Потерянная в веках

      Торин был зол. Нет, не так. Он был просто в бешенстве. И никто до конца не понимал, от чего именно. То ли от того, что я только что рассказала гномам всю правду о себе, то ли от того, что в придачу к Торину орки охотились ещё и на меня, то ли из-за моей неудачной попытки побега. На данный момент это оставалось для нас всех тайной.       К слову, друзья очень тепло встретили меня, когда я, немного утомлённая долгими поисками, нашла их обедающими у фонтана в одном из самых удалённых уголков дворцового сада. Стоило только мне показаться в поле их зрения, как Кили, Фили и Ори тут же с радостными возгласами бросились мне навстречу; старшие же мужчины ограничились приветственными криками и улыбками. Но, несмотря на то, что одна из улыбок обещала мне много хорошего и не очень, я всё равно почувствовала себя самой счастливой и нужной.       Молодые гномы до хруста костей крепко обняли меня со всех сторон и с таким же энтузиазмом наперебой начали заваливать вопросами. Я смеялась, отвечала, у меня кружилась голова, светились глаза, и пела душа. Пока рядом не раздался глубокий и ледяной, словно айсберг, голос скрестившего руки у груди Торина:       — Я полагаю, теперь мне следует обращаться к тебе «Ваше Высочество»?       Секунда — и улыбка с моего лица сползла. Две — и ребята молча ретировались к остальным товарищам, вполне справедливо не желая попасть под раздачу.       Собственно, с этой обвинительной фразы и начался наш разбор полётов, после которого Дубощит взбесился, словно стая варгов. Я, конечно, ожидала, что гном не слишком хорошо отреагирует на мой рассказ, но таких масштабов катастрофы не могла даже вообразить.       Не знаю, как долго Торин собирался оставлять нас всех в неведении о причинах своего столь неспокойного состояния, но довольно скоро он всё-таки выдал себя одной очень интересной фразой.       — На месте этого эльфа я бы вообще запер тебя в комнате! — вдруг гневно воскликнул он. — Ты же ведь так любишь кидаться с головой в любую передрягу, не заметишь даже, как в одной из них потеряешь её! А твоя дружба с Сауроном? Одной только мыслью об этом я порочу память своих предков, не говоря уже о твоей репутации!       — Значит, переживаешь за меня, король? — высказала я довольно очевидную догадку. — Даже тогда, когда уже не несёшь за мою жизнь ответственность?       — А разве друзьям не полагается беспокоиться друг о друге в любое время? — справедливо заметил Торин. — А за тобой так вообще нужен глаз да глаз.       — Только вот запирать меня — не самая лучшая идея. Да, я много и часто рисковала и до сих пор рискую собой, но это не значит, что меня нужно контролировать, словно несмышлёного ребёнка, и наказывать за каждое принятое мною решение. Как я уже однажды сказала: мне очень повезло с родословной. Вспомни, кем был мой настоящий отец? Бунтарём, мятежником и изгнанником, но, несмотря на это, он всё ещё остаётся величайшим творцом всех времён. Вот он и ответ, Торин, на вопрос, почему меня так тянет к опасностям. Просто я такой родилась, и любая попытка переделать меня заранее обречена на провал.       Буквально на мгновение мне показалось, что гном действительно задумался над моими словами. Его гневное лицо слегка смягчилось, приняв задумчивый вид, складки на лбу и у губ разгладились, но горячая кровь гордеца, смешанная с волнением, всё-таки взяла верх над разумом, и Торин тоном грозного наставника ответил:       — Это никак тебя не оправдывает. Особенно то, что ты своими поступками заставляешь других волноваться за тебя.       — Что ж, — я всё-таки решила засунуть собственную гордость куда подальше, — тогда я официально прошу у тебя прощения за доставленные неудобства. Прости меня, Торин! Я не думала, что кому-то придёт в голову беспокоиться обо мне.       — Мы все беспокоимся за тебя, девочка, — вдруг заговорил Балин. — Ты ведь ещё совсем юна и оттого горяча и поспешна в решениях. В этом нет ничего постыдного, мы ведь тоже когда-то были такими, за исключением этих оболтусов — Кили и Фили. Они до сих пор заставляют мои и без того седые волосы белеть ещё сильнее. Но речь сейчас не о них. Мы с Торином, уже умудрённые опытом и пережившие многое на своём веку, просто хотим сказать тебе, чтобы ты много раз подумала, прежде чем что-либо сделать. Ведь ты не одна. Помни о тех, кому твоя судьба не безразлична.       Мне было стыдно. Действительно стыдно. Занятая своими проблемами и переживаниями я совсем не замечала и не понимала, насколько успела сблизиться с этими невероятными гномами и насколько сильно они сами успели прикипеть ко мне. Я ждала от них каких-то глобальных проявлений участия и сама старалась проявлять его по такому же принципу (взять хотя бы тот случай с троллями), но я совсем забыла о тех походных ежедневных мелочах, из-за которых на моих губах частенько расцветала улыбка, а на душе становилось теплее.       Однажды после двухдневного ливня, когда я, неудачно спрыгнув с дерева, подвернула лодыжку, Бифур бросился мне на помощь и буквально дотащил меня до Оина, уже готовившего необходимые мази и настойки. Торин тогда тоже ругался, и какого же было моё удивление, когда перед сном он подошёл ко мне и тихо поинтересовался, помогли ли мне травы Оина. В ту ночь я засыпала донельзя довольная. И ведь подобных моментов было достаточно много! Но я всё равно продолжала думать, что гномы возятся со мной не потому, что действительно этого хотят, а потому, что так обязывает временное нахождение в одной компании. Как оказалось, я очень сильно в них ошибалась.       — Теперь я наконец-то поняла, — стыдливо опустив голову, промолвила я. — Спасибо, что так долго терпели меня. Вы все простите меня?       — Конечно! Даже не переживай из-за этого! Мы все можем ошибаться! — раздалось одним общим гвалтом, после чего гномы дружно заулыбались и одобрительно закивали мне.       — Ну, а ты, Торин? — обернувшись к другу, с надеждой в голосе спросила я. — Ты простишь меня?       Дубощит ещё несколько секунд для виду посомневался, а затем, поддавшись общему настрою, всё-таки улыбнулся уголками губ:       — Прощу, но только всё же поговорю с твоим эльфом, чтобы он подумал над моим предложением запереть тебя.       — Торин Дубощит, ты просто невыносим! — почувствовав долгожданное расслабление, весело рассмеялась я.       — Кстати, Астальвен! — неожиданно воскликнул Нори, и в глазах у гнома заплясали озорные огоньки. — Мы тут узнали, что позавчера были твои именины. У нашего народа есть традиция — устраивать для родных и друзей праздник в честь этого дня. Будь мы у себя дома, нас всех ждал бы знатный пир, но раз уж мы сейчас здесь, придётся поживиться тем, что есть. Приходи на это же место сегодня после заката. Покажем ривенделльским неженкам, как может веселиться подгорный народ!       Кажется, не так давно мне хотелось выпить в компании друзей?

***

      Всё оставшееся время до вечера прошло в спешке и волнении. Я не знала, отчего так волновалась перед встречей с мужчинами, бок о бок с которыми провела почти целый месяц. Возможно, мне просто хотелось выглядеть особенной в их глазах сегодня, и потому я буквально считала минуты до прихода Мэрилиэль с моим самым первым личным платьем. А может, я просто боялась повторения той истории, после которой очнулась уже в Средиземье.       С тихим ужасом я вдруг поняла, что не хочу назад — в этот серый скучный мир, где нет гномов, Бильбо, Исильмалин, Амандиля и, самое главное, Глорфинделя. Где я — самая обычная девчонка без особых талантов, но зато с сильным характером, больше приносящим вред, чем пользу. Где каждое утро — вынужденная учёба, вынужденная работа, вынужденные обязанности, избежать которых ты хочешь всем сердцем, но не можешь. С ужасом я поняла, что такие родные когда-то облики родителей померкли в памяти так же, как и многие другие воспоминания, связанные с их миром. Но уже не моим. Хоть меня это и пугало, но теперь я чувствовала. Чувствовала себя частью этого мира.       Я жила вместе с ним. Я дышала вместе с ним. И я готова была отдать за него и его обитателей жизнь, если понадобится.       Именно в момент моего пугающего открытия в дверь постучалась, а затем вошла в комнату Мэрилиэль с моим белым платьем, аккуратно свисавшим с её предплечья. Увидев моё состояние, женщина не стала лезть не в своё дело и просто решила незаметно меня отвлечь. Сначала стандартной примеркой платья, а потом уже подбором к нему моих добытых в пещере украшений. Не стану отрицать, что её работа не шла ни в какое сравнение со всеми теми, что я когда-либо видела раньше: аккуратные идеальные стежки, простота и великолепие в одном фасоне, невинное, но в то же время смелое подчёркивание фигуры. Руки эльфийки однозначно можно было назвать золотыми.       После примерки мы с Мэрилиэль направились в её мастерскую, ибо я вдруг вспомнила, что никаких ночных рубашек у меня и в помине не было. На моё счастье женщина совсем недавно сшила несколько сорочек на продажу караванам, ежемесячно проходящим вблизи Имладриса, но вместо сундуков торговцев с разных концов света им теперь суждено было покоиться в моём шкафу. Самое интересное — когда я заикнулась об оплате, эльфийка сделалась такой потрясённой и шокированной, что мне даже стало не по себе. То ли нравы эльфийских женщин значительно отличались от моих, то ли отношение эльфийских мужчин к своим возлюбленным было идеально джентельменским, что они не позволяли им платить даже за сорочку, но факт оставался фактом — говорить о деньгах с Мэрилиэль я больше не собиралась.       Тем не менее, женщине всё же удалось ненадолго отвлечь и развлечь меня. Я даже почти постигла дзен, как вдруг в груди, словно проснувшийся по весне жук, закопошилось липкое чувство тревоги и беспокойства. Не нужно было долго гадать, чтобы понять, о ком болело моё сердце. Я не видела Глорфинделя с прошлой ночи, и тот факт, что я всё ещё злилась на эльфа, ничуть не убавлял моего волнения. Скорее наоборот — лишь преумножал его. Слова Амандиля об орочей погоне за мной не давали мне покоя. И не столько из-за того, что я боялась за свою жизнь, сколько из-за того, что я могла стать причиной боли или, хуже того, смерти моих близких. А ближе златовласого эльфа я никого не знала.       День неумолимо клонился к закату, тени становились длиннее и мрачнее, но трое эльфов не спешили возвращаться во дворец. Я не знала, что делать, я не знала, что думать, и от бессилия просто металась по комнате, словно пойманная в клетку пташка. Минуты казались мне часами, прекрасная долина за окном — зловещей и опасной, а голову ни на мгновение не покидали ужасные, одна другой хуже, мысли. Все мои безуспешные попытки успокоиться проваливались с треском: не помогало даже то, что Глорфиндель, по сути, считался одним из лучших воинов Средиземья. Ведь смерти всё равно, кто ты. Искусный кузнец, легендарный герой или величайший певец — она прибирает к себе всех, от мала до велика.       Я стояла на балконе, облокотившись на перила и с надеждой глядя на стремительно гаснущие лучи заходящего солнца, когда вдалеке послышался долгожданный топот копыт торопящихся домой коней. Сердце моё буквально подпрыгнуло в груди от радости и облегчения, и широкая вымученная улыбка озарила лицо. «Живой! Вернулся! Скоро его увижу!» — тут же закрутилось в голове, и буквально через минуту я впервые почувствовала его. Его присутствие, его взволнованное неровное дыхание, быстрый стук его сердца. Так ярко и ясно, словно Глорфиндель стоял сейчас за моей спиной, а не скакал на Асфалоте по каменной дороге к дворцу. Оцепеневшая я изо всех сил вцепилась в каменные колонны и не пропускала ни одного звука, пока вдруг не услышала, как один всадник отделился от двух других и направил коня в сторону ручья, над которым находилась моя веранда. Секунда, и я уже не слышала топота копыт — его заменил бешеный стук сердца, грозившегося выпрыгнуть из моей судорожно вздымающейся груди.       Глорфиндель знал. Знал, что я сейчас ждала его на балконе. И потому первым делом решил увидеться со мной.       Картина, открывшаяся моему взору, навсегда осталась в моей памяти. Последний луч заходящего солнца осветил верхушки буков, и из-за стволов деревьев показался он — сидящий верхом на белоснежном скакуне эльда с золотыми, словно осенняя листва, волнистыми волосами, растрепавшимися от порывов ветра, с нежным розоватым от быстрой скачки румянцем на щеках и с невероятно обжигающим любящим взглядом серебристых глаз. Целый и невредимый. Глорфинделем можно было любоваться вечно. Точёными скулами, идеальным овалом лица, чистотой и юностью, светом и огнём души, статью и силой гибкого тела, контурами губ, что так манили прикоснуться к ним поцелуями. И я бы не пожалела отдать всю свою жизнь, чтобы вот так просто смотреть на него, слышать его дыхание, мечтать о ласковых прикосновениях его рук.       Увидев меня, едва стоящую на дрожащих ногах, эльф улыбнулся так тепло и так счастливо, что на мгновение мне показалось, будто окрылённая я парю над землёй, и лишь его любовь не позволяет мне упасть вниз. Я бы, наверное, так и не осмелилась испортить своими словами волшебство момента, и Глорфиндель, прекрасно чувствуя это, решил заговорить первым:       — Вижу, Мэрилиэль уже навестила тебя. Ты так прекрасна в этом платье!       — Да, мы с ней мило побеседовали сегодня, и я… В общем, спасибо тебе.       Краска смущения залила мои щёки, сердце сладко сжалось от нахлынувшей нежности и любви, и я невольно склонила голову вниз, засмотревшись на тоненький серебристый узор, словно роса стекающий по подолу от груди. Мне бросало то в жар, то в холод, и это было так мучительно приятно и волнительно, что хотелось подарить тепло и любовь всеми миру, и в первую очередь, ласково смотрящему на меня эльфу.       — Прости, что мне так скоро пришлось покинуть тебя, — с искренним сожалением промолвил Глорфиндель, и у меня вдруг не осталось никаких сомнений, что он так же, как и я, с нетерпением ждал этой встречи. — Я бы провёл рядом с тобой, не отлучаясь ни на одно мгновение, целую вечность, но мир сейчас слишком неспокоен, чтобы позволить мне такую роскошь.       — Ничего страшного, — улыбнувшись, ответила я, — я всё понимаю. Я слышала, вы патрулировали с принцами границы. Это из-за тех орков, что охотились на Торина?       — Да, из-за них, но нам не удалось ничего найти. Либо Амандиль с другими воинами перебил тогда всех этих тварей, либо они хорошо спрятались и тщательно замели свои следы, готовые выступить против Торина Дубощита в самый удобный момент.       Не передать словами, как я надеялась услышать от Глорфинделя правду, что он так тщательно скрывал от меня. Каждую секунду мне казалось, что вот он — тот самый момент, который лишит нас всех недомолвок и тайн, но хоть эльф и отвечал искренне, главного всё же не договаривал.       Саурон искал меня. Где-то глубоко в душе я уже сама чувствовала это, да и всплывшее воспоминание навевало определённые мысли. Вот только в мои планы входило первой застать Майрона врасплох. И будь я проклята, если ему удастся это раньше, чем мне.       — Гномы будут в безопасности, пока остаются в Ривенделле — за его пределами их на каждом шагу поджидает опасность. Охота на Торина не ограничится этим отрядом, ибо Больг решительно намерен отомстить за смерть своего отца. Но он лишь игрушка в руках Саурона. Нам остаётся только догадываться, зачем моему старому знакомому понадобился Торин и его родня.       Ну же, прошу, расскажи! Глорфиндель, пожалуйста!       — Тем не менее, — в печальном вздохе эльфа явно было больше сожаления и раскаяния, чем того требовала вынужденная забота о судьбе моих друзей, — насильно удерживать их в Имладрисе мы не можем. Они отправятся в Эребор, несмотря на все предупреждения и опасности. Что же до вопроса с Сауроном… Владыка Элронд и леди Галадриэль отказываются говорить о нём до тех пор, пока во дворец не прибудет глава Белого Совета — Саруман.       При упоминании имени этого предателя мои руки сами собой сжались в кулаки, а в глазах блеснул нехороший огонь. Никто даже не догадывался, какую подлость замышлял этот падший майа — хитроумный, вероломный и жестокий — ибо доверие к Саруману в глазах эльфов и Гэндальфа, такое слепое и неоправданное, было чересчур безграничным.       Ну, а как же иначе? Саруман ведь был посланником Валар — тех самых, которых все беспрекословно уважают и боятся. Разве можно в здравом уме предположить, что они могут ошибаться? Нет, конечно, и пример моей семьи лишь следствие моих ошибок и ошибок моего отца, но никак не ошибок Валар.       Судя по внимательному проницательному взгляду, которым одарил меня Глорфиндель, моя реакция ему совсем не понравилась. Ореол его окружающего незримого света словно бы накрылся лёгкой тенью подозрения и недоверия, и эльф бессознательно выпрямился в седле, готовый в любой момент нейтрализовать угрозу. Мысль о том, что этой угрозой могла стать я, вовсе не радовала. Да ещё и Асфалот начал беспокойно пофыркивать и топтаться на месте, копируя все те чувства, что испытывал всадник.       От возникшего между нами напряжения мне стало физически некомфортно, и чтобы больше не мучить ни себя, ни возлюбленного, я просто тихо произнесла:       — Саруман на самом деле не тот, кем кажется. Он лжец, причём очень искусный. Ему нельзя доверять.       — Почему ты так говоришь, Астальвен? — так же тихо спросил настороженный Глорфиндель. — Это серьёзное обвинение. Ты что-то знаешь о его деяниях?       Я не хотела рассказывать о Сарумане так открыто, когда в любой момент нас с эльфом мог кто-нибудь подслушать и, что ещё хуже, передать наш разговор самому истари. Но больше всего я боялась, что Глорфиндель просто-напросто мне не поверит. Конечно же, он имел на это полное право, ибо знал Сарумана последние несколько сотен лет, а моя судьба оставалась для него загадкой почти три эпохи, вот только объяснить это влюблённому сердцу было непросто. Оно уже заранее болело, словно предчувствуя возможное огорчение и разочарование.       — Знаю, но сейчас не самый лучший момент, чтобы рассказывать об этом, — ответила я, а затем вспомнила, что гномы, вероятно, уже ждали меня. — Мне нужно идти, Глорфиндель. Не хотелось бы заставлять Торина и остальных слишком долго ждать меня.       — Хорошо, тогда поговорим об этом позже.       Приложив руку к сердцу, эльф улыбнулся мне на прощание и торопливо тронул поводья, пустив заскучавшего Асфалота рысцой к конюшням. Я смотрела вслед уезжающему воину, и грудь моя разрывалась от недосказанности и недопонимания, что возникли между нами. Это было так больно и изматывающе, что хотелось упасть на землю ничком и рыдать, смывая слезами всю горечь и обиду в надежде снова ощутить так сладко окутавшее нас счастье и лёгкость. Чтобы снова ощутить, как трепетно он гладит мои волосы и крепко прижимает меня к груди, и как мои пальцы запутываются среди его локонов под быстрый стук влюблённых сердец, истосковавшихся друг по другу, но таких счастливых. Чтобы…       В последний раз горестно проследив за удаляющейся фигурой эльфа, я с болью и хрупкой надеждой прошептала:       — Я была бы невероятно счастлива, если бы ты разделил со мной эту ночь, Лаурэфиндэ.       Несмотря на мой упаднический настрой, нам с друзьями всё же удалось знатно повеселиться. Как оказалось, Нори не шутил, когда рассказывал о традиции своего народа, и я поняла это сразу, как только увидела всё то изобилие кушаний, хмельных напитков и музыкальных инструментов, что они добыли из кухонь и кладовых Ривенделла. Огромные столы, неизвестно откуда принесённые гномами, были полностью заставлены тарелками и бочонками с элем и вином. По несчастным и в какой-то степени понимающим глазам Бильбо не трудно было догадаться, что хоббит ненароком вспомнил тот самый вечер в Бэг-Энде, когда ему посчастливилось познакомиться с компанией Торина Дубощита. Однако его печаль длилась недолго, и очень скоро мужчина начал веселиться со всеми вместе и даже спел, пританцовывая на столе, несколько песен собственного сочинения. Мы с гномами долго аплодировали талантливому хоббиту, отчего тот на некоторое время смутился и затих, и вот уже развлекать друзей пришлось мне.       Пока на костре дожаривались остатки мяса, я, немного захмелевшая от вина и радости, принялась рассказывать мужчинам про военные подвиги и походы, ещё оставшиеся в моей памяти из прошлого мира. Про традиции и обычаи, про различные культуры и народы, про страны и города. Мужчины заинтересованно слушали меня. И если что-то из рассказанного мною хоть немного напоминало их самих или их традиции, они становились жутко важными и довольными. Ори же с горящими глазами записывал каждое моё слово в свою книгу, изредка уточняя некоторые факты и названия. Мне казалось правильным, что мои постепенно пропадающие воспоминания хотя бы частично останутся на бумаге как напоминание о том, что когда-то я была частью другого мира и времени. Ведь, как ни крути, меня окружали там заботливые и любящие люди, и записи Ори — дань памяти для них.       Когда я закончила, все вдруг вспомнили о забытых музыкальных инструментах, терпеливо дожидающихся своего часа рядом с фонтаном. Судя по загадочному выражению лица Торина, для этой части праздника гномы задумали нечто особенное, и окончательно мои подозрения подтвердились, когда в руках у Бофура оказалась дудка, Нори жестом фокусника достал из-за спины бубен, а Бифур поудобнее обхватил барабан, на пробу пару раз ударив по кожаной поверхности. Оставшиеся мужчины, не теряя времени, подсели к своим товарищам, и тогда случилось оно.       Полились первые звуки музыки, и гномы с Бильбо запели. Низко, басисто, но так красиво и проникновенно. Строчка за строчкой их громкие сильные голоса сливались в одну прекрасную печальную песню: песню об отважной эльфийской принцессе, потерянной в веках.       Мужчины всё пели, и слёзы градом катились по моим щекам. Казалось, будто вся невыплаканная боль, копившаяся в моей душе несколько тысячелетий, вдруг выплеснулась наружу, начисто срывая все мои маски. То ли в словах друзей таилось волшебство, то ли моё воображение смешалось с воспоминаниями, но я действительно отчётливо видела перед собой всё то, о чём пели мужчины. Роскошные дворцы, что томили меня, словно золочёная клетка, опасные дороги и неизведанные края, соблазнительно манящие вперёд, проплывающие по небу высокие пушистые облака, залитые то золотым, то серебряным сиянием, шустрые шаловливые речушки со сверкающей зеркальной гладью. И статного златовласого эльфа, кружащего меня в танце, словно невесомую пушинку. Песня лилась, и вместе с ней я заново проживала такие далёкие, но такие счастливые дни.       Когда хор голосов начал стихать и в последний раз отбили барабаны, я тут же подорвалась с места и бросилась на шею Торина, шепча неразборчивые слова благодарности и заливая его рубашку солёными слезами. Огорошенному гному ничего не оставалось делать, кроме как успокаивающе гладить меня по сгорбленной спине и по-отечески ласково говорить всякие глупости в ответ, убаюкивая меня своим голосом, словно собственного ребёнка.       Не передать словами, как сильно тронула меня подаренная гномами и Бильбо песня. Мне настолько приятен был их сюрприз, что я, заплаканная и счастливая, поочерёдно обнимала каждого в надежде как можно больше поделиться своим теплом и ярко вспыхнувшим в душе светом. Все до одного мужчины улыбались мне в ответ, а кто-то даже подбадривал добрым словечком. И чем дольше длились наши объятия, тем больше я понимала, что неожиданно обрела новую семью — немного странную и необычную, но всё же уже ставшую родной.       Раздобренные хорошими эмоциями, вкусной едой и хмельными напитками мы с мужчинами ещё некоторое время шумно танцевали, громко пели забавные, а порой и не совсем приличные песни, прыгали через костёр — откуда я вдруг вспомнила об этой старой славянской традиции, я не знала — брызгали друг друга прохладной водой из фонтана. А ведь в походе мне даже в голову не могло прийти, что гномы умели веселиться так непринуждённо и так озорно, словно шкодливые дети. Особенно вечно грозный и серьёзный Двалин, шутки, улыбки и смех с которым казались чем-то в области фантастики.       Единственное, что отчасти портило общее впечатление — я не могла достаточно опьянеть, сколько бы вина не пила. У меня разве что слегка кружилась голова, да мышцы были не такими напряжёнными, зато трезвость ума и отличная координация оставались в полном порядке. Конечно, из-за этой мелочи не стоило даже переживать, но меня снедало прямо-таки нездоровое любопытство: а был ли вообще предел у эльфийского организма? И если да, то каков он? Получить сегодня ответ мне так и не удалось.       В самый разгар ночи во время своего очередного рассказа я вдруг почувствовала на затылке знакомый тёплый взгляд, окутавший меня подобно мягкому пуховому одеялу. Сердце моё сбилось с привычного ритма, и я невольно замолчала прямо на полуслове, чем и вызвала подозрение со стороны друзей. В силу своей физиологии они не могли слышать то взволнованное сердцебиение и глубокое дыхание, что так отчётливо звучало далеко за моей спиной, и потому удивлённые накинулись на меня с вопросами. И я, смущённая и покрасневшая, не знала даже, что ответить и как подготовить их к тому, что очень скоро наша компания пополнится ещё одним участником.       Если, уезжая, Глорфиндель всё же услышал мои слова, то я готова была провалиться сейчас сквозь землю от неловкости и стыда за свою слабость. А иначе как объяснить его внезапное появление?       Краснея и немного заикаясь, под звук лёгкой приближающейся поступи эльфа я таки-ответила на последний вопрос Ори:       — Всё хорошо, просто кое-кто, кажется, решил поздравить меня вместе с вами.       — Судя по твоим горящим ушам, я даже догадываюсь кто, — хитро ухмыльнувшись, поддел меня Кили. — Эх, не мечтать мне теперь о руке прекрасной эльфийки.       — А губа-то у тебя не дура! — фыркнул в ответ Бофур. — Вот только ростом ещё не дорос!       Весёлый смешок эльфа сзади и донельзя довольный хохот мужчин окончательно вогнали меня в краску. Им-то вот было весело, а мне ни грамма. Поди, заставь сердце успокоиться, а тело перестать трястись, словно осиновый лист, когда к тебе подходит тот, один взгляд на которого лишает всякого рассудка.       Несмотря на то, как сильно мне хотелось отсрочить момент нашей встречи, Глорфиндель всё равно продолжал уверенно приближаться, и очень скоро смех гномов прекратился, и все они, кто дружелюбно, а кто нет, уставились мне за спину. Поняв, что дальше молиться бессмысленно, я нервно сглотнула и на негнущихся ногах поднялась с бревна, обернувшись, как и все, на столь позднего гостя. Эльф был одет просто и по-домашнему: лёгкая белая рубашка на завязках, коричневые кожаные штаны, летние сапоги на шнуровке и собранные в пучок золотые волосы. На губах — вежливая улыбка, и взгляд, полный дружелюбия. Отличный ход, чтобы завоевать расположение гномов. А ещё чтобы заставить мою душу ярко и горячо воспламенить.       — Доброй вам ночи, достопочтенные гномы, — бархатный голос эльфа дрожью отозвался в моём теле, и я едва удержалась на ногах, готовая в любой момент упасть. — Мистер Бэггинс, — кивок головы в сторону хоббита, и вот уже наши взгляды встретились друг с другом, — моя принцесса.       О, нет! Только не сейчас. Только не таким сладким голосом.       — Лаурэфиндэ, — изо всех сил стараясь держать лицо, с некоторым вызовом ответила я, хотя в горле пересохло, будто в пустыне. — Не ожидала снова увидеть тебя сегодня.       В глазах напротив — бездонное серебряное озеро, буквально затягивающее на дно кипящей внутри любовью и страстью. А в груди, за маской внешнего спокойствия, бешеный стук взволнованного сердца. Я знала. Я чувствовала. И от этой мысли пресловутые бабочки в животе готовы были выпорхнуть наружу.       — Лорд Глорфиндель, — предельно расслабленно и вежливо поприветствовал эльфа Торин, что было очень и очень странно. — Рад наконец-то лично познакомиться с Вами.       Взгляд эльфа вернулся к гному, и я смогла спокойно выдохнуть и ненадолго расслабиться, хотя коленки под подолом всё же продолжали трястись, словно заячьи уши. Прекрасно видя это — так как стоял ближе всего ко мне — Кили заботливо придержал меня за локоть и чуть ли не силой заставил сесть обратно, пока ноги окончательно не подвели меня. И потому о чём говорили эльф с гномом, я даже не слышала: настолько сильно пульсировало в ушах, что мир вокруг превратился в сплошное «тук-тук». Вот только как удивлённый вопрос молодого гнома сумел прорваться в мой затуманенный разум, так и осталось для меня загадкой.       — Аранель — это ещё одно твоё имя? — тихо спросил Кили.       — Нет, — в полубреду прошептала я, — это значит «принцесса» по-эльфийски.       — Красиво звучит. А как эльфы называют принца?       — Аранен.       — Аранен Кили, — с мечтательной улыбкой до ушей воскликнул гном. — Мне нравится!       Короткий разговор с другом немного привёл меня в чувства. Я даже смогла искренне улыбнуться и вернуться в реальность прямиком к возвышающемуся надо мной, словно высеченная умелыми руками скульптора статуя, Глорфинделю.       Так, стоп! Когда это он успел так близко подойти?       — Ты позволишь сесть мне рядом? — взглядом указав на пустующее место справа от меня, спросил эльф.       Радуясь тому, что предусмотрительный Кили очень вовремя усадил меня на бревно, я посмотрела на Глорфинделя снизу-вверх и как-то слишком нервно ответила:       — Да, конечно! Мог бы даже и не спрашивать.       Едва заметно усмехнувшись, эльф опустился рядом и будто бы нарочно коснулся своим коленом моего, причём с таким непринуждённым и невинным видом аки новорождённый котёнок. Меня же словно током шарахнуло от этого лёгкого прикосновения, в особенности от осознания того, что обо всех моих страданиях и метаниях Глорфиндель был прекрасно осведомлён. И не только он. А когда до моего чувствительного обоняния добрался ещё и его невероятный запах, я практически готова была взвыть волком.       Так, Астальвен, просто дыши. Вдох-выдох. Вдох-выдох. И плевать на откровенно довольные, хитро улыбающиеся лица друзей.       — Помниться, ты начала рассказывать историю про сражение на льду, — тактично кашлянув, обратился ко мне Ори. — Мне бы очень хотелось узнать, чем всё закончилось.       — Ах, да! — не передать словами, как я была сейчас благодарна за своё спасение молодому гному. — После долгих обсуждений люди всё-таки приняли решение заманить врагов в ледяную ловушку, и тогда…       И тогда я принялась увлечённо рассказывать собравшимся мужчинам о Ледовом Побоище в надежде избавиться от навязчивой мысли поцеловать на глазах у всех сидящего сбоку Глорфинделя. И побороть её было бы намного проще, если бы от эльфа не исходило такое же сильное, но умело спрятанное желание. С виду казалось, что он, как и все остальные, внимательно и увлечённо слушал мой рассказ, вот только я знала правду. Я знала, каких трудов ему стоило сейчас изображать из себя само спокойствие и безмятежность, ибо сердце его стучало так же быстро, как и моё, а душа пылала ярким пламенем.       Такая сладкая, но в то же время горькая пытка.       Остаток ночи прошёл в спокойной, уютной и по-домашнему тёплой атмосфере. Гномы на удивление дружелюбно общались с Глорфинделем, словно никогда и не было этой пресловутой вражды между двумя великими народами. Может, они делали это из уважения ко мне, может, из уважения к великим подвигам эльфа, я не знала, но благодаря этому я сама не заметила, когда успела полностью расслабиться и справиться с собственными чувствами. Напряжение покинуло и статное тело возлюбленного, всё это время сидящего рядом и легонько прикасающегося пальцами к моей ладони. Глорфиндель не отпускал мою руку ни на секунду, словно боясь, что я могу внезапно исчезнуть, и от этого ненавязчивого контроля нежность и счастье буквально заполнили меня до отказа. Мне просто было хорошо, без лишних слов и мыслей. Убаюканная его волшебным голосом я даже не сразу поняла, что уже довольно давно положила голову на плечо эльфа и что друзья отнеслись к этому со снисходительными улыбками и хитрым огоньком в глазах.       Где-то за час до рассвета, когда я уже практически засыпала на Глорфинделе, мужчины засобирались в свои покои. Самые трезвые принялись наводить вокруг догорающего костра порядок, и на все мои попытки предложить помощь отвечали отказом, аргументируя это тем, что праздник принадлежал мне, а не им. И раз уж они его учинили, им же и убирать последствия. Откровенно говоря, спорить с ними мне не хотелось.       Душа моя требовала другого. Я желала остаться с эльфом наедине, чтобы, как и в тот раз, сладко уснуть в его объятиях, но уже не на расстеленном плаще, а на нормальной кровати в окружении подушек и одеял. И что-то внутри подсказывало мне, что Глорфиндель сам не был против такого развития событий. По всей видимости, Торину надоело смотреть на наши терзания, потому как очень скоро он буквально прогнал нас с эльфом во дворец, а сам присоединился к товарищам. Сонная и счастливая, я могла праздновать свою маленькую победу.       Первые метров двести мы с Глорфинделем прошли рука об руку в полном молчании, позволив волшебству предрассветного часа полностью окутать нас. Лишь темнота, освещаемая мерцанием звёзд, и тишина, звенящая вокруг, были нашими незримыми спутниками, но и этого хватало, чтобы с лихвой насладиться единением с природой и друг с другом. Не вспоминая об обидах, недосказанности и недомолвках, ибо момент для этого был абсолютно не подходящий. Зато, как только рядом с каменной дорожкой показалась протоптанная тропинка, ведущая к яблоневому саду, эльф вдруг наклонился к моему уху и загадочным голосом прошептал:       — Закрой глаза, Астальвен, и не подглядывай. Я хочу кое-что показать тебе.       Повинуясь его шёпоту, я с трепетом в груди зажмурилась и почувствовала, как Глорфиндель свернул на эту самую дорожку и осторожно повёл меня в самую глубь сада. Несколько минут слепого движения, взволнованного дыхания и заинтригованного сердцебиения, и мы остановились, судя по звукам, рядом с журчащим ручьём.       — А теперь открывай, — повернув меня в нужном направлении, с лёгкой дрожью в голосе попросил эльф.       И я открыла глаза, чтобы в следующее мгновение задохнуться от переполнивших меня чувств, ибо прямо на берегу, выделяясь не только красотой, но и волшебным ароматом, росли те самые прекрасные белоснежные цветы, что когда-то мальчиком Глорфиндель подарил мне на день рождения.       Не дав мне упасть и полностью потеряться в нахлынувших эмоциях, эльф положил одну руку на мою талию, а другой нежно приподнял мою голову за подбородок, заставляя меня посмотреть в его наполненные нежностью и любовью глаза. Словно выброшенная на берег рыба, я просто беспомощно открывала и закрывала рот в попытке вымолвить хоть одно нормальное слово, но в итоге сумела воспроизвести только несколько звуков:       — Это… я… я не…       — С днём рождения, Астальвен, — ласково улыбнувшись, прошептал Глорфиндель, и в следующее мгновение его тёплые мягкие губы с трепетом накрыли мои.       Мир вокруг в этот момент взорвался на тысячу радужных осколков. Выдохнув от неожиданности и сладостного головокружения, я буквально обмякла в сильных руках эльфа и далеко не сразу поняла, что так же осторожно отвечаю на поцелуй, обхватив ладонями его лицо. Мне вообще казалось, что всё это происходило не здесь и не сейчас, а где-то очень давно, в том далёком прошлом, о котором я практически ничего не помнила. Возможно, так вернулось ко мне воспоминание о нашем первом с Глорфинделем поцелуе, а может быть, я просто перестала ощущать связь с реальностью. Это было не так важно. Важно было то, что я чувствовала себя самой счастливой и самой нужной на свете.       Движения губ, лёгкие поглаживания по спине, прикосновения к разгорячённым щекам, бешеный стук сердец: всё смешалось воедино. Не нужно было мне пьянеть от вина — хватало одного поцелуя с эльфом, чтобы забыть собственное имя. И такой способ мне нравился гораздо больше.       С явной неохотой разорвав поцелуй, Глорфиндель вдруг с надеждой спросил:       — Ты позволишь мне отнести тебя в покои? Ни на мгновение не хочу отпускать тебя!       — Если только тебе не станет тяжело, — ласково ответила я.       Эльф счастливо улыбнулся, без лишних слов поднял меня на руки и так легко закружил над землёй, словно я вообще ничего не весила. Звонкий смех сам собой вырвался из моей груди, и я, хмельная от любви и поцелуя, крепче прижалась к Глорфинделю. Чтобы не потерять, не отпустить и не забыть.       На ходу покрывая моё лицо короткими поцелуями, эльф быстрым шагом двинулся в сторону дворца. И теперь уже у меня не осталось никаких сомнений, что это утро станет самым прекрасным в моей жизни.