На букву «Б»

       Кларк гулял. Его машина осталась неподалёку от того места, где ему действительно следовало быть, и он гулял по Готэму. Он пересёк реку Фингер, длинную жёлтую кишку, отделяющую Вест-Сайд от Ист-Сайда, доехал на автобусе до водохранилища и вернулся обратно. Для этого ему пришлось повторно пересечь реку. Ноги занесли его в Алмазный Квартал, ноги понесли его дальше, вниз по удивительному Готэму, в котором было два старых города: Старый Готэм на севере, Готэм Брюса Уэйна с Аллеей Преступлений и Кварталом Притонов; и старый Готэм на юге, Готэм Уэйнов с двумя башнями, именной и часовой. Кларк запутался в переплетении улиц и неожиданно очутился в Чайна-Тауне, где включил навигатор в телефоне, отыскал Мортимер-авеню и пошёл вверх. Вверх, вверх и ввысь. Он поднялся до Кэмерон-стрит, где опять свернул налево и замедлил шаг. Он вёл себя как глупец, но всё равно замедлил шаг. Колени гудели от многочасовой прогулки. Кларк покосился на часы. Он успевал. По улицам катилась шумная толпа. Люди шли по своим делам. Они ели на ходу, пили кофе на ходу, разговаривали на ходу, улыбались, хмурились и зевали. Кларк ещё замедлил шаг. По улицам катилась шумная толпа, а с витрин, с растяжек, с баннеров, с бортов автобусов — отовсюду на него смотрел Брюс. Брюс, казалось, был везде. Он, полуобнажённый, загорелый, появлялся из воды. Он, просто одетый, сидел за столиком и пил кофе. Он, нарядный, в смокинге, проезжал мимо, сидя за рулём дорогого автомобиля. Он задорно смеялся, воинственно кричал, его окружали одетые в вечерние платья женщины, и нет-нет, но уличная толпа замирала, чтобы поглазеть на Брюса Уэйна. Словно за два года не налюбовались. «Он все мои влажные фантазии, СиКей», — признался Кларку Джимми. «У тебя есть парень». «Да, и у моего парня тоже есть влажные фантазии, и все они — твой бойфренд. Твой нереально красивый, охуенно горячий и неебически сексуальный бойфренд». «Во-первых, не сквернословь. Во-вторых, он не мой бойфренд и никогда им не был. Ты один из немногих, кто знает правду, поэтому не называй его моим бойфрендом». За спиной Кларка взвизгнули. Он поднял воротник спортивной куртки и опустил пониже козырёк бейсболки. Позади кто-то громко прошептал: — Это же он? Кларк Кент? Тот самый Кларк Кент, который бросил Брюса Уэйна? Он рванул вперёд с такой скоростью, будто обрёл суперсилу. Теперь его узнавали. Теперь его узнавали везде. Теперь его узнавали всегда. Кларк Кент, тот самый парень, который бросил Брюса Уэйна. Кларк Кент, тот самый парень, которого бросила Лоис Лейн. Кларк Кент, тот самый парень, что работал на Лоис Лейн и получил Пулитцеровскую премию за цикл статей о Брюсе Уэйне. Кларк Кент, тот самый парень, ходячее приложение к другим людям. Он устал быть приложением и хотел быть самим собой. Его ушей уже достигал ровный гул. «Пора бы и привыкнуть, бро, — пожурил его как-то Джимми. — Ты — человек, открывший миру Брюса Уэйна. Чего ты ожидал? Он ведь суперзвезда!» Джимми Олсен, когда-то ненавидевший Дом на Холме и всех его обитателей, вмиг превратился в безумного фаната Брюса. Брюс сдержал слово и методично следовал плану. Оливер Квин оказывал ему всестороннюю поддержку, вплоть до предоставления услуг SMM-специалистов, которые занимались продвижением аккаунтов в соцсетях, и к концу июля две тысячи восемнадцатого Брюса раскрутили по-настоящему. На сегодняшний день в «Инстаграме» на него подписалось почти тридцать девять миллионов человек. По оценкам экспертов к началу две тысячи двадцать первого он ворвётся в тридцатку топовых блогеров, а к концу — подберётся к двадцатке. Брюс Уэйн стал сенсацией, его заметили, и к декабрю две тысячи восемнадцатого он сверкал улыбкой с обложек GQ, Vogue и Numero, участвовал в рекламных кампаниях Giorgio Armani, Calvin Klein и Givenchy и заключал контракты с Louis Vuitton, Versace и Dolce & Gabbana. Модные дома всего мира рвали его на части. В две тысячи девятнадцатом он стал миллиардером, полностью вернув принадлежащую по закону недвижимость, а Glamour признал его «Самым красивым международным мужским лицом». В две тысячи двадцатом журнал Forbes назвал его шестой самой успешной мужской моделью в мире. В Cosmo он второй год подряд возглавлял список самых сексуальных мужчин. Он практически стал мультимиллиардером и возглавил компанию родителей, и Башню Пауэрсов все вокруг уже называли Башней Уэйнов. К середине две тысячи двадцать первого он достроит дом, дом его семьи, дом его детей и внуков — такой, каким он был до Лютора — семья Брюса переедет из Смолвиля в Готэм в полном составе, и Брюс отныне и навек станет Брюсом Уэйном из тех самых Уэйнов. Кларк вздохнул. Сегодня последнее судебное заседание, ему следовало сидеть в первых рядах, а он слонялся по городу. Брюс не допустил в зал свою семью — они оставались в Смолвиле, подальше от вспышек фотоаппаратов, некорректных вопросов и брошенных камней — но рассчитывал на своего друга, а тот не пришёл. Брюс ни за что бы не признался, но он рассчитывал на поддержку. Он рассчитывал на помощь при побеге. Брюс три месяца не давал пресс-конференций, ссылаясь на занятость, и планировал смыться сразу по окончании закрытого судебного заседания, но журналисты так просто его не отпустят. Журналисты, как и половина мира, с ума сходили от бывшего топ-Бэтмена Лекса Лютора, от окружённого толпой «удивительных детей и внуков» великолепного Брюса Уэйна и от «душераздирающей истории его жизни». Кларк во всём поддерживал Брюса два года, помогал, подбадривал, подставлял плечо, но Брюс победил. Джери Пауэрс, восьмидесятипятилетний больной старик, от которого, как и от всех имущественных прав, отказалась собственная дочь, Джери Пауэрс-младшая, давно сдался. Заключительное судебное заседание было формальностью. Брюс уже получил всё. Брюс получил всё, и его путь был ярок и тернист. Они дрочили на него. Они хотели его. Они сходили по нему с ума. Они швыряли в него камни — шрам над правой бровью служил тому доказательством. Они швыряли в него слова. Они швыряли слова в него и в его детей — доказательством тому служили тридцать четыре выдвинутых обвинения в нанесении тяжких и средних телесных повреждений против тридцати четырёх ответных судебных исков об оскорблении чести и достоинства. Брюс победил тридцать три раза из тридцати четырёх и единожды отделался общественными работами и штрафом. Они ненавидели его и боготворили, и Брюс получил всё. Брюс победил. Кларк ему больше не нужен. Трус. Какой он вообще друг? Они друзья и не совсем друзья — не из-за секса, секс пропал раз и навсегда, но появилось странное, необъяснимое, однако ощутимое напряжение. Воздух между ними потрескивал и мерцал. Воздух разогревался до тысячи градусов. Воздух переполняло такое напряжение, что мир мог лопнуть на части. Напряжение копилось два года, двадцать четыре месяца, семьсот тридцать один день, и Кларк ждал, что оно вот-вот выплеснется так, как тогда, на кукурузном поле. Временами он ловил на себе тяжёлые, изучающие взгляды Брюса, порой замечал его расширенные зрачки и тающие на коже красные отметины возбуждения. Брюс его хотел, и не только. Кларк крепко запомнил те выдавленные алкоголем признания, но попытался жить другой жизнью. Попробовал забыть. Трижды. Три — магическое число. Три недели, три свидания, три девушки, Лори, Лиза, Лума, если вспомнить Лану и Лоис, то Кларка преследовали женщины на букву «Л». Три девушки, и каждая пожирала его глазами — тот самый Кларк Кент, что бросил Брюса Уэйна! — каждая готова была лечь с ним после первого бокала вина, и ни одна не легла. Он не хотел женщин на букву «Л», он хотел мужчину на букву «Б». Он извинялся, оплачивал счета и уходил в свою пустую квартиру, где хватался за телефон и писал Брюсу в снэпчате и на фейсбуке. Брюс отвечал. Своему другу. Или кому-то ещё. Они не друзья, не братья, не партнёры, не пара — не пойми кто. Брюс Уэйн и вечно ошивающийся рядом парень, который якобы его бросил. Кларк бежал, и собственное сердце обгоняло его. Он спотыкался, задыхался, оттирал людей плечами, пока не вылетел на площадь, где гул голосов врезался в него, как бейсбольная бита в хитро закрученный мяч. На площади волновалась многотысячная толпа. Многотысячная толпа окружила здание суда. Многотысячная толпа ждала, когда между величественных колонн, на верху длинной лестницы, под статуей грозной Фемиды появится Брюс Уэйн. Надев тёмные очки, Кларк медленно пробирался к сдерживающему народ полицейскому оцеплению, за которым нервничали журналисты. Он медленно пробирался и старался не слушать, но не получалось. Минуло два года, однако люди болтали и болтали. — Говорят, он может двадцать раз подряд! — Враньё! Он же был первым среди топов! Мне шепнула Линда, а ей миссис Миллер, а ей мистер Кейн, а он лично-знает-сама-понимаешь-кого, что Брюс Уэйн способен трахаться без перерыва целые сутки. Его рекорд — двадцать восемь часов! Отчего же не девяносто шесть. Люди постоянно болтали, и им не надоедало. Люди болтали в основном о сексе. Люди распускали слухи. О Брюсе Уэйне с каждым днём ходило всё больше слухов, от самых невинных до откровенно похабных и диких. Он заработал не один миллион, разорив несколько глупых издателей, рискнувших опубликовать очередную горячую новость о нём. — Брюс Уэйн — мутант. Он кончает, и у него не падает. Никогда. Прикинь? — Брюс Уэйн способен заставить тебя кончить так, что ты забываешь собственное имя! Говорят, после секса с ним лежишь в отключке часами и балдеешь, как под наркотой. — Истинная правда. Он поимел всех принцесс Старого Света, и одна из них получила оргазм, посмотрев ему в глаза. — Бред! — Сто процентов — нет. Про других топов Лютора такого не говорили, а ты же знаешь — дыма без огня не бывает. — Не подумайте, парни, я не гей, но вы видели те ролики из старых презентаций Дома на Холме? Этот чувак вообще нереальный. — Как он может утверждать, что является натуралом? У него же был парень. — Он может утверждать, что угодно. Никто не может отнять у него право позиционировать себя. — Он снимался для обложки Winq! — Гарри Поттер снимался для обложки Winq. — Дэниэл Рэдклифф ты имела в виду. — Да, зануда. Большинство парней с обложек гей-журналов — не геи. Брюс Уэйн, скорее всего, бисексуал, но если он позиционирует себя как натурала, я буду уважать его позицию и считать его натуралом. — Ох, боже мой. Он снимался для Winq, Out, Hello Mr. и Gay Times. — Не гей. — Ладно, бисексуал. — Натурал. — Натуралы не встречаются с мужчинами. Тебе нравится думать, что он натурал, потому что ты втюрилась в него. Как будто у тебя есть какие-то шансы, если он натурал, а не би. — Иди к чёрту, ни в кого я не втюрилась! — Его член — эталон, даже у топ-Супермена не настолько идеален. И я молчу про его задницу. Иисусе, я бы жил у него в заднице! — У него в заднице живёт один-единственный мужик, и его зовут не Аарон Кэш. — Они расстались, булочка. — Во-первых, не называй меня булочкой; во-вторых, у них тайные отношения, каждому известно. По-настоящему — они с Брюсом не встречались и не расставались, по-настоящему — многие до сих пор думали, что они состоят в тайных отношениях. «У вас какая-то извращённая форма БДСМ-отношений? Вы определённо мучаете друг друга, но это же по взаимному согласию?» — спросил Дик год назад. «Слушайте, парни, что у вас за ролевые игры? Вы расстались на публику, но встречаетесь втайне?» — полюбопытствовал Квин полгода назад. «Эй, бро, ты уверен, что вы с ним не трахаетесь? То есть — обычно люди знают, что трахаются, но ты уверен, что вы не трахаетесь?» — поинтересовался Джимми три месяца назад. — Нет, не #Superbrat, а #Superbat или #SuperBbat, ну и, конечно, #Brark и #Want. — #Want? То есть Wayne и Kent, но в итоге получается значимое слово? — Да! Идеальный хэштег для них! Девочки, вы как вчера родились! Я подписана на одноимённый канал, и там есть очень откровенный контент. Кларк машинально глянул на трёх девушек лет двадцати пяти, увлечённо уставившихся в смартфон одной из них. Он понимал, о чём речь. Его и Брюса постили под этими хэштегами: парень, который всю жизнь фанатеет от Супермена, и парень, который треть жизни играл Бэтмена. Он опустил взгляд на экран и сглотнул. Иисусе. Так похожи, так талантливо нарисованы. Брюс бы, наверное, прибил всех этих художников и блогеров, если бы узнал. Может, он и знал. Скорее всего. Брюс серьёзно относился к вопросам раскрутки и считал, что посты с откровенным контентом на грани дозволенного привлекают подписчиков лучше всего. Пока они «встречались», на публике Брюс всё время обнимал Кларка, но его руки оставались в перчатках. Он целовал Кларка в щёку, но его губы никогда не прижимались к коже. Он притворялся, что шепчет Кларку на ухо разные глупые нежности, но вместо того — Брюс зачитывал свежие биржевые сводки. Однако — журналисты и обыватели с удовольствием фотографировали их. — Ой, я уверена, они до сих пор встречаются тайно, — прошептала между тем одна из трёх девушек. — Кстати, я знаю сайт, где постят комиксы о Бэтмене и Супермене, с их внешностью. Порнокомиксы. — Она смущённо хихикнула. — Мой любимый, где БэтБрюсУэйн встречает сразу трёх СуперКларковКентов, перешедших на сторону зла. Видели бы вы, что они там вытворяют. Кларк торопливо протиснулся дальше, но в голове звучало: «Гейский гэнг-бэнг. Тройное проникновение. Гейский гэнг-бэнг. Тройное проникновение. Гейский гэнг-бэнг. Тройное проникновение». Его кулаки сжимались. Люди не могли, не имели права, они ведь с Брюсом настоящие, не выдуманные, живые, и люди не могли… Они могли. Кулаки Кларка сжимались. Люди не имели права, но сам он имел, хотя и презирал себя за это. Он заходил пару раз на такие сайты, смотрел, засматривался, пролистывал, возвращался в гневе и возбуждении. Может — не пару раз. По толпе пронёсся шелест. Кларк вытянул шею. Одетый в строгий тёмно-синий костюм Брюс улыбался и победно вскидывал руки, сходя по ступеням здания суда. Рядом с ним шли адвокаты и Квин, а навстречу с рёвом неслись журналисты. Сверкали вспышки фотокамер, мелькали разноцветные микрофоны. Публика начала бесноваться. Кларку бросилась в глаза группа из четырёх девушек и двух парней с плакатами из трёх строк: #принцготэмавозвращается; #америкалюбитбрюсауэйна; #женисьнамнебрюс. Год назад Лоис развелась с Квином и оттяпала у него миллиард долларов и «Плэнет». На самом деле Оливер оставил ей миллиард долларов и «Плэнет», но Кларку мстительно нравилось думать иначе. Приоткрыв рот, он наблюдал. Вот Оливер приобнял Брюса. Вот взял его руку. Вот поднял вверх, как рефери на ринге, объявляющий чемпиона. Вот кто-то в толпе заорал истошным злым голосом: — Шлюха! У Кларка потемнело в глазах. Слово ударило по лицу, слово выбило все зубы, слово расплющило нос и раздробило челюсть. Слова не ранили — слова разрывали тело осколочными гранатами, но Кларку доставались крохи, основное получал Брюс. Когда-нибудь они заткнут свои поганые рты. Когда-нибудь они наорутся. Когда-нибудь — успокоятся. Когда-нибудь — не сегодня. — Можно? — в полной тишине прозвучал ровный, чуть насмешливый голос Брюса. — Да, пожалуйста. — Ему передали микрофон. — Кажется, кто-то крикнул: «Шлюха»? Не так ли, Оливер? Да, я абсолютно уверен, что кто-то крикнул: «Шлюха», и искренне надеюсь, что этот, без сомнения, смелый человек поднимется к нам сюда, на ступеньки, и скажет мне это в лицо. — В толпе раздался смех. Кларк снова двинулся вперёд. — Уважаемые офицеры, надеюсь, вы пропустите к нам этого храброго джентльмена, чтобы мы могли пообщаться, так как я убеждён, он обращался именно ко мне. Но прежде хочу напомнить, за два года я получил… тридцать один иск? — Тридцать четыре, мистер Уэйн, — угодливо подсказал один из адвокатов. — Да, спасибо, тридцать четыре. Тридцать четыре раза меня обвиняли в нанесении тяжких и средних телесных повреждений, и тридцать четыре раза я выдвигал ответные иски об оскорблении чести и достоинства. Я выиграл тридцать три дела и тридцать три раза получил значительную денежную компенсацию, возмещающую нанесённый мне и моей семье моральный вред. Единожды удача улыбнулась не мне, однако для меня было честью убирать мусор с готэмских улиц, на которых я родился и вырос, на которых научился отвечать за свои слова и требовать ответа с других. Я неплохо провёл время на свежем воздухе, занимаясь физическим трудом, заменившим мне тренировки. Я бы показал вам мои кубики пресса, но, боюсь, мои адвокаты этого не одобрят, да и неужели кто-то из вас не видел мои кубики. Они идеальны, не так ли? — Брюс намеренно сделал паузу, и толпа ответила ему восхищённым свистом. — К моему глубочайшему сожалению, уже четыре месяца против меня не выдвигали обвинений, а я привык увеличивать моё состояние, не прилагая никаких усилий, так что прошу подняться сюда того отважного, не побоюсь этого слова, мужика, который назвал меня шлюхой. После я сломаю ему нос, челюсть и, на ваш выбор, скулу или локоть. Я спрашиваю у вас — что вы выбираете? — Локоть! — взревели люди на площади. — Я не слышу вас! — Брюс повернул голову и театрально приложил ладонь к уху. — Ло-коть! Ло-коть! Ло-коть! — скандировала толпа. «Это вообще законно? То, что он делает с ними?» — с замирающим сердцем подумал Кларк и вдруг осознал, что сам кричит вместе со всеми. — Значит, локоть, как в пятый… — …Одиннадцатый и двадцать шестой разы, мистер Уэйн, — снова подсказал адвокат. — Благодарю. Мы досрочно закончим пресс-конференцию, вызовем скорую и полицию — хотя нам несказанно повезло, полиция уже здесь — меня обвинят в нанесении тяжких или средних телесных повреждений, но уже через час я выйду под залог, а к тому времени мои адвокаты подготовят встречный иск об оскорблении чести и достоинства. Как вы считаете, я выиграю или проиграю? Делайте ваши ставки! Брюс усмехнулся, остро и опасно, взмахнул открытыми ладонями, и толпа приветствовала его восторженным гулом. Кларк прошёл мимо трёх просто одетых мужчин с плакатом: «Дьявол из трущоб». Они и правда обожали его. Брюсу во всех смыслах доставалось куда больше, чем остальным топам Лютора, потому что он отличался от них: прошлым, происхождением и семьёй. Беспризорник-аристократ в окружении подобранных им пташек. Не просто лакированная картинка, а дьявол из трущоб, чёрт из гетто. Драчун, задира, красавчик, карманный вор, бездомный пацан, многодетный отец, секс-машина и тот самый Уэйн. Они ненавидели его и боготворили, и Кларк понимал обе стороны. Джимми бы обязательно сказал: «Неправда, что ты не нужен ему. Ты нужен, так не упусти свой шанс. Он выиграл, он в отличном настроении, но сейчас они набросятся на него с вопросами. Они будут мучить его часами, так что иди, спасай своего Бэтмена, Супермен». Кларк пробился к оцеплению и достал из внутреннего кармана куртки удостоверение журналиста. Брюс выиграл. Брюс в отличном настроении. Впервые за два года у него появится немного свободного времени, и это шанс. Шанс поговорить. Шанс сдвинуть всё с мёртвой точки. Шанс что-то изменить. — Не облажайся, — подбодрил сам себя Кларк. Толпа вновь ревела. Она поддерживала не его, но ему всё равно. Он не упустит свой шанс.

***

— Не могу поверить, что тебе удалось вытащить меня оттуда, — добродушно проворчал Брюс и, ослабив узел галстука, откинулся на спинку сидения. На его лице читалось блаженство. — Они бы пытали меня до завтрашнего утра, если бы не ты. — Я думал, ты разозлишься. — Я думал, ты явишься на слушание. — Не смог. Работа. — Ложь. Брюс опустил веки. Он выглядел усталым и похудевшим, но не постаревшим ни на день. Всё те же шикарные примерно тридцать, что и два года назад. Брюс Уэйн продал душу сатане за возможность быть вечно молодым. — Поехали, Кларк. До моей машины мне не добраться, там журналистов — рой, как и вокруг комплекса, где я снимаю квартиру. Не удивлюсь, если самые резвые просочились в апартаменты. — Куда тебя отвезти? Может, ко мне? Отпразднуем твою победу. Брюс открыл один глаз, самый подозрительный глаз в мире, ледяной детектор намерений, и смерил Кларка внимательным взглядом. — Или в аэропорт? Полетишь к детям? — К детям на следующей неделе. Давай к тебе, но не надейся, что сможешь меня напоить. Кларк хмыкнул и завёл двигатель. Неужели Брюс помнил, что говорил тогда, два года назад? Неужели это его беспокоило? Неужели время от времени он размышлял над своим признанием? — Сегодня ровно два года, — произнёс Брюс, когда они уже сидели на диване, в гостиной Кларка, — с того дня, как я дал обещание, и четыре, с того дня, как ты увидел меня без маски. — Ах, дорогой, ты помнишь все наши даты. Как мило. Брюс рассмеялся. Он стал куда спокойнее и реже заводился по пустякам. Кларк стал куда увереннее и реже засовывал язык себе в зад при виде Брюса. Тем не менее — они оба не сильно изменились. — Как оно, Брюс, быть мультимиллиардером? — Пока не понял. Наверняка лучше, чем быть просто миллиардером, и моя задача — сохранить и приумножить. У меня нет ни соответствующего опыта, ни образования, чтобы управлять многоотраслевой корпорацией, а управленцам Пауэрса я не доверяю. Оливер обещал помочь с кадрами. — Вы подружились. — Не ревнуй, детка, ты навеки моя любимая жена, — пошутил Брюс. Они теперь часто подшучивали друг над другом, и от некоторых шуток сердце Кларка прыгало в груди, как мячик для пинг-понга. — Как… Как твои дела в целом? — Мы виделись позавчера, всё по-прежнему. Они переглянулись, и Кларк, отсалютовав стаканом с виски, улыбнулся. Всего четыре года назад они сидели на этом же самом кожаном диване, в этой же самой полупустой гостиной, пили, не виски — вино, и как много воды утекло с тех пор. Они победили Лекса Лютора и уничтожили его порноимперию. Они с Брюсом друзья, и Брюс вернул своё. У Брюса внуки, двойняшки, Джек и Мэри, обворожительные голубоглазые толстячки, и Дик с Барбарой — они так и не поженились — самые счастливые родители на свете. Кларк знает Брюса по-настоящему, знает его семью, но то, главное, так и не случилось. Он терпеливый человек, но Брюс прав — рано или поздно он отступится, смирится и удовлетворится дружескими отношениями. Кларк терпел два года. Кларк не настаивал. Кларк не мешал. Кларк послушно исполнял отведённые ему роли. Кларк засунул собственные чувства очень и очень глубоко и ждал, когда у Брюса появится немного свободного времени. Он дождался, но всё было по-прежнему. Брюс поставил опустевший стакан на всё тот же низкий деревянный стол и запрокинул голову. Его кадык заходил под кожей. Он снял и пиджак, и галстук, но надел тонкие голубые перчатки в цвет рубашки и носков. Шрам над бровью напоминал ров, наполненный тёмной водой. На виске блестело серебро. Он всё-таки старел. Кларк не мог оторвать взгляд от первой седины Брюса. Два дня назад её не было. Он всё-таки старел. Ему захотелось прикоснуться и проверить, не останется ли следа на пальцах. Он всё-таки старел. — У тебя седина. — Нет. — У Брюса ни один мускул не дрогнул. — Нет у меня седины. — Пара волосков, на правом виске. — Проклятье, я что, старею? — расслабленно промычал Брюс. — Напомни мне завтра. Я не готов к карьере возрастной модели, мне всего сорок два, а выгляжу я на тридцать. Он взвалил на себя слишком много и сразу. Брюс за два года не отдыхал ни дня и спал в среднем четыре часа в сутки. Пресс-конференции, грязное бельё, эксгумация останков родителей, генетические экспертизы, семья, интервью, судебные заседания, семья, съёмки для журналов, постоянные перелёты, вступление в право наследства, изучение экономики, семья, судебные заседания, съёмки в рекламных роликах, изучение менеджмента, судебные заседания, семья, постоянные перелёты, заключение контрактов, изучение основ юриспруденции и бухгалтерского учёта, семья, постоянные перелёты, судебные заседания, семья. Брюс крутился, как супербелка в суперколесе. Кларк из кожи вон лез, разрываясь между своей работой и помощью хоть в чём-то хоть как-то, но он добавлял каплю в бездонное море. — Может, тебе стоит отказаться от участия в модельном и рекламном бизнесе? — осторожно предложил Кларк. — Ты и так богат. — Недостаточно. Мне нужно больше для моих текущих и будущих благотворительных фондов и проектов по модернизации города. Готэм медленно умирает с шестидесятых, и никаких денег не хватит, чтобы вернуть ему былое величие. Мне дорог каждый пенни. — Ты такой скряга, Брюс, — поддразнил его Кларк. — То, что я мультимиллиардер, не значит, что я стану разбрасываться деньгами и почивать на холме из бенджаминов франклинов. Чем богаче человек, тем внимательнее он должен относиться к финансам. Брюс говорил довольно сердито и двигал шеей, будто она у него болела. Кларк, неторопливо цедя виски, смотрел. Он бы смотрел и смотрел, и смотрел, лишь бы не действовать. Он боялся действовать и знал — почему. — Как… — Кларк прочистил горло. — Как у тебя на личном фронте? Глупый вопрос, но они давным-давно не говорили о чём-то… таком. — Без изменений. Трахаюсь регулярно. Если бы не блогеры и модельки, трахался бы чаще, но в этом бизнесе перебор с пидорами. — Брюс! — Да, Кларк? — невинным голосом отозвался Брюс. — Тебе бы понравились назойливые манерные педики, ежеминутно пытающиеся запрыгнуть тебе на член? На прошлой неделе, когда я переодевался после съёмок, меня подкараулили трое. Они едва не изнасиловали меня орально. Тебя когда-нибудь пытались изнасиловать орально? — Как… То есть они своими ртами попробовали… Все вместе? — Все вместе. Они чуть не передрались за мой член. Ты хоть представляешь, как сложно отказаться от пидо… гей-отсоса? Даже от насильнического. — Почему именно от, гм, гей-отсоса? — Потому что, Кларк, в плане отсосов самый неопытный гей всегда переплюнет самую умелую женщину. Поверь мне. Это принципиально иной уровень обращения с членом. — Я верю. — Кларк тряхнул головой и проглотил неуместный смешок. — Надеюсь, твои, а-хэм, геи-насильники живы? — Надавал им затрещин и пинков. Мне и так приходится быть разборчивым. В известности есть минусы. Не хочу, чтобы в соцсетях ежедневно всплывали посты о моих сексуальных подвигах. Трижды в месяц — хороший результат, надо регулярно подогревать подписчиков, но не стоит частить, иначе они потеряют интерес. Кстати, удивлён, что ты до сих пор не попытался вернуть Лоис. Год прошёл. Кларк не попытался, потому что больше не хотел и не любил её так. Эта веха его жизни закончилась года три назад, когда он узнал настоящего Брюса. Вздохнув, Кларк налил им обоим ещё и подал Брюсу его стакан. Свой оставил на столе и поднялся. «В чём проблема, бро? — спросил недавно Джимми. — Ты предложил ему встречаться, а он тебя отшил? Ты ведь предлагал ему встречаться? Ты говорил прямо: "Брюс, я хочу, чтобы ты стал моим парнем. Я хочу с тобой встречаться"? Приглашал его на свидание? Говорил: "Брюс, я заказал столик в «Даниэле» и приглашаю тебя на ужин, завтра, в семь вечера"?» «Нет… Я предлагал ему подкатить ко мне и секс. Братанский секс». «Погоди-ка, чувак, погоди. — Джимми потряс поднятым указательным пальцем. — Ты предлагал ему секс и вы занимались сексом, так? Однако ты никогда не предлагал ему встречаться и не приглашал его на свидание. И ты удивляешься, почему вы не встречаетесь?» Слова Джимми, повзрослевшего, возмужавшего, заставили Кларка почувствовать себя полным кретином. «Ты не предлагал ему ничего прямо, потому что боялся такого же прямого и окончательного отказа. Что ты ему говорил? Как насчёт нас? Я такой упёртый и никогда не отступлюсь? Я добьюсь своего, тихо размышляя о чувствах в тёмном уголке? Я буду ждать, когда ты сам предложишь мне встречаться, и дождусь? Ну, и как успехи?» «С каких пор ты стал специалистом в отношениях?» «Я гей, я работал в борделе, и у меня есть настоящий парень. В отличие от тебя». «Брюс принципиально ни с кем не встречается и не ходит на свидания. Так мне сказал его старший сын. Я собирался начать с секса и постепенно перейти к свиданиям, но потом понял, что нет смысла предлагать». «Сын? Ты бы ещё у внуков спросил! В таких вещах своей головой надо думать, СиКей! Скажи ему прямо, но не налажай. Скажи так, чтобы он поверил. Скажи так, чтобы понял». «Что это значит?» «Я не Брюс Уэйн, СиКей, — с кривой усмешкой сказал Джимми. — За два года в борделе я видел раз в сто больше членов или вагин (хотя вагин я и не видел, но ты понял), чем он когда-либо видел или увидит, и трахнулся с куда большим количеством людей, чем он за пятнадцать лет, но я всё равно проработал там два года, а не треть жизни. Я не нырнул так глубоко, но мне понадобилось четыре года и четыреста шестнадцать сеансов у психотерапевта, чтобы перестать видеть вместо людей мясо. Ты перестаёшь видеть людей, Кларк. Ты видишь мясо — бесконечный поток мяса, которое хочет трахаться. Ты перестаёшь понимать, что есть что-то, кроме секса. Ты понимаешь только секс. Мой психотерапевт говорил, что мой образ, мои манеры, моё показное гейство, моё нежелание иметь постоянного партнёра — это защита после… После той работы». «Мне жаль, Джимми, я и не думал… Тебе нужна помощь? Если тебе нужно поговорить, чем-то подели…» «Не надо, чувак, я вышел с другой стороны, а он — нет. Ты можешь сказать ему: "Я люблю тебя", но он услышит: "Я хочу тебя". Ты можешь сказать: "Я хочу встречаться с тобой", но он услышит: "Я хочу трахаться с тобой". Он не верит и не понимает, для него всё это какая-то неведомая, лживая, фальшивая…» …Хрень. — Ничего не изменилось, Брюс, — произнёс негромко Кларк. — Я люблю тебя, и это не всё. Ты прав, друзей не трахают, но дружба может перерасти в нечто большее и лучшее. Наша дружба может перерасти в нечто большее и лучшее. Я хочу встречаться с тобой. Я хочу, чтобы мы стали партнёрами. Я хочу, чтобы ты пошёл со мной на свидание, куда уго… — Ничего не изменилось, Кларк. Завязывай с этой хренью. Кларк беспомощно пожевал губы. В груди болело так, словно его проткнули копьём. — Ты не любишь меня, ты хочешь меня, — безэмоционально продолжил Брюс, глядя ему в глаза. — Ты не хочешь со мной встречаться, ты хочешь со мной трахаться. Ты даже на свидание со мной хочешь пойти, чтобы потом трахнуться. Я знаю эту игру, она очень простая. — Всё, как Джимми говорил, — пробормотал Кларк под нос. — Джимми? Твой рыжий приятель? Джимми-соска? — Что? Почему соска? — Он работал в борделе для мужчин, в дешёвом борделе, как минимум полтора года, скорее, два, два с половиной. — Откуда ты знаешь? — Когда люди занимаются какой-то работой, физически… тяжёлой работой, она, как правило, оставляет следы: мозоли на руках, согнутые спины, удлинённые пальцы. Через дешёвые бордели шёл поток, каждая соска… каждый сотрудник такого борделя обслуживал до восьмидесяти клиентов за смену, и у всех, кто отработал хотя бы год, менялись форма челюсти и очертания рта. Если не знаешь — не поймёшь, но я знаю. Извини, если я тебя оскорбил. Не подумал, что он твой друг. «Ты извиняешься передо мной. Лучшее доказательство того, что я твой друг». Брюс знал так много о том, чего не знали обычные люди, люди вроде Кларка. Брюс знал, и в голове Кларка истошный злой голос визжал: «Шлюха! Шлюха! Шлюха!» Он не мог его заткнуть, потому что голос принадлежал не ему. Он не мог убедить Брюса, что голос ничего не значит. — Не уходи от темы, — ответил Кларк. — Конечно я хочу тебя. Я был бы распоследним лжецом, если бы сказал, что не хочу. Я хочу тебя и люблю тебя. Я хочу встречаться с тобой и хочу трахаться с тобой. Я хочу пойти с тобой на свидание и буду рад, если свидание закончится в постели. Одно другого не отменяет. Нахмурившийся Брюс переложил стакан в другую руку: — Что значит — не отменяет? — Для тебя есть только белое и чёрное? Правда и ложь? Рай и ад? Оказывается, ты идеалист, Брюс. Одно другого не отменяет. Можно хотеть человека и не любить его, можно — реже — любить и не хотеть, а можно и хотеть, и любить. И всё это нормально. Брюс долго морщил лоб, словно Кларк открыл ему какую-то неведомую прежде истину, и наконец неуверенно заявил: — Люди встречаются, чтобы трахаться. — Люди встречаются, чтобы быть вместе, проводить время вместе, и когда я говорю о проведённом вместе времени, то имею в виду и секс. В том числе, а не один секс. Люди встречаются, потому что нравятся друг другу и им нравится проводить время друг с другом. Мы играли в баскетбол и проводили время друг с другом. Ты тренировал меня, и мы проводили время друг с другом. Мы обсуждали стратегию, которая позволит тебе завоевать сердца людей, и проводили время друг с другом. Мы занимались сексом и тоже в каком-то смысле проводили время друг с другом. Брюс озадаченно моргнул. Кларк ощутил укол вины. Он предложил отпраздновать победу, а вместо этого вывалил свои чувства, выпятил их, высыпал, как грязь из мусорного бака. — Ты специально заманил меня к себе и подпоил? — Я не заманивал тебя, и это второй стакан. Ты не пьян. Я устал ждать и надеяться, и понял, что никогда и ничего не говорил прямо. Теперь я говорю прямо, — твёрдо заявил Кларк. — Я прямо предлагаю тебе встречаться и быть вместе. Я хочу показать тебе вещи, о которых ты понятия не имеешь. Я хочу показать, какой может быть настоящая близость и каким сильным она может тебя сделать. Я хочу… — Хватит. Прекращай. Это… Стиснув переносицу, Брюс зажмурился. Не великолепный Брюс Уэйн, не топ-модель, не первый красавчик в мире — разбитый, измученный, утомлённый человек, покрытый до чёртиков бодипозитивными шрамами, с сединой в висках, выглядящий ровно на свои сорок два. Никто не видел его таким. Никто, кроме семьи и Кларка. Возможно — никто, кроме Кларка. Возможно — Брюс не позволял себе быть таким перед семьёй, но позволял перед Кларком? — У тебя шея болит, и ты голоден, — заметил Кларк. — Сейчас вернусь. Он быстро соорудил несколько сэндвичей, и, пока Брюс ел, переоделся и помыл руки. Встал за диваном и положил ладони Брюсу на плечи. Тот дёрнулся. — Эй, спокойно. Я просто разомну тебе шею и плечи. — Нет. Не прикасайся ко мне. — Я всего лишь… — Не трогай меня. — Но… — Я сказал, руки убери! — зарычал Брюс и вскочил на ноги. Обернулся, злой, разъярённый, с молниями в зрачках и крепко сжатыми кулаками. — Извини. — Кларк предъявил ему открытые ладони и спрятал руки за спину. На всякий случай. — Проехали. Я просто… устал. — Брюс горько усмехнулся уголком рта и уселся обратно. Отхлебнул виски — уже четвёртый стакан. — Мне жаль. — Кларк сел рядом. — Не стоило мне лезть со всеми этими… — …Чувствами? Зачем тебе это? Зачем тебе я? Ты не они, ты знаешь меня, знаешь лучше многих. Ты знаешь меня всего, и ты, наверное, единственный, кого давно не волнует моя внешность. Зачем тебе это дерьмо? Кларк знал Брюса, знал лучше многих, знал его всего, знал так хорошо, как и не чаял узнать четыре года назад. Потихоньку, по крупицам, ненавязчиво он вытянул его историю и знал всё или почти всё. — Я точно старею. — Брюс импульсивно взъерошил себе волосы, и Кларк заворожённо проследил за его пальцами. Хотел бы и он запустить пальцы в волосы Брюса. — Селина как-то говорила, что мне… Не важно. Чёрт, я всё-таки напился. Крепкий алкоголь предсказуемо развязывал Брюсу язык. Кларк действовал нечестно и теперь пожинал плоды, но съедобные ли? Что же говорила Селина? — Не важно, — повторил Брюс и сделал очередной глоток. — Давай, Кларк, у нас сегодня, кажется, вечер откровений, и я выпил достаточно, чтобы мой язык разболтался. Ты ведь на это рассчитывал? — Он невесело рассмеялся. — Ты высказался прямо, и я спрашиваю прямо — зачем тебе такое дерьмо? — Какое дерьмо? О чём ты говоришь? — Ты хороший человек, по-настоящему хороший: честный, добрый, правильный, иногда до глупого наивный, но хороший. Зачем тебе такое дерьмо, как я? Ты знаешь меня, — Брюс перевёл дыхание и плеснул себе ещё виски, пальца на три. — Ты слышишь, что они кричат, и хуже всего, они не врут. Он бессознательно потёр шрам над бровью: грубый, дюйма два длиной. Кларк был вместе с Брюсом в момент нападения и сейчас наяву услышал крик: «Скоро я приду за твоими выблядками!» и хруст, с которым камень врезался в голову. Воочию увидел хлынувшую из безобразной дыры кровь. Перелом лобной кости, к счастью, оказался линейным и не потребовал хирургического вмешательства и установки пластины. Нападавшего так и не поймали. Не в тот раз. Брюс, полуалый, с треснувшим черепом, окровавленными ресницами, щекой, бровью и безумным багровым глазом, жаждал немедленного отмщения и через месяц как бы невзначай переслал Кларку криминальные новости. На Аллее Преступлений полиция наткнулась на избитого, бесчувственного мужчину со сломанными рёбрами, локтями, запястьями и всеми пальцами на руках, некоего Питера Меркеля, к груди которого кто-то прикрепил записку: «У меня слишком длинный язык, и я очень много болтаю. Так я компенсирую отсутствие члена и яиц». Половые органы у избитого действительно отсутствовали. Кларк испытал немалое облегчение, узнав, что Меркель отрезал их сам, давным-давно, и ещё большее, когда выяснилось, что болтливый евнух уже второй год в розыске. Питер Меркель отправился в тюремную больницу и, по слухам, бормотал в забытьи: «Летучая Мышь, на меня напала Летучая Мышь. Бэтмен существует». Брюс ничуть не раскаивался. Кларк ничуть не осуждал и по достоинству оценил иронию. — Я думал, мне плевать. Я считал, что выстроил достаточно высокую и толстую стену, но мне не плевать, — продолжил Брюс. Его голос звучал неестественно ровно. — Я улыбаюсь, смеюсь вместе с ними, смеюсь над собой, но всё, чего мне хочется, разорвать их на части. Я хочу бить, бить и бить. Хочу вколачивать слова в их сраные глотки, хочу рассыпать их зубы по мостовой, но не могу. Теперь мне нельзя. Мне ничего нельзя. Я ведь такой очаровательный Брюс Уэйн. Я ломаю носы и челюсти, но не превращаю людей в инвалидов. Они называют меня шлюхой, и я улыбаюсь. Они называют меня шлюхой второй раз, и я улыбаюсь. Они называют моих детей сраными выблядками, и я ломаю им носы. Я наношу им тяжкие и средние телесные повреждения. Я больше не отделываю, не избиваю, не надираю задницы, а наношу чёртовы телесные повреждения. — Брюс, прошу… — взмолился Кларк. — Потом я представляю, что будет, когда моя семья переедет в Готэм. Им и так непросто, но там ты уладил ситуацию, а здесь ты бессилен, и здесь всё будет хуже. Мне… — Брюс обмяк, укутался в собственные плечи — маленький мальчик, завёрнутый в шкуру взрослого. — Зря я в это полез. Зря ты в это полез. Ты чистый человек, ничем не запачканный, но ты уже по щиколотку в моём дерьме. Зачем тебе нырять дальше? Ты хотя бы представляешь, скольких людей я трахнул за всю жизнь и сколько трахнули меня? Ты хотя бы примерно представляешь? Да, ты представляешь, — после длинной паузы, злым голосом добавил он. — Не говори, что тебе всё равно. — Нет, мне не всё равно. Знаешь, почему? Потому что не всё равно тебе. — Это грёбаная софистика, — выплюнул Брюс. — Скоро я увижу тебя в толпе моих обожателей с плакатом: «Я — шлюха, и я горжусь!»? Один из трендов две тысячи девятнадцатого, если ты забыл. — Не забыл, но снег всё ещё белый, не так ли, Брюс? — мягко ответил Кларк. Он сдерживался из последних сил, чтобы: не обнять Брюса, не схватить, не взять его лицо в ладони. Не проорать ему в лицо: «Да какая к чёрту разница?! Есть ты, есть я, и я люблю тебя. Больше ничего не надо». — Что это значит? — Снег белый, и даже если миллион дураков скажут, что он чёрный, он всё равно останется белым. Снегу плевать на дураков. Дураки будут всегда, и ты всегда будешь ставить их на место, а если ты устанешь, я готов ставить их на место за тебя. — И забрать у меня единственную отдушину? — Брюс помолчал. — Он сказал, что осквернил меня, и спросил, смогу ли я жить с этим, а я ответил, что время покажет. Я думал, что победил, но время показало. — Всё-таки разомну тебе шею, — пробормотал Кларк. Чувство вины накрыло его с головой. Он испоганил Брюсу редкие минуты отдыха, разбередил так и не заживающие раны, вынудил нырнуть в пучину неприятных воспоминаний. Он всё испортил. — Нет. Ты не будешь ко мне прикасаться. Я запрещаю. — Почему? Что я сделал? Что я сделал не так? Скажи наконец — что? — настойчиво спросил Кларк. — У нас же вечер откровений. Брюс не ответил. Он молчал и крутил в ладонях стакан. Его большие пальцы нервно скребли стеклянные стенки. Лицо побледнело. Рот приоткрылся, и Брюс долго, шумно выдохнул, так же долго и шумно вдохнул. Он дышал и дышал, минуты утекали, и краска возвращалась на его лицо. — За три месяца до рождения внуков я начал посещать психотерапевта, оффлайн и онлайн, но эффективность сеансов пока не велика, — заговорил Брюс. — У меня есть ряд проблем, в том числе с прикосновениями к людям и прикосновениями людей, входящих в моё ближайшее окружение, но я бы не хотел углубляться. У меня специфическая форма венерофобии, и это всё, что тебе надо знать. Кларк едва дышал. Откровение Брюса, такое ценное, такое несоизмеримо бесценное, как лёгкое облако, повисло в воздухе. Он вдохнул его, пропустил через себя, и всё встало на свои места: одержимость Брюса перчатками, салфетками и санитайзерами; его нежелание притрагиваться губами и голыми руками к членам семьи, детям, Кларку; отдельная полка, посуда и губка для мытья посуды. Лобковые вши. Ха. Разумнее было бы бояться заразиться от посторонних — но фобия на то и фобия. Фобии подчас принимают причудливые формы. — Я понял. Я сейчас вернусь. Дождись меня. Обещай, что не сбежишь. Пожалуйста. Брюс кивнул, и Кларк заметался по квартире, путаясь в собственных ногах и пытаясь найти уличную одежду. Только бы успеть. Только бы не опоздать. Только бы Брюс дождался его. Брюс и не собирался уходить. Ему не хотелось уходить. Ему хотелось сидеть на диване в гостиной Кларка, пить виски и есть простецкие бутерброды. Он устал. Он — электрический жгут, он — полотнище флага, которым яростно хлопает ветер. Он — воздушный шар на раскалённом добела острие иглы. Он так устал. По телевизору беззвучно шло какое-то ток-шоу. Брюс поднял стакан, приветствуя разевающего рот ведущего. Ему хотелось расслабиться, но напиваться он не планировал. Он и так выпил достаточно, чтобы позволить себе лишнее. «Хочешь узнать мою маленькую тайну? Я не забываю ничего сказанного и сделанного, даже когда настолько пьян». У них с Лютором имелись точки соприкосновения. Он тоже не забывал, но Кларк вёл себя деликатно, ни разу за два года не напомнив Брюсу о его провале. «Одно другого не отменяет». Простые слова. Простая истина, которая никогда не приходила ему в голову. Он смог бы? Стакан в руке Брюса задрожал. Два года — немалый срок. Кларк стал частью его жизни, частью его семьи, но — он смог бы? Как раньше, но по-настоящему. Брюса никогда не беспокоила игра на публику. Он мог разыгрывать спектакль за спектаклем, исполнять любые роли и не чувствовать вообще ничего, но когда всё становилось настоящим… По-настоящему настоящим. Это смущало. Сбивало с толку. Пугало. Заставляло ощущать себя слабым и беззащитным. Брюс не мог быть ни слабым, ни беззащитным. Ни тем, кто напуган. Он смог бы? Смог признаться хотя бы самому себе? Два года — немалый срок. Ему нравилось заниматься сексом с Кларком Кентом. Ему очень нравилось заниматься сексом с Кларком Кентом, и он хотел бы… Хотел? Он не мог даже дотронуться до Кларка Кента. Брюс сделал глоток виски. Терапия работала, медленно, но работала, и он мог попробовать. Брюс пошёл на это ради внуков. Он хотел без страха держать на руках этих удивительных маленьких человечков: таких забавных, таких беспомощных и таких потрясающих. Он хотел без страха вдыхать их сладкий младенческий запах. Он хотел без страха чувствовать себя кем-то настоящим. «Деда, деда», — голосили эти маленькие человечки, их глаза, ещё не научившиеся врать, светились любовью, и Брюс притворялся невозмутимым, суровым, холодным, но ему никто не верил. Не когда он разрешал маленьким человечкам делать с ним всё, что заблагорассудится. Брюс был изумлён, на собственном примере выяснив, какими изобретательными негодниками бывают маленькие человечки, едва научившиеся ходить и говорить. Брюс был изумлён, на собственном примере выяснив, что можно вытерпеть вообще всё, когда маленький человечек крепко держит тебя за палец и лепечет: «Деда». Брюс был изумлён, на собственном примере выяснив, что маленькие человечки могут чему-то научить сорокалетнего с хвостиком мужика. И он справлялся. Терапия работала. Брюс переборол себя, перешагнул через собственные предрассудки, и терапия работала. Он смог бы? Смог признаться хотя бы самому себе? Два года — немалый срок. Ему нравилось проводить время с Кларком Кентом. Играть в баскетбол, тренироваться, драться. Обсуждать стратегию, которая позволила Брюсу завоевать сердца людей. Выпивать вместе. Разговаривать о том, о сём. Переписываться в снэпчате и на фейсбуке. Молчать. Ему было комфортно молчать с Кларком. Он смог бы? Смог признаться хотя бы самому себе? Два года — немалый срок. Ему нравился Кларк Кент, но Брюс и себе не сумел бы объяснить, что это значит. Ему нравился мужчина. Вот так просто. Ничего связанного с возбуждением и эрекцией. Ему нравился мужчина, и он смог бы объявить об этом всему миру? По-настоящему, не как раньше. О таких вещах надо объявлять. Скрывать будет трусливо и нечестно — по отношению к Кларку. Кларк не заслужил быть кем-то, кого стыдятся, кем-то, кого держат втайне. Кем-то, кто вроде бы есть, но в то же время его нет. Брюс хлебнул ещё виски. Он, вероятно, смог бы, но зачем? Ради секса, которого ему не хватало? Впервые в жизни он не мог кого-то получить, но не потому — что не мог, а потому — что сам себе запретил. Ради дружбы, которая могла перерасти во что-то, чего он не понимал? Ради… Кларка? Разве Кларку будет не лучше с кем-то другим? С кем-то хорошим, порядочным, нормальным. Чистым. Он чиркнул ногтем по шраму над бровью. Сколько их ещё будет — и не только на коже. Брюс преувеличивал. Всё было не так уж плохо, камни и каменные слова летели реже и реже, и в конце концов их поток иссякнет. Его дети могли и умели постоять за себя. Он мог и умел постоять и за них, и за себя. Кларк мог и умел. Оливер. Множество других людей. Закон в какой-то мере. Всё бы вообще давно закончилось, если бы весь мир был таким же, как Старый Готэм. В квартале он отделал двоих, кто рискнул, страшно, жестоко и напоказ, двоих он отправил в больницу на пять и восемь месяцев соответственно и никак не ответил за это перед законом, зато все рты захлопнулись. Репутация есть репутация, а уличный телефон и в двадцать первом веке работал на отлично. Его мысли путались. «Эй, Харв. Эй, Томми. Иногда мечты сбываются, даже самые наивные». Брюс знал, на что шёл, но до конца ли? Он добился своего, теперь он подлинный Уэйн, самый богатый человек в Готэме, и миллионы рукоплескали ему. Сильные мира сего зачастую смотрели на него свысока, и он трахал их жён, сестёр, дочерей, а порой их самих. Он трахал их и намекал, что не хочет огласки, но у него есть маленькое хобби — записывать секс на камеру (на самом деле нет). Он трахал их — и, может быть, они хотели огласки? Брюсу никогда не трахнуть их всех, но ему хватало страха в глазах смотрящих свысока. В конце концов, секс — то немногое, в чём он и правда хорош. Его инструмент. Его метод. Его маска и плащ. Его корона и его вериги. Он стоял перед ними, раскинув руки, и все они видели корону на его голове и вериги на его теле. Они окружали его плотными кольцами, сжимая в кулаках камни и лепестки роз, и он оставался в центре. Он был в центре — обожания, презрения и внимания. Брюс привык быть в центре внимания, часть его ненавидела это, часть — наслаждалась этим, но сейчас он стоял на вершине проснувшегося вулкана и внимание извергалось на него лавой. Он тонул во внимании, и сегодня — первый за два года день, когда ему удалось выплыть и продержаться на поверхности дольше чем минуту-другую. Кларк помог ему выплыть. Кларк всегда и во всём ему помогал, не требуя ничего взамен. Брюс готов? Готов признаться и себе, и всему миру, что он не натурал, не гетерофлекс, не гетерогибкий, а бисексуал? Он «встречался» с Кларком, но это не мешало ему позиционировать себя как натурала. Он закрывал глаза на неудобные вопросы и улыбался во весь рот: «Смотрите на меня, я натурал, у которого есть партнёр мужского пола». Он не готов. Он никогда не будет готов. Он не сможет признаться, что ему нравятся и женщины, и мужчины. Женщины больше, но… Брюс уставился на плазменную стенку, где безделушки соседствовали с фотографиям. Родители Кларка. Маленький Брюс. Лоис. Взрослый Брюс. Родители и дед Кларка. Брюс с детьми. Мама Кларка. Брюс с внуками. Папа Кларка. Брюс с Альфредом. Так много снимков, убранных в простенькие рамки. Брюс с Кларком, фото пряталось среди других так, что от Кларка остались макушка и часть плеча. Проклятье. Хлопнула дверь. Брюс вздрогнул. Вернувшийся Кларк не зашёл в гостиную. В его ванной зашумела вода, но Брюс не стал делать поспешных выводов. Он так сильно устал, что вообще не хотел делать никаких выводов. Позади него раздались шаги. Кларк, с мокрыми волосами, переодевшийся в футболку и спортивные штаны, вошёл в гостиную и поставил на стол пакет. — Антисептик, — сообщил он, вынимая из пакета флаконы. — Взял шесть видов. Антибактериальные салфетки, восемь видов. Медицинские перчатки, двадцать пар. Медицинская маска — двенадцать штук. Талоны определителей — три, разные определители, сегодняшняя дата, можешь убедиться сам. Пре… Что? Молча наблюдающий за суетой Брюс иронично вздёрнул бровь. — Клянусь, я не покупал, мгм, презервативы, — зардевшись, застенчиво пробормотал Кларк. — Презервативы для анального секса, три по три, двух размеров. Как самонадеянно, мистер Кент. — Я их не покупал! — горячо запротестовал Кларк. — Наверное, их забыл предыдущий покупатель, а я не заметил и сгрёб презервативы в пакет вместе с остальными покупками. Или продавец пошутил. Или я попал на какую-то акцию. Не знаю! — Купи шесть видов антисептика и получи в подарок три пачки презервативов? Хорошо, я верю тебе. — Брюс нагнулся и равнодушно взял со стола талоны, так же равнодушно швырнул их обратно. — Для чего весь этот цирк? — Я прошёл через три разных определителя, вымылся с антибактериальным мылом и переоделся в чистое. Сейчас я протру руки салфетками, антисептиком, надену перчатки, маску и сделаю тебе массаж, потому что я принял все возможные меры и не могу тебя заразить, — отчеканил Кларк. — Не можешь меня заразить, — отозвался Брюс. Кларк всё понял не так, превратно истолковал его слова. — Нет, это не совсем… — Хватит. Я пригласил тебя отпраздновать, но вместо этого испортил твой первый свободный за два года вечер. Хочу, чтобы ты расслабился. Кстати, у тебя, гм, эрекция. Брюс взглянул исподлобья. У него эрекция. Он знал. Он потёр ширинку и добавил не в тему: — У меня ещё и носки на подтяжках. — Никогда не видел. Покажешь? Брюс посмотрел на Кларка, как на умственно отсталого, и проворчал: — Забудь о массаже. Давай просто посидим, выпьем. Массаж от Кларка Кента. Брюс бы не рискнул. Не в его состоянии, не с его скрытыми желаниями, не с его сумасшедшим либидо. Он не мог провалиться снова. — То есть ты не снимешь рубашку, чтобы я увидел твои идеальные кубики? — не особенно удачно пошутил Кларк. Его взгляд, нет-нет, но утыкался Брюсу ниже пояса. — Или ты можешь лечь и я разомну тебя всего. — Для этого мне придётся снять и брюки, и трусы? — язвительно спросил Брюс. — Я об этом не говорил, но да, ты можешь их снять, а заодно и носки на подтяжках, и тогда мы займёмся чем-то более интересным, чем уничтожение моих алкогольных запасов, чем-то, что тебе действительно нравится. Мгм. У тебя бекон на подбородке. Дыхание Брюса потяжелело. Он слизнул бекон и уставился в телевизор. Когда Кларк успел стать таким коварным совратителем? У Кларка был хороший учитель. — Ты спал с мужчинами за эти два года? — непринуждённо поинтересовался Кларк, присаживаясь рядом. Брюс спал с мужчинами — редко, но спал. Таким способом он боролся со страхом. Секс — единственный способ, который он понимал. Брюс выбирал невысоких, худощавых мужчин, похожих на Джеймса Дина, говорил себе: «Я не натурал», и разочаровывался. Он выбирал высоких, изящных мужчин, отдалённо напоминающих того, кто был вычеркнут из всех фантазий, твердил себе: «Я не натурал, и в этом нет ничего противоестественного», и разочаровывался. Он выбирал высоких, широкоплечих мужчин, способных выиграть конкурс двойников Кларка Кента, подбадривал себя: «Я не натурал, и это нормально», и приходил в ярость. Он трахал всех этих мужчин, потому что не мог никому позволить трахнуть себя. Его задница неприкосновенна для всех, кроме… — Я не сплю с мужчинами. Ты играешь нечестно. Кларк играл нечестно, выбрав идеальный момент. Брюс победил. Брюс отдыхал. Брюс размяк. Он отключил и телефон, и голову и выпил больше полбутылки виски. Кларк играл нечестно, но Брюс не ребёнок и не идиот. Он мог, но не вышел из игры. Он хотел продолжить. Брюс уставился на кресло сбоку, пытаясь отвлечься. На подушках лежало несколько комиксов, новых, судя по обложкам. Оливер — от кого, от кого, а от него такого никто не ожидал — полтора года назад всерьёз взялся за восстановление изуродованной Лютором комикс-индустрии. Вполне удачно. — Всё читаешь? — Брюс кивнул на кресло. — Ага. — Кларк обезоруживающе улыбнулся. — Встречаются неплохие арки. — Наверное. Через два года выйдет первый за долгое время фильм о Бэтмене. — Я в курсе. Ходили слухи, что тебе предлагали какую-то роль. Должны же у Брюса остаться от него хоть какие-то секреты? Предлагали. Ту самую роль. Вряд ли всерьёз, скорее всего, посодействовал Оливер. Выяснилось, что съёмки в рекламе и многолетнее исполнение роли Бэтмена в борделе не то же самое, что съёмки в кино. Такого таланта у Брюса не нашлось. Хотя последующий выбор актёра на главную роль вызывал сомнения — не голубоглазый, не черноволосый, не мужественный с виду — в нём не было ничего каноничного, за исключением английских корней. — Надеюсь, фанаты не будут рисовать его и меня, — задумчиво пробормотал Кларк. — Ты и порнокомиксы читаешь? — Конечно нет! А-хэм. Иногда. Как будто ты не смотришь порно. — Не смотрю. Порно меня заводило разве что в детстве, но я видел, что рисуют про нас с тобой. Кларк покраснел. Лучше бы он не краснел. Брюса не заводило порно, но заводили краснеющие люди — один конкретный краснеющий человек. — Тебя не… — Кларк закашлялся. — Тебя не раздражает, что они обычно изображают тебя, ну… — …Снизу? Нет. У меня хватает реальных проблем, из-за которых можно раздражаться. Ты же не предлагаешь мне судиться со всеми этими художниками только потому, что их Бэтмен, который подставляет зад всему, что движется, и особенно Супермену, внешне напоминает меня? Они покосились друг на друга и рассмеялись. Брюс никогда бы не признался, что единственное порно, которое его заводит, это те самые комиксы, с СуперКларкомКентом. Бессюжетные, глупые, зачастую с нереалистичными изнасилованиями, но он дрочил на них, как девственник-подросток пятидесятых мог бы дрочить на случайно мелькнувшие из-под юбки трусики самой красивой одноклассницы. — Мы отвлеклись, — сказал между тем Кларк. — Полчаса назад я проверился, проверился для тебя, а когда последний раз проверялся ты? Челюсть Брюса вмиг окаменела. Кларк проверился, Кларк чист. Они сидели на одном диване, пили из одной бутылки, но Брюс не прикасался к нему. Брюс не дышал на него, не трогал ни его, ни его стакан, но никто не мог дать гарантию, что в воздухе не витает какой-нибудь новый суперзаразный вирус, который не выявить с помощью определителя. Вдруг Брюс уже инфицирован, и болезнь передалась Кларку. Вдруг он уже навредил Кларку. Брюс глубоко вдохнул, задержал дыхание на три секунды и резко выдохнул. Повторил девять раз, чувствуя, как страх уходит. «Я могу прописать тебе медикаментозный курс лечения, но нет ничего лучше, проще и безопаснее дыхательной гимнастики», — говорил его психотерапевт. — С-сегодня, — запинаясь, ответил Брюс. — На территории моего жилого комплекса есть определитель, и я проверился сегодня утром. — Тебе хорошо знакомы способы передачи венерических заболеваний? — Да. Что ты… — Ты занимался сегодня сексом? — Нет. — Сегодня тебе делали инъекции? Переливания крови? Хирургические операции? — Нет. — Значит, ты чист, и ты никак, нигде и ни от кого не мог заразиться, и я чист. Доказательства на столе. Я не могу тебя заразить. — Я чист… Что. Что? — Брюс раздражённо дёрнул плечом. — Ты так меня подводишь к: «Как насчёт братанского секса, братан»? — У тебя всё ещё эрекция, а я не собираюсь ждать, пока часы пробьют полночь. Брюс нахмурился, однако через мгновение его лицо разгладилось. Он вспомнил. Он фыркнул, когда Кларк поднялся на ноги. Он усмехнулся, когда Кларк отодвинул стол. Он перестал смеяться, когда Кларк опустился на колени. Всё, как тогда, как в тот, первый раз, но наоборот. Кларк не посмеет. — Я тебе запрещаю. — Ты можешь, но не станешь, — возразил Кларк, глядя снизу вверх. — Я прошу у тебя прощения за то, что переборщил. Я не предлагаю тебе встречаться, больше нет, и не предлагаю быть моим партнёром. Я предлагаю секс, один раз, и один раз — предлагаю сходить на свидание. Я приглашаю тебя на настоящее свидание, Брюс. Ты когда-нибудь ходил на настоящие свидания? — Нет и не… — Пожалуйста, не перебивай. Секс — один раз. Свидание — один раз, и после ты волен сказать мне: «Да» или «Нет». Я приму любое твоё решение. Разве я многого прошу? — Ты успокоишься, если я один раз займусь с тобой сексом и один раз схожу с тобой на свидание? — прищурившись, недоверчиво уточнил Брюс. Он мог наконец-то поставить точку, закрыть гештальт, как однажды — то ли всерьёз, то ли нет, в личном разговоре, который Брюс ненароком подслушал — выразился его психотерапевт, и мог заняться сексом с Кларком. Дыхательная гимнастика, пара панических атак, по два презерватива, натянутых друг на друга, и Брюс не станет раздеваться. Он определённо мог. Хотел. К тому же его психотерапевт не единожды рекомендовал ему заняться сексом с тем, к кому он с трудом прикасается. Психотерапевт называл это имплозивной терапией и настаивал на собственном присутствии во время… процедуры. В общем-то, присутствие было обязательным, но Брюс не мог притащить в постель или спальню своего психотерапевта — хотя вряд ли бы это смутило кого-то, кроме Кларка — однако мог частично последовать совету. Например, заняться сексом. — Да. Я обещаю, что приму любое твоё решение, если оно будет честным, если ты не станешь мне лгать. Я пойму, если ты солжёшь. Кларк никогда не поймёт, если он солжёт. Брюс займётся с ним сексом и сходит на… свидание. На настоящее свидание. С мужчиной. С Кларком Кентом. Свидание — не то же самое, что секс. Свидание относилось к вещам намного более сложным, серьёзным. Страшным. У Брюса вспотели ладони под перчатками. — Почему именно один секс и одно свидание? Это какой-то ритуал? Он что-то значит у нормальных людей? — Ты тоже вполне нормален. Один секс, чтобы ты вспомнил, как тебе это нравилось, и одно свидание, чтобы ты мог узнать, что это такое, и понять, нравится тебе или нет. Ему не нужен секс, чтобы вспомнить. Брюс прекрасно помнил, как ему это нравилось. Если ему понравится свидание? Понравится на самом деле? Что тогда? Что дальше? — И что дальше? — Ну, если два человека нравятся друг другу, если им нравится заниматься сексом друг с другом и нравится проводить время вместе, то они… — Кларк сделал многозначительную паузу. Он явно ждал ответа, и Брюс растерялся. Он понятия не имел, каким должен быть правильный ответ. Они что? — Они, э-э-э, устраиваются на одну и ту же работу? Заводят детей? Женятся? Умирают вместе? — Он просиял от собственной находчивости. — Точно. Таким идиотам наверняка понравится умереть вместе. — Кларк слегка выпучил глаза, и Брюс, помявшись, признался. — Если честно, я так и не понял, о чём речь. — Не о смерти, не о женитьбе и не о детях! Я имел в виду, что они начинают встречаться. Становятся парой. Господи боже, Брюс! — воскликнул Кларк. — Нгх, — глубокомысленно ответил Брюс. — Мой психотерапевт уверен, что если я займусь сексом с тем, к кому мне сложно прикасаться, то сделаю большой шаг вперёд в решении одной из моих проблем. У него… У неё довольно жёсткие методы. Мы работали вместе, а теперь она прочищает мне мозги. — Харли Квинн? Твой психотерапевт — Харли Квинн?! Знаменитая Харли Квинн, два высших образования, докторская степень, десятки публикаций и научных статей, коэффициент интеллекта — сто семьдесят четыре и при этом три года работы в Доме на Холме. Кивнув, Брюс протянул ладонь, всё ещё затянутую в перчатку, и зачем-то погладил Кларка по щеке: нежно-нежно. Он не мог объяснить свой порыв, но ему захотелось погладить Кларка по щеке. — Ты играешь нечестно, но в итоге я использую тебя. Я согласен. Я займусь с тобой сексом и схожу с тобой на свидание, а после — приму окончательное решение, и ты не станешь его оспаривать. Пойдём. Найдёшь мне какую-нибудь одежду, не хочу испачкать брюки и рубашку. Он согласен. Он займётся сексом с Кларком и, наверное, сходит с ним на свидание. Наверное. В любом случае он всегда сможет дать задний ход.

***

Кларк проснулся в чудесном настроении. Он сладко, со вкусом потянулся, проверил время и убедился, что до звонка будильника полчаса, и перевернулся на другой бок. Вторая половина кровати пустовала. На подушке, уже холодной, отчётливо отпечатался след головы. Кларк подскочил, торопливо натянул пижамные штаны и бросился прочь из спальни. Ванная, гостевая комната, вторая ванная, балкон, кухня — воняло чем-то горелым, но он не заметил ни грязной посуды, ни еды — гостиная. Фойе. Брюс, одетый и обутый, словно ждал его у входной двери. Кларк зачем-то принюхался — не горелый смрад, не перегар, не пыль, а что-то сладкое, похожее на сирень, волнующее и знакомое — и подошёл ближе. — Доброе утро. Уже уходишь? Так рано? У тебя дела? Они провели волшебную ночь: четыре панических атаки, мини-драка и семь оргазмов на двоих. Так, в понимании Брюса, выглядел секс — одна штука, и в конце он даже разрешил Кларку раздеться и разделся сам. Брюс согласился заняться с ним сексом и занялся, он согласился пойти на свидание и… — Когда освободишься? — почему-то встревожившись, спросил Кларк и опять принюхался. Чем пахло в его квартире? Не важно. Он счастливо улыбнулся. Ночью они занимались фантастическим сексом. Брюс согласился пойти с ним на свидание и скоро согласится встречаться с ним. Всё складывалось идеально. Лицо Брюса не выражало ничего. Он переступил с ноги на ногу и спокойно произнёс: — Мне жаль, Кларк. Мне стоило сказать это вчера, но я не смог. Кое в чём ты прав, мне нравится заниматься с тобой сексом, и я не смог отказать себе в удовольствии сделать это в последний раз. Я не пойду с тобой на свидание и между нами больше ничего и никогда не будет, потому что у меня кое-кто появился. Кларк почувствовал, как некрасиво, жалко расползаются собственные губы, и постарался сохранить счастливую — растерянную, ничего не понимающую, ошалелую — улыбку. Он попробовал ответить что-то внятное, но изо рта вылетел глухой хрип. — Уже два месяца я встречаюсь с девушкой. — Неправда, — собравшись с силами, запротестовал Кларк и подался вперёд. — Почему ты лжёшь? Что-то случилось? — Ничего не случилось, и я не лгу. — Я тебе не верю. Что такого могло случиться этим утром, что ты решил выдумать эту ложь? — Это не ложь. Я встречаюсь с Селиной Кайл. Ты знаешь, что у нас с ней когда-то были не совсем настоящие, но отношения. Мы случайно столкнулись в Париже, в марте, и решили начать заново. Пока мы не афишируем… Кларк? Он отвернулся к стене и притиснул кулак ко рту. Он не знал, как ещё заглушить то, что рвалось наружу. — Я не хотел говорить раньше времени, — мягко, с жалостью продолжил Брюс, — но то, что случилось вчера… Мне действительно жаль, я выпил и потерял контроль. Это никчёмное оправдание и последний раз, когда я пил крепкий алкоголь. Я не могу позволить себе терять контроль. — Так это правда? У тебя появилась девушка? — тихо уточнил Кларк. — Да. Мы абсолютно подходим друг другу. Мы понимаем друг друга. Мы одинаковые. У нас одинаковый опыт, мы одинаково думаем, одинаково видим мир, мы… — …Одинаково красивые и сексуальные, одинаково хорошо трахаетесь, а ещё она женщина и тебе не надо переживать за свою ориентацию. Так, Брюс? Значит, вчера ты просто использовал меня ради собственного удовольствия? Или… пожалел напоследок? Брюса он еле видел. Глаза застилала красная пелена. После высказанных откровений, после едва ли не интимных разговоров, после проведённой вместе ночи, Брюс остался Брюсом. Он никогда не даст ему настоящий шанс, они никогда не будут вместе, найдётся кто-то получше, и Кларка отодвинут в конец очереди. Всегда. «Он никогда не будет с тобой». Лоис оказалась права. Сердце Кларка воспарило к небесам прошлым вечером, затерялось ночью в глубоком космосе и теперь возвращалось домой. Его сердце вернётся и сгорит в атмосфере Земли, он соберёт чёрный пепел в ладонь и протянет Брюсу: «На, забери, всё равно твоё». «Он никогда не полюбит тебя. Он не разобьёт тебе сердце, а распылит его на атомы. Ты влюбился не в того парня, Смолвиль». Лоис оказалась права от первого до последнего слова. Лицо Брюса стянула маска безразличия. Его начищенные ботинки блестели. Носами своих начищенных ботинок он ловко подкидывал сердце Кларка — раз-два-три-четыре-пять — пока ему не надоело. Пока он не уронил и не наступил. Извалявшееся в пыли, изуродованное сердце попало под подошву ботинка. Брюс невзначай, случайно, мимоходом наступил и, весело насвистывая под нос, пошёл дальше. — Ты врал мне, — едва сдерживаясь, выдавил Кларк. Губы у него тряслись. Он весь трясся. — Ты врал, глядя мне в глаза. Ты врал во всём? Плевать. Убирайся. — Мне жа… — Убирайся. Ты называешь меня своим другом, но друзья так не поступают. Ты сволочь, Брюс. Ты дерьмо. Ты то самое дерьмо, в которое мне не стоило наступать. Кларк выталкивал непослушным языком слова и больше всего боялся, что не справится. Накинется на Брюса. Убьёт его. Сломает ему лживую шею. Упадёт перед ним на колени и начнёт умолять. «Не-уходи-останься-ты-нужен-мне». «Не-могу-без-тебя-не-смогу-без-тебя». «Прошу-Брюс-сделаю-что-угодно-но-не-уходи». — Послу… — Проваливай, я сказал! Убирайся из моего дома и из моей жизни! — в приступе неистовой ярости заорал Кларк. Он не справился. Не сумел сдержаться. Не хватило сил. Брюс виновато помолчал и ушёл, аккуратно притворив за собой дверь. Кларк кулем осел на пол и врезал кулаками по голове. Бум-м-м! Дурак. Бум-бум-бум! Дурак-дурак-дурак. Опять. Из его груди вырывались хрипы. Кларк попробовал подняться, но колени подломились. Он упал. Немного полежал — бум-бум-бум! — повозил ладонью по лицу, размазывая сопли и соль, и пополз в гостиную. В гостиной находился бар, а в баре стояли бутылки. — Иди ты на хер, Брюс Уэйн! — громко, выразительно произнёс Кларк и залпом опрокинул первый стакан. Бум-м-м! И всё действительно стало не важно.