ты не добился финансового успеха и материально зависишь от меня. Ты живёшь в моей квартире, носишь одежду, которую приобрёл я, и ешь продукты, купленные на мои деньги. — Но я… Мне всего двена… Т-т. — Дэмиен сузил глаза. — Родители обязаны содержать своих несовершеннолетних детей! — Однако порядок и форма предоставления содержания несовершеннолетним детям определяются родителями самостоятельно. Тебе не обязательно жить в отдельной комнате, иметь карманные деньги, пользоваться навороченным модным смартфоном и дорогим современным компьютером. Набычившийся Дэмиен покусывал губы. — Я больше не хочу слышать от тебя подобных речей. Я не хочу, чтобы их слышал кто-то ещё. Ты понял меня? — повторил Брюс. — Да. Да, отец, — Дэмиен выплюнул последнее слово, как выпустил ядерную боеголовку. — То, что я не хочу больше слышать от тебя подобных речей, не значит, что это конец, — уже выходя добавил Брюс. — Мы вернёмся к этому. Я не могу изменить тебя и не стану пытаться, тебе придётся измениться самому, если ты по-настоящему хочешь стать частью этой семьи. — Может, это тебе надо измениться! Может… Брюс хлопнул дверью, не дослушав, и направился в комнату Тима и Джейсона. На днях он соберёт семейный совет, и они подумают над проблемой Дэмиена, на днях — но не сегодня вечером. Брюс не хотел окончательно портить этот вечер. Спальня Джейсона и Тима выглядела так, как и должна выглядеть спальня мальчишек. На полках ровными рядами выстроились фигурки супергероев. От ярких корешков книг и комиксов рябило в глазах. Над расправленной постелью Джейсона, у правой от входа стены, висели плакаты с мотоциклами и полуобнажёнными девушками, в изголовье, на подушке, лежал треугольничек пиццы, вокруг которого расплывалось маслянистое пятно. Из-под кровати Тима торчали джинсы с грязными отворотами. У окон, под столами валялись носки и смятые банки из-под газировки, в дальнем углу высился холм из камней и веточек, увенчанный компьютерной платой. Брюс, переступив порог, споткнулся о гоночную машинку. Альфред прибирался раз в три дня, не без помощи других, и оставалось загадкой — как эти двое умудрялись моментально превращать уютную комнату в свинарник. Тим сидел на полу, привалившись спиной к кровати и вытянув ноги, и щёлкал затвором плёночного фотоаппарата. Объектив закрывала чёрная крышка. — Тимми. — Брюс присел рядом на корточки. — Ты фотографируешь с закрытым объективом. Тим промолчал. Он прижимал камеру к лицу и методично давил на спуск указательным пальцем правой руки. Под коротко обрезанным ногтем чернела полоска грязи. — Тебе надо помыть руки. Бледные губы Тима пошевелились, и он прошептал: — Сними свою чёрную маску, папа. Сними свою чёрную маску, папа. Сними свою чёрную маску, папа. Сними свою чёрную маску, папа. Брюс беспомощно посмотрел перед собой. Он понимал разумность доводов, приведённых Диком в прошлый раз, но тогда о чём шла речь? Почему Тим не мог успокоиться? Почему так зациклился на этой фразе? — О чём ты, сынок? Что это значит? — Он зовёт тебя, — прозвучало позади. Резко выпрямившийся Брюс обернулся. — Разве ты не слышишь? — Подкравшаяся босоногая тень, Кассандра была полностью одета: чёрные брюки, чёрная удлинённая куртка, чёрная трикотажная шапка и чёрные перчатки. Брюс проглотил замечания. — Он не зовёт меня. Он хочет, чтобы я кое-что сделал. — Нет. Он зовёт тебя и хочет, чтобы кое-кто другой кое-что сделал. Тим обращается к двум людям. Он просит: «Сними свою чёрную маску», а потом зовёт тебя: «Папа!» Разве ты не слышишь? Не слышишь, как громко он зовёт тебя? — Касс покачала головой. — Ты понимаешь всё, но не слышишь. Ты всё-таки обычный. Тим шептал те же пять слов, шептал монотонно и тихо, однако Кассандра говорила с такой незыблемой уверенностью. — Кого он просит? — Не знаю. Я тоже всё-таки обычная, а Тим особенный. Особенные люди могут видеть дальше, больше и насквозь. — Ты имеешь в виду, что у Тима приступ… ясновидения? — Я имею в виду, что Тим особенный. — Кассандра прошла к кровати Джейсона. — Джейсон оставил пиццу. Если он её не съел, значит — не хотел. Тим не съел, значит — не хотел. Ты не съел, значит — не хотел. Эта пицца — моя. — Нет, — строгим тоном заявил Брюс, — этот кусок надо выкинуть. В твоём возрасте не стоит питаться фастфудом, именно поэтому мы всегда покупаем органические продукты, а пицца — это нездоровая пища. Касс критически изучила кусок пиццы: — Она не кажется мне больной. Ты хотя бы раз слышал, чтобы еда захворала? Колбаса не может умереть от сердечного приступа. Помидор не сляжет с мигренью, а булочка не подхватит пневмонию. Брюс выпучил глаза. Кассандра в три укуса уничтожила пиццу и продолжила: — Я пошутила. Ты не смеялся. Или моя шутка не удалась, или у тебя нет чувства юмора, Б. Он посмотрел на открытую дверь, но там не появились Дик с Барбарой. — Ты можешь идти. Здесь и сейчас ты бесполезен. — Касс уселась на пол у кровати Джейсона, напротив Тима. — Я посижу и понаблюдаю, как мой особенный брат делает нефотографии. — Тим не де… Что? — Если объектив открыт, получается фотография, а если объектив закрыт, получается нефотография. Это же о-че-вид-но. — Кассандра сокрушённо вздохнула, словно Брюс был очень-очень глупым ребёнком. Это же очевидно. Солнце встаёт на востоке, коровы дают молоко, Тим — ясновидящий, а с закрытым объективом можно сделать нефотографию. Брюс переступил на месте. Он может уйти? Или должен уйти? Должен притвориться, что контролирует здесь всё, и уйти? Должен оставить Тима? Должен отчитать Джейсона за грязную наволочку и вредную пищу? Должен дождаться Дика с Барбарой и обсудить Дэмиена? Должен зайти в интернет и скачать пособие: «Как быть хорошим отцом и понимать своих детей»? Жизнь перестала быть простой. Брюс не скучал по прошлому, но тогда всё было ясным и чётким. Если он хотел есть — ел или добывал еду. Хотел спать — находил укромный уголок. Хотел секса — трахался. Сталкивался с угрозой — дрался. Чуял смерть — убегал. Та жизнь не ставила перед ним неразрешимых ребусов, не морочила голову драконами и медальонами, не сбивала с толку бюстгальтерами, закрытыми объективами и кусочками захворавшей пиццы. Следовало догадаться тогда, много лет назад, что всё будет сложно. Следовало догадаться, что не все проблемы решаются кулаками, деньгами и сексом. У Брюса не было инструкции на случай: «Что делать, если ваш сын — маленький равнодушный недонацист». У Брюса не было инструкции на случай: «Что делать, если ваш другой сын, кажется, сходит с ума». У Брюса не было инструкции на случай странных дочерей и обычных дочерей, загадочных стариков и закомплексованных подростков-сквернословов. Он не мог избить ненормальность Тима, трахнуть мировоззрение Дэмиена и купить ясность рассудка Альфреду. У Брюса не было инструкции на случай неощутимой и неподъёмной, как молот Тора, разобщённой и единой угрозы, надвигающейся со всех сторон. Он чувствовал её, как животные чувствуют приближение смерча, и ничего не мог сделать. Или Брюс тоже сходил с ума? Или только Брюс и сходил с ума? Он кивнул Кассандре и ушёл.

***

— Барбара, у меня к тебе просьба, — сказал Брюс на следующий день. Он провёл бессонную ночь, так и не решив, что делать с Дэмиеном и как наиболее безболезненно преподнести это семье. Пока мальчишка ограничивался словами, однако мог перейти к действиям: жестоким, диким и безрассудным, что свойственны подросткам. Этот вопрос требовал безотлагательного обсуждения. — На ужин лазанья, — рассеянно пробормотала Бабс. Она устроилась в гостиной на среднем диване, с ноутбуком на коленях, и явно утонула в мыслях по макушку и выше. Брюс стоял напротив, спиной к плазменной стенке. — Барбара, я не об этом. Стефани и Кассандра на дополнительных уроках, Дик работает. У Альфреда опять подскочило давление, и он спит. Сиделки, которых мы обычно вызываем, заняты. Джейсон задерживается в автомастерской, но он обещал приехать в течение полутора часов. У меня назначена встреча, которую я не могу отложить, и мне нужно, чтобы ты осталась с Тимом до пяти. Ты успеешь на работу. — Прости, Б, мне надо срочно отъехать по делам. — Бабс наконец посмотрела на Брюса. — Если Дэмиен посидит с Тимом пару часов — ничего не случится. — Нет, — он помолчал и добавил, не став пока открывать правду: — У Дэмиена недостаточно опыта и навыков, чтобы его можно было оставить с Тимом. Ты можешь решить свои дела в другой день? — Не могу. — Барбара опустила крышку ноутбука. — Это действительно важно. — Твои родители? Ты нашла их? — поинтересовался Брюс. Его собственная встреча как раз была связана с прошлым, и да — он тоже считал её действительно важной. К тому же Боб Чимп, талантливый высокомерный мудак, работал по стопроцентной предоплате. Пропусти Брюс встречу — второй могло и не быть. Он потеряет и шанс узнать что-то о себе, и приличную сумму, заплаченную Чимпу. — Нет, — Бабс тряхнула волосами и сменила тему. — Ты договорился с Диком, что уволишься следующим летом. — Не начинай. — Я уже начала. — Барбара, аккуратно поставив ноутбук на столик между диванами и взяв смартфон, встала. — Увольняйся сейчас. — Завязывай с этим. — Брюс угрожающе выставил указательный палец. Бабс, фыркнув, скрестила руки на груди. — Если я дам тебе причину? Ты бы уволился, если бы у тебя была веская причина? Брюс прищурился. Неужели он попал в точку? Неужели Дик и Барбара что-то скрывали от него? Неужели эта сумасбродная рыжая девчонка сунула нос куда не следует? Бабс приблизилась к нему и, понизив голос, продолжила: — Ты знаешь, почему легализовали проституцию? — Дополнительный источник дохода для бюджетов всех уровней, улучшение контроля над секс-индустрией, предотвращение распространения заболеваний, передающихся половым путём, посредством проведения регулярных медицинских осмотров и снижение числа преступлений на сексуальной почве, — машинально отчеканил Брюс. — Именно. Причём лоббирующие легализацию упирали на первый и особенно последний пункты. Частичная легализация началась в нескольких странах сразу после второй мировой войны, когда десятки миллионов ожесточившихся героев вернулись с фронта. — Барбара, не надо читать мне лек… — Не перебивай. — Бабс покачала пальцем у Брюса перед лицом. — Поначалу легализация работала, всё больше стран перенимало этот опыт, и частное превратилось в общее, однако в восьмидесятых годах прошлого века в США, как и во многих других странах, начался резкий рост числа секс-преступлений. Это привело к… — …Введению новых законов. — Да. Законодательно стали разрешать пытки, как физические, так и сексуальные, при наличии психиатрического заключения о вменяемости и письменного согласия исполнителя. Степень жестокости росла, и сейчас, если человек дал согласие, его можно замучить буквально насмерть. Причем теперь эти законы регламентируются на уровне штата и в случае коллизии в виде исключения преимущественную силу имеет уже не федеральный закон. В Нью-Джерси, например, перестали требовать психиатрическое заключение в две тысячи четырнадцатом. — Что ты хочешь от меня? Да, фактически это узаконенное изнасилование и доведение до смерти, но неужели ты считаешь, если отменить эти законы, то люди, пользующиеся такими услугами, скажут: «Хорошо, мы больше не будем» и пойдут домой, чтобы законопослушно дрочить на порно? Нет, они начнут насиловать и убивать: куда чаще и страшнее, чем под эгидой закона. — Они уже начали, — ответила Барбара. — За семьдесят лет люди пресытились настолько, что их не удовлетворяют никакие узаконенные способы снятия сексуального напряжения. Ты в курсе, что за последние три года в США на двести пять процентов выросло количество сексуальных преступлений против несовершеннолетних? В Нью-Джерси — на двести девяносто. В Готэме — на четыреста процентов. Закон разрешает всё, если дело касается взрослых людей, и запрещает всё, если дело касается детей и подростков, но населению плевать. Они попробовали, пресытились и требуют всё более экзотических развлечений. Современный мир развращён до предела, и обычные граждане, благополучные с виду, в одно мгновение слетают с катушек и превращаются в животных. Они насилуют и убивают собственных дочерей и сыновей. Старшие братья и сёстры срываются на младших. Учителя — на учениках. Это происходит повсеместно, и пока власти держат руку на пульсе, не давая всей информации просочиться в СМИ. Но это происходит. Это происходит в твоей стране, Брюс, в твоём штате. В твоём городе. Эти преступления влекут за собой расширение нелегального рынка детской секс-индустрии, и то, что происходит там, на дне, куда ужаснее того, что творится на поверхности. — Ты… — Брюс нахмурился. — Ты говоришь, что спрос рождает предложение? — Это естественные законы экономики. — Бабс поморщилась от своих слов. — Готэм — неофициальная мировая столица проституции. Всё всегда начинается здесь. Наш город — источник заразы, и сейчас здесь зарождается настоящее зло. Спроси у Дика, на сколько за последние месяцы выросло число без вести пропавших детей. Ты удивишься. «Знаешь, детектив, что случается с девочками и мальчиками в твоём городе, если с ними были недостаточно строги? Если не знаешь, так узнай», — неожиданно вспомнил Брюс те странные слова Ра'са. Аль Гул имел в виду то же самое, что и Барбара? — Я устал от загадок, — процедил Брюс. — Ты считаешь, Лютор начал вовлекать в свой бизнес несовершеннолетних? Ты считаешь так, потому что сопоставила некоторые факты или потому что влезла туда, куда влезать не стоило? У тебя есть доказательства? Реальные доказательства? — Тебе нужны реальные доказательства, чтобы уволиться? Ты вообще способен уволиться? — Думаешь, я стану работать на подонка, который мучает детей?! — И как ты поступишь, если выяснишь, что это так?! — вспылила Бабс. Её глаза заблестели от гнева. — Уволишься? Пойдёшь в полицию? Изобьёшь Лютора? Как ты поступишь, Б?! — Не знаю, — честно признался Брюс. — Я обычный человек. Я не герой, Барбара, и не сражаю злодеев. В нашем мире нет героев. Послушай, если ты сделала то, что делать было нельзя, — скажи, пока не стало поздно. Мы что-нибудь придумаем, найдём выход. — Те… — У Бабс запиликал смартфон. Она бросила взгляд на экран и сказала. — Позже поговорим. Вечером. Извини, мне надо идти. — Вечером? У тебя смена. Барбара ничего не ответила и даже не обернулась. Сбежала, загадав очередную шараду. Брюс посмотрел ей вслед и, вытащив из кармана брюк телефон, набрал Джейсона. — Даров, Б, — отозвался тот после десятого гудка, — походу я не успею к пяти. — Ты обещал. — Знаю! Но нарисовался чертовский выгодный клиент. Нам двести баксов не лишние, ага? Брюс усмехнулся. Может, он не совсем безнадёжен. Ему удалось воспитать Джейсона так, чтобы тот в первую очередь думал, как принести пользу семье. — Сиделка обойдётся в двадцать долларов в час, я точно буду к шести вместе с девчонками, — продолжил Джейсон. — Сорок баксов за два часа — неожиданные расходы, мои двести — неожиданные доходы. Мы в плюсе, Б. — Я уже связался со всеми, кто обычно сидит с Тимом, — они заняты. У Барбары возникли важные дела. У меня встреча. Остаёшься ты. — Как насчёт миссис Ганн? Если она свободна, то будет у нас минут через десять. — У неё проблемы с алкоголем. Я не оставлю Тима с пьющей женщиной. — Уже полгода — нет. Я подписан на её страничку в «Фейсбуке», она снова работает, и у неё сто процентов положительных отзывов. Что-то стукнуло справа, у одной из арок, и Брюс крутанулся на пятках — никого. Там и не могло никого быть. Тим и Дэмиен сидели у себя в комнатах, Альфред спал, и только из фойе доносились шорохи — Барбара собиралась уходить. — Хорошо. Фэй Ганн ладила с Тимом, и она останется на дополнительное время, если кто-то из нас задержится. — Забились, Б! Брюс отключился. Была половина четвёртого, и если миссис Ганн свободна, он успеет на встречу с Чимпом. И он успел. Бар «Айсберг» находился в Старом Готэме, прятался в подвале громоздкого трёхэтажного дома. У входа толпились неопределённого возраста личности откровенно бандитского вида, стены подпирали вульгарные размалёванные девицы. Неоновая вывеска мигала неисправным светофором, часть надписи — «Айс» — давно померкла. Запахи табака и дешёвого виски били в нос с улицы, на бетонных ступеньках, ведущих вниз, зияли неглубокие впадины от множества ног. Внутри царили мрак и духота. С потолка свисали засиженные мухами голые лампочки, каменные стены пестрели ругательствами, посетители, как один с хитрыми глазками и сальными ухмылочками, плотно оккупировали барную стойку и заняли все столики. Музыкальный автомат натужно хрипел «У меня появилась женщина». Брюс протиснулся к бару, оттерев плечами двух парней лет двадцати, и стукнул ладонью по изрезанной ножами деревянной поверхности, с которой лакировка слезла в прошлом столетии. — Эй, модный пидорок, ты часом не охренел? Он медленно повернулся. Гул голосов моментально стих, и весь бар в предвкушении дружно выдохнул: «Х-ха-а-а». Кто-то насмешливо присвистнул, из дальнего угла пискляво завопили: «Двадцатку на Психа!» Никто не поддержал, однако все хитрые глазки сосредоточились на Брюсе. — Тут серьёзные люди отдыхают. От-ды-ха-ют, — сказал один из парней: рыжий, патлатый, с козлиной бородкой, в спортивном костюме и с намотанным на шею, когда-то белым шарфом, застиранным до желтизны. — Сбавь обороты, Диг, — мудро заметил его приятель: стриженый, бледный, в джинсах и стёганой куртке с меховым воротником. — Завали, Ленни! Ощерившийся Брюс коротко, без замаха впечатал кулак в нос рыжему Дигу — хрящ музыкально хрустнул — и спокойно развернулся обратно. За спиной вскрикнули. Раздался грохот — рыжий упал на пол — и бар опять ровно загудел. — Тебе конец, понял?! Конец, бля! — снизу, гнусаво и сипло орал Диг. — Ленни, слышь, Ленни, я его на лоскуты порежу! Бля-я-я, сука, он мне нос сломал! Слышь, ушлёпок, ты мне нос сломал! — Здорово, Б, — поприветствовал Брюса крепкий коренастый мужик в лётной куртке, сидевший справа на высоком табурете. — Рик. — Брюс пожал протянутую руку, не обращая внимания ни на спектакль позади, ни на острую боль в травмированном кулаке. Перчатки он не надел, и бинты уже окрасились алым. Придётся повторно ехать в клинику и накладывать швы. — Новенькие? — Из Централ-сити. Сейчас Флойд им объяснит, что в Готэме за пидора даже пидоры требуют ответ. Брюс осклабился. Эту жизнь он понимал и пусть завязал, но правила игры не менялись. Он знал правила. Рик знал правила. Рик, гей, который никогда специально не афишировал, но и особенно не скрывал, всё знал. Раз дашь слабину, и тебя больше не будут уважать. Брюс завязал, но его всё ещё уважали. — Сами как тут? — спросил он. — Дела. Выпьешь? — Дела, — Брюс снова врезал по стойке и крикнул. — Оззи! — С Пингвином? — удивился Рик, отхлебнув пива. — Моё — не твоё. — Золотые слова. Выпью за них. — Рик отсалютовал запотевшей кружкой. — Бля, бля, бля, чувак, какого хера, чувак?! — визжали сзади. — Я всё вкурил, не надо меня пинать! Ленни, братишка, ты куда? Ленни?! — Флойд разбушевался, — Брюс перегнулся через стойку и рявкнул во всю мощь лёгких. — Оззи! Бармен, протирающий серой от старости тряпкой стаканы, дёрнулся, а вдалеке наконец показался затянутый в строгий чёрный костюм шарик, увенчанный длинным острым носом. Оззи мячиком прокатился вдоль стойки, едва не сбив бармена, и раздражённо уставился на Брюса. Несколько прилизанных тонких прядей волос пересекали лысый череп Пингвина. На переносице умостился монокль. — Ва-ва-ва, зачем же так орать, Уэйн? — поинтересовался Пингвин. — И сколько раз повторять, я — Освальд, а не Оззи. — Он помолчал и, качнув головой, покатился обратно. Брюс попрощался с Риком, кивнул Флойду, который месил коваными ботинками скулящего Дига, и последовал за Пингвином. Покрылись пылью те дни, когда он надирал жирную задницу Оззи, а Оззи пересчитывал ему зубы. В девяносто третьем совсем юный Кобблпот выкупил этот бар, и здесь собирались местные головорезы, шпана и бандиты мелкого пошиба, с которыми всегда было можно договориться. Брюс завязал с тёмными делишками в шестнадцать, окончательно — в двадцать два, но иногда пользовался услугами Пингвина и околачивающейся тут публики, которая до сих пор помнила Психа. — Не помню, чтобы я соглашался прислуживать тебе или этой обнаглевшей обезьяне, — на ходу проворчал Оззи. За барной стойкой они проникли в узкий коридор, прошли до упора и уткнулись в солидную железную дверь с кодовым замком. Брюс сунул Пингвину пятьдесят долларов. Чимп мог назначить встречу где угодно, но да — он был не только талантливым высокомерным мудаком, но и обнаглевшей обезьяной, которой почему-то очень нравилась атмосфера «Айсберга». — Он сидит там два часа, ест и пьёт. За твой счёт. Брюс набычился, но достал из бумажника второй полтинник. — Два часа, Уэйн. Он чертовски прожорливая обезьяна. К Пингвину перекочевала уже сотня. Он помял купюры между пальцами и, довольно причмокнув, набрал код. Оззи бы родного отца за доллар удавил, но в то же время ему хотелось соответствовать, поэтому вопрос подпольной комнаты Пингвин решил таким дешёвым способом. Тёмно-зелёные гардины тяжёлыми волнами струились по стенам помещения. По углам притулились четыре небольших квадратных стола, Чимп же сидел по центру, за здоровенным круглым, застеленным бархатной скатертью и опоясанным кожаным диваном. Пять низко свисающих с потолка ламп, по одной на каждый стол, заливали комнату тусклым оранжевым светом. Чимп, весь клетчатый, травянисто-жёлтый, от кепки, надвинутой на лоб, до старомодного мешковатого костюма, отправил в рот кусок мяса и смачно рыгнул. Пышные бакенбарды, плоский, широкий нос и глубоко утопленные крошечные глазки действительно делали его похожим на обезьяну. Брюс уселся напротив и, отпихнув пару пустых тарелок, облокотился на столешницу. — Ты опоздал, Уэйн. Брюс, задрав рукав куртки, показал часы. — Тогда к делу, — ничуть не смутился Чимп. — Мамочка говорит, ты, затаив дыхание, слушаешь и не перебиваешь. Он тщательно вытер рот носовым платком и одним мощным движением неправдоподобно длинной руки сдвинул всю посуду на край. Накинул сверху отогнутую скатерть, открыв кое-где прожжённую коричневую столешницу. Покопался за пазухой и выудил несколько тонких бумажных папок. — Филип Уэйн. Погиб в автомобильной аварии двадцатого июля восемьдесят третьего года. — Чимп толкнул через стол первую папку к Брюсу. — Настоящее имя — Рекс Мэйсон. Брачный аферист, мошенник, подозревался в торговле детьми. Три тюремных срока. Прозвище — Метаморфо. Отличный актёр, мастер перевоплощения, постоянно менял личности. Фишка — всегда использовал фамилии известных людей и носил форму. Предпочтение отдавал форме лётчиков и моряков. Брюс пробежался взглядом по досье Мэйсона, взял единственную фотографию. Да, это был тот самый человек, а его сердечность и участливость обернулись фальшивкой. — Хэрриэт Пратт. Погибла в автомобильной аварии двадцатого июля восемьдесят третьего года. — Чимп толкнул к Брюсу вторую папку. — Не сестра, а любовница Мэйсона. Неоднократно подозревалась в торговле детьми, но, невзирая на это, много лет проработала директором детского приюта в Бладхэвене. Брюс прошёлся ладонью по волосам и, открыв вторую папку, уставился на снимок сверху. Он не помнил эту женщину, довольно красивую, не старую, с волнистыми рыжими волосами, но она, как и Мэйсон, олицетворяла собой обман. Всё стало ясно. Рекс, игравший очередную роль, на этот раз по удивительному совпадению — Филипа Уэйна, наткнулся на улице на потерявшегося мальчика и вместе с любовницей собирался его продать, поэтому никто не обратился в полицию и социальные службы. Приятный мужчина с морщинками у глаз, заметивший испуганного ребёнка, и его, без сомнения, добрая не сестра, собирались продать Брюса: как товар, вещь, не-че-ло-ве-ка. Зачем же Хэрриэт его оформила? — Настоящее имя, — продолжил Чимп, — Лена Лютор. Брюс вскинулся. — Дочь Лайнела Лютора и старшая сестра Лекса Лютора. Я сумел поразить тебя, Уэйн? — Как. Нет. Невозможно. Лекс — единственный ребёнок, — возразил Брюс, силясь сохранить невозмутимость. — Лекс — лебединая песня Лайнела от четвёртого брака. Старшему Лютору было далеко за пятьдесят, когда он обзавёлся наследником мужского пола. Впервые Лайнел женился в девятнадцать, а через год жена подарила ему дочь. Белую чёрную ворону. Девочка не желала слушаться папочку и носить маску приличной леди. Девочка принимала наркотики, пила, воровала, с двенадцати лет спала с мальчиками и всячески позорила честное имя Люторов. Когда девочке исполнилось восемнадцать, папочка не вытерпел и избавился от проблемы. Неофициально он отлучил девочку от семьи, официально — объявил мёртвой, и Лена продолжила жизненный путь под другим именем. Полагаю, Лайнел был достаточно убедителен, а Лена очень хотела жить, поэтому вскоре о дочери Лютора все забыли. — Как ты всё это узнал? — перелистнув бумаги и уже не пытаясь скрыть изумление, поинтересовался Брюс. — Я лучший в мире детектив, — хвастливо заявил Чимп. — Разве не поэтому ты ко мне обратился? — Я не буду петь тебе дифирамбы. — Меня удовлетворит твой полный восхищения взгляд. Ах, порой я так устаю от лести моих фанатов. — Чимп откинулся на спинку дивана и начал обмахивать лицо оставшейся папкой, как веером. — Дальше, — процедил Брюс и неохотно добавил после долгой паузы: — Пожалуйста. — Это конец, но не конец истории. — Чимп небрежно швырнул на стол третью папку. — Твои приютские бумаги. Что мы имеем, Уэйн? Тебя оформили девятнадцатого июля восемьдесят третьего, на следующий день мисс Пратт-Лютор и мистер Уэйн-Мэйсон погибли в автомобильной аварии, в которой полиция не нашла ничего криминального, а в ночь с двадцатого на двадцать первое июля кто-то отправил в ад папочку Лютора. Как по мне — между этими событиями просматривается чёткая взаимосвязь. — Как ты достал моё досье? Приют закрыли в начале девяностых. Я запрашивал архивы, но мне ответили, что ничего не сохранилось. — Лучший. В мире. — Чимп выразительно глянул из-под кустистых бровей, явно в ожидании продолжения. Брюс усмехнулся и сосредоточился на своих документах, но там не было ничего любопытного или неожиданного. Как вышло, что он попал в приют, а в течение следующих полутора суток скончались три человека, и каждый из них имел какое-то отношение к Брюсу? «Жизнь полна удивительных совпадений. Да, это он. Эти глаза, как родовая печать». «Что ты с ним сделаешь? Он всего лишь ребёнок». «У меня огромные планы на этого ребёнка, а пока подержи его у себя. Если кто-то заметит мальчишку в моём доме, это вызовет ненужные вопросы, а тут он затеряется среди остальных. Если его и будут искать, то тихо, без огласки и не здесь». Если воспоминания были верны, дочь Лайнела связалась с отцом, тот мигом явился в приют и велел Лене-Хэрриэт оставить Брюса у себя. Это объясняло, как Лайнел попал в детский дом и почему женщина, торгующая детьми, оформила Брюса по всем правилам. Может, Лена хотела что-то получить у отца и взамен предложила Брюса? Что значили те первые слова Лайнела? — По моим сведениям, — нетерпеливо произнёс Чимп, очевидно раздосадованный, что на него не обращают внимания, — Лайнел Лютор был помешан на тех Уэйнах. Ты же слышал о тех Уэйнах? Ты точно слышал. Выросшая девочка Лена заполучила в свои жадные лапы беспризорного сироту, которого звали Брюс Уэйн, и решила сыграть на сумасшествии папочки. Может, Лена хотела заработать, может, хотела, чтобы папочка вернул её из мёртвых и восстановил в правах, но она просчиталась. Мне стало известно, что девятнадцатого июля восемьдесят третьего года Лайнел Лютор посещал приют в Бладхэвене, которым управляла его дочь. Брюс приоткрыл рот. Он сам вспомнил об этом на днях и не доверял этим зыбким фактам прошлого, а Чимп… — Самый. Самый лучший. В мире. — Чимп подался вперёд и опёрся кулаками на столешницу. — Детектив, — пробормотал Брюс. Как Боб Чимп спустя три с лишним десятилетия нашёл свидетелей того, что Лайнел Лютор посещал закрытый четверть века назад приют? Самый лучший в мире детектив, словно прочитав эти мысли, растянул в самодовольной ухмылке лягушачьи губы. — Я фантастически хорош, — похвалил себя Боб. — Итак, Лена предъявила папочке Уэйна, но, конечно же, не того. Папочка, у которого к старости начались проблемы с головой, рассердился и сделал то, что не сделал когда-то, убрав одним махом и дочь, и её любовника, а через несколько часов кто-то расправился с самим Лайнелом. Конец истории, Б. Брюс сложил все папки в стопку. Он заплатил Чимпу, чтобы тот отыскал Филипа Уэйна и его сестру, а получил… Лайнел, видимо, неспроста велел дочери оставить Брюса в приюте. Он усыпил её бдительность и, как планировал с самого начала, спокойно избавился от двух свидетелей, но кто-то (Альфред?) не позволил Лайнелу завершить дело. В приюте появился новый директор, и оформленный по всем правилам беспризорный сирота остался жить там. Конец истории? Зачем Лайнелу Лютору Брюс Уэйн? Зачем Лайнелу Лютору убивать ради Брюса Уэйна собственную дочь, пусть он и отказался от неё давным-давно? Как именно старший Лютор завершил бы дело, останься он жив? Если те первые слова Лайнела значили что-то важное? Брюс поморщился. Ему хватало реальных проблем в настоящем. Он действительно попытался, на этом всё. — Теперь ты хочешь, чтобы я нашёл твоих родителей, — заявил Чимп. — Полагаю, я могу взяться за это, невзирая на мой исключительно плотный график. Это обойдётся тебе… — Я не хочу, — оборвал его Брюс. — Спасибо за работу. — Ты скучный человек, Уэйн. Неужели потерянный мальчик, который выжил, не хочет узнать, кто он такой? В этом городе чертовски много потерянных мальчиков и девочек, и не всем им удаётся выжить. Брюс напрягся. Он попал в центр гигантского заговора, и каждый намекал ему на что-то, вместо того чтобы сказать прямо. — О чём ты, Чимп? — с наигранным безразличием спросил Брюс и добавил как бы между прочим: — Я слышал, в городе стали пропадать дети. — В этом городе, в этом районе, в этом квартале всегда пропадали, пропадают и будут пропадать дети. С этим Брюс не мог не согласиться, но в последние месяцы собственные трудности вынудили его отпустить ситуацию. Он бывал в квартале набегами и, кажется, давно не видел Бобби Коннелли, Андреса Климека, Мелинду Трайон, Джерри Стаута и с десяток других знакомых пацанов и девчонок. Дети уезжали, вырастали и отправлялись коротать деньки в исправительные учреждения. Дети умирали и пропадали. Такова жизнь. Здесь всегда пропадали, пропадают и будут пропадать дети, но если Барбара права? Если Лекс Лютор перешёл черту? Если Брюс работал на ублюдка, который опустился так низко, что за этим дном и адское пламя не горело? — Информация стоит денег, Уэйн. Брюс поднялся. Он докопается до истины, но обратится к Бобу не раньше, чем побеседует с Бабс. Чимп оценивал свои услуги чрезмерно высоко и не всегда — заслуженно. Брюс запихнул согнутые вдвое папки сзади за пояс брюк и вытащил из кармана медальон. Откинул крышку, предъявляя вмятину: — Кто-нибудь может восстановить такое? — Занятная вещица. — Чимп протянул руку, но схватил ладонью воздух. — Хех. Занятная и дорогая тебе вещица. — Ну? — Эдриан Люпус, лавчонка в паре домов отсюда. Вывеска с позолотой — не пропустишь. Парень почти так же хорош в своём деле, как я в своём. Он умеет собирать кусочки воедино. На досуге создаёт скульптуры из мусора. Купи одну — и постарается для тебя, как для себя. Брюс коротко кивнул. — Если передумаешь насчёт своего прошлого, ты знаешь, как со мной связаться! Он не передумает. Ему не интересно. «Если не интересно, зачем восстанавливать медальон?» — ехидно полюбопытствовал кто-то невидимый и несуществующий, но Брюс притворился, что не услышал. Ему. Не. Интересно. С чего он взял, что медальон связан с его прошлым? Полная хрень. Он не из тех Уэйнов. Это то немногое, что Брюс знал точно. Вдруг Лайнел Лютор помешался настолько, что решил — Брюс из тех Уэйнов? Какой-нибудь дальний родственник? Поэтому он избавился от свидетелей и говорил, что у него большие планы. Вдруг Лютор хотел использовать Брюса, чтобы вернуть компанию, которую отвоевали у него Пауэрсы, и активы, доставшиеся городу и штату? Приемлемый план для ополоумевшего и потерявшего едва ли не всё человека. Вопреки собственным желаниям, Брюс размышлял и размышлял об этом: пока искал лавку; пока договаривался с Люпусом, забавным носатым коротышкой; пока убирал в багажник уродливую скульптуру из консервных банок за семьдесят пять долларов и девяносто, мать их, центов. Сев в машину, он покосился на часы: начало седьмого. Брюс потратил очень много времени. Выудив из кармана телефон, он отметил, что тот практически разрядился, и тут же раздался звонок. Брюса вызывал Джейсон. — Ты где, Б? — неестественно ровным тоном спросил он. — Буду дома минут через тридцать. — Будешь дома минут через тридцать, — механически, как робот, обронил Джейсон и сорвался на сиплый шёпот: — Брюс. Брюс! Я круто облажался и не знаю, что делать. Не знаю, что делать! Миссис Ганн надралась и спит в гостиной, от неё виски за милю разит. Я облажался, блядь, так облажался! Подвёл тебя, подвёл всех! — Тихо, не кричи. Тим в порядке? — Нет, Б, нет, совсем нет. — Джейсон как будто всхлипнул. — Его нет, понимаешь? Тимми нет. Мы трижды обыскали квартиру, но он пропал! Альфред только проснулся, а Дэмиен, блядь… Дэмен минут пятьдесят назад слышал звонок в дверь и какой-то шум. Кто-то увёл Тима. Кто-то воспользовался ситуацией и забрал его у нас! Понимаешь? Забрал! Брюс отодвинул телефон от уха и включил громкую связь: — Джейсон, тебе надо успокоиться. Ты не виноват. Я буду дома через полчаса, Дик будет раньше, но ты можешь справиться с этим сам. У меня садится телефон, поэтому тебе надо позвонить в девять-один-один. Ты совершеннолетний, после звонка возьми документы и иди на пост охраны. Запроси записи с камер наблюдения. Если кто-то забрал Тима, мы выясним, кто это сделал, но, скорее всего, он гуляет где-нибудь на территории, а звонок в дверь никак не связан с исчезновением. Это большой жилой комплекс, с парком, детскими площадками и магазинами, везде установлены камеры, и мы обязательно найдём Тима. — У тебя садится телефон, поэтому мне надо позвонить в девять-один-один, потом взять документы, пойти на пост охраны и запросить записи, — послушно повторил Джейсон. На заднем плане Стефани крикнула: «Нет кроссовок Тима, и исчезла та его старая зелёная куртка из общей гардеробной в фойе». — Б, нет, всё не так. Кто-то его забрал. Дэмиен вспомнил, что вчера на прогулке, когда я отходил за мороженым, он видел мужчину, который наблюдал за ними. Тогда он не придал этому значения, но всё сходится! Какой-то грёбаный извращенец проследил за нами, проник на территорию и похитил Тимми! Какой-то чёртов больной ублюдок! Брюс смотрел, как через молочное стекло. Мир расплывался и таял в туманной дымке, мимо автомобиля шли нарисованные мультяшные люди, поворачивали лица и говорили, говорили, говорили. «Обычные граждане, благополучные с виду, в одно мгновение слетают с катушек и превращаются в животных». «Спроси у Дика, на сколько за последние месяцы выросло число без вести пропавших детей». «Знаешь, детектив, что случается с девочками и мальчиками в твоём городе, если с ними были недостаточно строги?» «В этом городе чертовски много потерянных мальчиков и девочек, и не всем им удаётся выжить». Он знал — что-то грядет, чуял, и это пришло: жёсткое, как удар кулаком в кадык, и внезапное. Беда всегда та ещё внезапная дрянь. Такое не могло случиться с его семьёй, с его детьми — с Тимом, крошечным и беззащитным. Такое не могло случиться с ребёнком, оставленным в охраняемом доме, в безопасной квартире и под присмотром сиделки. Если бы Брюс отменил встречу, если бы не помчался за прошлым, которое не имело никакого значения в настоящем… Джейсон, утративший всю дерзость, растерянный старший брат, который подвёл младшего, просто испуганный мальчишка, он уже обвинил себя во всём, но Брюс знал, кто на самом деле виноват. Тим — его ответственность. Эти дети, даже выросшие, включая Барбару и Дика, — его ответственность. Это он, Брюс, всех подвёл. Он встряхнулся и уточнил: — Как выглядел этот мужчина? — Большой. Белый, — прозвучал голос Дэмиена. — Европеоидного типа. Старый. Лет тридцати-сорока. — Большой белый? — У Брюса почему-то свело пальцы на левой руке. — Большой… как я? — Больше. Выше. Шире в плечах. Очень большой. Огромный. Огромный. Брюс бесшумно выдохнул, осенённый догадкой. Время ускорило бег, и сердце понеслось следом. «Ты живёшь один? В этой… квартире?» «У тебя есть семья?» — Правильные черты лица, чёрные волосы, тёмно-голубые глаза? — Ты в точности описал этого человека, отец. — Б? — вмешался Джейсон. — Что мне делать-то?! Что делать?! Ты знаешь, о ком говорит Дэмиен? — Возможно, но с этим я разберусь сам. Ты действуй так, как я сказал. Звонок, документы, пост охраны, записи, — повторил Брюс. — Без паники, мы справимся, мы не потеряем Тимми. И запомни, ты ни в чём не… Телефон пискнул. Экран погас, и Брюс, выругавшись, швырнул смартфон на соседнее сидение и яростно взревел. Огромный белый лет тридцати-сорока, правильные черты лица, чёрные волосы, тёмно-голубые глаза. Ступни Брюса словно окунули в стылую воду. Ледяная волна взметнулась вверх, заставив поджаться его яйца. Очередные опасения подтвердились — Кент добрался до его детей. Кент добрался до самого особенного из его детей. Зачем Кенту делать это? Ради статьи, которой вообще могло не быть? Если это не он? Лютор? Кто-то ещё? Робкий червячок сомнения перевернулся с боку на бок и умер. Зачем? Затем. С Кентом произошло именно то, о чём сегодня поведала Брюсу Барбара. Это объясняло странные фразы и нехарактерные поступки. Кент в одно мгновение слетел с катушек и намеревался отыграться на сыне Брюса. Отыграться как? Так. За что? За всё. Лживая бездушная сука. Брюс попробовал рассуждать здраво. Он оставил Тима в гостиной, с игрушками и милой, улыбающейся миссис Ганн. Старая ведьма, видимо, принесла алкоголь с собой, в той безразмерной котомке. Фэй напилась и уснула. Кент шпионил издалека, о сиделке он не знал и, убедившись, что все вменяемые взрослые покинули территорию комплекса, тайком проник туда и позвонил в квартиру. Почему Тим, находившийся в отрешённом состоянии, ему открыл? Потому что. Брюс ударил кулаками по рулю. Тим открыл Кенту, тот схватил первые попавшиеся вещи и увёл мальчика. Тим не сопротивлялся, не плакал, не кричал? Почему никто ничего не слышал и не видел? Альфред спал, пьяная миссис Ганн спала, Дэмиен не отреагировал, так как плевал на всё: равнодушно и безучастно. Соседи, если и находились в своих квартирах, проигнорировали или на самом деле не слышали и не видели. Тим, чурающийся незнакомых людей, послушно оделся и пошёл с Кентом? Они ни разу не напоролись на охрану и беспрепятственно выбрались за территорию комплекса? Здешняя служба безопасности считалась весьма квалифицированной, кто-нибудь обязательно бы заметил одного из постоянных жильцов, тем более ребёнка, в компании незнакомого мужчины. Тим был таким маленьким для своих лет, что поместился бы в чемодан или дорожную сумку. Тогда для чего Кент взял верхнюю одежду? Огромный Кент и маленький Тим. Гигантский во всех смыслах Кент и такой крошечный Тим. У Брюса затряслись губы. Кент мог оглушить Тима и проскользнуть и мимо охраны, и мимо камер наблюдения, журналист с его опытом наверняка умел проворачивать такие трюки. Тогда для полиции не останется фактов, кроме слов мальчишки, общего описания, под которое подпадал каждый двадцатый. Огромный белый для ребёнка — любой мужчина ростом хотя бы шесть футов. Сколько таких белых с чёрными волосами и голубыми глазами бродит по улицам? Каждый десятый, а не двадцатый. Может, Кассандра попала в точку, и об этом твердил Тим, о двух людях? Он боялся одного человека и звал второго, своего отца, чтобы тот его спас. Кент надел чёрную маску, или это была метафора, и Тим говорил о чёрном лице, чёрной сути, чёрной сгнившей душе ублюдка, крадущего детей. Тим, у которого случился приступ ясновидения, заранее всё знал и покорно отправился с Кентом, чтобы закончить предсказанное. Надо найти Кента немедленно. Эту проблему Брюс мог решить и именно так, как он привык решать подобные проблемы. Нельзя ждать, пока запустится огромная бюрократическая машина, будут или не будут выписаны ордеры и отправлены наряды. Нельзя ждать, пока с Тимом, попавшим в лапы к психопату, произойдёт что-то непоправимое. Нечто настолько ужасное, что за попытку вообразить полагалась смертная казнь и вечное отречение от царства небесного. Гигантский во всех смыслах Кент и такой крошечный Тим. Надо найти Кента немедленно и… Нет. Невзирая на слова Барбары, существовали вещи, в которых Брюс разбирался досконально. Люди, пересекающие непересекаемую границу, были способны пересечь её изначально, лишь не признавались себе в этом. Пусть он ошибся в Кенте, пусть Кент попрощался с рассудком, но Кент не отыграется на маленьком мальчике так, потому что в Кенте этого вообще нет. Брюс знал. Тогда зачем? Брюс искал смысл. Соломинку. Крупицу, за которую можно зацепиться. Ему чудилось, что он упускает что-то важное, главное, и он всё ещё пробовал рассуждать здраво, однако здравомыслие покинуло его в тот миг, когда Дэмиен сказал: «Ты в точности описал этого человека, отец». Кто, как не Кент. С прошлой весны Кент служил источником любых неприятностей в жизни Брюса. Кент являлся поклонником Супермена и любил комиксы, но был отнюдь не героем, а второсортным ополоумевшим злодеем, и, как любой злодей, первосортный ли, второсортный, он пытался привлечь внимание главного действующего лица. Кент похитил Тима, потому что хотел получить кое-кого другого. В этом Брюс тоже разбирался досконально. Несмотря ни на что, Кент хотел его и хотел, вероятно, в полное своё распоряжение, особенно после вчерашнего инцидента. Брюсу не придётся никого искать, он и так знает, где сейчас Кент. Джейсон прав. Чёртов больной ублюдок, опустившийся до похищения не совсем здорового ребёнка, чтобы реализовать совсем нездоровые желания ниже пояса. Если Кент как-то навредит Тиму, если обидит Тима, если Тим хотя бы испугается… Тим в любом случае уже напуган так, что, может, замолчит на следующие пять лет. Брюс завёл двигатель и невидящими глазами уставился на приборную панель. Он контролировал, глушил и подавлял это в себе с тех пор, как повзрослел, но оно всё равно прорывалось — иногда само, иногда Брюс позволял. Как с тем мужиком, который полез к нему своим слюнявым ртом семнадцать лет назад, как с тремя выродками, напавшими на двенадцатилетнего Дика, как с папашей Бэтсоном в прошлом году. Гнев, косматый дикий зверь, закованный в стальные цепи, рычал и ворочался в груди. Настало время его отпустить. Кент хотел Брюса, Кент получит Брюса. Целиком и в полное своё распоряжение. Упокой Господь чью-то сгнившую душу, и аминь.