Потерянная в веках

      Найти покои Исильмалин оказалось не так уж и сложно, благо, дорогу я запомнила сразу. Гораздо сложнее было незаметно от всех передвигаться по Ривенделлу, ибо праздник, судя по приглушённой музыке и постепенно стихающим разговорам, подходил к концу, и компания за компанией развеселившиеся захмелевшие эльфы возвращались по своим комнатам. Я не хотела ни с кем встречаться и уж, тем более, не хотела в очередной раз становиться жертвой любопытных глаз, поэтому мне пришлось бросить все свои силы и умения на то, чтобы постоянно оставаться в тени никем незамеченной. Мои старания окупились, и вскоре я, преодолев множество переходов, лестниц и коридоров, стояла у двери в покои Исильмалин и никак не могла решиться зайти. Хотя я прекрасно слышала, что внутри никого не было, но всё же меня тревожил лёгкий страх застать эльфийку спящей и потревожить её сон. Кто знает, может быть, эльфы и спят тоже бесшумно?       Ах, как бы много я сейчас хотела отдать за спокойную ночь в тёплой постели! Однако теперь покой казался мне чем-то эфемерным и недосягаемым, как и мир, однажды приютивший мою скитающуюся одинокую душу. Мир, который никогда не был моим родным домом. Конечно, я могла с присущим мне упрямством отрицать слова Гэндальфа и Галадриэль чуть ли не с пеной у рта, но был бы в этом смысл? Нет, конечно. Особенно когда доказательств так много, и они все чересчур явные.       Но что мне делать с памятью о годах, прожитых на Земле? Как же мне теперь стереть воспоминания о тех, к кому так сильно успело прикипеть моё сердце?       С мрачной улыбкой на губах я осторожно отворила двери и тихо проскользнула в узенький коридор. Шаг. Второй. Третий. Ещё один. Небольшой поворот налево. Ещё шаг. И вот уже перед глазами открылся вид на пустующую спальную комнату Исильмалин как раз в том самом состоянии, в котором мы покинули её с эльфийкой несколько часов назад. Что ж, лучше поторопиться, ибо она может вернуться в любой момент, и тогда мой план накроется медным тазом.       Не мешкая больше ни секунды, я быстро стянула с себя любезно предложенные платье и туфли и переоделась в свою собственную одежду, всё это время покоившуюся на дне мешка. Было слишком странно и непривычно натягивать на себя джинсы и кроссовки, словно они вдруг стали для меня совершенно чужими. Но особого выбора у меня не было, ибо предыдущие вещи отчаянно нуждались в стирке, а другого гардероба я не имела. Да и не нужен он в походе… Идти ведь лучше налегке.       В считанные минуты я собрала свои немногочисленные пожитки, тщательно оглядела уютные покои в надежде, что память о них будет согревать меня в моём нелёгком путешествии, и спешно прошествовала до библиотеки, намереваясь покинуть Дворец Элронда через сад под окнами. И пусть только кто-нибудь попробует меня остановить.       Умом я понимала, что исчезать ото всех в темноте без предупреждения неправильно, но обида и жажда мести гнали меня вперёд и заставляли упрямо спускаться вниз по скользким от росы камням. За время спуска я пару раз чуть было не слетела с высоты из-за этой воды, но в последнюю секунду всё обходилось, и я не без труда возвращала своё равновесие. Вот только практически у земли удача от меня всё-таки отвернулась. Кроссовки не сумели справиться с мокрым мхом на одном из выступов, ноги соскользнули и подвернулись, и я съехала по камню вниз, разодрав до крови ладони в безуспешной попытке удержаться.       Боль и лёгкий испуг вернули мне трезвость ума, помутнение бесследно развеялось, и уже стоя на земле, я со злостью дула на расцарапанные саднящие руки и проклинала свою чрезмерную горячность. Столько ещё вопросов осталось без ответов, столько неразгаданных тайн, но я предпочла сбежать, как же! Скрыться, словно трусливая мышь, в самой глубокой и тёмной норе. Стыд, просто стыд. Разве такой Феанор хотел бы видеть свою дочь?       Придя, наконец, в себя, я всё же решила хоть немного побродить в одиночестве и отдохнуть в тишине и покое. Лишние часы спокойствия ещё никому не мешали, а уж мне-то они точно не принесли бы вреда, особенно после той встречи с орками. Хоть я и старалась не думать о произошедшем на Тракте, подсознание всё равно то и дело рисовало в памяти красочные картины насилия, крови и орочьего уродства. Я была бы рада забыть это раз и навсегда, но увы. Не спасала даже магия эльфов Ривенделла, хотя она должна была, по словам Гэндальфа, нести умиротворение и освобождать от тяжёлых мыслей. Получалось, что-либо истари соврал на одном из последних привалов, либо со мной было что-то не так. Не удивлюсь, если виной всему было моё богатое наследие.       За своими размышлениями я не заметила, как набрела на небольшой зеркально чистый пруд с невысоким водопадом, скрытый густым кустарником и буком. Звёзды словно затерялись в его прозрачной воде, подсвечивая поверхность серебристым мерцанием; казалось, стоит протянуть руку и коснуться прохладной влаги, как она тут же растечётся между пальцами жидким серебром. Природа дышала здесь полной грудью: сладко пели птицы в ветвях, весело стрекотали в траве кузнечики, плескались в пруду озорные рыбки и ветер нашёптывал свою ласковую песню. Пряно пахло травой и цветами, и я блаженно прикрыла глаза, глубоко вдыхая благоухающие ароматы и вслушиваясь в успокаивающую музыку ривенделльской долины.       Что ж, если магия в Имладрисе всё-таки присутствовала, то только здесь.       Буквально через несколько секунд я скинула свои вещи на землю и улеглась прямо на влажную траву, подложив сложенные руки под голову. Думать абсолютно не хотелось. Хотелось беззаботно провести в этом укромном уголочке остаток своей вечности, не зная ни боли, ни потерь, ни страданий. Хотелось разделить это желание с кем-то родным и близким, чтобы только показать, что истинное счастье сокрыто в мелочах: в бликах воды, в шуме листвы, в мягкости травы.       В эту самую минуту я вдруг вспомнила про Глорфинделя, и сердце моё сковала странная тоска. Жажда одиночества будто сгорела в пламени, что разжигали его глаза и прикосновения, и больше всего на свете мне захотелось, чтобы эльф лежал сейчас со мной рядом. То был зов души, жаждущей исцеления, и что-то внутри подсказывало, что только он один способен был исцелить её. Но эльда исчез с праздника, словно внезапно растаявший морок, и я не была уверена в том, что он захочет меня видеть, по крайней мере, в ближайшее время. А ведь Глорфиндель так нужен был мне сейчас, так нужен!       Песня из прошлого сама собой всплыла в памяти, и я, повинуясь внезапному порыву, тихо запела:

Далеко по реке уходила ладья, За тобою ветер мою песню нес. Я ждала-ждала, проглядела очи я, Но покрылся льдом да широкий плес. Но пришла зима, холодны небеса, Под покровом вьюг пролетает век. На плече моем побелела коса И любовь моя не растопит снег. Только белый снег — стал весь белый свет, Не разлиться льду да живой водой. Говорил мне друг, говорил сосед: «Аль забыл тебя ясный сокол твой?» Догорает лучина, сгорит дотла, Лишь метель прядет мое веретено, И сама уже, словно снег, бела, Но я буду ждать тебя все равно. И сама уже, словно смерть, бела, Но я буду ждать тебя все равно.*

      Песня закончилась, и в образовавшейся тишине буквально в нескольких метрах от моего импровизированного лагеря послышались тихие осторожные шаги. Сердце затрепыхалось в груди пойманной птицей, краска прилила к лицу, и я застыла на земле, не смея даже пошевелиться. Не нужно было видеть, чтобы понять, кто это был. Я просто знала это. Чувствовала.       Ах, отчего же так дрожат ресницы и леденеют руки?       — Чудесное место, не правда ли?       Звук самого прекрасного голоса во Вселенной нежной музыкой согрел меня, и я с трепетом зашептала в ответ:       — Здесь очень прекрасно и уютно, сама земля словно пропитана светом, теплом и покоем.       — Я всегда прихожу сюда, когда хочу побыть в уединении, либо же когда меня что-то тревожит, — опустившись рядом со мной на землю всё в той же белоснежной мантии, отозвался Глорфиндель. — Говорят, здешняя вода обладает волшебными свойствами: она способна облегчить боль, физическую и душевную, а также унести тяжёлые мысли.       Чёрт возьми, как он меня нашёл? Неужто следил всё это время, а я и не заметила?       — Что ж, тогда я точно пришла по адресу, причём совершенно случайно. Просто задумалась ненадолго, и ноги сами привели меня сюда. Кстати, насчёт того вопроса…       — Я знаю, Астальвен, — мягко перебил меня эльф, и я была ему за это искренне благодарна. Не хотелось снова поднимать эту тему. — Я был там и всё слышал.       — Но как? — удивлённо воскликнула я, абсолютно уверенная в том, что на веранде мы были лишь вчетвером. — И никто тебя так и не заметил?       — Ну, — Глорфиндель хитро усмехнулся, и глаза его заблестели в свете луны, — у меня был прекрасный учитель. Он говорил, что легче всего спрятаться у всех на виду. Хотя Олорин знал о моём присутствии с самого начала.       — И, конечно же, он нам ничего не рассказал. Почему я не удивлена?       — Трудно судить о причинах его поступков, не зная их истинной цели. Замыслы Олорина всё ещё остаются закрытыми для нашего понимания.       — А мне кажется, его цель прозрачна, как этот пруд.       — Правда?       — Конечно! Гэндальф просто призван запутывать не распутанное.       Глорфиндель несколько секунд задумчиво вглядывался в моё лицо, а потом неожиданно громко засмеялся. Его смех, такой чистый и глубокий, подхватила водная рябь, и в следующее мгновение он зазвучал буквально отовсюду. Меня же будто током шарахнуло. Дыхание перехватило, сердце пустилось в пляс, и я едва сдержала бурю эмоций, рвущихся наружу. Видит Бог, как сильно мне хотелось броситься к эльфу на шею с крепкими объятиями и покрывать каждый миллиметр его восхитительного тела нежными поцелуями.       Раствориться в нём, стать его частью.       Одним целым.       В груди у меня загорелось, губы невольно приоткрылись, и я часто-часто задышала, не в силах оторваться от созерцания прекрасного профиля эльфа. Тот, заметив моё продолжительное молчание, вмиг прекратил смеяться и посмотрел прямо в мои глаза, а оттуда — в самую душу. Разоблачение не заставило себя ждать, и эльф поражённо выдохнул, словно в одно мгновение с головой потонул во всепоглощающем пламени. Пламени, затушить которое уже не представлялось возможным.       Мучительно медленно Глорфиндель приподнялся на локтях, и в его взгляде я разглядела те же чувства и эмоции, что одолевали меня сейчас. Тот же огонь. То же желание. Повинуясь порыву, я потянулась навстречу эльфу, заранее предвкушая на губах сладость его поцелуя, но моя горячность сыграла со мной злую шутку. Как только расцарапанные ладони коснулись земли, мои руки прострелило такой резкой жгучей болью, что я невольно вскрикнула и снова упала на спину. Само собой, нахлынувшее наваждение тут же пропало.       Секунда, и шокированный эльф уже сидел рядом со мной и, нахмурившись, осматривал и осторожно ощупывал мои ладони. Смесь потухающего желания и искреннего беспокойства в его глазах на одно мгновение заставила моё сердце перевернуться в груди.       — Что с твоими руками? — убедившись, что переломов нет, тоном грозного учителя спросил он.       — Немного полетала со скалы под верандой Исильмалин, — глухо отозвалась я и попыталась вытащить свои руки из рук Глорфинделя, но тот лишь сильнее обхватил мои запястья, пресекая любые попытки отстраниться. — Раз осмотр окончен, ты уже можешь отпустить меня.       — Только не сейчас. Впредь я ни за что не отпущу тебя, — с чувством ответил эльф, и я поняла, что речь сейчас шла вовсе не о руках. — Никогда.       Не отпущу.       Никогда.       Звучит, словно… Признание.       Чёрт возьми, что ты делаешь с моим сердцем, Глорфиндель? Отчего же так больно и сладостно одновременно?       — Я ведь почти не помню тебя, — опустив от стыда голову, расстроенно прошептала я. — Не помню нас. Да что там говорить, оказалось, что я вообще ничего не помню о своей жизни! О своём настоящем доме, семье. Всё это… Я боюсь, что не справлюсь.       Конец фразы потонул в тяжёлом вздохе. Хоть я и не хотела больше расклеиваться, рядом с Глорфинделем это получалось само собой. Рядом с ним не нужны были маски. Рядом с ним не было места лжи и притворству. Я просто знала это, даже невзирая на память.       Тёплая ладонь эльфа опустилась на мою щёку, нежно очерчивая контуры скул. Я коротко вздрогнула, но голову так и не подняла. Смотреть сейчас на Глорфинделя было выше моих сил, но на этот счёт он имел своё собственное мнение. Аккуратно надавив на мой подбородок, эльф буквально заставил меня посмотреть на него:       — Я помогу тебе вспомнить, Астальвен, можешь быть в этом уверена. Тебе хватит сил справиться с любой трудностью. Я уверен.       — Спасибо.       И я, зардевшись, потонула в серебристой глубине его ярких глаз, вкладывая во взгляд всю благодарность и нежность, на которую только была способна.       — А ещё я уверен в том, что твои руки нуждаются в перевязке! — поднявшись с земли и потянув меня следом за собой, решительно объявил Глорфиндель.       — Только не веди меня обратно во дворец! — дикой кошкой отпрыгнув от эльфа на несколько метров, в панике воскликнула я.       — Дворец? — идеально ровные брови Глорфинделя изумлённо взметнулись вверх, а затем эльф тепло улыбнулся. — Я и не думал возвращаться туда сегодня. Твои порезы нужно промыть, и как можно скорее. Хоть раны и не глубокие, но края у них неровные, без должного внимания затягиваться они будут долго и болезненно. А раз уж рядом волшебный источник…       — Всё, я поняла, можешь не продолжать!       Мысленно отругав себя за подозрительность и недоверие, я подарила Глорфинделю мимолётную весёлую улыбку и прошествовала мимо него до края воды. Эльф молчаливо последовал за мной и, пока я пыхтела над шнурками на кроссовках, снял с плеч мантию, расстелил её на земле вместо пледа и стал внимательно наблюдать за мной. Когда с обувью было покончено, я с сожалением посмотрела на уже не такую белоснежную мантию, представляя, сколько сил нужно будет потратить на её стирку, и заранее посочувствовала бедной служанке. Проследив за моим взглядом, Глорфиндель от души рассмеялся.       Разве можно переживать ещё о чём-то, когда он так смеётся? Когда тёплый огонь серебристыми бликами пляшет в его глазах? Когда его образ и голос — единственное, ради чего стоит дышать?       Огромных трудов мне стоило отвести от эльфа взгляд и заняться, наконец, пострадавшими ладонями. Прохладная вода встретила их трепетным, словно первый поцелуй любви, прикосновением, подарившим долгожданное облегчение и расслабление. В наслаждении я прикрыла глаза, пропуская между пальцами магию, играя, разгадывая её тайну. И она охотно сплеталась с моими собственными чарами, отзывалась на мой зов, заживляя не только телесные, но и душевные раны, избавляя разум от тяжёлых тисков, сдерживая огонь и взамен даря тепло. Оно поднималось из самых глубин и легкой щекоткой пробегалось от кончиков пальцев вниз и вверх по всему телу, отчего мне казалось, будто кто-то заботливо укрыл меня мягким одеялом, защищая от ночного холода и мрака. Новые, но в то же время такие отдалённо знакомые ощущения.       Увлечённая я не сразу заметила, как рядом оказался Глорфиндель, поражённый и восхищённый. Не веря собственным глазам, он неотрывно смотрел то на мои руки, то на плечи, то на волосы и всё не решался коснуться, словно своими действиями мог огорчить или того хуже оскорбить меня. Когда я, наконец, заметила столь пристальное внимание и удивлённо взглянула на эльфа, тот довольно быстро взял себя в руки и с хрупкой, всё ещё сомневающейся радостью прошептал:       — Уже давно я потерял надежду, что однажды увижу, как ты колдуешь. Как земля, бархатным покрывалом устилающая Арду, отзывается тебе, как вода шепчет тебе свою тихую, но такую красивую песню, как огонь и ветер, своенравные и непослушные, подчиняются тебе…       И вот когда я вижу перед собой ту, мысли и мечты о которой казались безумством, насланным Тьмой мороком, медленно отравляющим душу и разум, я боюсь, что снова нахожусь во сне. В таком живом, красочном и обманчивом сне.       Сердце моё с каждым произнесённым Глорфинделем словом буквально разрывалось от смеси тоски, боли, одиночества, неоправданных надежд и бесконечных ожиданий убитой горем потери души. Испив эту чашу страданий, кровоточащими цепями окутавшую фэа эльфа, я едва не лишилась чувств. Мне стало так плохо и неуютно в собственном теле, что хотелось рвать ногтями грудь, хотелось вырвать из неё сердце и сжечь его в пламени, чтобы хоть на одно мгновение освободить душу от непосильной, убивающей ноши.       Как оказалось, это была лишь малая часть того, что мог чувствовать потерявший свою любовь эльда.       Я не поняла, в какой момент наши тела нашли друг друга, и руки отчаянно сомкнулись на спинах. Я лишь услышала буквально в миллиметре от своего уха бешеный стук истосковавшегося сердца и почувствовала знакомый запах молодых яблок, так близко и сладостно окутавший меня.       Мгновение — и некогда разделённое вновь стало единым.       Живым.       В каком-то бреду я словно утопающий, до последнего цепляющийся за соломинку, прижималась к груди Глорфинделя и со слезами на глазах дрожащим голосом повторяла:       — Я здесь. Это не сон. Я настоящая. Я больше никуда не уйду.       Этим ранним последним весенним утром догорающие на небосклоне звёзды стали свидетелями, как двое эльфов, стоящих друг перед другом на коленях, жадно упивались отчаянными крепкими объятиями, боясь спугнуть такое хрупкое и такое долгожданное счастье.       Те несколько минут, что мы подарили друг другу, показались мне целой вечностью. Вечностью, наполненной смыслом и дыханием жизни.       Первое, что я почувствовала, придя в себя — лёгкие нежные поглаживаниями по волосам, приятными мурашками отдающиеся во всём теле. Рука Глорфинделя — горячая, ласковая — снова и снова мягко скользила от макушки по спине до самого пояса, а сам эльф глубоко дышал мною и всё никак не мог надышаться.       Он не хотел торопиться, хотя всё его существо буквально пылало бурным огнём.       Я не торопила, хотя моё сердце горело так же страстно и ярко.       Да и к чему спешка, если впереди — целая вечность?       — Я, кажется, испортила слезами твою рубашку, — почувствовав под щекой насквозь пропитавшуюся солёной влагой ткань, невпопад прошептала я. — Теперь придётся и её стирать.       Глорфиндель устало, но счастливо усмехнулся, и на секунду его рука замерла на моих лопатках. Не успела я расстроиться и как следует поворчать на эльфа за его жестокость, как она с новыми силами продолжила свой путь.       — Завтра же закажу портным сшить для тебя одежду, — улыбаясь, прошептал он в ответ. — Много одежды. Ибо её отсутствие заполняет твою голову совершенно ненужными мыслями и сожалениями.       Насколько же мы были близки когда-то, если Глорфиндель быстрее меня догадался о причинах моего беспокойства о состоянии его гардероба? Ведь я бы ещё долго размышляла, почему он не даёт мне покоя. Если бы вообще размышляла.       — Даже боюсь представить широту твоей фантазии, если я отвечу, что мне некуда будет её убрать.       — Я всего лишь скажу, что гостевых покоев во дворце очень много, и почти все они пустуют.       Сердце протяжно застонало в груди, ибо надолго задерживаться в Имладрисе в мои планы не входило. Дорога звала меня вперёд, ведь в глубине Мглистых гор ждала она — моя месть и судьба. Но сегодня она могла подождать.       Сегодня будет принадлежать нам, и только нам.       — Такой ответ меня вполне устроит.       Рассвет мы с Глорфинделем молчаливо встретили в объятиях друг друга. Уткнувшись в его плечо, я бездумно вырисовывала на спине эльфа какие-то символы и узоры, а он в свою очередь то сильнее прижимал меня к себе, словно всё ещё боялся, что я могу исчезнуть, то утыкался носом в макушку, вдыхая аромат волос полной грудью, то осторожно касался губами виска. Я мучительно сладко и медленно плавилась от его прикосновений, словно податливая глина в руках умелого гончара, и всё не могла прекратить глупо улыбаться. От пьянящего счастья. От трепетной любви.       Весь остаток дня мы подарили друг другу. Глорфиндель не отходил от меня ни на шаг, и я с удовольствием наслаждалась его опекой и заботой. Природа радовалась за нас — это было слышно в весёлых напевах воды, в озорном шёпоте ветра, в задорных трелях птах, затерявшихся в пышных зелёных кронах буков, в шебаршении насекомых и шорохе травы. И наши души пели в ответ.       Мы купались, смеялись, дурачились и… молчали до первых звёзд, ибо слова были не нужны. За нас говорил огонь в сердце и блеск в глазах, и этот язык любви был красноречивее любых других языков. И пусть наши губы ни разу не встретились в поцелуе, я об этом не жалела, как не жалел и Глорфиндель.       Он не хотел торопиться.       А я не торопила.       Уставшие, но такие счастливые мы засыпали в объятиях друг друга уже далеко за полночь, и мне казалось, что этой ночью звёзды на небе светят намного ярче, чем когда-либо.       Что ж, никогда бы не поверила, что даже из пепла могло вырасти нечто волшебное и прекрасное. То, что существа всех миров и измерений называют любовью. _____________________________________________________________________________ * Мельница - Зима