На букву «Б»

       — Почему, Лесли? Брюс нависал над столом, мрачный и яростный. Его голос грохотал набатом, спина была напряжена так, что под кожаной курткой выделялись лопатки. Кларк неслышно вздохнул и посмотрел на седую женщину с усталым лицом, сидевшую по другую сторону заваленного бумагами стола. Он бы предпочёл расположиться рядом с Диком или Альфредом, на одном из двух диванов, вытянувшихся вдоль стен кабинета, но не посмел перечить мисс Томпкинс, которая указала на кресло и мягким тоном, напомнившим ему ма, велела присаживаться. Справа от стола сидел худой старик, тот самый дворецкий тех самых Уэйнов: в расстёгнутом потрёпанном пальто, что пережило, наверное, Вторую Мировую, костюме с иголочки и сверкающих чёрных ботинках. «Альфред Пенниворт к вашим услугам, мистер Кент», — приветливо, прежде чем Кларк успел представиться, сказал этот старик и учтиво склонил голову. После он уселся на диван, устроил ладони на коленях и, уставившись в пол, что-то невнятно забормотал. Кларк поразился, как легко Альфред, который явно находился не в здравом уме, узнал его. Никто и никогда не узнавал Кларка Кента. — Почему? — с напором повторил Брюс. — Отвечай, чёрт возьми! — Полегче, Б, — одёрнул его Дик. Брюс бухнул кулаками по столешнице так, что взметнулась пара бумаг, и тяжело опустился в кресло. Кларк переживал и за Брюса, на которого обрушились такие новости, и за Дика с Альфредом и их трагедией, и за не знакомую ему остальную семью. И за мисс — «Прошу, просто Лесли» — Томпкинс тоже. Она не отпиралась, когда Брюс с порога заявил: «Я в курсе, кто я такой на самом деле, и ты в курсе и всегда была. Я хочу услышать правду и хочу понять, почему ты молчала. Почему лгала мне. Отвечай. Немедленно», и Кларку почудилось, что Лесли ждала этого разговора и очень хотела снять груз с души. Она сидела чуть ссутулив плечи. Её локти опирались на стол, а поставленная ребром ладонь перекрывала один глаз, как пиратская повязка: большой палец давил на щёку, указательный — на переносицу, над дужкой очков. Кларк понятия не имел, что связывало её и Брюса сейчас и как их свела жизнь вновь, но Лесли принадлежала к семье. Может, именно это и являлось ответом на то самое почему. Кларк поёрзал, нервно щёлкнул замочками кейса, и этот звук оглушил его, как выстрел на рассвете из двуствольного ружья. Голова не шла кругом, а мчалась по круто завёрнутой спирали: Гордон с его дочерью, Лекс Лютор с его преступлениями и почти сорокалетний Брюс-на-самом-деле-Уэйн с его дворецким. Кларк не мог и не умел думать обо всём сразу и сосредоточился на конкретном моменте и человеке — к остальному он вернётся завтра утром. Он не понимал, как мог так ошибаться. Как мог считать едва ли не юнцом этого угрюмого небритого мужика с густыми синяками под глазами и заметными морщинами, идущими от крыльев носа к губам. Как мог считать двадцатипятилетним мальчишкой того, кто вертел им, как захочет и когда захочет. Как Брюс умудрялся обманывать и его, и всех вокруг? Насколько же меняют людей маски. Насколько же старит горе. Лесли убрала руку от лица, откашлялась и сказала: — Запоздало, но всё же — прими мои соболезнования, Кларк. Твои родители были замечательными людьми. Кларк изумлённо моргнул и поймал на себе недоумевающий взгляд Брюса. Ни один из них не ожидал услышать такое. Дик вскочил с места, прошёл позади кресел и уселся рядом с Альфредом. Как-то Джимми скинул Кларку видео, где енот неистово скрёб лапами стекло, пытаясь добраться до печенья, положенного на подоконник. «Что за глупый енот», — ухмыльнулся тогда Джимми. Выражение лица Дика напомнило Кларку того енота. — Они всё-таки рассказали тебе, — продолжила Лесли. — Хотя я удивлена, что столь талантливому журналисту понадобилось так много времени, чтобы найти одного человека. — Они мне. Что? Вы говорите о моих родителях? Вы. Как? То есть. Кларк чуть подался вперёд, внимательно глядя на Лесли. «Да какого чёрта?!» — хотелось воскликнуть ему. Теория о личном знакомстве Уэйнов и Кентов пришла ему в голову сегодня и представлялась слегка наивной, но он не сомневался в ней. У него имелась ещё одна теория — куда более наивная и основанная на одном-единственном факте, полученном от Брюса, — однако Кларк не стал озвучивать её, опасаясь насмешек. Но теперь, кажется, обе теории могли подтвердиться. — Ты нашёл Брюса и открыл ему глаза на его происхождение. Ты здесь, и значит, твои родители нарушили обещание и рассказали тебе всё. Да, Кларк, я знала твоих маму и папу. Твою семью. Твоего дедушку. Ты очень похож на него, на Сэмюэля Кента. Кларк приподнялся и сел обратно. Растерянно пожал плечами. Он сам превращался в глупого енота, скребущего лапами стекло. «Пожалуйста, мэм, пожалуйста, дайте мне моё печенье, почему я не могу добраться до моего печенья, пожалуйста, что это за штука между мной и моим печеньем. Пожалуйста, о чём это вы вообще, я просто хочу взять своё печенье». — Он был настоящим джентльменом, хотя и проработал всю жизнь на ферме, — разорвал воцарившуюся тишину Альфред. Старик всё так же изучал пол кабинета и вроде бы говорил о чём-то своём, хотя точно имел в виду дедулю Сэма. Это кое-что объясняло. Альфред Пенниворт водил знакомство с дедушкой Кларка. Альфред Пенниворт сразу узнал Кларка, потому что тот был очень похож на своего деда. — Ты слишком изумлён, — грустно улыбнулась Лесли и подпёрла ладонью щёку. — Наверное, Джонатан и Марта что-то утаили, но тогда как ты сумел найти меня? — Я. Не. Не понимаю. — Кларк тряхнул головой. — Ма и па ничего мне не рассказывали. Ма как-то упоминала Уэйнов, мельком, и поиски их сына я начал по другой причине. Это. Это долгая история. Я, Брюс и Дик, мы знаем много, особенно об убийстве Уэйнов, Лайнеле Люторе, Джеймсе Гордоне и о том, что вы с Альфредом забрали Брюса и скрылись с места преступления, но мы не знаем всего. Простите, мисс Томпкинс. Мэм. Лесли. Вы встречали моих родителей? Мою семью? — Конечно. И не то… — Хватит! — рявкнул Брюс. Кларк вздрогнул от царапающего барабанные перепонки голоса, словно кто-то водил крепким, острым когтем по грифельной доске. — Какие, к дьяволу, Кенты, Лесли? Может, и я их знал? Давай, расскажи о том, как я провёл раннее детство на ферме в Канзасе, нюхая коровье дерьмо! Мне нужна правда, а не сказки! — Если тебе нужна правда, то часть её ты уже получил, — с укором ответила Лесли. — Мне очень жаль, Брюс, и всегда будет жаль, но, мальчик, если хочешь узнать всю правду — сядь и спокойно послушай старую женщину. Кларк сообразил вмиг, и внутри у него что-то задрожало, а с губ едва не сорвались два слова. «Часть её ты уже получил». Кларк верил — каждый человек сам вершит свою судьбу, и парадоксально верил, что от судьбы не уйти. Некоторые встречи предначертаны до их наступления. Некоторые события предсказаны до их свершения. Некоторые люди предназначены до пересечения их путей. Лоис всегда называла его излишне романтичным, на что Кларк смущённо улыбался. «Часть её ты уже получил». Тот самый переулок. Тот самый дом. Кларк прежде не встречал Лесли, но бывал здесь. Документальные архивы кинотеатра давным-давно перекочевали в городское хранилище, но Кларку захотелось увидеть место, где всё случилось, и его ошеломил контраст клиники и района. Старый Готэм напоминал гетто семидесятых годов прошлого века: грязный, вонючий, заполонённый плохо одетыми сумрачными людьми. Приземистые здания, начинённые свинцом и бетоном, кучковались так плотно, что иногда было непонятно, где заканчивается один дом и начинается другой. Здесь пахло мочой, порохом и прогорклым жиром, по булыжным мостовым сновали раскормленные крысы, а у детей были лица крошечных старичков. Здесь мальчишки вместо завтрака брали в школу пушки и ножи. Здесь девчонки расцветали в тринадцать и к двадцати пяти превращались в побитых жизнью и мужьями толстых клуш. Клиника Лесли Томпкинс, захватившая и бывший кинотеатр, и соседнее здание, походила на бриллиант, небрежно брошенный богачом в навозную лепёшку. Кларка потрясло, что на стенах больницы отсутствовало граффити. Видимо, местное население по-настоящему уважало Лесли. «Часть её ты уже получил». Первый раз — случайность, хотя случайность есть цепь не выявленных закономерностей. Второй — совпадение. Третий — закономерность. Четвёртый — система. Ма упомянула тех самых Уэйнов, Кларк увидел те самые картины, а спустя много лет встретил того самого Уэйна. В «Дэйли-Плэнет» копали под Лекса Лютора — семья Брюса копала под Лекса Лютора. Кларк свёл Брюса с Джеймсом Гордоном, девушка сына Брюса оказалась дочерью Гордона. Всё происходящее и происходившее, все они, и сейчас, и раньше — железные крошки, притягивающиеся к мощному магниту судьбы, которую вершат и которая вершит. Четвёртый раз заставлял Кларка уже не дрожать, а трепетать. Это был хорошо знакомый ему трепет предвкушения в завершении долгого и сложного дела. Трепет хищника, догнавшего и задравшего добычу. Трепет альпиниста, покорившего ни кем прежде не покорённую вершину. Мог ли он вообразить такое в тот день, когда Брюс превратил его лицо в котлету? И вчера бы не смог вообразить. «Мы связаны узами предопределённости, Брюс, мы — ка-тет, а я твой те-ка». Можете смеяться над романтичным и наивным Кларком Кентом, можете смеяться, но он ключом открывает дверь, в которой нет замка, и без ключа заводит автомобиль, в котором нет двигателя. — Деревянная машинка! — волнуясь выпалил Кларк. — Та, о которой ты говорил, Брюс. Мой дедушка мастерил потрясающие игрушки из дерева, чаще всего машинки, очень реалистичные. Если он делал «Форд» Ф-серии шестьдесят седьмого, то это был именно «Форд» Ф-серии шестьдесят седьмого, — настоящий крошечный пикап с ручкой переключения передач на руле. Если он делал «Додж Чарджер» шестьдесят восьмого, то это был именно «Додж Чарджер» шестьдесят восьмого, в стиле «Коки». Если… — Прекрати, Кент, достаточно. — Брюс сердито уставился на него. — Что ты. — Он потёр костяшкой большого пальца лоб, раз и другой, рассеянно ковырнул ногтем кожу так, что осталась тёмно-розовая лунка. — «Плимут». — Его голос зазвучал сипло и жалобно. — «Плимут Барракуда», двухдверный, третьего поколения. Семидесятого, нет, семьдесят первого года. Базовая версия. Я вспомнил, какая именно у меня была машинка. Что. Что это значит? Озадаченно приоткрыв рот так, что обнажились верхние зубы, Брюс склонил голову на бок. Его глаза округлились, а взгляд сделался отрешённым и пустым. Чужим. Нездешним. Взгляд на две тысячи ярдов. «Попал под артобстрел или под деревянную машинку, Брюс? Ты в курсе, что похож на глупого енота?» — Кларк неловко улыбнулся. «Что теперь? Обнимемся, поплачем и назовём друг друга некровными братьями?» — Сказать, что я слегка охренел от этих новостей, — ничего не сказать. Фактически я готов объявить этот вечер вечером охрени́востей, — отозвался с дивана Дик. — Вы поняли? Охренительных новостей. Охрени́востей. Прости, Лесли. Мне сбегать за мылом, чтобы ты как следует отдраила мой рот? — Я работаю в Старом Готэме, Дик. Вряд ли в твоём арсенале есть что-то, способное шокировать меня. Кларк почему-то фыркнул и тут же стушевался под строгим взором мисс Томпкинс. Лесли с каждой минутой всё сильнее напоминала ему ма: хрупкая, седая, в очках. Мягкая и уязвимая с виду, она могла без слов заставить любого стыдливо шаркать ботинками и бормотать глупости вроде: «Прошу прощения, мэм, больше не повторится». Только вот ма, в отличие от Лесли, всегда светилась от счастья. — Дед Кларка Кента подарил мне в детстве игрушку? Я знал семью Кентов? — негромко уточнил Брюс. — Рассказывай. Он говорил одно, но Кларк слышал другое: «Что происходит? Что вообще происходит? Что происходит со мной и с моей жизнью? Кто-нибудь может объяснить, что здесь творится?» Лесли кивнула, переложила документы на столе. Её измождённое лицо сморщилось, будто она вот-вот расплачется, но вместо этого Лесли зевнула, прикрывая ладонью рот. Кларк покосился на наручные часы — время близилось к полуночи. — Что-то я знаю со слов Альфреда, что-то со слов Уэйнов, пересказанных Альфредом, — начала Лесли. — В шестидесятом году прошлого века фонд Уэйнов, помогающий фермерским хозяйствам, спас от разорения твою семью, Кларк, это и послужило началом отношений между Уэйнами и Кентами или, скорее, началом дружбы между Мартой Уэйн и Мартой Кент. Ваши отцы, Брюс и Кларк, не были так уж близки, а вот матери стали настоящими подругами. Марту Уэйн не принимали дамы её социального круга, потому что она никогда не боялась запачкать руки, и из-за высокого положения сторонились бедняки, которым она помогала. Она чувствовала себя одинокой, как и Марта Кент, выросшая в Метрополисе, с блеском окончившая университет и неожиданно выскочившая замуж за сына фермера из глубинки. Две одинокие девушки, практически ровесницы, одинаково счастливые в браке и несчастные в дружбе, одинаково хорошо образованные, с одинаковыми именами и одинаково добрыми сердцами — о таком говорят: «Они буквально нашли друг друга». Марту Уэйн не смущало расстояние в две тысячи миль, она нередко летала к подруге и могла провести в Смолвиле не день-два, а неделю-другую. Иногда её сопровождал Томас, а Рождество шестьдесят третьего и шестьдесят четвёртого ваши родители встретили вместе. Эта дружба не закончилась, когда Уэйны перебрались в Европу, в Англию. Ваши матери регулярно переписывались и иногда созванивались. — Хорошо, пусть так, — ответил Брюс. — Почему Лайнел Лютор не расправился с… Уэйнами тогда, в шестидесятых? Он получил компанию, но его целью являлась недвижимость. Он мог послать убийц за океан. — Уэйны знали, что хочет получить Лютор на самом деле, и подстраховались. После того как они лишились компании, их адвокат публично озвучил завещание, касающееся недвижимых активов, исключая семейный особняк, и того, как эти активы могут и не могут использоваться в течение пятидесяти лет после смерти Уэйнов при условии отсутствия у них наследников первой очереди. Уэйны составили длинный перечень того, что нельзя открывать в принадлежащих им зданиях. Никаких борделей, саун, бань, секс-шопов, баров и любого рода заведений, под прикрытием которых можно организовать публичный дом. В случае нарушения хотя бы одного из пунктов всё имущество отходило Роберту Квину или его прямым наследникам, и, уверена, юристы «Квин-Индастриз» очень внимательно следили и до сих пор следят за исполнением пунктов этого завещания. — Если бы Лайнел разделался с Уэйнами тогда, то всё равно остался бы с носом, — задумчиво заметил Кларк. В своём расследовании он упустил это. — Лайнел мог влиять на власти города, переименовывая то, что ему не принадлежало, но из-за публичного завещания не мог использовать недвижимость. Зачем же Уэйны уехали, если обезопасили себя с этой стороны? Не хотели видеть, как разваливается их город? — Да, и они не считали, что действительно обезопасили себя. Кто-то мог бы назвать это трусостью, но у Лайнела была дурная репутация, и Уэйны предпочли отгородиться от него океаном, однако Лютора это не остановило. Он несколько раз летал в Лондон, пытаясь договориться с Томасом, но тот был непреклонен, и тогда Лютор сосредоточился на компании. Альфред сам присутствовал на последней встрече Томаса и Лайнела и говорил, что Лютор напоминал безумца, поглощённого единственной идеей. Если бы Томас пошёл на уступки, ты бы так и не родился, Брюс. — Как долго Альфред работал на Уэйнов? — поинтересовался Брюс. — Он не так стар и вряд ли служил у них десятилетиями. — Четыре года. Он сменил на этом посту своего отца, Джарвиса. Альфред поступил на службу к Уэйнам в Англии, а Америку покинул будучи младенцем. Когда его родители разошлись, отец остался в США, а Альфред с матерью вернулись на родину, в Лондон. — Получается, наш Альфи — нелегал? — спросил Дик и хлопнул Пенниворта по плечу. — Вот же лис! — Если он родился здесь, то не может считаться нелегалом, — возразил Брюс и искоса, с непонятным подозрением посмотрел на Кларка. Он будто взвешивал что-то на ненастоящих весах. Решал, можно ли говорить дальше. Можно ли доверять или лучше выставить Кларка за дверь. Брюс пожевал губы и всё-таки, с явной неохотой продолжил: — Это он, Лесли? Ты должна сказать. Альфред убил Лайнела Лютора? Кларк, разинув от такого заявления рот, взглянул сперва на Дика — чемпиона среди глупых енотов, затем на безразличного ко всему Пенниворта. Да этот старик и муху не способен прихлопнуть, не то что кого-то убить. — Это уже не имеет значения, — добавил Брюс. — Никто из нас не осудит его за преступление сорокалетней давности. Никто из нас не осудит его за убийство такого ублюдка, как Лайнел Лютор. Скажи! — Альфред — необычный человек, — после паузы произнесла Лесли. — К Уэйнам он устроился в неполные двадцать восемь, до этого получил образование и успел поработать в Королевском национальном театре, но до всего — Альфред служил в британском спецназе. Бордовый берет. Он бы тебя, Брюс, и сейчас в бараний рог согнул, если бы захотел. — Ч-что? — недоверчиво пробормотал Брюс. — Альфред, наш Альфред. Мой Альфред? Он что? Кларк вроде бы закрыл рот. Или нет. Глупый енот. Очень глупый енот. Альфред сидел и безучастно перебирал пальцами края пальто. — СуперАльфред. Дик тоненько хихикнул. Так мог бы смеяться человек, который законопослушно переходил дорогу на зелёный свет. Человек, прямо перед которым потерявшая управление фура размазала по зебре нескольких пешеходов. Человек таращился бы на красно-белую зебру и смеялся, смеялся, смеялся. — Два года спецназа и два года в секретной программе Ми-5, но в конце концов его человеческие качества взяли верх. Он не мог продолжать делать то, что от него требовали, и зашёл не так глубоко, чтобы ему не позволили уйти. К тому времени Уэйны уже жили в Англии, мать Альфреда умерла, а Джарвис пытался наладить отношения с сыном, и ему это удалось, потому что спустя пять лет Альфред занял его место. — Лесли вздохнула и помассировала виски. — Не понимаю, как ты догадался, Брюс, но ты прав, Альфред убил Лайнела. Это случилось через сутки, на следующую ночь после того, как ты пропал. — Она опустила голову. — Альфред был не в себе с того самого вечера, как застрелили Томаса и Марту, а я замечала и не замечала. Все те пять с половиной лет, что мы провели вместе, я предпочитала не замечать. Он внушил себе, что твоё исчезновение — дело рук Лайнела. Не знаю, как и где Альфред достал оружие, но в ту ночь я ждала его допоздна, и он наконец явился. Его руки тряслись, кровь перепачкала куртку, и он бормотал как сумасшедший: «Он жив. Мастер Брюс жив, и я найду его, клянусь Богом, Лесли, найду». Сомневаюсь, что Лайнел признался ему перед смертью, скорее всего, Альфред сам так решил и не ошибся. — Я жил с вами? С тобой и Альфредом? — Да. Я влипла в эту историю с закрытыми глазами. Мне едва исполнилось двадцать пять, я окончила медицинский и работала интерном, когда моя жизнь перевернулась. Ни я, ни Альфред, ни один из нас не был готов к такому. — Лесли сняла очки и повесила их на карман своего белого халата. — Но когда я впервые взяла тебя на руки, Брюс, окровавленного, кричащего, орущего на весь этот мир, у меня не осталось выбора. Я бы не смогла тебя бросить, даже если бы Альфред захотел, но он не захотел, потому что был готов меньше меня. Мужчины редко по-настоящему готовы быть отцами. Для них это всегда снег на голову. Альфред искренне полюбил Уэйнов за те четыре года, их смерть сильно подкосила его, но он пообещал сделать всё возможное, чтобы сберечь и вырастить тебя. — Она надолго замолчала, и никто не стал её поторапливать. — Не знаю, как ты выжил, Брюс. Не знаю, как мы все выжили. Ты родился недоношенным, восьмимесячным и хотя мог дышать сам, был очень слаб. Мы не могли обратиться в больницу, чтобы ты получил должный уход, не могли попросить помощи. Альфред никого не знал в Америке, да и у меня не было близких людей, кроме брата, с которым у нас никогда не складывались отношения. И мы боялись, мы оба. Мы прятались в моей крошечной съёмной квартире и боялись. Я продолжала ходить на работу, Альфред подрабатывал по ночам, но мы так боялись. Мы знали, что Лютор ищет ребёнка и дворецкого и не успокоится, пока не найдёт. Два месяца в той квартире, с ночи, когда ты родился, и до ночи, когда мы сбежали, тянулись вечностью. Ты выжил, но всё время плакал и казался таким немощным. Ты был очень слабеньким младенцем. — Я? — Брюс криво усмехнулся: «Посмотри-ка на меня, Лесли, ты что-то путаешь». — Да, ты. Я думала, ты умрёшь в ту первую ночь. Альфред оставил меня одну, отправившись разобраться кое с чем, а ты кричал и кричал, кричал и кричал. Не от голода, настоящий голод приходит не сразу, да и я кое-что знала о вскармливании новорождённых и успела приложить тебя к груди твоей матери, пока она не испустила дух. Не знаю, понимала ли Марта или уже находилась за гранью… Не знаю. Ты кричал без остановки, и я прикидывала, кто положит тебе на лицо подушку и прекратит мучения — соседи или мои нервы сдадут первыми. Альфред вернулся через десять часов, грязный, вонючий, весь в земле. Он принёс детское питание и кое-какие вещи и ценности. Альфред ездил в дом твоих родителей, понимая, что скоро туда могут заявиться незваные гости. Он собрал все документы, бумаги, всю историю семьи, включая подлинное завещание, которое твои родители составили заранее, и спрятал. Сложил в сундук и зарыл на территории поместья. — Альфи всегда нравились истории про пиратов и клады! — Дик восторженно блеснул глазами. — А карта? Он нарисовал карту? — Да, Ричард, он нарисовал карту, но где она — я не знаю. Наверняка сгинула за эти десятилетия. Он называл её — «Наше семейное достояние». — К-как? — прохрипел Брюс. Кларк удивлённо приподнял брови, глядя на неподдельно, так неприкрыто и откровенно взволнованного Брюса. — Сними пальто, Альфред, и дай его мне, — сквозь зубы попросил Брюс. — Как пожелаете, сэр. — Старик встал, снял пальто и положил его на край стола. — Пожалуйста, будьте аккуратны, это наше семейное достояние. — Оно всегда шуршало, как крыса под обоями, — прошептал Дик и заговорщицки подмигнул Кларку. — Чёрт, может, Альфи заныкал не только старые бумаги? Чую запах настоящего клада. Брюс положил пальто на колени и помял пальцами заплатанный подол. Что-то захрустело — как бумага и полиэтилен одновременно. В кабинете будто запахло пергаментом и пылью, и Кларк даже повёл носом, принюхиваясь. Брюс покрепче ухватился за подкладку и дёрнул с такой силой, что ткань порвалась и по шву, и рядом со швом. — Это подлинный вандализм, сэр, — толику недовольно проскрипел Альфред. — Я ведь просил вас быть аккуратным. Брюс, не обратив внимания на упрёк, сунул руку внутрь и в напряжённой тишине извлёк на свет лист бумаги, обёрнутый цветной плёнкой. — Он сохранил её, — пробормотала Лесли. Брюс пихнул пальто Кларку — тот бережно передал его Альфреду, старик благодарно кивнул и тут же облачился в свой изрядно потрёпанный наряд — и, взяв со стола канцелярский нож, распорол плёнку. Это действительно была самодельная карта. Кларк узнал ещё не перестроенный Лютором особняк Уэйнов, сад и озеро рядом, а неподалёку от семейного склепа, ближе к границе владений стоял тусклый красный крестик. Внизу карты Альфред нарисовал линейку масштабов. — Что ж, теперь я, видимо, богатый человек, — звенящим, полным горечи голосом сказал Брюс. — Если я захочу, мне достанется зáмок, набитый элитными шлюхами, и десяток-другой семейных скелетов, не так ли, Лесли? — Не надо, Брюс. — Да неужели? — Брюс усмехнулся. — Думаешь, мне это нужно? Думаешь, эта бумажка имеет для меня ценность? — Тебе принадлежит успешная многоотраслевая компания и половина города, — вмешался Кларк. — Всего лишь половина? Жаль, что не весь. — Половина — это, конечно, преувеличение, — поправила Кларка Лесли, — но фактически Уэйны построили Готэм и владели огромным количеством недвижимости. — Почему же об этом никто не помнит? — Ты когда-нибудь слышал о Саре Ректор? — сменила тему Лесли. — Чернокожая девчонка, жившая в первой половине двадцатого века, во времена второго Ку-клукс-клана и расцвета расовой сегрегации, — ответил Брюс. — Сара неожиданно разбогатела, когда на её участке нашли нефть. Она стала такой богатой, что власти штата официально объявили её белой, и Сара получила возможность пользоваться привилегиями белых людей. К чему это? — История Сары Ректор — это всё, что нужно знать об Америке. Власть денег способна изменить даже цвет кожи, что уж говорить о переписывании мало кому интересной в нынешнее время истории одного города. Лютор высосал все соки из компании Уэйнов, чтобы максимально стереть о них память. У него получилось. Он уничтожил и память, и самих Уэйнов. — Я жив, — процедил Брюс. — Что случилось дальше? Я жил с тобой и Альфредом, а летом мы ездили на ферму Кентов дышать свежим воздухом и пить коровье молоко? — Мы провели в Готэме два месяца, денег не хватало, ты становился всё слабее и слабее, и в конце концов Альфред принял решение. Марта часто и много рассказывала о Кентах, он сам отправлял им письма и не сомневался, Кенты — хорошие, порядочные люди. Я последовала за ним. — Вы были вместе? Как пара? — полюбопытствовал Дик. — Ты и Ал. — Девчонка из Кентукки, сумевшая выбраться из городка с населением в полторы тысячи, и импозантный молодой англичанин с безупречными манерами и британским акцентом. Он не оставил мне шансов. — Лесли сердечно посмотрела на Альфреда. — Кенты прекрасно нас приняли. Сказали, мы можем оставаться так долго, как захотим. И мы остались. Ферма находились в отдалении от города, к ним мало кто заезжал, но для редких посторонних мы считались семейной парой. Кузина Марты с мужем и сыном. Ты, Брюс, окреп, мы с Альфредом изо всех сил помогали на ферме и по дому, стараясь отплатить за добро. Кенты очень полюбили тебя. Они так радовались, что в доме появился ребёнок. Сэмюэль постоянно с тобой возился, мастерил тебе игрушки. Называл внуком. Марта и Джонатан хотели тебя усыновить, однако Альфред не согласился. Мы очень хорошо жили все вместе и спустя год уже не думали о переезде, но Альфред… Он не переставал бояться за тебя и заразил меня своим страхом. Ему везде чудился Лютор или подосланные Лютором люди, и в конце концов и я стала видеть этих несуществующих людей. Когда тебе исполнилось четыре, и ты болтал целыми днями, без перерыва, уже читал и считал, Альфред начал опасаться, что ты расскажешь кому-нибудь, кто ты такой. Он никогда не скрывал от тебя правду. Учил гордиться. Учил, даже когда ты был пускающим слюни карапузом, едва умеющим стоять на толстых ножках. — Хватит этих сентиментальных воспоминаний. Вы воспользовались моей детской доверчивостью и внушили мне другой год рождения и другое имя, Матчес Мэлоун. Год и имя для чужаков. Что ж, Альфред хорошо научил меня гордиться, потому что в итоге я предпочёл своё имя. — Брюс сжал пальцы, и карта с хрустом смялась в его кулаке. — Вы уехали обратно в Готэм в июле восемьдесят третьего? Я прав? Я прав. Почему? Лесли с печалью взглянула на Кларка. Он нахмурился, быстро сопоставил даты, и его осенило. Кто-то передал ему послание, написанное ватной палочкой, смоченной в молоке; Кларк повозил горячим утюгом по бумаге, и слова проявились — одно за другим. — Ма… Ма узнала, что ждёт ребёнка. Альфред опасался за жизнь Брюса и опасался, что Лютор может навредить людям, которые так много сделали для всех вас. Для сына Уэйнов. Ма забеременела, и Альфред не мог поставить под удар её нерождённого ребёнка. М-меня. Альфред заботился обо мне. Он шумно сглотнул и повернул голову, изучая каменный профиль Брюса. Встречались не только их родители — они сами встречались. Кларк встретил Брюса, когда был крошечным эмбрионом в животе у ма. В груди потеплело. В груди от сильного ветра разгорались тлеющие угольки, и он очень постарался не расплыться в наиглупейшей улыбке. — Именно, — подтвердила Лесли. — Кенты возражали. Они говорили, Брюс им как родной, говорили, что смогут позаботиться о нём, и снова начали настаивать на усыновлении, но Альфред всё решил. Мне не хотелось уезжать, как и тебе, Брюс. В отдалении от города, в изоляции от других людей и детей, но тебе там нравилось. Ты чувствовал себя счастливым, свободным и очень хотел остаться, чтобы познакомиться с младшим братом. Мог ли Кларк вообразить такое? Никогда бы не смог. Не сумел бы в принципе. Он покраснел. Сначала вспыхнули уши, потом запылало под глазами, и наконец всё лицо охватило незримое пламя. Они с Брюсом могли быть братьями. Семьёй. Как бы сложилась их — Брюса — жизнь, если бы они выросли вместе? Что бы случилось, сумей его родители переубедить Альфреда? Смотрел бы он сейчас на Брюса как на старшего брата, часть семьи, или судьба в любом случае вывела бы его на иную дорогу? Интересно, не пытались ли его родители искать Брюса, Альфреда и Лесли? У Кларка в голове закопошились смутные воспоминания — не из чьих-то рассказов, а реальные, из жизни, в которой ему было четыре, пять или шесть — о поездках па в Готэм. Приблизительно после того, как родители подарили Кларку тот набор фигурок из коллекционного выпуска восемьдесят восьмого. Порой па отправлялся в Готэм один, порой с дедушкой, иногда они брали машину, иногда летали на самолёте. Вряд ли пытались — всё же решил он. Наверное, это относилось к каким-нибудь делам, или на самом деле па и дедушка ездили туда раз-два, а воспоминания являлись частично ложными. Где-то на ферме могли быть спрятаны фотографии. Родители, дедушка, заезжающие в гости дяди и тёти постоянно снимали Кларка, особенно в детстве, и наверняка существовали другие фотографии — снимки маленького и счастливого Брюса, пускающего слюни карапуза, который едва умел стоять на толстых ножках. Ма и па дали слово и сдержали его, не поделившись даже с родным сыном, но обещание не значило, что они уничтожили память о Брюсе. Кларк всё-таки улыбнулся. «Нельзя же быть таким чувствительным болваном, Смолвиль», — как наяву укорила его Лоис. Кларк улыбнулся шире. Пусть ему придётся перевернуть на ферме всё вверх дном, но он обязательно найдёт эти фотографии. — Прекрати, Лесли, — рыкнул между тем Брюс, — с меня довольно. Я не желаю об этом слушать. Не желаю слушать о «прекрасной» деревенской жизни, которую не помню. Улыбка Кларка увяла. Он возмущённо поджал губы. Ему был не по душе этот постоянный сарказм по отношению к его семье и родным краям, Брюс совсем не разделял его тёплых чувств к их неожиданному общему прошлому. Кларк принял всё сразу, легко и просто, но Брюсу, вероятно, требовалось больше времени. Он отталкивал, а не принимал. Если бы им взбрело в голову сыграть в бейсбол, Брюс, определённо, встал бы на позицию бьющего. «Ты ведь жил счастливо, — подумал Кларк, — с людьми, которые тебя любили и которых любил ты. Ты не помнишь этого, но может, те забытые, но хранящиеся в подсознании пять с половиной лет в итоге и сделали тебя тем, кто ты есть. Настоящим человеком». — Дальше, — скомандовал Брюс. Брюсу нравилось командовать — Брюс умел командовать. Негодование Кларка растаяло, но он спрятал вернувшуюся на лицо улыбку и мечтательно сощурился. Новые факты ошеломляли, однако ребяческий восторг, неуместный здесь и сейчас, никуда не делся — восторг от настоящего Брюса. Настоящий Брюс — с грубым и низким голосом, полным никем не оплаченных эмоций. С чёрным щетинистым подбородком. С грязными волосами, воспалёнными от недостатка сна глазами и густым запахом, от которого хотелось чихать и чихать. С заскорузлыми от крови бинтами на разбитом кулаке. Не чистая гладкая картинка с обложки журнала, а настоящий человек, резкий и прямой, сложенный из углов и квадратов: с острыми скулами и гранитной челюстью. Кларк едва не задохнулся. Несколько часов назад он не чаял зайти так далеко, но теперь ему не надо выдумывать предлоги, чтобы остаться. Их связало общее дело. «Я пришёл, Брюс, и не собираюсь уходить». Он не собирался уходить и робко надеялся, что Дик или сам настоящий Брюс познакомит его с их настоящей семьёй. Кларк уцепился бы за малейший предлог, за тончайшую нить, потому что желал знать всё, желал очутиться внутри, а не плыть мимо сторонним наблюдателем. — Альфред взял с Кентов обещание молчать о сыне Уэйнов, — продолжила тем временем Лесли, — пока сам Альфред или Брюс не попросят их заговорить, и мы уехали в Готэм. Кенты дали нам немного денег, мы сняли квартиру в Старом Готэме, я следила за тобой, Брюс, потому что ты рвался на улицу, потрясённый видом большого города, а Альфред целыми днями где-то пропадал. Много позже я поняла, что Альфред ехал с одной целью — убрать Лайнела и избавиться от страха. Он убил бы его, даже если бы ты не пропал. Ты исчез через неделю после приезда. Я возилась на кухне, слушала радио, а когда вышла в гостиную, где ты читал книжку, тебя уже не было. Полагаю, ты сумел открыть замок, подтащив к двери табуретку, из любопытства удрал на улицу и заблудился. Но Альфред посчитал иначе. Лесли сокрушённо покачала головой. — Он повредился умом, когда умерли те Уэйны, а потеряв их сына, совсем обезумел. Альфред отправился убивать Лайнела, я безуспешно искала тебя на улицах, пока, после долгой внутренней борьбы, не решилась обратиться в полицию. Но моё заявление не приняли, так как официально я не являлась матерью. За эти годы мы так и не оформили документы, и никто не собирался искать мальчика, которого формально не существует. Надо мной посмеялись и выгнали вон. Через четыре дня после убийства Лайнела Альфред собрал вещи и ушёл. Я же уже не сомневалась — ты мёртв, сгинул без следа, как сотни и тысячи других детей в Готэме. Я продолжила прерванную врачебную практику, потом уехала в Африку для миссионерской работы, а в две тысячи четвёртом меня нашёл юрист моего брата. Мы не были настоящей семьёй, но мой брат, сумев сколотить приличное состояние, завещал всё мне. Я вернулась в США и через год открыла эту клинику. Не знаю — почему именно здесь. Может, я рассчитывала когда-нибудь встретить в этом особенном месте Альфреда или тебя, Брюс, — потому что какая-то нерациональная часть меня надеялась на чудо. Вопреки всему. Я знала, что ты мёртв, и надеялась, что выжил. И чудо случилось, но ты всё забыл. Детская амнезия? — Диссоциативная, на которую впоследствии, видимо, наложилась детская. Уверен, шок большого города вызвал потерю памяти. — Мне очень жаль. — Лесли опёрлась сложенными в замок ладонями о стол и с нежностью посмотрела на Брюса. — Мне жаль, что я не уберегла тебя. Жаль, что обрекла на такую жизнь. Мне всегда будет жаль, и что бы ты ни думал — я любила и люблю тебя как сына. — Если бы ты любила меня, то рассказала бы всё тогда, почти двенадцать лет назад! — вспылил Брюс, и Кларк подумал, что так могла сгорать спичка с черенком, полностью обмазанным серой: мигом и дотла. — Ты не ответила — почему? По-че-му?! — Потому что не знала — как! — так же резко бросила Лесли. — Когда я столкнулась на улице с Альфредом, и он сообщил, что всё-таки нашёл тебя, и ты подарил ему имя, то поначалу решила, что Альфред выдумывает. Но он пообещал устроить скорую встречу, а заодно посетовал, что мастер Брюс, гм. Она прервалась и покосилась на Кларка так же, как Брюс, когда говорил об убийстве Лайнела. «Уверяю вас, мэм, мне известно куда больше, чем вы способны представить, и мне можно доверять». — Кларк твёрдо взглянул на неё. — Альфред посетовал, что мастер Брюс занимается… недостойным делом, — произнесла Лесли. — Я вытянула всё, что могла, и поняла — ты не в курсе. Альфред очень изменился за годы, прошедшие с нашего расставания, и как будто забыл или боится упоминать определённые имена и фамилии, однако мне показалось — он говорил тебе. Говорил всё время, с первого дня, но ты не слушал. Я продумала разговор, а когда увидела тебя, спустя двадцать с лишним лет, такого взрослого, сильного, здорового и красивого мужчину, который обрёл названного отца, сына и младшую сестру, то не смогла. Ты выглядел по-настоящему счастливым, и я не могла разрушить твою жизнь. Я убеждала себя, что ты работаешь в дорогом, хорошем месте и незнаком с Лексом Лютором, и месяц за месяцем, год за годом откладывала беседу, время шло, у тебя появлялись всё новые и новые дети, и наконец я решилась — именно тогда, когда узнала, что ты работаешь в Доме на Холме. У меня язык не повернулся рассказать. Ты бы не справился. — Да неужели? — неприятным металлическом голосом отчеканил Брюс. — Вот я здесь, перед тобой, повзрослевший ещё на двенадцать лет, сильный, здоровый и до хрена красивый, и между нами больше нет тайн. Что теперь?! Считаешь, меня волнуют люди, которых я не знал? Плевать я хотел на Уэйнов! — вскочив на ноги, взревел он и плавно, как хищный зверь, подался вперёд. Наклонился над столом так, будто собирался улечься на него. — Плевать я хотел на моё семейное достояние! Выпрямившись, Брюс расправил плечи. Обвёл всех тяжёлым взглядом и оскалился. — Что вы делаете, сэр! — воскликнул Альфред. — Нет, Б! — крикнул одновременно с ним Дик. Брюс с недоброй ухмылкой выкинул разорванную на мелкие клочки карту и цыкнул сквозь зубы, словно хотел плюнуть на паркет. Альфред привстал, явно намереваясь немедленно начать ползать по полу собирая обрывки, но Дик ухватил его за плечи и усадил обратно. Старик вздохнул. Его чуть водянистые глаза подёрнулись неясной дымкой, и он вновь забормотал что-то неразборчивое. — Что, Лесли, по-твоему, я бы не справился? Несчастный обездоленный сыночек Уэйнов, как же ему справиться с тем, что он трахается направо и налево в фамильном особняке, когда его мамочка и папочка наблюдают за ним из гробов, — с сарказмом произнёс Брюс. — Как же ему справиться с тем, что сын человека, убившего его мамочку и папочку, платит ему за всё это. Так? Так, я спрашиваю?! Так ты рассуждала, когда жалела меня?! — Ты уже не справляешься. Именно этого я боялась. Я всегда видела, как ты счастлив жить такой жизнью, окружённый этими детьми, и как ты переполнен невероятным неуправляемым гневом, — с горечью и сожалением отозвалась Лесли. — Ты забыл, но что-то в тебе всегда помнило, кто ты есть на самом деле, и это сжигало и сжигает тебя изнутри. Господи. Господи, мальчик мой. — Она закрыла руками лицо, запустила кончики пальцев в волосы. — Как же… Как же я виновата перед тобой. — Эту карту можно будет склеить, — пробормотал Кларк, пытаясь разрядить обстановку. — Если среди спрятанных документов есть подлинное завещание, оно пригодится. — Пригодится для чего? Брюс, узкими, как бойницы, глазами, уставился на Кларка: — Полагаешь, я захочу, чтобы правда всплыла? — ужасающе ласковым голосом спросил он. — Да ладно, Б, — вмешался Дик, — это огромные ресурсы, которые можно использовать в благих целях. К тому же это справедливо. Это твоё по праву. — Ты не понимаешь? — Брюс переключился на Грейсона. — Ты-то должен понимать. Ты — единственный, кто способен понять. Пресса уничтожит нас — вас в первую очередь. Я не хочу, чтобы моих детей травили из-за меня; не хочу, чтобы в моих детей тыкали пальцами; не хочу, чтобы моих детей называли сраными выблядками! Мне плевать на ресурсы. Будь это полгорода, город, полмира или целый мир, я не позволю. Если это всплывёт, Кент. — Кларк поёжился, потому что Брюс опять смотрел на него: колко, цепко, оценивающе, словно снимал мерки для гроба. — Если что-то всплывёт, я сломаю тебе шею и сяду в тюрьму за это. — Я никогда не. Я не. Без твоего разрешения… Мне бы и не… — Кларк беспомощно вздохнул и развёл руками. «Прошу, Брюс, ты можешь доверять мне — ты должен мне доверять. Я на твоей стороне, отныне и навсегда. Я никогда тебя не подведу». — Кларк мог бы произнести это торжественно и веско, как обещание, клятву, молитву, но слова немного значили. Ему придётся доказать делом — и не тем, что уже завершилось. Он будет стараться и завоюет доверие. — Видишь, Лесли? Он никогда не. Даже он! Именно он. Он, посторонний человек, открыл мне правду. Ему понадобилось на это меньше года. Ему, журналисту! — Брюс повернулся и второй раз ударил кулаками по столу, так мощно, что задрожал монитор компьютера и завибрировали письменные приборы в пластиковой подставке. — Он мог бы сделать на мне историю, но вместо этого поступил так, как следовало поступить тебе! Он поступил честно! Кларка покоробило это — посторонний человек, но он ведь не рассчитывал, что Брюс сразу объявит его лучшим другом. Он исподлобья глянул на Лесли, которая уже убрала ладони от лица. Он и понимал, и не понимал её. Ему потребовалось время, чтобы убедить себя в необходимости такой правды и решиться. Почему же она не сумела? Брюс действительно не справлялся. Кларк ни на секунду не поверил всем этим ожесточённым заявлениям об Уэйнах. Как он и предполагал, Брюс ломался, потому что ломалась его жизнь. На него навалилось слишком много того, что и по одиночке трудно вынести, подобно маятнику он мотался из стороны в сторону, то признавая Уэйнов, то отрекаясь от них. Он бросался глупыми, злыми словами, продиктованными тем самым гневом. Он источал ярость — видимую в изломе губ. Он бессильно сжимал и разжимал кулаки, и под курткой вздувались и опадали бицепсы. «Лесли ему сердце разбила, — промелькнула мысль. — Он догадался о её роли, но не осознавал до конца, что их связывало: как много и как долго». Вряд ли Брюс считал её кем-то вроде матери, но эти двое были достаточно близки для настоящих обид. Лесли просто-напросто возвращалась с работы или из магазина домой и попала в центр шторма. Столкнулась с жестоким преступлением и взяла на себя заботу о чужом ребёнке. Без сомнений и колебаний. Растила его, забыв о собственной жизни, карьере, будущем. Кларк не мог и не хотел винить её. «Она любила тебя как сына и берегла от того, что может причинить боль, как любая мать берегла бы своё дитя, — сказал он про себя, — но иногда родители перегибают с опекой. А ещё Лесли опасалась, и с каждым годом всё больше и больше, что вновь обретённый сын отвернётся от неё». — Какое у тебя оправдание, чтобы лгать мне столько лет?! — Чёрт тебя возьми, Брюс Уэйн! — Лесли поднялась с места. — Ты соткан из насилия и не контролируешь это! Что бы ты сделал, когда узнал? Куда бы пошёл и к кому? Куда пойдёшь сейчас и что сделаешь… Я боюсь за тебя, Брюс, я боялась за тебя со дня твоего рождения и боюсь до сих пор. — Думаешь, я отправлюсь прямиком к Лексу Лютору и забью его до смерти? Пойду путём Альфреда? Он убил отца, а я убью сына? — Брюс усмехнулся. — С чего ты взяла, что Лекс знает? — Я почти уверена, что не знает, но ты бы не стал молчать. — Знает. Всё и давным-давно. Давным-давно. Это отдавалось в голове Кларка затухающим эхом. Давным-давно. Давным-давно. Давным-давно. Лекс Лютор знал давным-давно и мог что-то делать. С Брюсом. Какие-то вещи. Неприятные вещи. Грязные. Сексуального характера. Упиваясь властью начальника над подчинённым. Упиваясь знанием о том, с кем и где делает эти вещи. Если Кларк нашёл ещё одну причину, по которой Брюс не справлялся? Важную причину, тоже заставляющую его бояться — и отнюдь не за себя. — Знает? Лекс Лютор знает, и ты бы пошёл к нему. Можешь говорить что угодно, но тебе не плевать и ты бы пошёл к нему. Господи, ты бы пошёл к нему, потому что это ты. — Лесли прикрыла на мгновение глаза. Она произнесла это так испуганно, таким слабым голосом, что даже ироничный смешок Брюса вышел смазанным и неестественным. — Тогда, после убийства Лайнела, Альфред сказал мне не только то, что ты жив и он собирается искать тебя. — Там был мальчик, — неожиданно заговорил Пенниворт. — Мальчик с волосами, как плоды апельсиновой рощи, и с глазами, как листья её. По щекам его изливалась вода всех морей, рот его исторгал полчища стрекочущей саранчи. Маленький мальчик с дыханием дракона, но не благородного красивого зверя, а безумного чудовища, пожравшего других драконов. Альфред важно кивнул и умолк. Кларка передёрнуло. Лекс Лютор потерял волосы в девять лет, после смерти отца. Гладкий, как задница стриптизёра, зеленоглазый Лекс Лютор в детстве был рыжим. — Лекс Лютор видел Альфреда в момент убийства, — пояснила Лесли. — Видел, смотрел, по его лицу текли слёзы, и он смеялся. Альфред сказал, он никогда прежде не встречал до такой степени несчастного и счастливого ребёнка одновременно — до такой степени сумасшедшего ребёнка, и этот ребёнок сошёл с ума не только что. Но полиция не искала Альфреда, ни одно издание не сообщило о том, что видел Лекс Лютор. — Иисусе, — вырвалось у Кларка. Лютор молчал тридцать с лишним лет. Лютор знал, кто такой на самом деле Брюс Уэйн. Лютор наверняка знал всё о семье Брюса Уэйна, но так ничего и не предпринял. Это не значило, что Лютор не хотел отомстить, однако месть лучше подавать в холодном виде. Лютор не станет мстить выжившему из ума дворецкому Уэйнов, а пожелает насладиться главным блюдом, тем самым Уэйном. Он уже наслаждался все эти долгие годы, наслаждался и смаковал, но любое изысканное яство рано или поздно приедается. Каким извращённым способом Лекс Лютор захочет разнообразить пиршество? Кларк ничего не знал об отношениях Брюса Уэйна и Лекса Лютора, а всего лишь допускал и предполагал, однако в желудке у него заныло, а яйца превратились в два крошечных камешка. Брюсу ни в коем случае нельзя контактировать с Лютором, потому что тот мог захотеть не разнообразить, а закончить пиршество — раз и навсегда. — Не ходи к нему, Брюс, — озвучила Лесли мысли Кларка, — если он знает, кто ты такой, то знает и об Альфреде. Вряд ли он забыл, кто убил его отца. Вряд ли он, невзирая на факты, считает Альфреда виновником. Я молчала ради твоей безопасности. Не важно, знал Лютор или нет, но пока не знал ты — тебе ничто не грозило. Теперь ты знаешь, и я прошу — не приближайся к Лексу Лютору. Я не боюсь, что ты убьёшь его, я боюсь — и куда сильнее, чем раньше, — что он убьёт тебя. — Указываешь мне, что делать? — враждебно обронил Брюс. — Если я захочу посмотреть в глаза этому подонку, то так и поступлю. Ты. — Он прервался, будто ему стало не хватать воздуха, облизал губы и продолжил. — Ты представляешь, в чём он виноват? Ты хоть. Брюс почему-то замолчал и коротко взглянул на Дика, который вскочил с дивана. Кларку почудилось, что эти двое не то что понимают друг друга с полуслова, а общаются без слов. У Грейсона кровь отхлынула от лица: не резко, а медленно. Он выцвел как старая-престарая фотография, от которой остался пустой бумажный прямоугольник, ещё немного, и сделался бы белее снега, белее света — белее обглоданного крысами и тысячелетия пролежавшего на солнце скелета. — Мы забыли, — на грани слышимости выдохнул Дик, — все мы, и даже Альфред. Брюс обмяк — сразу и весь. Острые углы лица притупились и сгладились, и открывшийся невидимый клапан выпустил злость и гнев. Кларк уставился на кейс, с наигранным интересом изучая блестящие замочки и силясь не слушать, что говорит Дик и как плачет бессильно осевшая обратно на кресло Лесли: тихо, практически беззвучно. Эта немолодая измученная женщина принадлежала к семье, но они не вспомнили о ней в их общем горе. — Ты можешь навестить Барбару утром, — спокойным и немного извиняющимся тоном сказал Брюс, когда Лесли успокоилась. — Ты… — Он наклонился и на пару секунд накрыл её ладонь своей. — Я сорвался, и мне жаль. Я прощаю тебя за твоё молчание. Тебя никто не обязывал заботиться о чужом ребёнке, но ты не бросила меня, ты поддержала Альфреда в трудные годы. Я благодарен тебе за это. Нам не узнать, как бы сложилась жизнь Стефани, но я уверен, расскажи ты всё двенадцать лет назад, Джейсон умер бы в больнице, а Тим в какой-нибудь патронажной семье или на улице. Кассандра могла не попасть ко мне и заразиться от матери. Жизни моих детей куда ценнее моего потрёпанного достояния и потасканного достоинства. — Брюс невесело усмехнулся. — На этом всё. Он дважды переступил на месте, как-то неловко, по-пингвиньи перевалился с ноги на ногу, и быстро, широкими шагами покинул кабинет. — Тебя отвезти домой, Лесли? — с беспокойством спросил Дик. — Ты как? Что мне для тебя сделать? Если хочешь, ночуй у нас, Б не будет возражать. — Всё нормально, Дик, я справлюсь. — Мастер Ричард, я останусь с мисс Лесли и позабочусь о ней, если возникнет такая необходимость, — произнёс Альфред. — Лады. Кларк, идёшь? — Да, да, конечно. Он засуетился, щёлкнул замками кейса, уронил его и сполз с кресла на пол. Притворился, что случайно рассыпал бумаги. Брюс кипел, бурлил и взрывался, но он передумает. Должен передумать. Они вместе что-нибудь решат насчёт огласки и реакции общества на огласку, и он передумает. Собрав всё, Кларк поднялся, попрощался с Лесли и Альфредом, который весьма внимательно и с одобрением посмотрел на кейс, и поспешил следом за Диком. Когда Брюс передумает, ему не придётся перекапывать огромную территорию в поисках «семейного достояния». В кейсе Кларка среди бумаг лежали клочки разорванной карты.