Потерянная в веках

      Вам когда-нибудь приходилось испытывать то прелестное чувство, когда вас нарочно игнорируют? Мне вот нет. Сколько себя помнила, я всегда была окружена вниманием и постоянными беседами, полезными, а иногда и нет, моим присутствием и мнением интересовались, со мной хотели общаться, и я тянулась к людям в ответ. Таковы были мои будни. Пока в одно утро я не очнулась в Средиземье и не устроилась под королевским крылом Торина Дубощита.        За целый день пути, что мы проехали с отрядом, иногда останавливаясь на привал с целью подкрепиться и дать пони отдохнуть, никто ни разу так и не заговорил со мной. Словно я была ничтожной мошкой, случайно залетевшей на огонёк и не достойной даже взгляда. Ни Торин — оно понятно — ни Гэндальф, ни даже Бильбо, поначалу так тепло принявший меня, не сказали мне ни слова, предпочитая общаться либо между собой, либо с другими товарищами. От этого становилось физически некомфортно. Я искренне не понимала их расисткой игры в молчанку. Если таким образом мужчины хотели продемонстрировать своё недовольство решением короля, то у них это отлично получалось. Ну ладно остальные, но почему майа и хоббит?        Уже смеркалось, когда решено было разбить лагерь у небольшого ручья на окраине леса. Торин радовался, что, несмотря на задержку в пути, мы всё равно уложились в график и остановились именно там, где он планировал. Ночевать посреди пустого поля без воды и дров не хотелось никому. Отряд спешился, и пока гном раздавал всем поручения, по-прежнему не привлекая меня к общему делу, я с тяжёлым сердцем побрела к воде в надежде избавиться от невесёлых мыслей и утолить жажду.       Между тем сумерки окончательно опустились на чащу, окутывая её влажным полупрозрачным туманом; природа будто замерла в ожидании ночи. Все звуки ненадолго потонули в образовавшейся тишине, а потом в густом орешнике справа затянул свою песню соловей. Я остановилась у края родника и блаженно прикрыла глаза, с трепетом вдыхая непередаваемый запах прелой листвы с примесью молодой травы. Только сейчас до меня дошло, что я ни разу не пила, не ела и не спала за эти два дня, проведённые в Средиземье. Приятый бонус от эльфийского организма, ничего не скажешь.        Вдоволь напившись и умывшись холодной сладковатой водой, я села прямо на землю недалеко от бережка и принялась расчёсывать найденным гребешком запутавшиеся волосы. К сожалению, резинки, чтобы собрать их хотя бы в простенький хвостик, в моих вещах не оказалось. Печально. Распущенными они испачкаются гораздо быстрее, а в ближайшее время водные процедуры мне явно не светят. Эх, вот бы сейчас полежать в пенной ванне…       Воспоминания о доме и родных вдруг неожиданно накрыли меня, заставляя сердце пропускать удары и тоскливо сжиматься в груди. На глаза навернулись слёзы, и я словно наяву увидела своих родителей: папа заботливо покачивал на руках медноволосую воркующую малышку, настойчиво покусывающую свой маленький кулачок, рядом с ним стояла мама, и тепло её улыбки озаряло детскую комнату намного ярче, чем электрическая лампа, стоящая на столе у кроватки-качалки. Они были такие счастливые и прекрасные, что даже свидетельство их любви, внезапно разразившееся громким плачем, не смогло затмить блеск в любящих друг друга и своё дитя глазах супругов.       Мне всегда рассказывали, что в раннем детстве я была необыкновенно непредсказуемым ребёнком. Я могла довольная греметь погремушкой, смеясь особенно заливисто тогда, когда резиновые заячьи уши начинали быстро-быстро прыгать вверх-вниз, а могла в следующую секунду насупиться и скривить лицо в предстоящем плаче. Мама сильно переживала из-за таких резких перемен в настроении, однако папа шутил, что характером я вся пошла в него, ибо в своё время моя бабушка сильно намучалась с ним, научившимся с пелёнок бурно выражать своё мнение и недовольство.       Чья шутка или злая воля лишила меня всего этого? А главное, ради чего? Чтобы я вот так сидела в одиночестве и унизительно жалела себя, не имея ни возможности, ни желания просто принять сложившуюся ситуацию? Дома я жила с полной уверенностью в завтрашнем дне, строила планы на будущее, не боялась смотреть трудностям в глаза. А что сейчас? Сплошная неопределённость и неизвестность, грозящая свести с ума. Рыба, не по своей воле выброшенная на берег сильной волной. Да, именно так я ощущала себя сейчас, громко всхлипывая и глотая горькие слёзы.       Того, что предостаточно было в моём имени, так не доставало мне самой сейчас. Веры. В будущее, в возращение домой, в счастливые дни, а главное, веры в себя. Оставалось лишь тихо поскуливать, от обиды и досады стуча кулаками по невиновной земле.        Я сама не поняла, когда в руках успела оказаться книга, найденная ещё в первые часы моего пребывания здесь. Моментально нагревшаяся от прикосновения корочка словно дарила иррациональное чувство спокойствия, и я, не до конца осознавая, что делаю, открыла первую попавшуюся страницу и вслух начала читать написанное там четверостишие:

 — Вода обратится в лёд, Огонь обернётся пеплом. То, что мертво, оживёт, Побеждённое ярким светом.

      В следующую секунду произошло нечто, перевернувшее моё мировоззрение с ног на голову. По моим рукам и волосам рябью прошёлся кристально-белый свет, стекая куда-то вниз, и собрался вокруг сломанной, высохшей от времени веточки. Послышался лёгкий звон колокольчиков, и на шершавой поверхности вдруг несмело показался сначала один, а потом второй крохотный зелёный листочек. Моментально выбросив книгу, я как ужаленная подскочила с места и чудом сдержала испуганный вопль, рвущийся наружу. Злосчастная палочка продолжала лежать на земле и обрастать всё новыми изумрудными листиками, больше похожими на драгоценные камни.        Пальцы мои лихорадочно тряслись, сердце грозилось разорваться от бешеного пульса, набатом стучащего, казалось, на всю округу. Я затравленно смотрела на разворачивающееся действие и не могла поверить, что прямо на моих глазах распускалась мёртвая ветка орешника. То, что мертво, оживёт, побеждённое ярким светом. Заклинания. Так вот чем была исписана эта чёртова книга!       Меня ещё долго потряхивало от пережитого шока, и потому я далеко не сразу осмелилась взять позеленевшую ветку в руки. Она была тёплой и приятно пахла, источая запах свежей зелени и… волшебства. Он был терпким и отчасти сладковатым, словно хорошо выдержанное вино. Прямо как-то, что я пила в гостях у друга. Чёрт, а ведь именно с этого проклятого вина всё и началось!        — Я не сошла с ума, я не сошла с ума, — приговаривала самой себе я, то приближая веточку к лицу, то снова отдаляя её на безопасное расстояние. Однако как бы сильно я не хотела, чтобы это мне лишь померещилось, она всё равно оставалась полностью покрытой молоденькими листиками. — Так, Вера, спокойно, это всего лишь волшебство. Подумаешь, листики выросли. Какая ерунда!       Уговоры слегка помогли мне прийти в себя и посмотреть на ситуацию со стороны. С точки зрения адекватного земного человека подобное явление априори посчитали бы невозможным бредом чрезмерного фантазёра. Но ведь в перевоплощения и в перемещения между мирами у нас тоже не верят, собственно, как и в говорящих животных. А что доказала практика? Практика сказала — есть, и оспаривать это было бы глупо. Однако волшебство в Средиземье явно не было новостью, вон Гэндальф чего только стоил. А были же ещё Радагаст, Галадриэль, Саруман, Саурон, на худой конец. Но сотворить его самой… А точно мне не показалось?       Затаив дыхание, я робко подошла к раскрытой книге, подняла её и внимательно вчиталась в произнесённое недавно заклинание. Само оно не изменилось, зато под ним обнаружились рисунок подснежника и поясняющая подпись: «Только для растений». Интересно. Сорвав растущую под ногами медуницу, я отщипнула от стебля несколько листочков и цветов и снова попробовала произнести «воскрешающее» четверостишие. Утраченные части растения мгновенно отрасли, вспыхнув сорвавшимся с рук белоснежным светом. Вот так дела!       Радоваться новоприобретённым способностям мне пришлось недолго. Энергия, которой, казалось, было у меня в избытке, внезапно покинула тело, и я почувствовала себя невероятно уставшей и слабой. Голова закружилась, и я едва успела опереться на тополиный ствол, прежде чем в глазах потемнело, а ноги перестали держать меня. Поколдовала на свою голову, блин!        В таком состоянии меня нашёл Ори. И хотя я заранее услышала его осторожные приближающиеся шаги, молодому гному всё же удалось застать меня врасплох.        — Извини, что отвлекаю. Я просто подумал, что ты голодна, и принёс немного еды, — тут большие добрые глаза разглядели в темноте моё интересное положение, и парень от неожиданности даже охнул. — Что-то случилось? Тебе плохо? Позвать кого-нибудь?        — Нет, не нужно! — испугавшись, что мою тайну так скоро раскроют, нервно воскликнула я. — Всё хорошо, я просто немного утомилась с дороги. Мы, кажется, ещё не знакомы. Я Астальвен.        — А меня зовут Ори!        — Приятно познакомиться, Ори. Признаться честно, я думала, что со мной вообще никто не заговорит до самого Ривенделла. Спасибо, что спас меня от этих ужасных мыслей!        В лунном свете стало видно, как вспыхнули краской от моих слов щёки гнома, и тот смущённо потупил взгляд, разглядывая носки своих сапог.        — Я… не… В общем вот, держи! Тут немного, но это всё, что удалось сберечь от прожорливого Бомбура.        Рядом со мной спешно опустилась деревянная миска с двумя зелёными яблоками и небольшим кусочком сыра. Еда! Как же давно я тебя не видела! Полная искренней благодарности я улыбнулась Ори и поражённо прошептала:       — Спасибо тебе большое!         — Пожалуйста.       Ничуть не стесняясь, я тут же принялась за еду, показавшейся истощённому магией организму как минимум пищей богов. Словно не было на свете ничего вкуснее этих сочных ароматных яблок и аппетитного козьего сыра. А может, мне так показалось из-за неожиданно проявленной заботы?        Тем временем Ори терпеливо ждал меня, попутно собирая сухой хворост для костра. Когда я закончила и бодро поднялась на ноги, гном вдруг несмело заговорил:        — Я немного знаю эльфийский язык древности. Я читал о нём в старых книгах, когда ещё жил в Синих горах. Твоё имя означает «доблестная дева» на квенья, верно?       Я нервно выпрямилась и замерла, загнанная в угол столь неожиданным вопросом. Ну вот и всё, сейчас моя ложь раскроется, и плакали тогда мои надежды попасть в Имладрис! Однако Ори расценил этот жест по-своему и сразу же начал извиняться:        — Извини, если это был секрет. Я не хотел тебя огорчать или пугать.        Чёрт, в этот раз пронесло!        — Ничего страшного, я просто не ожидала услышать о своём языке от гнома. А так да, Ори, ты верно разгадал его значение.       Господи, пусть только он окажется прав, пожалуйста! Иначе не сносить мне головы.        — Я так же читал, — продолжил обрадованный гном, — что на квенья было принято говорить среди нолдор и что только они давали своим детям квенийские имена. Но ведь эти эльфы темноволосые, а у тебя такой необычный медно-красный цвет. Я ни разу не видел такого.        — Ты не первый, кто говорит мне это — улыбнувшись, я вспомнила, как часто дома удивлялись люди, глядя на мои волосы. Большинство из них считали, что это была всего лишь удачно подобранная краска, но на самом деле я родилась с таким цветом. Это оставалось загадкой и для моих родителей. — У моей мамы волосы рыжие, а у папы чёрные. Уж не знаю, как так получилось, что я родилась с красными.        — Быть может, так тебя отметили для чего-то важного?       — Не знаю, я никогда об этом не думала. Мало ли на свете странностей? Не уверена, что моя значительно превосходит любую из них.       По лесу вдруг покатился раскатистый смех веселящихся гномов, и Ори как-то заметно приободрился и встрепенулся.         — Наши развлекаются. Держу пари, опять Бофур что-то натворил! Пойдём, посмотрим, что там происходит.       Молодой гном с охапкой хвороста в руках радостно зашагал к своим товарищам, и я молчаливо последовала за ним, подхватив с земли наплечный мешок с вещами. Когда мы вышли на обустроенную поляну, шум уже значительно стих, и лишь Кили с Фили продолжали тихо посмеиваться в раскуренные трубки. Это несколько расстроило Ори, зато я обрадовалась. Не хотелось портить настроение своим появлением в разгар веселья ни себе, ни мужчинам.       Только я собиралась незаметно устроиться между корнями раскидистого молодого дуба, как меня неожиданно окликнул Гэндальф, сидящий прямо посередине поляны:        — Астальвен, подойди-ка сюда!       Надо же, кажется, обо мне вспомнили! Ммм, как это мило.       С этими мыслями я аккуратно положила мешок и ставшую родной телогрейку на землю и, натянув на лицо улыбку, подошла к волшебнику. Тот похлопал ладонью у места рядом с собой, и после того, как я села, заговорил:        — Позволь представить тебе остальных членов отряда Торина Дубощита.        Волшебник начал поочерёдно представлять мне каждого гнома, и в ответ кто-то кивал мне, кто-то хмурился, а кто-то шутливо кланялся, раздражая тем самым недовольного подобным поведением Двалина. Татуированный воин даже не старался скрывать свою неприязнь ко мне, одним только взглядом припоминая сказанные утром слова. Ну, а я старалась просто быть приветливой, учтивой и вежливой, одинаково улыбаясь каждому, до кого доходила очередь знакомства.        Было невероятно удивительно сидеть сейчас здесь и воочию наблюдать за живыми, реальными мужчинами, узнавать по чертам лица и поведению их характеры. Вот, например, морщинки вокруг губ и глаз Бофура выдавали в нём натуру добродушную и весёлую, склонную часто улыбаться; плотно сомкнутый рот, слегка прищуренные веки и напряжённая посадка говорили о Глоине как о гноме, привыкшем проявлять осторожность и недоверие и не полагаться только на зрительные впечатления. Дори отчасти был похож с Бофуром, с разницей лишь в том, что во взгляде у седовласого мужчины иногда проскальзывал хитрый огонёк, дарующий весьма непростой и непредсказуемый характер. Глубокие морщины на лбу у Нори являлись свидетельством его постоянного удивления и изумления, а слегка обветренная шершавая кожа на щеках выдавала его приближенность в прошлом к жару печи. На лице Оина прочно отпечатались серьёзность, сосредоточенность и некоторая напряжённость, связанные, вероятнее всего, с его карьерой лекаря. Бифур, несмотря на крайне устрашающий вид торчащего из головы осколка топора, напоминал моего земного дядю, прошедшего в своё время афганскую войну: во взгляде гнома читались те же решительность и стойкость, а ещё склонность к крепким мужицким словечкам. Бомбура смело можно было назвать самым открытым и простым мужчиной среди всех, ибо он не только вёл себя по-особому непринуждённо и легко, но и создавал вокруг себя ауру спокойствия и домашнего уюта. Что же касалось племянников Торина, то парни выглядели довольно весёлыми и жизнерадостными. Однако осанка Кили была прямее, чем у брата, тренировками выточенная под стрельбу из лука, да и за маской воина в нём угадывался мечтательный романтик с горячим нравом и сердцем. Фили же, наоборот, был сдержанным и рассудительным и создавал впечатление преданного гнома, готового подставить в бою за друга свою спину. В целом, я осталась довольна своими наблюдениями и на их основе даже начала подыскивать индивидуальный подход к каждому мужчине.       Когда с формальностями было покончено, воцарилось минутное молчание. Но оно уже не казалось таким гнетущим и обидным, как днём, ибо гномы просто делали для себя выводы обо мне, ровно, как и я о них для себя. Я даже успокоила себя мыслями о том, что мужчины в принципе не обязывались развлекать меня разговорами в пути, ибо у каждого из них были свои собственные заботы и желания, а если мне уж так сильно хотелось, я могла сама завести с ними беседу. Только что сделала я? Правильно, просто надулась и отчего-то возомнила себя центром вселенной. Стало жутко стыдно за свои мысли и поведение. Не разучилась осознавать ошибки — и-то хорошо.        — Итак, — первым нарушил молчание закуривший майа, — раз мы все, наконец, познакомились, отчего бы тебе немного не рассказать о себе, Астальвен?        — Да, расскажи! — поддержал Гэндальфа встрепенувшийся Кили. — А-то байки Бофура мне уже порядком наскучили.        — Да ты что! Не ты ли полчаса назад разинув рот и развесив уши меня слушал? — картинно возмутился Бофур, впрочем, не затаив на молодого гнома реальной обиды. Фили, силясь сдержать смех, незаметно улыбнулся в бороду и ободряюще похлопал вмиг притихшего брата по плечу.        Кажется, недавно я возмущалась сниженным вниманием к своей персоне? А вернуть его можно, пожалуйста, а-то я тут передумала? Нет? Так, ладно, тогда просто приму непринуждённый вид и постараюсь внести в свою ложь максимум правды. Обычно так намного действеннее.        — Мне особо нечего рассказывать, — собравшись с духом, начала я. — Родом я из обычной семьи. Мой отец всю жизнь работал ювелиром, так что благодаря ему я с драгоценными металлами и камнями почти на «ты». Мама моя преподавала грамоту и чтение желающим обучаться детям, и именно она привила мне любовь к книгам и старым преданиям. Братьев и сестёр у меня нет, так что мне сполна удалось ощутить на себе все прелести единственного ребёнка в семье.        — А где сейчас твои родители? — заинтересованно спросил подсевший ближе Бильбо. — И почему ты покинула свой дом?       Чёрт, прямо по самому больному!        — У меня не осталось ни дома, ни родителей, ни даже друзей. Мне… — голос мой сорвался, и я едва сдержала подступившие слёзы. — Мою смерть даже некому будет оплакать, если случится что-то плохое.       Хоббит побледнел и поражённо замолк, нервно обхватив руками свои колени. Торин, до того расслабленно наблюдающий за мной, вдруг заметно напрягся и буквально выпрямился, весь превратившись в глаза и уши. Правильно, слушай внимательно, король. Кто ещё, как не ты, сможет понять мою боль?         — Продолжай, Астальвен, — мне показалось, или в голосе волшебника действительно прозвучало что-то подозрительное?        — Оставшись одна, я начала своё путешествие в Ривенделл в надежде обрести там покой и отыскать ответы на свои вопросы. Я шла в одиночестве несколько месяцев, пока лес не предупредил меня о предстоящих опасностях и его добрые жители не указали путь к вам.        Гэндальф кивнул чему-то своему и задымил раскуренной трубкой вдвойне активнее. Снова все немного помолчали. Мне стало неуютно из-за того, что пришлось соврать гномам. Ну как соврать. В Средиземье у меня действительно никого не было, всё осталось где-то там далеко, за гранью этого времени. И ещё неизвестно, удастся ли мне вернуться обратно. Хотелось бы верить, что да.       Вовремя успев нарушить возрастающее напряжение, Торин по-королевски непринуждённо сказал:         — Предлагаю всем готовиться ко сну. Завтра нас ждёт долгий переход через холмы, поэтому придётся подняться рано.        — И правда, время-то позднее, — поддержал короля Балин. — Ложитесь-ка спать, ребята, а мы тем временем с Торином постоим в карауле.       Гномы согласно загудели, укладываясь поудобнее прямо там, где сидели. Следом за ними встали мы с Бильбо. Только я двинулась в сторону ранее выбранного дуба, а хоббит предпочёл расположиться со своими вещами чуть поодаль от лагеря, почти возле протоптанной Ори тропы, ведущей к ручью. Бедняга. Я сегодня на собственной шкуре ощутила, какого это, когда к тебе относятся, как к пустому месту. Но ведь Бильбо сильный, и уж он-то точно завоюет уважение гномов. О своём собственном авторитете я предпочла не думать. Хоть выслушали, и на том спасибо.       Долгое время я не могла заснуть. Мало того, что мне было сильно неудобно лежать на голой земле, так ещё и жутко захрапели гномы и в голову полезли самые невесёлые мысли. Ко всему прочему, меня начал пробирать страх. Я засыпала в Средиземье впервые, и оттого сильно нервничала, совершенно не представляя, что нас будет ждать после пробуждения. Конечно, я почти наизусть знала все события, что происходили в книге и фильмах, но отчего-то меня не покидало навязчивое чувство, будто из-за моего появления они пойдут совершенно не по намеченному плану. Это могло дать как преимущество, так и привести к чему-то абсолютно ужасному и непоправимому. Оставалось надеяться, что всё будет хорошо, и молиться о скором возвращении домой.        Треск поленьев в костре и негромкий разговор двух стороживших нас мужчин вскоре убаюкали меня, и я, прежде чем провалиться в сон, с озорной улыбкой на пол лица тихо прошептала:        — На новом месте приснись жених невесте!        И повернувшись на правый бок, сладко засопела, представляя под собой мягкий матрас и пуховую подушку.        В эту ночь мне впервые приснился странный сон. Белоснежный каменный город, величественный и сказочный, высился на зелёном холме, а повсюду много-много эльфов, и все, как один, прекрасные, статные и гордые, в сверкающих одеждах, словно сотканных из золотистого и серебристого света, разлитого в небе. Во сне я была ребёнком, и оттого мир вокруг казался мне чрезмерно огромным и невероятно волшебным, а выложенная белым камнем тропинка — бесконечно длинной и манящей пуститься в дальний путь. Но вот перед моими глазами вырос огромный, будто хрустальный, замок. На пиках его развевались разноцветные знамёна, а из окон лилось самое дивное и прекрасное пение, которое мне когда-либо приходилось слышать. В кузнях дворцового дворика не смолкая стучали молотки, кругом кипела жизнь, наполненная счастьем и весельем. Проходившие мимо эльфы и эльфийки зачем-то склоняли передо мной голову и почтительно улыбались, расхваливая мою красоту. Я смущалась и заливалась таким звонким и чистым смехом, что даже занятые своим делом взрослые оборачивались вслед и смеялись вместе со мной.        Среди цветущего сада прямо в центре замка я вдруг увидела златовласого мальчика с невероятно лучистыми серыми глазами. Он был в простом голубом камзоле и с букетом белоснежных цветов в руках. Видно было, что мальчик сильно нервничал и то и дело поправлял идеально уложенные на голове косички, а стоило только ему заметить меня, как эльф тут же густо покраснел, так и не успев спрятать за спину цветы. Не став дожидаться, пока я подойду, он пошёл навстречу, и когда мы, наконец, встретились, протянул букет с таким благоговением и смущением в лице, что я невольно залюбовалась и даже забыла, как дышать. Моё маленькое детское сердечко вдруг застучало быстро-быстро, ладошки вспотели, и я опустила взгляд вниз, рассматривая носы своих жёлтых туфелек.        — Пожалуйста, возьми этот букет, — послышался звук самого прекрасного голоса на всём белом свете. — Это подарок на твой день рождения!       Я же не знала, куда себя деть, чувствуя, как внутри начинает разгораться яркое пламя нежности и чего-то приятно дурманящего. Чего-то, чему я ещё не знала названия.         — Спасибо! — я, наконец, посмотрела на мальчика и приняла из его рук ароматно пахнущие цветы. — Это же Лиссуины*! Как ты смог достать их?        — Это неважно сейчас, — смущённо улыбнулся эльф, и по тону в его прекрасном голосе стало понятно, что добыли эти цветы с огромным трудом. — Позволишь проводить тебя до ворот замка?        — Конечно!       Осторожно взяв мою свободную ладошку в свою, мальчик повёл меня в сторону главных ворот замка, и не было в тот момент никого счастливей и смущённей нас.        Из ночного дурмана я выплыла в холодном поту и с дрожащими руками. В голове снова и снова продолжал звучать красивый бархатистый голос златовласого мальчика, и от этого сердце моё заполошно билось в груди. Чёрт, чёрт, чёрт! Ну и что мне теперь думать? Успокаивая себя тем, что это был всего лишь странный сон, я прямо левой пяткой почувствовала, что уже никогда не смогу забыть эти лучистые серые глаза, преданно глядящие в мои.       Между тем на горизонте за холмами просыпалось солнце. Наступал новый день, который я так сильно боялась встречать. _____________________________________________________________________________ * Ли́ссуин (синд. Lissuin) — сладко пахнущий цветок с Тол Эрессеа, «чей аромат приносил лёгкость сердцу». Некоторые из этих цветов были привезены эльфами в Нуменор для украшения свадебного пира Алдариона и Эрендис. Первая часть названия цветка, очевидно, происходит от квенийского «лис» — «мёд», имея в виду его запах.