На букву «Б»

       Брюс пил. Он вознаграждал себя за проделанную работу. Он приветствовал свободу и прощался с ней. Он праздновал и горевал. Почесав кулаком челюсть, Брюс отхлебнул ещё пива — четвёртая пинта, но для непьющего человека, который недавно словил восемь пуль и без малого два месяца просидел под землёй, всё равно что десятая. Приопустив веки, он глубоко вдохнул: пот и приторная сладость губной помады; арахис и пролитое на пол скисшее пиво; свежий лак барной стойки и острота чесночного соуса к чипсам. Город пах иначе. Город цвёл, и над ним некошеным полем, голубым-голубым-голубым, привольно раскинулось высокое небо, темнеющее по краю в преддверии вечера. Несколько часов назад ревущий бешеный апрель, не по-готэмски тёплый, обрушился на Брюса и ударил по затылку исполинским зелёным кулаком. По улицам мчались тысячи тысяч машин: обгоняли и врезались друг в друга, застывали на светофорах и срывались на красный. По тротуарам неслись тысячи тысяч людей: ругались и сталкивались, разговаривали по мобильным и пили на ходу дымящийся кофе; и грудь взрывалась от желания обнять каждого встречного и заорать ему в лицо: «Эй, дружище, как дела? Вот он ты, а вот он я, и мы свободны!» Брюс сделал очередной глоток и скользнул взглядом вдоль столиков. Пойти ему было некуда: к детям нельзя, в гостиницу в одиночестве не хотелось, а ключи от своей квартиры он получит в понедельник — как и всё остальное, кроме того, что уже получил. «Здравствуй, Дайана. Я давно не отправлял тебе мысленный отчёт. Сегодня двадцатое апреля, четверг, десять тридцать вечера, и я пьян». Он вытащил из кармана куртки дешёвый кнопочный телефон и прочитал единственное сообщение, на удивление грамотное: «Всё в порядке, мистер У. Посылка типа доставлена, пацан в норме. Мистер К. трындец какой здоровый. Про вас не говорил». В голове зазвучала главная тема из «Миссия: невыполнима». — Не переживай, Лютор. Всё гораздо хуже, чем ты можешь себе представить, — пробормотал Брюс. Ему везло. Ему повезло трижды, и он мог лишь надеяться, что не исчерпал удачу до того, как начнётся ключевое действие. Единожды — не повезло, и тот единственный раз превосходил предыдущие три несоизмеримо. Он запретил себе думать об этом. Брюс рискнул, поставив на то, что Конс не женился, и выиграл. «Мы взяли паузу, перед самой свадьбой! Что за хуйня такая — пауза? Хер проссышь, что у баб в голове». Магазин «Адские шмотки» работал, и его хозяин никуда не делся. У Конса они с Марвином полностью сменили гардероб вплоть до ботинок, носков, трусов, тёмных очков пацана и часов и бумажника Брюса. Вряд ли их одежду нашпиговали прослушивающими и следящими устройствами, но Брюс перестраховался, а все старые вещи вместе с рюкзаком из-под денег бросил у мусорных баков на радость бомжам. Он машинально пощупал грудь: десятку, уже заметно поредевшую, запихнул в кошелёк; тридцать тысяч спрятал во внутренних карманах куртки, предварительно распотрошив и перелистав каждую пачку. Основная сумма осталась у Константина, запросившего за свои услуги десять процентов. Брюс для виду поторговался и согласился. Теневые связи Конса превосходили его собственные, вдобавок он не хотел светиться, как не хотел экономить деньги Лютора. Столько и разом он не видел никогда — двести пятьдесят новеньких пачек в банковской упаковке. Возможности Лютора не имели границ, если он достал за крайне сжатые сроки два с половиной миллиона наличными. Брюс мог забрать их все и исчезнуть, сделать новые документы, паспорт любой страны и жить долго. Может быть, счастливо. Он взял четыре пачки на текущие расходы. Консу предстояло перепроверить двести сорок шесть, прежде чем использовать. Марвин вёл себя практически идеально. Пока такси везло их в Старый Готэм, что-то бормотал, нервно водил носом и порой вскрикивал, и Брюс поверил — мальчишка и правда ополоумел, но когда он дважды сжал его ладонь, тот ответил тем же. Пацан отличался и выдержкой, и умом. Марвин вёл себя практически идеально, но у Константина, когда они переодевались, сорвался. Полностью голый, он стоял, комкая в кулаке трусы, и испуганно вертел головой. Плечи и губы у него тряслись. По бледным щекам протянулись мокрые тропинки. Его тощие бёдра усыпали кровоподтёки, пожелтевшие и почти свежие, где-то недельной давности, симметричные, аккуратные, складывающиеся в отпечатки чьих-то огромных ладоней. Брюс закрыл и открыл глаза, закрыл и открыл, закрыл и открыл, изо всех сил умертвляя гнев. — Давай, я помогу тебе одеться, сынок, — глухим голосом предложил он. — Меня ты не должен бояться. Я тебе не наврежу. Вздрогнувший Марвин, раскинув руки, бросился вперёд и вцепился в него, как утопающий в крепкую доску. Брюс наклонил голову и положил подбородок на макушку пацана. Осторожно похлопал Марвина по влажной спине, и тот вздохнул: сипло, натужно, как больной астмой, которому не хватает воздуха. «Он в ужасе», — догадался Брюс и отвесил себе фантомную оплеуху. Мальчишка пережил такое, что и десятерым не осилить, потом его неожиданно выдернули из многомесячного, но привычного ада, переодели, сказали: «Свободен» и отдали мужику, которого он и не знал толком. И всё без объяснений и малейшего понимания: а что дальше? А дальше Брюс составил подробный список того, что нужно достать и к какому сроку, и вручил его Консу — «Ё-ба-на-я го-ло-ё-би-ца! Нихуя себя запросы! Решил с пацанами на районе в войнушку поиграть? Иисус всеебучий, ты во что, блядь, влип, Б? Не боишься, что я тебя кину?» Он не боялся, пусть и не доверял. Конса не без оснований считали мудаком, но крысой никто бы не назвал. Брюс сделал два больших глотка пива и опёрся спиной на стойку. В голове приятно шумело, как и шумел весь бар, набитый усталыми женщинами от двадцати пяти до пятидесяти пяти, вечно ищущими и не способными найти, и пузатыми фанатами спорта, дружно поднимающими кружки за любимую команду. Он без интереса посмотрел на два громадных экрана на дальней стене зала, где шли повторы каких-то бейсбольных матчей, и отвернулся. Бухнул на стойку опустевший стакан. Один из барменов, часа полтора назад получивший авансом сотню, наполнил новый и поставил его перед Брюсом. «Только в апреле с понедельника по четверг счастливые сутки: пинта драфтового пива, бургер, жареный сыр и салат всего за девять девяносто пять!» После третьей пинты Брюс наелся, но не напился. Он зачем-то фыркнул и, будто кот, лизнул пышную пену. Повернулся обратно к залу, не понимая, почему не уходит. Здесь ловить нечего. Он бы, скорее, трахнул барную стойку, чем кого-то из местной публики. Усмехнувшись, Брюс провёл ладонью по затылку, наслаждаясь шорохом волос — Конс его и подстричь успел, так же, как прежде, и он не стал возражать. — Привет, красавчик, — прозвучало слева: тягуче и отчасти манерно. Брюс поморщился — таких мальчиков, как и девочек, хватало в любом баре или клубе — но всё-таки скосил глаза. Обратившийся к нему парень, невысокий и худой, выглядел, как и говорил, слегка жеманно. Всё в нём укладывалось в рамки слегка: возраст слегка за двадцать, лицо слегка подкрашенное, волосы слегка мелированные, одежда слегка в облипку, внешность слегка привлекательная. — Хочешь расслабиться? — Я на пидора похож? — враждебно процедил Брюс. Обычно этим всё и заканчивалось, когда к нему подкатывали похожие «мальчики» от двадцати до шестидесяти, ни одному из них недоставало смелости парировать: «Есть немного», но нынешний не растерялся: — Ты похож на того, кому необходимо расслабиться, грубиян. За вечер Брюс получил восемь предложений расслабиться от восьми женщин и вежливо отшил каждую, хотя обычно не отличался разборчивостью. Конечно, ему нравились красивые женщины, но в целом он не имел предпочтений: блондинки и брюнетки, рыжие и русые, высокие и низенькие, полные и стройные, цветущие тридцатилетние и увядающие пятидесятилетние. На первое место ставилась ухоженность, на второе — раскрепощённость, на третье — необъяснимая сексуальность, которую могла источать и необъявленная мисс Америка, и косоглазая дурнушка. Из списка объектов для секса исключались чересчур юные, чересчур старые, иногда чересчур объёмные и всегда чересчур худосочные женщины. Между костями и выпирающим животиком Брюс выбирал животик. Он не пёс, чтобы исходить слюной на кости. — Так что, мистер Вселенная, желаете расслабиться? — Я за это не плачу. Никогда не платил. — С тебя я бы и не взял. Никто бы не взял. Парень окинул Брюса взглядом: липко, жадно и искренне. Его глаза, карие-карие-карие, словно сбрызнули отборным маслом, накрашенные ресницы затрепетали, рот приоткрылся. Не очень свежий, но и не очень потасканный, он работал за деньги и не отказывал себе в удовольствии. Брюс нуждался в удовольствии. Он не занимался сексом чуть ли не два месяца, и таких перерывов у него не случалось никогда. Его щекотливая проблема, смилостивившись в заточении, сейчас орала во весь голос. Он хотел — всё равно кого, всё равно как, всё равно где. Его член превратился в отдельное, пока поддающееся контролю, существо, которое хотело не меньше. Его яйца, близнецы с единым на двоих разумом, хотели сильнее всех. Какая к чёрту разница: женщины, мужчины. Уже всё равно. Селина не ошиблась: хватит отрицать — глупо отрицать, когда смерть скребётся в окна. В конце концов, геи сосали лучше женщин, и он мог без промедления начать последний секс-марафон. Брюс хлебнул пива и уставился на мальчика-слегка, на розовые губы: аккуратно очерченные, не слишком полные, не слишком тонкие — покрытые блеском. Его внутренне передёрнуло от отвращения. Любой благополучный, законопослушный гражданин назвал бы Брюса гомофобом, но если уж спать с мужиками, то пусть они будут похожи на мужиков, а не напомаженных недодевок. Может, следовало принять предложение Рика. — Если любишь без резинки, не переживай — я чистый, постоянно проверяюсь, — по-своему истолковал молчание мальчик-слегка и помахал талоном, вытащенным из переднего кармана обтягивающих джинсов. — Здесь бордель по соседству. Видишь время? Чистый — нечистый. Ему и это теперь всё равно. — Идёшь? — кокетливо поинтересовался парень. — Хочешь в сортире, хочешь — у меня тачка рядом с баром. Кстати, я Джонни. — Исчезни, Джонни-гёрл, — негромко сказал Брюс, — если, конечно, у тебя нет хорошей стоматологической страховки. — Что-о-о? Хам! — обиженно воскликнул Джонни. — Мудила! — Он презрительно фыркнул и, виляя бёдрами, удалился. — Сраный гетераст! — крикнул уже издалека. Брюс поставил стакан на стойку. Хватит с него, иначе утром проснётся в каком-нибудь мотеле: голый, с пустыми яйцами и окружённый такими вот Джонни. Джонни-гёрл с карими глазами. Джонни-бой с карими глазами. «Ты зашёл не в тот район, Джонни-бой». Он ухмыльнулся краешком рта. Ему повезло трижды: с Константином, с Билли Бэтсоном и с Риком, задержавшимся в Готэме не на неделю-другую, а на месяц-другой — вместе с Флойдом и их Бандой Самоубийц. После Конса Брюс и Марвин направились в «Айсберг», и люди Лютора, которые, не скрываясь, преследовали их от Дома на Холме, потащились за ними к Оззи. Пятеро вооружённых мужчин с Джоном Корбеном во главе явно ждали подходящего момента, но Брюс не собирался ни бежать, ни прятаться в подворотнях и намеренно выбирал людные места. В баре они с мальчишкой уселись в дальнем от входа углу. Корбен и компания, наоборот, заняли ближний к дверям стол — двоих Меметалло отправил к чёрному, такому же полуподвальному, как и парадный, входу. К тому времени как Марвин умял третью порцию яичницы, а Брюс — третий стейк (пережаренный, пересоленный и охренительно вкусный под соусом из свободы), пустых столиков не осталось, но Брюс тоже ждал подходящего момента, а ещё подходящих людей и посылки от Константина, и последнее долго ждать не пришлось. Шатающийся мужик неопределённого возраста едва не упал на него, обматерил, извинился, а потом Брюс обнаружил в кармане куртки пару телефонов с забитым в каждый единственным номером. — Мистер, — прошептал Марвин, — говорить можно? Тут можно? — Как ты себя чувствуешь? — спросил в ответ Брюс. — Не тошнит? Желудок не режет? Яичница была самым диетическим блюдом «Айсберга». Заказать пацану картошку, бургеры или мясо Брюс не решился, кухня у Оззи не славилась изысканностью, и Марвину после длительной диеты могло стать плохо. — Не-а. Понимаете? Не-а. Яичница — огонь. Марвин облизнулся и отпил апельсинового сока. Он постоянно принюхивался, как охотничий пёс. Его полускрытое солнечными очками лицо подёргивалось: «Где мы, где мы, где мы? Чем тут пахнет? Неужели мы не в пещере?! Это бар? Б-А-Р? Не могу, не могу, не могу поверить!» — Они здесь, да? — враз потускневшим голосом, тихо и невнятно уточнил Марвин. — Они заберут меня. Они не станут меня убивать, а вернут обратно. Зачем вы вытащили меня, зачем? Лучше бы я остался. Понимаете? Остался. Нельзя уйти и вернуться, не после такого. Нельзя. Никак нельзя. Брюс ещё в магазине вкратце, не вдаваясь в детали, объяснил парню, что заключил сделку, и не утаил жестокую правду. «Они отпустили тебя, чтобы убить или забрать обратно, но я им не позволю. Ты должен верить мне. Ты мне веришь?» — «Что вы можете? Вы обычный человек…» — «Да, но я ведь вытащил тебя оттуда». — Я же обещал, что не позволю им забрать тебя, — так же тихо отозвался Брюс. — Меня зовут Брюс Уэйн. — Познакомимся наконец-то? — Марвин хихикнул и тут же осёкся. — Брюс Уэйн? У моей сестры есть друг, Дик, он и мой друг немного, и у него… — Я — приёмный отец Дика Грейсона и знаю, кто ты такой, сынок. Марвин, округлив рот, выдохнул изумлённо: «О-о-о» и улёгся грудью на стол, как заскучавший ребёнок. — Послушай меня внимательно, — продолжил Брюс. — Ты был очень сильным и смелым. Ты вытерпел столько, что и представить сложно, и тебе придётся потерпеть ещё. Тебе придётся быть сильным и смелым дальше. Ты знаешь, кто такой Кларк Кент? Он не доверял и не хотел доверять никому, но иначе ему мальчишку не спасти. Хоть на что-то Квин, Лейн и Кларк должны сгодиться. — Кларк Кент? — переспросил Марвин. — Тот самый Кларк Кент? Бойскаут из Метрополиса? Ух ты. Ух. Ты. Понимаете? Ух-х-х ты. Мы с вами сидели в соседних клетках, вы приёмный отец друга моей сестры, и вы знакомы с Кларком Кентом из «Дэйли-Плэнет». Ух ты. «Конечно знаком, и он без ума от меня», — с непонятным самодовольством не к месту подумал Брюс. — Вы меня не разыгрываете? Не разыгрываете? Вы не должны. — Марвин выбросил руки вперёд и вцепился Брюсу в запястья. — Кларк Кент — это топ, но я хочу домой. Хочу к моей сестре. Понимаете? К сестре. Вы отведёте меня к моей сестре? Мы сбежим, и вы отведёте меня к моей сестре. — Прости, сынок, ты не можешь отправиться к своей сестре. Пока нет. Люди, которые хотят тебя забрать, могут навредить ей. Он не мог рассказать мальчишке и эту правду. Пусть Марвин почувствует себя в безопасности. Пусть проведёт ночь в мягкой кровати на чистых простынях. Пусть примет душ не с банановым гелем. Пусть позавтракает блинчиками с джемом. Пусть другой нанесёт ему смертельную рану — тот, кто сумеет утешить и поддержать. — Слушай и запоминай, — произнёс Брюс. — Ты отправишься к Кларку Кенту, в Метрополис, без меня. Он хороший человек. Ты можешь ему доверять. Он защитит тебя. Расскажи ему всё — о Консе ни слова — и предупреди, чтобы не искал меня и чтобы в ближайшие семь-десять дней никто не приближался к Дому на Холме и ничего не делал. Вообще никто и вообще ничего. Никто ничего не должен делать или пытаться делать. Ты понял меня? — Не искал вас… — пробормотал Марвин. Он смотрел снизу вверх, восковой слепец, прячущий шрамы за тёмным пластиком. Его пальцы на запястьях Брюса подрагивали. — Знаю, тебе страшно. Ты толком ничего не понимаешь, не уверен в своём будущем и с ужасом думаешь, что прошлое вот-вот вернётся, однако я этого не допущу. Ты сам этого не допустишь. Ты выжил не для того, чтобы расклеиться сейчас, и мне не справиться без тебя, Марвин Харрис. Помоги мне, чтобы я помог тебе. Будь сильным и смелым. Мальчишка резко убрал руки и откинулся назад так, что едва не упал вместе со стулом, ухватился за край стола и притянул себя к нему. Ножки с грохотом опустились на пол. Лицо Марвина ожесточилось, стало твёрдым. Губы сжались. — Я буду сильным и смелым. Я отправлюсь к Кларку Кенту, в Метрополис, без вас. Ему можно доверять. Я расскажу ему всё — о Консе ни слова — и предупрежу, что он не должен искать вас и что в ближайшие семь-десять дней никто не должен приближаться к Дому на Холме. В эти семь-десять дней никто ничего не должен делать или пытаться делать. Вообще никто и вообще ничего. — Мои дети должны вести себя как обычно, и значит, им нельзя ничего знать. От этого зависят их жизни. Повтори. — Ваши дети должны вести себя как обычно, и значит, им нельзя ничего знать. От этого зависят их жизни. — Марвин задумчиво подёргал шнурок на капюшоне толстовки. Он, как и Брюс, периодически трогал свою одежду и очевидно наслаждался настоящими вещами. — Кларк Кент знает Лоис Лейн и Оливера Квина. Мистер… Мистер Уэйн, как вы думаете, мистер Кент сможет попросить у мистера Квина новые глаза для меня? Оливер Квин — невероятный человек. Вдруг в его компании сумеют сделать новые глаза… Для меня. Понимаете? Новые глаза. Мне бы так хотелось новые глаза. Пожалуйста, как вы думаете? У Брюса перехватило горло. Он отвернулся на мгновение, и его глаза, зрячие, существующие, невырезанные глаза, защипало. Он коротко выдохнул и сипло ответил: — Не знаю, сынок, но уверен — Кларк постарается, и Оливер тоже. Я знаком с ними обоими, и у Олли большое сердце. — Хорошо. Понимаете? Хорошо. — Марвин улыбнулся. — А что будете делать вы? Вы же не вернётесь туда? Не вернётесь? Лучше сдохнуть, чем вернуться. Лучше сдохнуть, чем вернуться. Брюс криво усмехнулся. В тёмных очках мальчишки отражалось его собственное лицо: осунувшееся, усталое и взбудораженное; и у него возникло странное чувство радостного предвкушения. Громадный водяной вал навис над ним пастью диковинного зверя и замер как заколдованный. Брюс не был суеверным, однако загадал кое-что. Вал обрушится на него, и он не отступит, свершит то, что задумал, если только… — Эй? — окликнул его Марвин. — Пообещай, что сохранишь это в тайне. Это так же важно, как и то, что никто ничего не должен делать, и то, что мои дети не должны ничего знать. Марвин кивнул, пообещал вслух и даже приложил руку к груди, а когда Брюс сказал — рассмеялся. Его смех, тонкий и слабый, с каждой секундой набирал силу, пока не перерос в оглушительный хохот. Он лупил ладонями по столу и всё заливался и заливался: и счастливым смехом, и слезами отчаяния, которые бежали по лицу. Никто не обращал на него внимания. В баре Оззи, пьяном, шумном, пропитанном запахами табака и дешёвого алкоголя, никому не было дела до странноватого мальчишки в солнечных очках. — Вы сумасшедший, — успокоившись, ответил Марвин. — Я-то думал, у меня крышу снесло, но вы… Вы сумасшедший, и знаете что? Для сумасшедших нет преград, и я верю, что у вас получится. Я сам умереть готов, лишь бы у вас получилось. Понимаете? Ради такого — что угодно, ха. Вот вы псих. — Псих! Брюса хлопнули по спине. Он задрал голову и встретился взглядом с Флойдом. — Здорово, Б. — Из-за плеча приятеля вынырнул Рик. — Говорили — ты умер. — Врали. — Брюс обменялся с обоими крепкими рукопожатиями. — Что за малец? — поинтересовался Рик, покосившись на Марвина. Тот опустил голову и изучал скучную столешницу, как самую любопытную вещь на свете. — Он не при делах. Брюс лихорадочно соображал. Рик с Флойдом, задержавшиеся в Готэме дольше обычного, были опытными и крепкими ребятами, на которых действительно можно положиться, и их банда насчитывала человек десять. Ему повезло во второй раз. — Проблемы? — наклонившись, спросил Рик. — Те нездешние рожи у дальнего стола по твою душу? — Допустим. Окажешь услугу? Буду должен. — Пошуметь и прикрыть? Свои люди, сочтёмся. Мы тут всей командой, а Флойда хлебом не корми, дай на кого-нибудь наехать. Мозги у Рика работали отлично. Флойд улыбался как блаженный, его глаза яростно сверкали. У Брюса потеплело в животе. Вот она — простая жизнь. Где тебя понимают без слов, где ни один вечер не обходится без драки, где у каждого в рукаве припрятан нож, а за поясом — пистолет. Где за кружкой пива обсуждают не ипотеку и начальника-урода. Где не платят налоги, не покупают страховку и не хвастаются дипломом престижного колледжа. Нет, он не тосковал по-настоящему. Эта жизнь была как любимая, но старая и заношенная футболка. Надеть — ни за что. Выкинуть — рука не поднимается. Можно лишь вытащить из самого тёмного угла гардеробной, подержать и с долей грусти спрятать обратно. На всякий случай, вдруг пригодится. — К тому же мы пригрели одного дерзкого запутавшегося воробышка. Пора ему пройти боевое крещение, — Рик разогнулся и рявкнул на весь бар. — Дигги, малыш, иди поздоровайся с мистером Уэйном! — Здрасьте. Сэр, — вежливо сказал подошедший Диг. Его нос давно зажил, гипс на руке отсутствовал. Бородка и волосы были аккуратно подстрижены. — Вы, ну… Извините, типа, я тогда берега попутал. — Проехали, — процедил Брюс и обратился к Рику: — Когда крикну: «Пива, и пацану — колы!» — начинайте. — Понял. После проставишься. — Вы бандит? — зловещим шёпотом уточнил Марвин, когда они остались одни. — Дик рассказывал о вас нечасто, но говорил, вы хороший человек. — Нет, сынок, я не бандит. В детстве и юности выживал, как мог, но потом завязал, однако знакомые остались. — Ваши… знакомые устроят драку, и мы сбежим? — Не совсем. Сначала я найду тебе надёжного провожатого. Посиди тихо. Брюс осторожно покрутил головой, хотя от Корбена их отделяли несколько столов, облако сигаретного дыма и пьяная толпа — в «Айсберг», не отличающийся вместительностью, набилось уже человек семьдесят. Брюс искал кого-то из местных мальчишек. Мальчишкам можно доверять — только мальчишкам и можно доверять. Он внимательно изучал зал. Для Оззи закон «двадцать один плюс» существовал на бумаге, и в «Айсберге» нередко потягивали пиво тринадцатилетки, но для сопровождения Марвина требовался кто-то постарше. — Эгей, мистер Уэйн! Ему повезло и в третий раз. — Пива, и пацану — колы! — во всю глотку заорал Брюс. Ненужный заказ он таким способом не получит, не у Оззи, но Корбен этого знать не мог. — Эгей! — Билли Бэтсон подскочил к столу и с радостной улыбкой воскликнул. — Вы типа живой! А говорили… — …Я умер. Найди себе стул и присядь, есть дело. Билли без вопросов умчался добывать стул, а Брюс прислушался к тому, что происходит в баре. — Да знаешь ты его, он хмурым на районе банчит. — Беру я, значит, этого лоха… — Ни бабок, ни товара, в натуре — динамо. — Короче, есть маза поднять реального бабла. — …Пялишься?! Я те, чё, девка, чтобы ты на меня пялился, или ты пидор по жизни?! Чё? Чё ты там исполняешь? Как ты меня назвал?! Слышь, братва, он меня пидором назвал! Намучается Рик с пригретым воробышком — Диг был в своём репертуаре — и теперь Корбену и его людям будет не до Брюса и Марвина. Пять-десять минут словесных препирательств и толкотни плечами, а после все вывалят на улицу, чтобы разобраться «как нормальные пацаны». Ссориться с Пингвином, который не приветствовал массовые драки в баре, никто не хотел. — Что за дело? — Билли с грохотом поставил стул в торец стола и с любопытством покосился на Марвина. — Тебе пятнадцать или шестнадцать? — уточнил Брюс. Для него Билли оставался маленьким беззащитным мальчишкой, которого поколачивает отец-алкоголик, но пацан здорово вымахал за последние полгода. — Шестнадцать. — Водить умеешь? Права есть? — Обижаете, — надулся Билли. — Я с двенадцати лет за рулём, а права в декабре получил. — Машина? — Стебётесь что ли, откуда? Думаете, папаша подарил на шестнадцать лет? — Билли рассмеялся. — У него-то есть. — Он качнул головой влево. — И ключи батя мне отдаёт, когда в бар идёт, потому что сам бухой и не хочет тачку угробить. — Телефон есть? — Не-е. Дёрнул тут у одного и разъебал через неделю. — Билли, язык. — Простите, мистер Уэйн. Так что за дело? — с воодушевлением спросил Билли. — Вам нужна моя помощь? Моя? Да я… Я! — Он стукнул себя кулаком в грудь. — Я вас не подведу, не сомневайтесь. Билли Бэтсон за базар отвечает. — Он же ребёнок, — прошептал Марвин. — Ему всего шестнадцать. Ему даже нельзя здесь находиться. Как и мне. — Ты кого ребёнком назвал, щегол? — огрызнулся Билли. — Тихо, — скомандовал Брюс. — Марвин, я доверяю этому ребёнку больше, чем кому бы то ни было в этом баре. Теперь сними очки на секунду, а ты, Билли, извинись перед ним. — Ещё че… — Билли широко распахнул глаза. — Ёбушки-воробушки! Простите, мистер Уэйн, но… — Он облокотился на стол и, явно волнуясь, сказал Марвину. — Извини, чувак, в натуре — извини. Чёрт, кто тебя так? Тот вздохнул и опустил голову. — Билли, послушай меня, — одёрнул его Брюс. — Ты должен отвезти Марвина в Метрополис, к моему другу. Вот телефон. — Он положил на стол один из сотовых. — Когда доберётесь, позвонишь — номер уже забит — и скажешь, что привёз… посылку от Брюса Уэйна. Мой друг выйдет, если будет дома, или подъедет, тогда тебе придётся подождать. Ты высадишь Марвина и уедешь. Ты не станешь разговаривать с моим другом. Ты понял меня? Вы оба меня поняли? Марвин кивнул. Билли почесал в затылке и поинтересовался: — Как я его узнаю? Ну, вашего друга? — Его зовут Кларк Кент. — Брюс усмехнулся. Описывать Кларка Кента входило в традицию. — Правильные черты лица, чёрные волосы, тёмно-голубые глаза. На вид лет тридцать, по твоим меркам — старый. Белый. Большой. — Большой? Большой, как вы? — Больше. Выше. Шире в плечах. Очень большой. Огромный. Суперздоровяк. Крепкий, но не толстый. Если засомневаешься, спросишь, как его зовут. Когда он заберёт Марвина, отправишь мне сообщение, что всё в порядке. Телефон выкинешь. — Лады. Можно выкинуть симку, а мобилу оставить? — Билли выразительно подвигал бровями. — Да. Вот пятьсот долларов. На бензин и на проезд через платный туннель. — Брюс достал из бумажника пять купюр. — За это и сотни много! — возмутился Билли. — Вы мне за помощь заплатить хотите? Не возьму. Сотку давайте, раз мельче нет, остальное уберите. С вас не возьму. Ясно? Адрес диктуйте. Смутившись, Брюс убрал четыреста долларов обратно, продиктовал адрес и уточнил: — С отцом проблемы будут? — Разберусь. Он ко мне и не лезет особо, после того как вы его по полной отделали. Погнали, чувак? — Билли решительно сгрёб Марвина за руку. — Не так быстро, — притормозил его Брюс. — Когда скажу, выходим через чёрный ход: я впереди, вы за мной. Марвин, ты помнишь, что я тебе говорил? Особенно о бездействии в ближайшие дни и моих детях. Это важно. — Помню и непременно скажу, как это важно, — отозвался тот. — Может, поедете с нами? Я буду рад, если вы сделаете то, что задумали, но ещё больше буду рад, если вы поедете с нами. Понимаете? Рад. Очень рад. Пожалуйста, вам вовсе не обяза… — Обязательно, — возразил Брюс и, подумав, добавил: — Билли, ты должен быть осторожен. Вряд ли за вами кто-то поедет, но Марвин в опасности. Он сбежал от людей, которые его покалечили, и они хотят вернуть его назад или убить. — Вот бли-и-ин. — Билли обескураженно приоткрыл рот. — Это те чужаки, с которыми сцепились Самоубийцы? Я всё понял. Усёк. Проскользнём как тени. Не боись, бро, доставлю в лучшем виде. — Он похлопал Марвина по предплечью. — А тот друг, ну, Кларк Кемп… — Кент, — поправил Брюс. — Ты адрес хорошо запомнил? — От зубов отскакивает. Так вот, Кларк Кент, он поможет пацану? Он кто такой вообще? — Кто-то вроде… Супермена, — усмехнулся Брюс, — но без суперсил. Помо… Он прервался. Шум в зале нарастал и нарастал, разборки переходили в стадию «давай выйдем», и из двери, ведущей к заднему входу, показался один из людей Корбена — на что и был расчёт. Он мельком взглянул на Брюса и мальчишек и бросился к беснующейся толпе в другом конце зала. — Уходим, — распорядился Брюс. На улице уже властвовал безветренный тёмный вечер, но небо кто-то сбрызнул звёздным спреем и оно сияло. Человек Корбена, держа на изготовке пистолет, переминался с ноги на ногу футах в трёх от верхней ступеньки короткой лестницы, явно сомневаясь, что делать: ждать или бежать на помощь — грохот стульев и вопли слышались даже снаружи. Брюс знал его — Артур Лайт, один из охранников борделя — и не стал ни церемониться, ни медлить. Он шагнул в сторону, уходя с линии огня. Левой рукой обхватил сверху ствол пистолета, примерно по центру. Надавил, заворачивая руку Артура вправо, и одновременно ударил его по запястью правой же ладонью, раскрытой «галочкой». — С… — Лицо у Лайта вытянулось. — …Тоять? — Он пошевелил пальцами поднятой руки, и в его чёрных, как у лошади, глазах промелькнула растерянность. Брюс сунул отобранный пистолет в карман куртки и с доверительной улыбкой сообщил: — Этому трюку меня научил мой друг Тед, когда мне было четырнадцать. И сегодня он не полыхал от гнева и потому вспомнил урок. Сдерживая силу, он ударил Лайта кулаком в горло, и тот обвалился хрипящим мешком. Артур, добродушный человек, которого все звали Доком, мог быть одним из убийц Барбары и Стефани. Оскалившийся Брюс пнул Лайта по почке и под сиплый визг добавил второй пинок. Третий. Четвёртый. Артур с истошным воем завертелся на земле, как сломанная юла, пока не сложился в позу эмбриона и не затих. — Может, хватит с него, а? — пробасил Билли, застывший на верхней ступеньке. Марвина он держал за руку. — Да. Уходите. Быстро. — Брюс посмотрел на Марвина. — Прощай, сынок. — До свидания, мистер Уэйн, — ответил тот. Он дождался, пока парни скроются из виду, и наградил Лайта ещё одним мощным пинком — прицельно, точно в выпяченный зад. Вытащил из пистолета магазин и зашвырнул его подальше, а само оружие, протерев, отправил в другую сторону. Дело сделано. Брюс рванул обратно в бар и побежал к главному входу. Большая часть посетителей вывалила на улицу, и ему пришлось продираться сквозь распалённую толпу, ощетинившуюся ножами, кастетами и пушками. — Полегче, приятель, — слышал он вкрадчивый голос Рика. — Мои парни сначала стреляют, а потом интересуются — что случилось. — Рик, — коротко бросил Брюс и встал рядом. Тот понятливо отступил назад, вместе с ним отошла его банда. Флойд разочарованно присвистнул. Брюс расставил ноги пошире, наклонил голову вправо-влево и хрустнул шеей. Небрежно цыкнул слюной. Корбен уставился на него: обозлённый и взмокший. Его волосы блестели от пота. Ноздри раздувались. Глазки, карие-карие-карие, налились красным — будто кто-то рассёк вишнёвую ягоду вместе с косточкой и вставил половинки в глазницы. На военной куртке зияли два ножевых пореза. Тишина на улице оглушала. Весь мир умер: не сигналили машины, не лаяли собаки, не гудели провода и даже люди — не дышали. Неподалёку дважды хлопнули дверцы автомобиля, зарычал мотор — Билли — и Брюс победно ухмыльнулся. — Ты зашёл не в тот район, Джонни-бой, — с ленцой протянул он. Толпа позади яростно взревела — так ревели фанаты на стадионе, когда капитан любимой команды за секунду до конца матча заносил победный тачдаун. Ощерившийся Меметалло качнулся вперёд и отшатнулся назад. У него за спиной стояли трое, такие же взбешённые и сбитые с толку — одного Брюс знал: очередной охранник, Мариус Орм. Ни Корбен, ни его люди очевидно не представляли, что делать с местным сбродом: психически отмороженным, разогретым алкоголем и вооружённым. Половина этого сброда не помочилась бы на Брюса, если бы он горел, но сейчас — другое дело. Он был своим, а Корбен — чужим. Чужаков здесь не жаловали. Одно неверное движение, слово, звук, и эту четвёрку сомнут, а трупы выкинут в Готэм-ривер. — Где м-мальчишка? — почти беззвучно процедил Меметалло. — Откуда же мне знать, где мальчишка, я ему не папочка, — беззаботно отозвался Брюс. — Я его одел, накормил, и он удрал. Что взять с безумца? — Б-боссу это н-не понравится, Уэйн. — Ты прав, ему не понравится. Очень не понравится. — Брюс дружески потрепал Корбена по плечу. Тот сдавленно зарычал. Две жирные вены у него на лбу пульсировали так, словно его тотчас удар хватит. — Боссу очень не понравится, что ты облажался. Ты же в курсе, что я заключил сделку: мальчишка сам по себе, я сам по себе? Я придерживаюсь условий сделки, а вот ты облажался. Ты подвёл своего босса. Ты не справился, Джонни, и разочаровал его. Ты лучше меня знаешь, что он делает с теми, кто его разочаровывает. Корбен нахмурился. Брюс опять ухмыльнулся. Позади торжественным маршем гремела симфония металла и кожи. Шипы кастетов на пробу врезались в ладони. Поскрипывали куртки. Щёлкали предохранители пистолетов, ножи с тихим шорохом перетекали между пальцев, и над всем этим витали стойкие ароматы табака, пива и виски. — Я подскажу, что делать, Джонни, — шёпотом продолжил Брюс. — Ты забудешь про слепого сумасшедшего мальчишку, который может навредить разве что самому себе, и сообщишь боссу, что он мёртв. Сообщишь, что Брюс Уэйн одел мальчишку, накормил и попытался убежать вместе с ним, но ты не позволил. Ты крутой, Джонни. Ты ведь крутой? Ты дал Брюсу Уэйну по яйцам и забрал мальца, но тот начал орать и привлекать ненужное внимание. Ты его придушил, чтобы успокоить, и случайно убил, потому что мальчишка такой хрупкий, а ты такой сильный. Это лучше, чем признать, что ты упустил пацана. Если твои люди преданы тебе и хотят жить, они всё подтвердят. Они преданы тебе и хотят жить? Меметалло задумчиво моргнул. Его подбородок задрожал. Губы вытянулись вперёд — над верхней выступил крупный пот. Брови приподнялись и напряглись. Зрачки увеличились, и глаза превратились в сочные нефтяные капли. Он представлял последствия так громко и так материально, что на это было больно смотреть. Он возвышался над Брюсом скалой — громадный, мускулистый мужик, способный переломить через колено десяток таких, как Лекс Лютор — и боялся настолько, что казалось, вот-вот хлопнется в обморок. — Подбери мусор у заднего входа и проваливай из моего района, — холодно произнёс Брюс. Он отвернулся от Корбена. За спиной раздался шипящий выдох, и спустя пару секунд по брусчатке недружно застучали удаляющиеся шаги. — Расход! — крикнул Брюс и, предупреждая всеобщее разочарование от несостоявшейся драки, добавил: — Всем три круга за мой счёт! Он на ощупь достал из бумажника солидную стопку купюр — его внутренний счетовод сообщил: две сто — и передал деньги Дигу, стоявшему справа от Рика: — Метнись, пацан. Народ, переругиваясь и обмениваясь довольными возгласами, потёк обратно в «Айсберг», и вскоре на улице остались Рик, Брюс и пара потасканных девиц у входа. — Это не обычная шпана, которой ты дорогу перебежал, — проницательно заметил Рик. — Будь нас пять, а не пятьдесят, они бы всех положили. Их главарь — один из громил Лютора. — С чего ты взял? — Я рыба вольная, плаваю то тут, то там, вижу много, слышу много. — Захаживаешь в Дом на Холме? — Да. — Рик осклабился. — Бывал несколько раз, трахался с Бэтменом. По карману бьёт, но того стоит, меня с девяностых так качественно не имели. Вопрос — чем ты насолил Лексу Лютору. Брюс помедлил и решил, что уже всё равно: — Уверен, я с тобой не трахался, — спокойно ответил он. Глаза Рика расширились, но он мигом взял себя в руки и уточнил: — Ты там… работаешь? Так ты порнозвезда? Суперёбарь? Неутомимый мегахрен? Какого чёрта ты скрывал? — Я там работал. — Брюс ожидал другой реакции, но кто разберёт этих геев. Рик им восхищался или что? — Бэтмен, как ты понял. Топ-Бэтмен. — Топ. Конечно. А я-то всегда себя спрашивал, чем может заниматься мужик с такой внешностью, — хмыкнул Рик и, почесав небритый подбородок, хитро прищурился. — Тебя не воротит от пидоров, а я предпочитаю члены. Продолжим вечер вместе? Брюс усмехнулся — такое внимание его не коробило — и хлопнул Рика по плечу: — Без обид и без вариантов — нет. — На нет и суда нет. С пацанами не выпьешь? Тогда бывай, Б, увидимся. Они пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны: Рик — в бар, а Брюс, пешком, на такси и пешком, отправился своей дорогой, раздумывая, как ему повезло, и надеясь, что везение не закончилось. Он прежде ни на что так отчаянно не надеялся, и, когда надежда не оправдалась, ноги занесли его в другой бар в другом районе. Где он и начал пить. — Сраный гомофобный гетераст! — никак не умолкал Джонни. Брюс достал мобильник и снова проверил сообщение. Подавил желание позвонить. То, что он, как наивный ребёнок, загадал, не сбылось, и значит — у него один путь. — Простите… Он убрал телефон и автоматически улыбнулся окликнувшей его молодой женщине. — Вы меня не помните? Брюс неопределённо пожал плечами. — Мы встречались в больнице, семь недель назад, — робко пояснила она и, стушевавшись, спросила: — Как ваш сын? Точно. Он наконец-то сообразил, куда занесли его ноги. Бар находился неподалёку от госпиталя, где лежала Барбара. — Спасибо, мой сын в порядке. Кстати, я Томас. — Приятно познакомиться, Томас, я Мэри, — пролепетала девушка. Её губы дрогнули. Она шумно вздохнула и нерешительно добавила: — Хочешь… Хочешь выпить? Хочешь выпить со мной? Брюс откинулся назад и опёрся локтями на барную стойку. Откровенно, не скрывая интереса, скользнул взглядом по телу… Имя мигом вылетело из головы, но бёдра — полные широкие бёдра, плавно перетекающие в тонкую талию, — ему никогда не забыть. Он будет помнить их до последней минуты. Будет помнить целомудренную, ниже колена, коричневую юбку и монашескую кофточку цвета кофе с молоком, застёгнутую под горло. Будет помнить нетронутый помадой маленький рот и окружённые ненакрашенными ресницами карие глаза — этим вечером ему везло на кареглазых. Будет помнить длинные блестящие волосы — ослепительно рыжие. Как у Барбары, разве что ненатуральные. Он запретил себе думать о Барбаре. Отлепившись от стойки, Брюс в два шага приблизился к девушке и, понизив голос до тональности, уместной в спальне, сказал то единственное, что говорил всегда: — Конечно я хочу. Выбирай, где: в мотеле или у тебя? Лицо… Мэри — таких девушек, благопристойных, невзрачных и парадоксально притягательных, всегда звали Мэри, Сьюзан или Карен — порозовело, и он поверил, что потерял хватку и ошибся, она здесь не за тем и сейчас влепит ему звонкую пощёчину. — У меня. Ни словесных прелюдий, ни «Даже коктейлем не угостишь», ни «За кого ты меня принимаешь», ни «Ну ты и наглец» — Мэри, Мэри. Её зачарованный взгляд плыл, и Брюс любил всех Мэри в мире. Пить они не стали. — Ты уйдёшь? — трогательно стесняясь, спросила Мэри, когда они, после очередного раунда, лежали в кровати в её квартире: чистенькой, небольшой и такой же скромной как хозяйка. Брюсу не хотелось уходить, как и не хотелось устраивать секс-марафон. Если не считать Талии, Селины и заказчиц эскорта, он никогда не оставался до утра. Никогда не просыпался в постели с нормальной женщиной и никогда не разговаривал в постели с нормальной женщиной. Нормальная женщина никогда не готовила ему завтрак. Он никогда не делал ничего такого, и жизнь напоследок дала ему шанс попробовать. — Тебе утром на работу? — У меня отпуск. На щеках Мэри горел румянец. Губы припухли и покраснели, отчего лицо казалось выразительнее. Её волосы переливались в оранжевом свете стоявшей на тумбочке лампы: спутавшиеся, пахнущие персиковым шампунем и немного пóтом, густые и рыжие. — Я останусь. Мэри нуждалась в ком-то так же, как сегодня нуждался он сам. Неискушённая, но открытая, она очаровательно смущалась и не настаивала на презервативах — он никогда не занимался сексом без презерватива с нормальной женщиной. Она была очаровательно мягкой и уютной. Её пышное гладкое тело покрывал нежный бесцветный пушок. Она не удаляла волосы на лобке, но Брюс и это счёл очаровательным. Она источала тепло, а он так замёрз и никак не мог согреться. Ему необходимо согреться после сырого мрака пещер и каменного холода могильных плит и вдохнуть чуть-чуть жизни, что прогоняет распирающую рёбра ледяную тоску. В конце концов он положил голову на её мягкий, уютный животик и уснул, пока Мэри — конечно же, очаровательно мягко — перебирала ему волосы. Он не позволял этого никому, кроме Селины. — Яичницу, блинчики или кашу? — спросила Мэри утром. — Я бы съел яичницу, блинчики и кашу. Она хихикнула — очаровательно звонко, и оседлавший кухонный табурет Брюс, полуголый, в одних трусах, улыбнулся в ответ. Он надеялся, что Мэри или как там её на самом деле не принимает таблетки и не пользуется экстренной контрацепцией. Он усыновил и удочерил немало детей, но не зачал, и даже Дэмиен получился случайно. Он мог бы оставить заметный след — намеренно и желая того, а Мэри, без сомнения, не избавится от ребёнка, если забеременеет. Брюс окинул взглядом тесноватую кухню-столовую: с цветастыми занавесками, несовременной посудой, которой явно часто пользовались, и до блеска выскобленным деревянным столом — как в прошлое провалился на сотню лет. Мэри, с наспех убранными в хвост волосами и в совсем не сексуальном фланелевом халате с повязанным поверх фартуком, хлопотала у плиты, и он, дотянувшись, утащил у неё пёрышко зелёного лука. Оторвал кусочек и связал в маленькое колечко. Надел себе на безымянный палец левой руки — тот дрожал. «Я умираю». Нет, он умрёт. Известно где, известно как и почти известно — когда. Его руки дрожали. Трус. Он боялся умереть. Трус или обычный человек, который не сошёл с ума, потому что боялся умереть. Ему надо так много сделать прежде — чем. Ему надо жениться, зачать сотню детей, повозиться с внуками, посетить Диснейленд, набить тату, купить мотоцикл, научиться играть на гитаре, заработать и вылечить простатит. Чёрт, да хоть что-то выполнить из списка, который утром составила неведомая часть его. Брюс и не подозревал о существовании у себя подобных желаний, и ему надо что-то сделать, ведь скоро он умрёт. Стефани умерла. Барбара умерла. Они умерли, а теперь умрёт и Брюс. Вчера, тёплым звёздным вечером он явился на кладбище, где они собирались похоронить Стефани. Если Барбара умерла, её бы похоронили рядом. Брюс явился и загадал: если Лютор солгал, если Лютор сыграл на его доверии, если Барбара жива, значит — ничего не потеряно; он наберёт единственный номер в своём телефоне и скажет: «Привет. Ты уже знаешь, что я жив, и я скоро вернусь. Передай это моей семье». Лютор не солгал, и вечер остыл, и ласковые звёзды обернулись грязным колючим льдом, и всё, на что хватило Брюса, — положить онемевшие ладони на плиты и прошептать: «Простите меня». Все двери захлопнулись, и все свечи погасли. Его пальцы задрожали. Задрожало сердце, и изо рта пахнуло мертвечиной, потому что стервятник свил гнездо у него в груди. Всё кончено. Он убеждал себя — нет, ведь его безошибочное чутьё так и молчало, но всё было кончено. Он умирал или умер между двух серых плит, но обнаружил в себе силы развернуться и уйти, а издалека неслось: «Брюс! Брюс!» — будто неупокоенные души звали его. И тогда, объятый мистическим страхом, он побежал, а потом перешёл на быстрый шаг и наконец поплёлся. Забрёл в бар и уцепился за выпивку, чтобы не думать и не вспоминать; уцепился за женщину, чтобы не думать и не вспоминать совсем, но получалось так себе. В мыслях он постоянно цеплялся за другое. Брюс зажмурился на миг и снял луковое кольцо. — Выходи за меня, — удивляясь сам себе, произнёс, обращаясь к спине Мэри. — Очень смешно. — Я серьёзно. Полетим в Калифорнию и распишемся. Немедленно. У него есть несколько дней, чтобы сделать всё, чего он никогда не делал, и в таких вещах стоило начинать с главного. Брюс не собирался становиться женатым человеком, но хотел попробовать жениться. Мэри обернулась, с лопаточкой в руке, грозная и обыденно смущённая. Прямо Кларк Кент в юбке. Брюс не уловил момент, когда стал заводиться от краснеющих людей. — Мы познакомились вчера вечером. — То есть — это нет? Детка, ты разбиваешь мне сердце. Она упёрла руки в бока. Её губы затряслись, и Мэри расхохоталась. Брюс растерянно моргнул. Он в большей степени шутил, но не ожидал, что над ним посмеются. Отношения. Бесплатные отношения, не основанные на подробных формулярах. Он впервые остался до утра у женщины, явно не избалованной мужским вниманием, впервые заговорил о чём-то, кроме секса, с женщиной, с которой переспал, впервые вкусил малую толику бесплатных отношений и сразу запутался. — Во-первых, это и правда смешно. Во-вторых, ты не похож на человека, разговаривающего фразами из второсортных романтических комедий. — Мэри фыркнула. — В-третьих, детка — это способ не называть меня по имени, которое ты забыл? — Тебя зовут Карен, — отозвался Брюс, следя за реакцией, — то есть Сьюзан. Прости, я имел в виду — Мэри. Я заслужил завтрак? — Ты забавный, — ответила она и отвернулась к плите. Брюс покрутил в руке луковое колечко и закинул в рот. Как только его не называли, но забавным? Никто не считал Брюса Уэйна забавным. — Я никогда такого не делала, — призналась Мэри. Она уже приготовила завтрак: яичница с сочными фермерскими помидорами; сдобренная сливочным маслом каша, не залитая водой и разогретая в микроволновке, а сваренная; блины с домашним вареньем, а не магазинным джемом — теперь Брюс действительно хотел на ней жениться. Мэри не позвонила в службу доставки, не состряпала что-то из полуфабрикатов, а приготовила ему настоящий завтрак. Никто не готовил ему настоящие завтраки, кроме Альфреда и Кларка Кента. Брюс хмыкнул и пробормотал с набитым ртом: — Не делала что? Не готовила мужчине завтрак? — Не ходила в бары, чтобы найти парня на ночь. Не приглашала к себе домой фактически незнакомца. Не занималась сексом с тем, кого не знаю, забыв о любого рода безопасности. — Жалеешь? — Нет. — Она вздохнула и, подперев ладонью щёку, посмотрела на Брюса. — Я понятия не имею, почему ты выбрал меня: такие, как ты, не выбирают таких, как я — и давай избавим друг друга от лживой вежливости, мы оба не слепые и слишком взрослые, чтобы изображать наивность. Я понятия не имею, от чего или от кого ты бежишь, но ты беглец. Я понятия не имею, сегодня ты исчезнешь из моей жизни или завтра, но ты исчезнешь. Я понятия не имею, кто ты такой, тебя даже зовут не Томас, но я не жалею. Ни о чём не жалею. Очаровательно проницательна и так не уверена в себе. Такие, как он, не выбирали таких, как она, потому что такие, как она, заслуживали кого-то получше. Брюс взглянул на Мэри в упор: — Меня зовут Брюс Уэйн, и я исчезну из твоей жизни через три дня. Если не возражаешь. — Не возражаю. Ты бандит, Брюс Уэйн? Он машинально почесал рубцы на груди: — Нет. Шрамы… Долгая история. Я не бандит, не коп, не военный. Не учился в колледже. Не сидел. Не женат. Венерические заболевания отсутствуют. Достаточно информации? Мэри опять фыркнула и спросила: — Брюс Уэйн, не бандит, не коп, не военный, ты будешь пирог с курицей, пирог с яблоками или пирог с беконом и сыром? Или с курицей, с яблоками и с беконом и сыром? И почему такая женщина оставалась одна? Через три дня Брюс исчез из её жизни и забыл о Мэри. Он совсем не думал о ней, а всё время вспоминал слова Марвина: «А что будете делать вы? А что будете делать вы? А что будете делать вы? Вы же не вернётесь туда?» «Я вернусь туда, сынок. У меня есть знакомые и два с половиной миллиона долларов. Я вернусь туда и взорву это место. Мне придётся умереть самому, но оно того стоит, если я уничтожу пещеру. Если убью его. Если убью их всех». И тогда-то Марвин и начал смеяться.