На букву «Б»

       Дверь больничной палаты была нежно-голубой, как летнее небо по краю горизонта в пять часов утра. Сквозь вытянутое в длину пластиковое окошко Брюс видел часть кровати. Как это могло произойти? Как это могло произойти?! Как, чёрт возьми, это могло произойти?! Неужели в мире нет ни капли справедливости? Неужели его семье недостаточно трагедий? Словно он какой-то неправильный Иов, которого испытывает несуществующий Бог. «Я порочен, несправедлив, небогобоязнен и не удалён от зла. Я близок ко злу и знаю, где место тьмы. Я доходил до границ её и знаю пути к её дому». Брюс резко отвернулся от двери и взглянул на Дика. Лицо у того было болезненно красным, на крыльях носа чуть-чуть шелушилась кожа. Ночью он переоделся в гражданское, и на груди его свитера, такого же нежно-голубого, как дверь палаты, горел незримый вопрос: как это могло произойти? Грейсон достал бумажный платок и громко высморкался. — Это я виноват, — сказал он. Дик смотрел в сторону, будто стыдился сам себя, и чем-то напоминал Кларка Кента. Его голос звучал сипло. Бойскаут покинул квартиру Брюса часа четыре назад, и за это время он побеседовал с охраной комплекса, проверил автомастерскую, где наткнулся на мертвецки пьяного Роя Харпера. Заручился обещанием Гордона пробить автомобиль Джейсона через городскую систему видеонаблюдения, если мальчишка не объявится до двух дня. Съездил в клинику, чтобы посидеть у постели Барбары. «Расскажи историю из прошлого — сними перчатки — подержи её за руку — поцелуй в щёку — пообещай, что всё будет хорошо — лги-лги-лги — не сиди как истукан». Вернулся домой и, дальновидно вызвав такси после звонка Кента, отправился в Метрополис на встречу с Оливером Квином и Лоис Лейн. Именно там его застал вызов Дика. Тот коротко сообщил, что Джейсон нашёлся. Джейсон в больнице. Джейсон поступил так, как ему поступать не следовало. Не нашлось бы ни единой причины, чтобы Джейсон поступил так. — Вчера он слышал мои слова о счетах, — тихо добавил Дик, — и мигом сделал выводы. Он решил помочь семье. Иисусе, Б, я и представить не мог… Брюсу почудилось, что он ослышался. Счета? Бумажки с кучкой нулей? Ряды аккуратных чёрных цифр отправили его сына в пасть к дьяволу? Система медицинского страхования за последние годы стала гибче и лояльнее. Нестраховую часть лечения их семья оплатит пусть не с лёгкостью, но и не затягивая пояса, в крайнем случае Брюс поступится принципами и Барбара, уже безработная женщина, может получить длительную рассрочку с символической ежемесячной выплатой — они бы решили проблему так или иначе, но… Чёртов безрассудный пацан и сам всё знал. Брюс бессильно сжал кулаки. Ничего иного ему не оставалось. Он чувствовал себя человеком, отправившимся к доктору с ушибом мизинца и сбитым с ног диагнозом: неоперабельный рак четвёртой стадии. — Никого не возьмут на разовый контракт посреди ночи, — заметил Брюс. — Джейсон связался с Лютором. Как? — Малой скопировал его номер у тебя пару лет назад, — сообщил Дик. Его голос совсем упал. Он комкал в кулаке платок и смотрел куда угодно, но не на Брюса. — Хватит. Мы оба понимаем — ты не виноват. — Может, и так. — Дик вскинулся. — Может, никто из нас ни в чём не виноват, но я устал, Б, по-настоящему устал. Всё рушится, и бежать некуда. Нет места получше, где бы всё по-прежнему было хорошо. Я всегда жил одним днём и не особенно задумывался о завтра. Я считал, что у меня — у нас — полно времени. Целый огромный мир времени, в котором я на станции «Когда-нибудь» делаю предложение Барбаре, а на вокзале «Не раньше, чем лет через семь» у нас рождается первый ребёнок, и потом, на пересадочной… — Он прервался и шумно выдохнул сквозь зубы. — Извини. Мне казалось, я умею брать верх над трагедией. «Скажи что-нибудь ободряющее — сними перчатки — убеди его, что он не виноват — положи руку на плечо своему сыну — убеди себя, что ты не виноват — задай главный вопрос». — Он намеренно приехал сюда? — малодушно поинтересовался Брюс. — Да. Не хотел, чтобы мы разрывались между больницами. Дик спрятал платок и, помявшись, вытащил две пачки денег из карманов джинсов — одну из правого, одну из левого. Наличные. Не чек, не перевод на карту или расчётный счёт — наличные. В пещере, невзирая на размеры выплат, отдавали предпочтение наличным. Брюс стиснул зубы до скрежета. Он знал, здесь двадцать тысяч — не девятнадцать восемьсот, не девятнадцать пятьсот, не девятнадцать. Ровно двадцать. Как парень восемнадцати лет мог заработать двадцать тысяч меньше чем за сутки? Официальный прайс-лист пещеры был весьма гибким и разнообразным, парень восемнадцати лет мог заработать меньше чем за сутки двести тысяч, но в таком случае парень не добрался бы до больницы и умер, едва покинув территорию Дома на Холме. Это давало надежду, что Джейсон несильно пострадал. Брюс уставился на деньги: новенькие, наверняка хрустящие. В центральном овале вместо Бенджамина Франклина он видел Лекса Лютора. — Убери, — вырвалось у него. Грейсон суетливо запихнул деньги обратно, одна купюра с треском надорвалась. Брюс поморщился. Им придётся рассказать Джейсону правду о Люторе, не сегодня, но придётся, и позаботиться о том, чтобы Джейсон не достал оружие и не совершил очередную ошибку. Однако Дик и так это осознавал. — Прости меня, — произнёс Грейсон. — Теперь я понимаю, что ты чувствовал, когда я устроился к Лютору. Ты. Ты собираешься зайти к нему? Б? Он медлил. Трусил. — Я не смог, если что, — продолжил Дик. Его губы подрагивали. — Не смог спросить своего младшего брата, который и с девушками толком не встречался, как именно он заработал эти деньги. — Джейсон не… Брюс прервался. Они говорили о том, что по закону не считалось изнасилованием, но по факту таковым и являлось. Он некстати вспомнил беседу с Квином и Лейн и соглашение, к которому они пришли. Надо будет объяснить Дику, что всё хуже, чем они предполагали, но сначала — сначала Джейсон. — Выпей кофе, Дик, прими аспирин. Болеть некогда. Брюс хлопнул Грейсона по плечу и, развернувшись, открыл дверь. Воздух в палате немного пах кровью и почему-то лимонами, сквозь жалюзи просачивался тусклый серый свет. По телевизору беззвучно шёл какой-то мультфильм. Джейсон бодрствовал, откинувшись на приподнятое изголовье кровати. Рядом ритмично пищал сердечный монитор. Брюс покосился на диван под окном и прошёл к постели Джейсона. — Здоров, старик, — чужим глухим голосом прошелестел тот. Брюс взял стул с сочным голубым сидением — да какого чёрта здесь всё синее и голубое — и сел рядом с койкой. До верха груди Джейсона укрывало одеяло, из-под которого выбегали трубки капельниц — куда меньшим числом, чем у Барбары. Бирюзовый цвет больничной сорочки резал глаза, и на её фоне осунувшееся лицо Джейсона выглядело бетонным, мертвецким, как у жертвы ненасытного вампира. Его верхние и нижние веки отливали нездоровой синевой. «Потерял много крови. Не представляю, как он смог доехать сюда», — сообщил Дик. Как Джейсон потерял кровь и что он мог потерять ещё — Брюс не знал. Он сунул сцепленные в замок ладони между коленей. — Где же нотации? — ухмыльнулся Джейсон, но его вымученная ухмылка была слабой тенью прежней. — Что-нибудь из серии — строгий отец ругает непослушного сына. Так, Б? — Я не отчитывать тебя пришёл. — Решил мне сказку перед сном почитать? — Джейсон довольно натурально зевнул. — Надеюсь, остальные не в курсе? Мне и тебя с правильным сыночком по яйца хватает. Брюс покачал головой. Он понимал Дика, у него самого язык не поворачивался. Шрам на щеке Джейсона словно истончился и слился с утратившей цвет кожей, а седая прядь в волосах, наоборот, — разрослась и захватила полголовы. Брюс попробовал начать говорить, но бестолково открыл и закрыл рот. Ни он, ни Джейсон не отличались любовью к задушевным беседам. Они запросто могли провести молчаливые полдня, изредка перекидываясь ничего не значащими фразами и обмениваясь колкостями. — Не ссы, я всё ещё наполовину девственник, — чересчур небрежно бросил Джейсон. — Это тебя волнует? Брюс неловко кашлянул, в полной мере осознавая, что такое — отлегло от сердца. Меньше часа назад ему в грудь врезался раскалённый метеорит, оставив воронку размером с Техас, но теперь воронка в одно мгновение заросла плотью, а космическая глыба остыла и превратилась в воздушный шарик, который зашипел и сдулся. Лютор не тронул его сына. Лютор имел все возможности, чтобы ударить ниже пояса, но почему-то не тронул его сына. Лютор играл. Показывал силу через мнимое великодушие. — Это карма, — с натянутой усмешкой добавил Джейсон. — Не суждено мне потрахаться. Ёбля для всех, кроме Джейсона, мать его, Тодда. Ха. Брюс закусил щёку. Нарочито грубые слова Джейсона переполняло горькое отчаяние. Он уже складывал кирпичи, возводил крепкую стену, отгораживаясь от пережитого. Он топорщил иглы-мечи и кричал без слов: «Не лезь не в своё дело. Сам разберусь. Сам-сам-сам. Я сам». Не разберётся. Вряд ли хоть что-то, происходившее в пещере, не имело сексуального подтекста. Десять минут с Селиной — весь опыт Джейсона до сегодняшней ночи. Мальчишка, до макушки набитый комплексами, сотканными из пепла, в который он чуть не превратился, сам отправил себя глубоко под землю к летучим мышам и стекающей с далёкого каменного потолка воде. К людям, которые могли позволить себе заплатить двадцать тысяч за… За что? — Кровушки у меня до хрена выпили, — весело сообщил Джейсон и выпростал из-под одеяла руки. Щит из бинтов, под которым пропадали трубки капельниц, закрывал их от запястий до плеч, как если бы Джейсон надел под сорочку необычный свитер. Брюс присмотрелся внимательнее. Кадык Джейсона пересекала ленточка пластыря, ещё две белели по краям шеи и наверняка не один десяток прятался под больничной рубашкой. — Шрамов у меня прибавилось, но эти — сойдут. — Мне жаль, — с трудом выдавил Брюс. — Очень жаль. — Забей. Тот ещё изврат. Знавал что покруче, Б? Какие-то люди — какие-то женщины или мужчины — пили кровь его сына. Пили, резали и пили. На живую. Нижняя челюсть у Брюса затряслась, как у заики, пытающегося выговорить неподатливую букву. Язык бесполезной сухой тряпкой заворочался во рту. Желудок сжался от острого спазма. «Это не может стоить двадцать тысяч для исполнителя, — прикинул кто-то бесконечно расчётливый внутри него. — Это не может стоить даже пять». Лютор играл и играл. Забавлялся. Они тоже позабавятся. Они не выбросят заработанные Джейсоном деньги, не избавятся от них, не швырнут в священный костёр негодования, разведённый на дровах гнева и ненависти, а потратят всё до последнего цента на лечение Барбары. Лекс Лютор, сам того не желая, начнёт платить за свои преступления. Брюс немного нагнулся вперёд. Одеяло Джейсона сбилось у ног, и наружу торчали ступни — длинные, широкие мужские ступни в васильковых больничных носках с прорезиненной подошвой. «Джейсон больше не мальчик», — с необъяснимым ужасом осознал Брюс. Между бровей Джейсона прорезались две неглубокие бороздки. Подбородок усыпали чёрные точки щетины. Губы изгибались по-стариковски уныло, скорбно. Брюс нерешительно положил ладонь на одеяло, но сквозь перчатку не ощутил тепла. Больше не мальчик. Он помнил, как Джейсон впервые побрился. Как усердно водил станком по покрытым детским пухом гладким щекам, на которых едва ли рос с десяток мягких волосков, и мужественно заклеивал порезы туалетной бумагой. Помнил, как у Джейсона ломался голос. Помнил, как Джейсон — донельзя гордый и толику испуганный — впервые сел за руль собственного автомобиля без сопровождения взрослых. Помнил: «Эй, Грейсон, у тебя что, ботинки десятого размера? Выкуси, недомерок, у меня-то уже десятый с половиной, а я ещё расту». Больше не мальчик. Брюс опять закусил щёку, с такой силой, что во рту появился неприятный металлический привкус. Его дети жили странно и нормально. Они росли и менялись, дрались и влюблялись, пакостничали и вставали друг за друга, как один. Они переживали из-за отсутствующей груди и подростковых прыщей и раз в полгода с надеждой подходили к ростовой планке. «Чёртовы пять и шесть, вечные чёртовы "девчачьи" пять и шесть», — бранился Джейсон в последний раз. Стефани пнула его в коленку и назвала сексистским коротышкой. Брюс с Альфредом и Барбарой тихо посмеивались. Дик с коварной улыбкой стукнул себя в грудь и пропел: «Пять и одиннадцать, малы-ы-ыш», на что «малыш» не растерялся и врезал ему головой в живот. Джейсон страшно переживал из-за роста, но Брюс с его собственными «почти-громила-шесть-и-три» не сомневался — мальчишку ждёт запоздалый и серьёзный скачок. Внутренним взором он видел по-настоящему взрослого Джейсона: широкоплечего, высокого, уверенного. Младший брат обязательно обгонит старшего и когда-нибудь посмотрит сверху, но не свысока. И это будет нормально. Они жили так странно и так нормально и вмиг потеряли эту жизнь. Больше не мальчик. Джейсон поступил глупо и смело. Он не мог не понимать, что со счетами, будущими и далёкими, справятся и без него, но решил внести собственную лепту. Поступил так, как поступают мужчины — увидел проблему, не переложил её на чужие плечи и молча сделал дело. Ради семьи. Джейсон глядел в упор и наверняка не ждал ответа. Больше не мальчик. Брюс не говорил с ним о работе: потому что слишком мал, потому что ни к чему детям соприкасаться с этой грязью, потому что — потому. — Смузади, — сипло произнёс Брюс. Он сталкивался — в основном понаслышке — с куда более гадкими вещами, действительно гадкими, но сейчас имел значение сам факт. Они оба нуждались в том, чтобы разрядить обстановку. Хотя бы так. — Смузачто?! — Джейсон приподнял брови, и выражение его лица стало непритворно изумлённым. — Что за хрень? — В задний проход через воронку вливают коктейль, обычно молочный, затем коктейль из заднего прохода выливается в бокал. И довольный клиент выпивает свой заказ. — Ебать, — то ли с отвращением, то ли с восхищением выдохнул Джейсон. — Рой штаны намочит, когда я начну его просвещать. Смузади, вот дерьмо. Ха, в натуре дерьмо. — За языком следи, — проворчал Брюс. Джейсон вытаращился на него с немым вопросом, и он обречённо добавил: — Нет, я в таком не участвовал. На верхних этажах предпочитают более традиционные вещи. Джейсон вытянул губы и сыграл на них указательным пальцем, будто говоря, что он думает о более традиционных вещах. Брюс проглотил невольный смешок. — Было так мерзотно, Б, — неожиданно прошептал Джейсон. Скосив глаза к переносице, он изучал кончик собственного пальца и напоминал умственно отсталого, но наконец спрятал руки и уставился в экран телевизора. — Это были… женщины? — На мужиков я бы блеванул. — Джейсон сполз по изголовью, и его подбородок скрылся под одеялом. — Они не делали ничего такого, но это было мерзотно и никак не заканчивалось, длилось и длилось, длилось и длилось, хотя на самом деле я в очереди сидел дольше чем… Чем. Они присосались ко мне, как гигантские комары. Они разговаривали друг с другом и не обращали на меня внимания, словно я не человек, а чёртов живой пакет с кровью! В очереди. Брюс так и держал ладонь на одеяле, сбоку, и по-прежнему не ощущал тепла — лишь могильный холод; и юркие желтоватые черви заползали ему под кожу. Зудели внутри него. Очередь на убой. Он, Барбара, Дик, Джейсон — все они выросли в мире без морали. Они привыкли к такому миру. Они не знали иного мира и воспринимали его обыденно. Любовь продаётся — по закону. Секс продаётся. Продаются изнасилования, унижения, пытки и всё, что ни пожелаешь. Скачайте прайс-лист для вашего удобства или откройте в соседней вкладке. У Брюса заныли крепко сжатые челюсти — почему ему потребовался Джейсон, чтобы в полном объёме понять, насколько неправильный их мир? Не потому ли, что это задело его лично. Если он не замечал чудовище у себя под носом, становился ли он сам чудовищем? — Я идиот, — заявил тем временем Джейсон. — Я не представлял, на что иду, но это не отменяет того, что я идиот. Будто мне двенадцать, и я так и не повзрослел. Его взгляд теперь сверлил Брюса злыми осиными жалами, голубыми-голубыми. Всё вокруг синее и голубое, как небо, как океаны, как озоновый слой, за которым нет ничего, кроме пустого космоса. Брюс задыхался. Его горло сузилось до коктейльной трубочки, и лёгким недоставало кислорода. Он безуспешно покашлял и пошарил по одеялу — черви вспыхнули ярко и солнечно и исчезли. Брюс нащупал руку Джейсона и осторожно сжал. — Ты повзрослел, — так хрипло и низко, что едва смог разобрать сам, возразил он и тут же пожалел. За практически пятнадцать лет ничему не научился. Если кто-то взрослеет, ему дают понять это делом, а не словами. В глазах Джейсона мелькнуло что-то неясное и дикое, что-то между ненавистью и обожанием, что-то похожее на удар исподтишка ножом в живот и стакан подогретого молока перед сном. — Проваливай, — выплюнул Джейсон и, слегка приподнявшись, рявкнул: — Проваливай! Слышишь? Вали отсюда, ты, хренов… Ты! Брюс встал. — Вали! Джейсон без сил откинулся обратно на подушку. Под одеялом его грудь высоко вздымалась и опадала, на лбу и над верхней губой выступил пот. Брюс чётко, по-военному развернулся, чуть не уронив стул, и прошёл к двери. Ему не следовало уходить, он обязан помочь, но как? Каким образом утешить мальчишку, который столкнулся с тем, к чему был абсолютно не готов? Как убедить, что раны тела заживут, а Джейсон — что он есть и кто он есть — не тронут. Невредим. Чист. Брюс взялся за ручку двери. — Они ходили вокруг меня, — прозвучало из-за спины. Голос Джейсона, усталый и негромкий, звенел от ярости и обиды. — Кружили около меня, две женщины, молодые и красивые, очень красивые, они прятали глаза за масками, но я видел, что это красивые женщины. Если бы я встретил их в обычной жизни, у меня бы стояло неделю от одних воспоминаний. Я боюсь, что теперь у меня вообще никогда не встанет. Пальцы Брюса дохлыми гусеницами соскользнули с ручки. — Меня заставили раздеться выше пояса, но я чувствовал себя выпотрошенным. Они кружили около меня, Б, как… Как кобели вокруг течной суки! Из горла Брюса вырвался слабый, жалкий звук. — Не знаю, чем я думал. Лютора я даже не видел. Сидел и ждал, пока подойдёт моя очередь, как ждёт бутылка на конвейере, когда в неё польётся газировка. Лютор точно наблюдал: серая гладкая тень. Наверняка дрочил. Дышал прерывисто и часто, глядя на беспомощного мальчишку. Глядя на его сына. Брюс больше не видел светло-голубой цвет, перед ним разливалась густая краснота. — Было не так уж и больно, — спокойным отрешённым тоном произнёс Джейсон. — Они делали надрезы и пили, по капле. И чмокали. Как младенцы, сосущие грудь. Я всё ещё слышу их. И вижу. Мою кровь на их красивых губах. Но было не больно, это… Как если бы я обмочился перед всей школой на вручении аттестатов, но в сто раз хуже. Так… унизительно. И я не понимаю, как ты терпишь столько лет? Как ты можешь? Почему во мне нет этой силы? Почему, Б? Почему я не смог?! Брюс беспомощно ткнулся лбом в дверь. Почему? Потому что Джейсон не умел отстраняться. Брюс жил по правилам и старался, чтобы его дети не отступали от этих правил слишком далеко. Он в детстве питался объедками и дешёвым фастфудом, его детям следовало употреблять исключительно здоровую пищу. Они жульничали, как все дети в мире, он ворчал и постоянно жульничал сам, не считая это жульничеством. Он в детстве одевался в обноски Армии Спасения и по ночам укрывался рваным тряпьём, его детям следовало носить качественную одежду из натуральных тканей и спать на простынях из египетского хлопка. Он не окончил школу, его детей ждали колледжи и учёные степени. Они бунтовали — каждый по-своему, он… Он ворчал и всякий раз напоминал о правилах, но некоторые правила существовали для него одного. Например, кредиты. Порой кредитное правило вредило ему самому («Экономный идиот, ты ведь в курсе, что можно списывать налоги за счёт кредитов?» — ехидно бормотал внутренний голос), но он не мог отступить. Пока вещь не оплачена — она принадлежит кому-то другому. Если она принадлежит кому-то другому, значит, Брюс должен, а он не должен ничего и никому, кроме своей семьи и тех, о ком сам решил заботиться. Одна из основ выживания — когда ты никому и ничего не должен, никто не попросит об услуге, которая может сделать тебя уязвимым. Ты свободен. Поэтому никаких кредитов. Джейсон знал кредитное правило, правило о долгах и правило о счетах, но о правиле «на-работе-я-всегда-кто-то-другой» понятия не имел. Дика Брюс по необходимости просветил, но Джейсон. Джейсон понятия не имел. Именно Джейсон — чёрные волосы, седина, голубые глаза, пять футов шесть дюймов, восемнадцать лет, но вчера выглядел на шестнадцать, непослушный сын, младший и старший брат, много шрамов и комплексов — стоял перед двумя молодыми красивыми женщинами, пьющими его кровь, и чувствовал себя в сто раз хуже, чем если бы обмочился перед всей школой на вручении аттестатов. — Я считал себя сильным, а вышло — я просто слабак, который разнылся из-за пары чокнутых богатых дур. Так-то, Б. Джейсон замолчал. Брюс молчал тоже, слушая шорохи позади и совсем не ритмичный, суматошный писк оборудования. У них обоих сердца наружу выпрыгивали. — Только я всё равно хочу спросить, — прерываясь после каждого слова, на удивление робко продолжил Джейсон. — Теперь. Теперь ты… простишь меня? Скажи, Б, теперь простишь? Ты когда-нибудь сможешь меня простить?.. У Брюса дёрнулась щека. Он опять виноват, он всегда виноват, он один виноват. Джейсон, наконец-то повзрослевший ребёнок, который горел в вечном пожаре, не заслужил такого. Неужели Брюс действительно не простил его? Не простил уличного мальчишку, который не справился с эмоциями? Он, почти сорокалетний мужик, таил обиду на того ершистого тощего пацана многолетней давности, не достававшего ему до груди? Брюс потёр кулаком рот и медленно повернулся. Палата расплывалась перед глазами, в воздухе летали радужные кольца. — Ты там что, хнычешь как девка? — прохрипел Джейсон. Брюс моргнул несколько раз и приблизился к кровати. Джейсон глядел одновременно сердито и несчастно, его напряжённое сырое лицо порозовело. — Ты куда сильнее меня, раз сумел поделиться таким, — твёрдо сказал Брюс. — Я не держу на тебя зла и никогда по-настоящему не держал, но если тебе надо услышать — я тебя прощаю. Давно простил. Это… — …Глупо, да? — Джейсон пожал плечами и сдавленно застонал. — Ладно, проваливай, я тут вроде как болею, меня в сон клонит. — Он зевнул. — Хоть слово Грейсону… — …И ты меня убьёшь. — Сечёшь фишку, старик. Джейсон Тодд — смерть с пистолетом. Достану пушку и бдыщ-бдыщ. Всё между нами, пацанами, как любит говорить твой хороший сын. Брюс ни разу не слышал, чтобы Дик так выражался. Он наклонился и прошептал: — Лет шесть назад я трахнул девяностолетнюю старуху, от которой пахло шариками от моли. Она решила провести свой последний в жизни заезд и была сверху, без маски, абсолютно голая, её высохшие груди шлёпали её по животу. С неё свалился парик, и я видел бледно-розовый череп, прикрытый тонкими прядями седых волос. Она хлестала меня по щекам и кричала: «Кто твоя сладкая девочка? Я твоя сладкая девочка!» Я получил на чай всего пятнадцать долларов. — Гнусь какая, — скривился Джейсон и даже высунул от отвращения язык. — К чему это ты? — Между нами, хнн, пацанами, — все эти шесть лет у меня прекрасно стоит. Джейсон недоверчиво фыркнул, но напряжённое выражение ушло с его лица. Пульс стучал в ушах Брюса так мощно, словно его затянуло под ревущий товарный поезд. Что он ещё собирается сделать — что-он-ещё-собирается-сделать — чтоонещёсобираетсясделать. Ему нельзя это делать. Сердце ускорило бег, достигло критической отметки в двести двадцать и остановилось. «Он слишком взрослый, ты, идиот, ему восемнадцать, а не одиннадцать. Тебе следовало начать изображать отца раньше». Брюс наклонился ниже и мягко поцеловал Джейсона в лоб. — Теперь отдыхай, сын. Джейсон вздрогнул и широко раскрыл рот. Его глаза превратились в круглые мокрые пуговицы: — Ох, — вырвалось у него. Брюс резко выпрямился и, стараясь не бежать, пошёл к выходу. — Спа… — раздалось сзади. Джейсон прервался и, громко вздохнув, закончил: — Спасиб. Пап. Проклятье. Брюс выскочил в коридор так быстро, будто за ним гнался разъярённый слон. Рядом с палатой, у стены стоял пластиковый мусорный контейнер с крышкой, над ним висели два диспенсера: один с антисептиком, другой с антисептическими салфетками. Руки у Брюса дрожали, его всего колотило, как похмельного алкоголика. Он выдавил немного жидкости на перчатки и замер. Что ему — вернуться и умыть Джейсона? Зачем он прикоснулся своим — влажным, беззащитным, грязным, мёртвым, полным жёлтых червей и сгнившей плоти, прекрати, не думай, не думай, не думай, не думай, срежь, сотри, сдери нечистую кожу с губ — ртом к его лбу? Остановился бы на выдуманной истории и шариках от моли, это сработало, но он решил притвориться обычном отцом, из тех, что ходят с сыновьями в походы и на стадионы и умеют выражать чувства. Обычные отцы не травят сыновьям байки про секс со старухами и не объясняют, как сделать дерьмовый коктейль. Брюс безучастно растёр антисептик по перчаткам и сунул ладони в карманы куртки. «Спасиб. Пап. Спасибпап. Спасипап. Спасипа. Спаси». Спаси-спаси-спаси-спаси-спаси. Стефани мертва, Барбара едва к ней не присоединилась. Джейсон сломлен и на больничной койке. Дик прав, всё рушится, никому не спастись, и Брюс сомневался даже в себе. С ним что-то происходило, необъяснимое и безумное, и этим утром — он помнил кое-какие детали — его сумасшедшее альтер-эго недвусмысленно и прямолинейно принуждало к сексу Кларка Кента, а тот отказал. Второй раз в жизни Брюсу Уэйну дали от ворот поворот. Он то ли хохотнул, то ли скрипнул — скри-и-их-хи — как старая ржавая оконная петля. «Смажь её, смажь себя, вот смазка, вот елей, выбери что-то одно, что успокоит тебя, что исцелит». — Сэр? Вы в порядке, сэр? Напротив Брюса остановилась медсестра: молодая, полная, с простеньким лицом без капли косметики. В её приветливых карих глазах плескалось подлинное беспокойство. Имя на бейдже гласило: «Мэри МакГиннис». Брюс забыл его сразу же, как прочитал. — Да, я в порядке. Спасибо. Я переживаю за сына, он пострадал… в аварии, но он тоже будет в порядке. Не показывая зубов, Брюс обаятельно улыбнулся и посмотрел на девушку из-под ресниц. Она не залилась слабой краской — разом вспыхнула от смущения. — Приятного вам дня, мисс, — низким бархатным голосом произнёс Брюс. — К-конечно, и вам тоже, сэр. Он с удовлетворением усмехнулся. Медсестра торопливо уходила по коридору — убегала, как благочестивая христианка от дьявола. Её широкие бёдра завораживающе покачивались в такт шагам. Он точно сходил с ума. Стефани умерла, Барбара едва к ней к ней не присоединилась, сломленный Джейсон лежал на больничной койке, а Брюс думал, как бы трахнуть эту пышную медсестру с роскошными бёдрами и невзрачным лицом. Он догонит её, трахнет без презерватива, и она родит ему сына — голубоглазого Уэйна. Не важно, что напророчил Ра'с. Брюс не верил ни в пророков, ни в Бога и был сам себе Иовом. Он никому не позволит забрать у себя всё, чтобы затем получить вдвойне. Он сам удвоит счёт, ведь он из тех, кто всегда выбирает смазку вместо елея. — Знакомый взгляд. Прошу, Б, не надо никого трахать в больнице. Брюс постарался выкинуть из головы покачивающиеся бёдра медсестры и её тонкую талию, почти изящную для столь полной девушки. В каком-нибудь идеальном мире он бы пригласил её на свидание, через полгода они бы обручились, а спустя ещё шесть месяцев поженились, и она бы до самой смерти удивлялась, что он в ней нашёл. «Когда есть такая жопа, ничего другого не надо», — хохотнул бы Дикий Кот. — Пора перекусить. Приободрившийся и слегка повеселевший Дик протянул большую бумажную тарелку с несколькими сэндвичами и стакан кофе: — Украл в больничном холодильнике, — отчитался он. — Ресторан здесь неплох для рядовой клиники. — Это еда пациентов. — Еда, которую они не захотели съесть. Всё равно её выкинут в мусор в шесть вечера. Жуй давай. Вон тот — кошерный на цельнозерновой булочке: грудка индейки, кошерная соль, розмарин, лимонный сок, латук, козий сыр и клюквенный… — Джейсона не тронули так, — перебил Брюс. — Он не в порядке, но будет. Справится. Сейчас он собирался поспать, но когда ты снова зайдёшь к нему — не спрашивай ни о чём. Захочет — поделится. — Ох, — по-джейсоновски охнул Дик и забрал кошерный бутерброд. — На самом деле твой сэндвич не был кошерным, — отметил Брюс, когда от кофе и бутербродов ничего не осталось. — Правила кошерного питания запрещают употреблять мясо вместе с молочными продуктами, а сюда добавили козий сыр. — Это наш самый нормальный разговор за последние дни. Они строго взглянули друг на друга и одновременно фыркнули. Дик чихнул и утёр рот рукавом. Брюс отправил тарелку и пустой стакан в мусорный контейнер. — Ты собираешься рассказать мне о встрече в верхах? — поинтересовался Грейсон. Брюс мнительно посмотрел по сторонам и кивнул на узкий диван у стены, напротив палаты Джейсона. Он не мог решить, с чего начать. Он представлял себя крошечной медленной рыбкой в огромном аквариуме, мимо которой ракетами проносятся акулы-мысли: Квин и Лейн, Лютор и Кент, Уэйны и Кенты, Лесли и Альфред, Джейсон и кровь, Тим и маски, Тим и Кент, Барбара и Стефани, душевые кабины и секс. Кто-то смешал ему забористый мыслесмузи, и Брюс залпом выпил дерьмококтейль до дна. — Тим заговорил, — наконец произнёс он. — Знаю. Я на связи с сиделками. Малыш болтает как заведённый. Брюс не понимал, как Кларк — Кент, с непостижимым упрямством сразу поправился он — умудрился разговорить Тима. Тим стеснялся и чурался незнакомых взрослых людей. Каждую новую сиделку или врача ему представляли отдельно, заранее показывали фотографию и никогда не забывали сообщить пару личных фактов. ЧудоКент, Супермен, не меньше. Брюс скривился и быстро выложил информацию о масках. — Не хотелось бы, чтобы Тимбо допрашивали, но, наверное, стоит связаться с детективом, что ведёт наше дело? — спросил Дик. Он морщил лоб и явно пытался соединить новые факты с уже имеющимися. — Только с Гордоном. Брюс нахмурился. Джеймс Гордон получил достаточно информации, но, по настоятельной просьбе Брюса, полиция не объединила дело Барбары и Стефани с делом Венди. Пока. Брюс всю первую половину дня, как и Грейсон сейчас, пробовал уложить новые факты в уже имеющуюся цепочку событий, и в конце концов ему удалось. — Барбара и Венди работали из квартиры последней? — на всякий случай уточнил он. Дик промычал что-то утвердительное, и Брюс продолжил: — Тим дал нам важную подсказку, но мы могли догадаться сами, если бы не упустили главное — Барбару. Служба информационной безопасности Лютора вычислила не Барбару или Барбару и Венди, а именно Венди, что логично. Ты можешь выяснить это, но я уверен — Венди убили раньше, чем стреляли в Барбару и Стефани. Не одновременно, не позже, а раньше, интервал от тридцати минут до часа. Она жила не в отдельном, а в многоквартирном доме? Дверь в её квартиру была не заперта? Замок не взломан, а выломан? — Да. Что это даёт? — Дик пожал одним плечом. — В том квартале никто не обращает внимания на шум в соседних квартирах. Полицию вызвали из-за… запаха. После химиотерапии Венди начала мёрзнуть зимой, и у неё нередко работали два обогревателя. — Коридор с квартирами или лестничная площадка? — Лестничная площадка. Дом без лифта. Подъезд без чёрного хода. К чему ты ведёшь? Не знаю, во сколько точно убили Венди, но… Стоп, если они вычислили Венди, то… Дик дважды быстро моргнул и зевнул, не прикрыв рот. Брюс подавил ответный зевок. Они силились делать работу полиции, которой не доверяли и не сообщали все факты, но оба чересчур вымотались, чтобы мыслить здраво. Они обсуждали это вчера, однако не заметили ключевую деталь — слона не в посудной лавке, а в фарфоровом кукольном домике. — Представь, что ты не слишком профессиональный наёмный убийца. Тебе дают адрес объекта и, вероятно, фотографию — обычной, невинной с виду девчонки. Заказчик не знает, что девчонка действует сама, и предполагает, что за ней стоят по-настоящему серьёзные люди, поэтому ты берёшь напарника, но не одного, а троих или четверых. Вы отправляетесь на двух машинах на тот случай, если придётся разделиться. — Откуда ты… — Дик напряжённо стиснул губы и вскочил. Сел обратно и вопросительно посмотрел на Брюса. — Теперь представь, что ты очень талантливый и очень самоуверенный хакер. Ты допускаешь, что тебя могут отследить, но не веришь в это, однако непроизвольно страхуешься. Барбару спас телефонный звонок. Ей пришлось покинуть квартиру Венди из-за исчезновения Тима, и она бы обязательно заметила группу подозрительных мужчин, поднимающихся по лестнице или толпящихся на площадке, а они бы заметили её, выходящей из квартиры объекта. Её бы застрелили прямо там, но она села в машину, доехала до парка и встретилась с вами. При этом убийцы следовали за ней. — Подожди, — взволнованно попросил Грейсон. — Если бы Бабс столкнулась с людьми Лютора хотя бы на лестнице, она бы насторожилась и вернулась к Венди. В крайнем случае позвонила бы мне, но она уехала. Убийцы Лютора направлялись к Венди. За такой короткий срок они бы не вычислили круг её друзей и знакомых и не определили, кто из этих друзей и знакомых так же причастен к взлому. Они бы вообще не стали проверять такое. Значит, они не знали о Барбаре, но почему-то последовали за случайной девушкой, вышедшей из подъезда многоквартирного дома. — Именно. Она не сталкивалась с ними ни на площадке, ни на лестнице. Когда Барбара вышла из подъезда, они сидели в припаркованных машинах и узнали её, потому что не единожды встречались с ней раньше. — Дерьмо! — Дик опять вскочил, сжимая кулаки. — Мы идиоты. Я идиот. — Мы идиоты. — Брюс поморщился. — Даже Лютору не хватило бы времени нанять киллера, да ещё и не одного, он направил к Венди людей из службы безопасности борделя, в меру преданных, достаточно беспринципных и не чурающихся замарать руки. Снабдил их незарегистрированным оружием и масками. Допускаю, что Тим говорил не просто о масках, а о масках. Наверное, Лютор нашёл забавной идею использовать маски комикс-злодеев. Белая маска — должно быть, Джокер, чёрная — вероятно, Чёрная Маска, Роман Дент. Работая с клиентами, встречая клиентов и проходя по коридорам, мы надеваем маски, но снимаем их в столовых, спортзалах и рабочих кабинетах. — Кто-то из охраны… — процедил Дик. На его скулах распускались белые соцветия гнева. — Кто-то, с кем она вместе обедала, с кем занималась на соседнем тренажёре. Кто-то, кто улыбался ей и желал хорошего дня. Какой-то ублюдок или ублюдки, которых мог знать и встречать я. И ты, Б. Они узнали девушку, выходившую из подъезда, и позвонили Лютору. Он дал отмашку, и тогда убийцы действительно разделились. — Да. Если достанем полный список сотрудников службы безопасности борделя и список принадлежащих им автомобилей, а потом проверим ближайшие к дому Венди и Робинсон-парку уличные камеры, найдём убийц. — Мы можем взять подонков? Б, мы можем взять подонков и прижать Лютора за организацию убийства. Глаза Дика сверкали, источали совершенную чистую ярость и глубокое удовлетворение: «Мы можем. Мы что-то можем. Мы не беспомощны». Он нависал над Брюсом, очень молодой мужчина чуть выше среднего роста, стройный и поджарый, и казался подлинным гигантом, способным сдвинуть планету с орбиты. — Сядь. У полиции нет ни причин, ни законных оснований, чтобы затребовать эти данные, но если получить их незаконно, мы раскрутим дело с обратной стороны. — «Дэйли-Плэнет». — Дик уселся на самый край дивана, готовый сорваться с места в любой миг, чтобы немедленно начать раскручивать дело — с какой угодно стороны. — Да. Брюс прочесал пальцами волосы, размышляя. Поразительно, как несколько часов сна, душ и сытная пища прочищали мозги. — Есть ещё одна зацепка, взлом вашей с Барбарой квартиры, — как следует подумав, произнёс он. Дик недоумевающе приподнял брови, и Брюс продолжил: — Дверь Венди выломали, однако дверь вашей квартиры, по твоим словам, была цела и замок на первый взгляд не взломан. Я помню вашу дверь — не по-американски надёжную, но замок не умный, обычный. Опиши дверь Венди. — Дряхлая фанера с древним болтающимся замком. Один пинок, и ты внутри. Так глупо. — Дик удручённо качнул головой. — Наверное, мало кто задумывается о реальной, материальной безопасности, занимаясь компьютерными взломами. Наш с Бабс арендодатель помешан на безопасности, но консервативен и не верит в современные методы. У нас поставлен врезной цилиндровый «Фалькон» повышенной секретности. Я запомнил, потому что слышал это раз сто. «Фалькон». Брюс уже перестал удивляться совпадениям, но волосы на его затылке зашевелились буквально. — У нас с Бабс неплохой район и неплохой дом, я вчера воспользовался служебным положением и быстро опросил соседей, — добавил Дик. — Двое слышали шум на следующее утро после того, как стреляли в Бабс и Стеф. Примерно в пять часов. — Почти полсуток. Им потребовалось время, что укладывается в мою теорию. Ты не родился в Готэме, Дик, но живёшь здесь с десяти лет и два года провёл на улицах. Любой житель Готэма, хоть немного связанный с тёмной стороной города, в курсе, когда тебе нужна информация, оружие, наркотики, люди, услуги и ты не знаешь, где и что достать, ты обращаешься… — Брюс сделал многозначительную паузу. — …К Слепому Соколу? Ты считаешь… — Да. Они убили Венди и забрали её оборудование, они подстрелили Барбару и двинулись к вам домой, но не справились с дверью. Они позвонили Лютору, и он велел им срочно решить проблему. Эти парни не гангстеры в классическом понимании, не шпана, не ребята, промышляющие кражами, они способны убить, но взлом надёжного замка поставил их в тупик, однако они наверняка знали, к кому обратиться. — Брось, — недоверчиво хмыкнул Грейсон. — Кармайну Фальконе лет двести, он слепой как крот и уже имя-то своё не помнит. — Ему девяносто восемь. Пару месяцев назад он находился в добром здравии, и Кармайн не слепой. Он начал терять зрение в конце восьмидесятых и сейчас почти не видит, но почти — не совсем. — Ты… что. Ты пересекался с Фальконе в этом году? Зачем? — Выпили кофе, вспомнили былое, — пояснил Брюс. — Я знаю его с шести лет. Он отодрал меня за уши, когда я впервые попытался подрезать у него бумажник, а когда я повторил попытку, он отвёл меня в кафе и накормил обедом. Я годами промышлял карманными кражами и никому не отстёгивал, он единственный каким-то образом был в курсе и не сдал меня. Он убийца и закоренелый бандит, который чуть ли не полвека правил половиной города. Он бывший босс мафии, человек, сидевший на вершине мира, который и тогда не гнушался мерить готэмские улицы шагами, а не автомобильными милями, и знал в лицо и по имени беспризорную шпану вроде меня. Его до сих пор ненавидят, боятся и уважают. Он серый кардинал и преступная память Готэма. — Ты им восхищаешься? — Я не восхищаюсь преступниками, но у него есть честь. Дик, когда мне исполнилось семь, именно Фальконе объяснил, что такой bellissimo bambino, как я, должен опасаться мужчин, приглашающих прокатиться на белом фургончике и поесть мороженого, — Брюс тепло улыбнулся воспоминаниям. — В том возрасте я и сам уже это знал, но он меня предупредил. Никто из взрослых не делал такого, все плевали на уличную ребятню. Если бы Фальконе так и стоял у власти, Готэм жил бы спокойнее. — О, mio bellissimo bambino, ты им восхищаешься, — с притворным негодованием простонал Дик. — Хорошо. Допустим. Убийцы отправились к Фальконе, и он за определённую плату порекомендовал им взломщика, который смог бы справиться со сложным замком. С какой стати Подслеповатому Соколу сдавать тебе этого человека? — Потому что я до сих пор свой, — просто ответил Брюс. — Потому что Фальконе в курсе, чем я теперь зарабатываю на жизнь, но держит это при себе и всякий раз жмёт мне руку. Потому что он уважает то, что я делаю ещё, и уважает, что ни я, ни Лесли не соглашаемся принимать его деньги. Потому что мне нужен не взломщик, а нужна информация, которой он владеет. Я получу словесное описание и узнаю, кто стрелял в Барбару и Стефани. Или в Венди. Если вычислим одного, он потянет за собой остальных. Я знаю всех сотрудников службы безопасности борделя, и за последние три года среди них не появилось ни одного новичка. — Значит, у нас два варианта действий и мы правда можем взять подонков. — Да. Но есть и менее оптимистичные новости. Дик ждал продолжения и ёрзал, как нетерпеливый ребёнок, время от времени шмыгая красным от насморка носом. Брюс собирался с мыслями и вспоминал встречу с Оливером, Лоис и Кларком Кентом, который то бледнел, то заливался румянцем и вообще места себе не находил. Брюс не сразу догадался и лишь очередной нервный взгляд Кларка на Оливера помог ему сообразить. Пришлось сымпровизировать и отправить Кенту сообщение: «Я солгал. Я не спал с ним, идиот». Всю оставшуюся часть встречи Кент счастливо улыбался. Брюса не особенно волновала реакция Квина и Лейн на правду. Он явился, мрачный, плохо выбритый, с засохшей кровью на кулаках, и встал перед ними: «Смотрите на меня, вот он я. Что дальше? Уже приготовили смолу и перья?» Лоис пару раз воинственно взмахнула невидимым мечом и немного смягчилась, хотя Кента наверняка ждал серьёзный разговор с бывшей женой. Оливер казался смущённым и сбитым с толку, но, перед тем как Брюс уехал обратно в Готэм, Квин первым протянул ему руку и напомнил: «У тебя есть мой номер телефона». Брюс поёжился. Ему выдали крохи информации, которых хватило, чтобы чувствовать себя не в своей тарелке. Глухой и слепой пешкой на чужом поле. Лилипутом в игре великанов. «Люди хотят лишь жрать, срать и трахаться, и я трахаю их всех. Весь мир», — когда-то давно хвастался Лекс Лютор. Никто бы не назвал эти слова неправдой. Несколько дней назад Брюс солгал Кларку об Оливере Квине, как и солгал о «доставке на дом». Если дело касалось борделей, а не эскорта, никто и никогда никуда не ездил — не важно, сколь богат, знаменит и влиятелен был клиент, он всегда приезжал в бордель. Брюс трахал оскароносных актрис, певиц, возглавляющих музыкальные чарты, и европейских принцесс. Они скрывали лица за масками, но не избегали узнавания, а Лекс Лютор тешил своё непомерное эго. Они приходили к нему, платили ему, и он трахал их всех: баснословно богатых, невероятно знаменитых и безгранично влиятельных. Они не опасались огласки — репутация Лютора говорила сама за себя. В конце концов, если бы все узнали, что, к примеру, какой-нибудь прославленный спортсмен, примерный семьянин и отец троих детей, обожает, когда его имеют в зад членом с гигантской насадкой, это бы закончилось скандалом и крахом одной-единственной карьеры. Информация, полученная Брюсом, подтвердившись и став достоянием общественности, могла привести к краху политической системы целого государства — возможно, не одного. Если бы все узнали, что, к примеру, какой-нибудь высокопоставленный политик, не очень примерный семьянин и отец пятерых детей, обожает насиловать десятилетних мальчиков, это бы закончилось… Это бы закончилось совсем. Ему следовало догадаться. Видимые пять этажей Дома на Холме посещали не только обеспеченные непубличные люди; разрекламированные на весь мир супергеройские порножернова Лекса Лютора перемололи немало знаменитостей. Почему в пещере всё должно быть иначе? У «Плэнет» в наличии имелись косвенные доказательства, но Лютора прикрывали с самого верха, требовалось что-то железобетонное, чтобы огромная прогнившая машина закрутилась. Оливер Квин хорохорился и врал самому себе — он не был на короткой ноге с новой властью. Он всегда поддерживал демократов и с самого начала открыто выступал против Трампа. Лютор, как и его отец, наоборот, поддерживал республиканцев и с самого начала не менее открыто лоббировал продвижение Трампа. Брюс поёжился снова. Он с трудом мог вообразить, куда они влезли. Во что влипли. — Б? — Люди хотят трахаться, — очень тихо произнёс Брюс, — все, независимо от пола, возраста, ориентации, религиозных убеждений и толщины кошелька. Некоторым недостаточно традиционного секса, а некоторым из некоторых недостаточно и нетрадиционного секса. Лютор снимает в пещере эксклюзивную детскую «падаль» на заказ. Один ролик — один клиент, иногда клиенты принимают непосредственное участие в съёмках. Ты знаешь, что… — Я знаю, что такое «падаль». — Лицо Дика вспыхнуло от злости. — Мы и без «Плэнет» подозревали, что замешаны дети. — Не совсем так, — Брюс помедлил, подбирая слова. — Дело не только в детях, дело в клиентах — в том, кем они являются, в том, кем являются… некоторые из них. Он прошептал имя и фамилию. Дик уставился на него, как Джейсон недавно, округлив и рот, и глаза. Пошевелил губами, но беззвучно, и Брюс подумал, что теперь их двое — две крошечные, медленные и ни черта не соображающие рыбки. Он уже сопоставил факты. В прошлом году, двадцать восьмого мая Кларк Кент впервые заказал эскорт. Двадцать девятого мая Лекс Лютор, человек с нереализованными политическими амбициями, дважды неудачно баллотировавшийся в Сенат, впервые открыл своё истинное лицо. Брюс ошибочно связывал это с Кларком Кентом и «расследованием», но Лексу Лютору, несостоявшемуся политику и самодовольному психопату, сорвало башню, когда он понял — кто станет его особенным клиентом. Кто будет приезжать к нему и платить ему. Кого он будет трахать так или иначе. Двадцать шестого мая прошлого года Трамп победил в праймериз Республиканской партии и автоматически стал кандидатом в президенты США от Республиканской партии. — Барбара говорила, чтобы я спросил у тебя — на сколько за последние месяцы выросло число без вести пропавших детей? Я добавлю — когда именно произошёл действительно серьёзный скачок? — Что? — Дик тряхнул головой и обескураженно моргнул. — За последние три года — на четыреста процентов, но первый значимый скачок произошёл в июне прошлого года. — Второй — в ноябре? — Да. Как ты?.. — Грейсон нахмурился. — Это связано с выборами? В конце мая определился победитель праймериз от Республиканской партии, а в ноябре прошли президентские выборы. Ты серьёзно? На что же тогда наткнулись Барбара и Венди? Подожди. Постой. Почему она ещё жива? Почему мы ещё живы? Лютору стоит сделать один звонок и… — Как ты это представляешь? — Брюс усмехнулся. — Простите, господин президент, но ваши сексуальные забавы скоро появятся на ютьюбе? Лютор проживёт примерно десять минут после того, как признается, что облажался. — Вот почему он среагировал так быстро и так грубо. — Дик звонко шлёпнул кулаком по ладони. — Мы решили, что он взбесился из-за уязвлённого самолюбия, но Лютор попросту боится за свою шкуру. Чёрт, это безумие, Б. После вчерашнего я думал, меня уже ничем не удивить, но это… Это безумие! Мы с тобой, два обычных парня, сидим в коридоре больницы и обсуждаем то, что может привести к государственному перевороту. Вице-президент тоже республиканец? — Да. Брюс рассеянно почесал подбородок. Дик очень чётко сформулировал то, что мучило его самого. Они ненароком влезли в чужую партию с неизвестными правилами и сплошь ферзями на клетчатой доске. Барбара влезла. Вряд ли она подозревала, к чему приведёт её желание помочь подруге. — Ты, кстати, за кого голосовал? Брюс уколол Дика сердитым взглядом. — Это большая политика, но не зацикливайся на ней, — проворчал он. — У «Плэнет» есть сведения, что первые лица нашего государства, включая президента и влиятельных представителей силовых структур, изредка посещают пещеру Дома на Холме, но что, как и с кем они там делают — доподлинно не известно, пока это слова и домыслы. Может, они все жестокие насильники, убийцы и педофилы, а может, им нравится извращённый секс с совершеннолетними инвалидами под писк летучих мышей. Учитывая реакцию Лютора на утечку информации и то, что «Плэнет» безрезультатно пытается раскрутить дело уже долгое время, но раз за разом натыкается на стену, слова и домыслы близки к реальности, однако они не перестают быть словами и домыслами. Факт в том, что Лютор виновен. Факт в том, что в пещере есть ещё одна пещера, где происходят бесчеловечные преступления. Факт в том, что все участники этого — виновны. Не важно, кто они — президенты, конгрессмены, бизнесмены, звёзды спорта или обычные люди, получившие наследство, выигравшие в лотерею или взявшие кредит, чтобы удовлетворить безумную похоть. Они все виновны. Лейн и Квин, в лице «Плэнет» и «Квин-Индастриз», намерены перевезти Барбару в одну из закрытых клиник «Квин-Медикалс», чтобы обеспечить ей максимальную безопасность, лучший уход и быстрейшее выздоровление. Сейчас они разрабатывают план, как провернуть это, не ухудшив состояние Барбары и не привлекая внимание Лютора. Он должен узнать, что она исчезла из больницы, постфактум. Как только всё будет готово, с нами свяжутся, но без нашего согласия никто не станет действовать. — Будет опасно, смертельно опасно, — пробормотал Дик, — как ходьба по канату без страховки. Но мы не падаем, да, Б? Если мы срываемся, кто-то нас ловит. Он бесшабашно улыбнулся и провалился сквозь годы в далёкие девяностые и нулевые, туда, где цирковой мальчишка дружил со слоном и не боялся ни бога, ни чёрта. Туда, где его родители сорвались и никто их не поймал. Нет, Дик умел брать верх над трагедией. — Барбара хотела бы, чтобы её с Венди работа не пропала даром, — добавил он. — Оливер заверил меня, что уже сегодня отправит в больницу своих людей, которые «сольются с персоналом и позаботятся о безопасности». — Здорово, Б, здорово, когда кто-то прикрывает спину. — Улыбка Дика трансформировалась в на удивление циничную ухмылку. — Ты не думал, что всё может оказаться исполинским мыльным пузырём, цепью странных и нелепых совпадений? Признай, существует микроскопическая вероятность того, что Лютор ни в чём не замешан. Я пытаюсь представить общий масштаб, но не могу. В ходе официального визита в Готэм президент посетил бордель? Это бы всплыло. Секретные подъездные тоннели Лютора — ерунда и пыль в глаза богатым дуракам. При желании можно вычислить любого. — Тебя смущает фамилия, но несколько лет назад она принадлежала обычному бизнесмену с широкими карманами. — Брюс хмыкнул. — Может, ты помнишь, что в две тысячи пятнадцатом шведская кронпринцесса Виктория прибыла в Готэм со светским визитом. Разве хоть одно издание сообщило, что она провела пять часов в Доме на Холме, развлекаясь с Бэтменом? — Что? Прин… кто? Ты трахнул принцессу? Настоящую принцессу? То есть… корона, трон и список титулов длиной с руку?! Дик смотрел то ли с ужасом, то ли с восторгом, и Брюс, мысленно усмехнувшись, подтвердил: — Да, настоящую принцессу. — Святые подштанники, ты молчал два года?! И как она в постели? — Дик выразительно поиграл бровями. — Да ладно, Б, между нами, пацанами, колись, как ты наставил рога… Подожди. Королю?! Сукин ты сын, ты наставил рога ко-ро-лю? — Во-первых, король Швеции — Карл Густав, и он отец Виктории. Я, нгх, наставил рога его Королевскому Высочеству Принцу Шведскому. Во-вторых, я поделился этим не для того, чтобы обсуждать, и, в-третьих, ты должен забыть мои слова, — укоризненно заметил Брюс, ничем не выдав себя. Его откровенно забавляло это: «Между нами, пацанами». — Предлагаешь мне забыть, что ты поимел принцессу? — Дик с досадой щёлкнул языком. — За три месяца в борделе мне перепали две актрисы второго плана с номинациями на «Эмми» и бывшая звезда лёгкой атлетики, которую я не узнал — она сама мне представилась. Не то чтобы это повод для гордости, скорее, для хорошей трёпки от Бабс… Брюс вздохнул. Он понимал желание Дика отвлечься и поговорить о чём-то не мрачном, но у них не было времени на глупости. — Подъездные туннели Лютора работают на самом деле, — сказал он, — но для клиентов настоящей пещеры есть иные пути доступа. Источник «Плэнет», благодаря которому они получили большую часть информации, трудился в пещере, но даже он не знал, как глубоко она простирается вниз. Пещера многоуровневая: первый уровень официальный, следующие — неофициальные. Сотрудники разных уровней не пересекаются между собой, а сотрудники официального уровня почти не пересекаются с сотрудниками борделя. Я сталкивался с ними едва ли пару десятков раз, хотя проработал у Лютора четырнадцать лет. — Этот источник исчез, и «Плэнет» потеряла главного козыря? — уточнил Дик. Брюс кивнул. — Доступ со стороны реки, через залив? — Лоис Лейн убеждена, что так, но я кое-что вспомнил. — Брюс задумчиво потёр друг о друга ладони. — В мою бытность ребёнком я слышал много баек разной степени правдоподобности, самые интересные рассказывал, как ты понимаешь, Кармайн. Он любил травить истории мальчишкам, часть из них относилась к тем временам, когда он сам был мальчишкой. — Сухой закон? Контрабанда? — В точку. В других городах раскрывались целые сети подпольных складов, спиртное реками выливалось из окон на улицы, но в Готэме копам доставались лишь мелкие партии. Фальконе с таинственной усмешкой говорил: «Король с королевой и не представляли, что творилось в их владениях». Он не называл имён, и тогда я его не понимал, но понимаю теперь. — Он имел в виду… Уэйнов? Видимо, твоего дедушку и твою бабушку. — Да, — несколько резковато кинул Брюс. — По словам Кармайна, спиртное доставляли в Готэм морским путём, а под королевским особняком, глубоко в пещере находились склады, и оттуда, через сеть туннелей, алкоголь попадал в город. Первые подземные линии метрополитена проложили в начале двадцатого века, и они охватывали как раз северную часть Готэма, но до сороковых эксплуатировалась только надземная часть. Огромный подземный мир, не принадлежащий никому. Кармайн говорил, пещеры — он так и говорил, пещеры, не уточняя, — куда древнее самого Готэма, и их щупальца змеятся во все стороны на десятки и сотни миль. Предположу, что некоторые линии нашего метро в своей основе являются… — …Пещерными туннелями, — с энтузиазмом мечтательного искателя кладов закончил Дик. — Могу поспорить, что и здесь есть карта. — Наверняка, как наверняка и то, что имея под рукой водные и подземные пути, едва ли кому-то известные, кроме мертвецов и связанных с криминальным миром древних стариков вроде Кармайна Фальконе, можно обеспечить клиентам наивысший уровень секретности. — Ты проинформировал Квина и Лейн? Что дальше? Крутая Лоис займётся поисками карты и попытается цапнуть Лютора за гладкий зад с чёрного хода? — Лоис займётся, но у неё ничего не выйдет. Она чужая здесь. Я сам достану карту, но сначала съезжу в Дом на Холме, — небрежно, с равнодушным видом сообщил Брюс. — Я неожиданно понял, что до этого момента мы обсуждали до чёртиков обычные и разумные вещи. — Дик, скептически прищурившись, сдвинул брови к переносице. — Зачем? После Бабс и Стеф? После правды о твоём происхождении? После Джейсона? Лютор примет тебя с распростёртыми объятиями, не сомневайся. — Я должен уволиться. Официально. — Брехня. Для этого тебе не надо никуда ехать. Брюс спокойно выдержал прямой и проницательный взгляд Грейсона. Он допускал, что с этой частью возникнет заминка, но решение было принято. Он сам согласился на предложение Оливера и Лоис, а бурные возражения Кларка — Кента — никто не принял во внимание. — Послушай, Дик, иногда настаёт день, когда приходится решать, куда идти, — веско, вкладываясь в каждое слово, сказал Брюс. — И сразу надо идти туда, куда решил. Немедленно. Не теряя ни минуты. — Ты… — Грейсон, склонив голову на бок, приоткрыл рот и громко фыркнул. — Это Сэлинджер. Ты цитируешь мне Сэлинджера? Сейчас? Брюс немного смущённо кашлянул. Порой он забывал, что Дик давно не двенадцатилетний мальчишка, готовый питаться одними чипсами и пишущий слово «потолок» с четырьмя ошибками. — Я должен пойти, — после длинной паузы ответил он, — обязан. — Обязан, — эхом отозвался Дик. — Ясно. Что они попросили тебя сделать? На что ты подписался? Брюс снял перчатки, расстегнул куртку и достал из внутреннего кармана крошечный плоский диск: серого цвета, размером с ноготь. Его поразило, как скоро — мгновенно — Оливер Квин всё организовал. — «Плэнет» подбирается к Лютору не первый год, но все усилия терпят крах. Их люди не проходят отбор на верхние этажи и не могут устроиться в пещеру. Пару лет назад их агент получил работу оператора, спустя четыре месяца он достал неполный список сотрудников борделя и пропал. Многочисленные попытки завербовать кого-нибудь из действующих работников провалились. Интервью и пресс-конференции Лютор проводит в городских залах, единственный источник информации исчез, и, скорее всего, он… — …Мёртв. Значит, ты воспользуешься увольнением как предлогом и попробуешь подбросить жучок в личный кабинет Лютора. Не верю, что Кларк поддержал эту идею. Если тебя поймают? Ты можешь не вернуться! Лютор вызовет охрану, и тебя пристрелят, а тело похоронят в той самой пещере. Даже если дело выгорит, это незаконно. Какой вес будет иметь информация, которую раздобыли с помощью прослушки? — То, что делает Лютор, тоже незаконно, а «Плэнет» — не полиция, — жёстко отрезал Брюс. — Я знаю кабинет Лютора, как свой собственный. Мне нужно приложить диск к любой горизонтальной или вертикальной поверхности и слегка придавить. Он активируется и прилипнет. Ничего сложного. Он покрутил в пальцах жучок, который выглядел как обычный кусок пластика, и спрятал обратно. Оливер Квин получил согласие Брюса и подробное описание интерьера кабинета Лютора, а через тридцать пять минут к ним подъехал худощавый молодой человек с чёрным кейсом в руках и незапоминающимся лицом. В дипломате находилось несколько десятков жучков, которые почти ничем не отличались друг от друга. «Пятьдесят оттенков серого», — пошутил Олли, пока Брюс по памяти подбирал максимально похожий цвет. — Я не отступлюсь, — добавил Брюс. — Никто не знает, когда очнётся Барбара и в каком состоянии она будет. Это прозвучит жестоко, но никто не знает, сможем ли мы перехитрить Лютора и уберечь её. Мы надеемся, но не знаем. Если прослушка личных разговоров Лютора поможет «Плэнет» раскрутить дело с какой-то новой стороны, то я сделаю это. Мне… — Он уставился вниз, на собственные ботинки. На носке правого белело овальное пятнышко. — Мне стыдно. Не за то, что я много лет закрывал глаза — я держал их открытыми. Мне стыдно за то, что я считал бизнес Лютора нормальным и, пока это не задело меня лично, не видел правду. Теперь правду должен увидеть весь мир. Если я по какой-то причине не вернусь, ты в курсе, куда я поехал. Сейчас я отправлюсь домой на такси и возьму свою машину, не стану облегчать задачу Лютору. — Ты же помнишь, что случилось с братом Венди и где нашли его автомобиль? — Я не брат Венди. — Брюс вскинулся и посмотрел в упор на Дика. — Ты бы сделал то же самое на моём месте. Тот молчал. Они оба молчали. Мимо шли люди: медбратья провозили пациентов в инвалидных креслах; проносились юные интерны, полные энтузиазма; врачи и медсёстры курсировали между палатами. — Пообещай, что сдержишься, — попросил наконец Дик. — Пообещай, что не попытаешься свернуть ему шею. Мы не можем уподобляться Лютору. Мы хорошие парни, не забывай. Пообещай, Б. Что бы ни случилось, что бы он тебе ни сказал, на что бы ни намекнул, как бы ни спровоцировал, ты выдержишь, подкинешь ему чёртов жучок и вернёшься домой. К своей семье. Пообещай. Брюс надел перчатки и застегнул куртку. — Чёрт, пообещай! — вспылил Дик и несильно врезал ему кулаком в плечо. — Ты не можешь идти туда, как на эшафот. Ты не можешь оставить свою семью. Ты не имеешь права! Думаешь, я не хочу? Не мечтаю оторвать его лысую башку и сделать ей победный тачдаун? По его приказу застрелили мою сестру, Б, и почти застрелили мою девушку. Он отправил моего брата на больничную койку. Он насильник и убийца, который разрушает нашу семью, мою семью, и ты моя семья тоже. Я хочу заботиться о своей семье и о тебе. Ты меня так воспитал. Но я понятия не имею, что и как этот ублюдок мог делать с тобой в своём кабинете, зная, кто ты такой, и как это сейчас повлияет на твоё здравомыслие. Ты впервые столкнёшься с Лютором, зная, кто ты такой. Зная, что он знает. Зная, что он сотворил ещё. — Хватит. — Нет. Пообещай, что сдержишься, и не отгораживайся от меня своим фирменным молчанием. Пообещай! — прорычал Дик. — Дай слово, ты, упрямый осёл! Он ударил Брюса снова. Он скалился, как больной бешенством пёс, и широко раздувал шелушащиеся ноздри. Светлая радужка практически пропала за его увеличившимся зрачками, и на Брюса были направлены два убийственных чёрных дула. Никогда прежде он не видел Дика таким разгневанным. Ещё немного, и начнёт трясти за грудки. «Что и как этот ублюдок мог делать с тобой в своём кабинете». Что и как, что и как, тик-так, тик-так, стук-кап, стук-кап. В висках Брюса размеренно бился пульс. Он не пропустил оговорку Дика, и, видимо, те его подозрения подтвердились. Он не собирался спрашивать, но добавил очередной и далеко не самый последний пункт в список преступлений Лютора. Мразь. — Пообещай! — Обещаю, — глядя в глаза Дику, твёрдым, уверенным голосом пообещал Брюс. — Даю слово, что вернусь.